Онлайн чтение книги Том 18. Лорд Долиш и другие
НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ

С приходом сумерек метель усилилась, и деревья у клуба клонились под ее напором. Снег мешал видеть, но Старейшина различил из окна курительной синевато-серые гольфы Сирила Джукса и одобрительно кивнул. Когда он еще играл, никакая погода не могла ему помешать. Он был рад, что молодому поколению не страшна ноябрьская свистопляска.

Сирил вошел в комнату. Лицо его, обычно — веселое, наводило на мысли о том, что он пережил гибель Помпеи. Никто не знал, что с ним такое, но самый мутный взгляд различил бы, что испытал он многое, и Старейшина заботливо справился:

— У вас что-то не так?

— Да уж, хуже некуда. Жена сердится.

— Простите, а в чем дело?

— Вы знаете ее братца, и согласитесь со мной, что над ним надо поработать.

— Несомненно.

— А для этого нужно выйти на площадку.

— Конечно.

— Вот я и сделал с ним два раунда. Вернулись, а она ждет. Говорит, он совсем синий, а вон и сосульки. Если он погибнет, кровь его на мне. В общем, повела оттаивать при помощи грелок. Жизнь бывает нелегкой.

— И весьма.

— Кажется, и впрямь холодновато, но что же это такое? Называть мужа слабоумным извергом! Способствуют такие слова семейному счастью?

Старейшина похлопал его по плечу.

— Держитесь, — сказал он. — Да, она немного раздражена, но поймет и простит. Ваша жена играет в гольф и в более ясном, здравом разуме понимает, как ей повезло с мужем. Дух гольфа, вот что важно в жизни. Именно он удержал Бьюстриджа от того, чтобы стукнуть будущую тещу, когда она стала делать замечания прямо у восемнадцатой лунки. Он подвигнул Подмарша завершить игру, хотя тот думал, что отравлен. Он спас и соединил Эгнес Флек и Сидни Макмердо. Кажется, я о них упоминал. Они собирались пожениться.

— Такая высокая, да?

— Чрезвычайно. И Сидни не маленький. Потому мы, друзья, и радовались. Как часто видишь, что мужчина шести футов трех дюймов находит девушку в четыре фута десять, которая годится разве что для труппы лилипутов. Ничего подобного здесь не было. Сидни весил 200 фунтов, Эгнес — 160. Что еще важнее, оба играли в гольф с детства. Эгнес пленяла привычка Сидни посылать мяч на 250 ярдов,[47]Фут — 30,48 см, дюйм — 25,4 мм, фунт — 453,59 г, ярд — 0,9144 м. его восхищала редкая точность ее удара.

История эта (сказал мудрец, приняв из рук собеседника порцию горячего пунша) началась в более теплую погоду. Стоял август, над курортом Ист Бамтон сияло солнце, освещая лучами пляж, пирс, лотки с мороженым и безбрежный океан. В этом самом океане, ярдах в пятидесяти от берега, Эгнес охлаждала себя после гольфа и думала о том, как она любит Сидни.

Самого его не было. Он задержался в городе, на службе (страховая компания), где считал дни и думал о том, как он любит Эгнес.

Когда девушка думает в воде о любимом человеке, чувства ее требуют выражения. Случилось это и с Эгнес. Бог на небе, ощущала она, все хорошо на свете,[48] Бог на небе… всё хорошо на свете — «Песенка Пиппы» из поэмы Роберта Браунинга «Проходит Пиппа». значит — что-то надо сделать. И она заплескалась, поднимая пенистые фонтаны, а также запела некую песнь без слов.

Это не всегда понимают. Голос у Эгнес был зычный, и мы не удивимся, что купальщик, случайно оказавшийся поблизости, крепко схватил ее за руки и ускоренно поплыл к берегу.

Эгнес очень рассердилась, тем более, что голова ее почти все время была под водой. Достигнув берега, она наглоталась этой жидкости. Но только она собралась сообщить спасателю, что она о нем думает, как он, схватив ее сзади, выкатил на бочке. И тут же исчез.

Вечером, выходя из лифта, она еще ощущала вкус соли. Пересекая вестибюль, она услышала заботливый голос: «Привет! Ну, как вы?» — и, обернувшись, увидела высокого стройного мужчину со светлыми глазами и темным лицом.

— Пришли в себя?

Собираясь его осадить, она вдруг поняла, кто это.

— Спасибо вам большое, — начала она. — Но я… Он поднял руку.

— Не за что, моя дорогая, не за что! Я всегда спасаю людям жизнь. Какие пустяки! Вот если бы там была акула…

Эгнес смотрела на него, как смотрит ребенок на мороженое. Светлые глаза, четкие черты, исключительная стройность вызвали примерно то чувство, какое вызывает безошибочный удар.

— С акулами труднее, — говорил тем временем он. — Когда я спас в Индийском океане княгиню делла Равиолли, их было с полдюжины, и очень наглых. Однако я дал им хороший урок моим карманным ножом. Акула трудна тем, что она понимает только язык силы.

Эгнес чувствовала, что надо как-то откликнуться, но что тут скажешь?

— Вы англичанин, правда? — спросила она. Он снова поднял руку.

— Скорее, космополит. Да, я родился в старой доброй Англии, и даже помогал ее суверену, но вообще я — бродяга, перекати-поле. Обо мне говорят: «На прошлой неделе он был в Пернамбуку, точнее сказать не могу. Китай, или Африка, или Северный полюс…» Недавно я заезжал в Голливуд. Там ставят фильм о джунглях, пришлось консультировать. Кстати, разрешите представиться. Фосдайк, капитан Джек Фосдайк.

От полноты чувств Эгнес не сразу вспомнила свое имя.

— Эгнес Флек, — сказала она наконец, вызвав интерес у собеседника.

— Флек? Я как раз недавно гостил у джентльмена с этой фамилией.

— Его зовут Джозайя?

— Да. Како-ой дом! Дворец, иначе не скажешь. Говорят, он — один из самых богатых людей в Америке. Не захочешь, расстроишься. Одинокий старик, без единой родной души…

— Почему? Вот я — его племянница. Как он?

— Слаб, очень слаб. Долго не протянет, — капитан Фосдайк вздохнул. — Как вы сказали? Племянница?

— Да.

— Единственная?

— Да.

— Однако! — сказал капитан Фосдайк с явственным восторгом. — А не выпить ли нам коктейль? Может, и пообедаем? Так-так-так-так…

За столиком чары его достигли апогея. Он разбирался в еде, в напитках, в принцах, в африканских вождях. Он танцевал, как аргентинец. Надо ли удивляться, что Эгнес вскоре стала обмахиваться салфеткой?

Девушка, которая, в случае необходимости, могла убить быка одним ударом, оробела вконец. Капитан обливал ее чарами, как из брандспойта. Ей казалось, что она парит на розовом облаке. Впервые за долгое время образ Сидни совершенно исчез из памяти. Конечно, в телефонной книжке значился «Макмердо, Сидни Дж.», а вот в памяти — нет.

Разговор зашел о спорте.

— Вы поразительно плаваете, — сказала она, еще ощущая солоноватый привкус.

— Да, неплохо. Много плавал в Уопшоте.

— В Уопшоте?

— Да, знаете, в замке Уопшот-кастл. Фамильное гнездо. Я редко там бываю, дела, дела — но время провожу превосходно. Охота, знаете, лошади, рыбная ловля…

— Вы любите ездить верхом?

— Я люблю скачки. Вы бывали на них?

— Нет, все как-то…

— Выиграл раза два. Помню, во второй раз леди Астор сказала, что надо дать шанс и другим. Лорда Бивербрука посмешило это замечание.

— А в гольф вы играете?

— Конечно. Гандикап — ноль.

— Можем завтра сыграть.

— Только не завтра. Ланч в Вашингтоне. Скука дикая, но нельзя же обижать Гарри.

— Гарри?

— Трумэна. Вернусь — сыграем. Кое-что вам покажу. Бобби Джонс говорит, что он бы не выиграл ни американского, ни английского чемпионата, если бы не изучил моих приемов.

— Вы знакомы с Бобби Джонсом?

— Еще бы!

— Он мне как-то дал автограф.

— Скажите слово, моя дорогая, и у вас будет фотография с подписью.

Эгнес схватилась за столик, чтобы не упасть. Так и шел вечер.

Заметьте, я ее не виню. Она жила тихо и не видела таких людей. И вдруг перед ней — какой-то разворот из цветного журнала! После прогулки при луне, когда он между прочим упоминал леди Астор, охотников за головами, Мервина Лероя и братьев Шуберт, она твердо знала, что, принимая ухаживания Сидни, купила товар, не пройдя вдоль прилавка.

Чтобы не растягивать печальную повесть, скажу одно: Сидни приехал и собрался прижать Эгнес к сорокачетырехдюймовой груди, но с удивлением увидел, что она предостерегающе поднимает руку. После этого она сообщила, что на ее ночном столике — фотография капитана Фосдайка, с которым они вскоре поженятся.

Ничего не скажешь, приятная новость для жениха, проведшего четыре часа в жарком поезде без ресторана. Сидни смутно расслышал, что Эгнес будет ему сестрой, и так испугался — сестер у него хватало, — что вышел из нокаута.

Глаза его сверкнули, мышцы заходили под свитером, и, бросив: «Вот как?» — он повернулся и ушел, не забыв спросить и получить координаты соперника. Для начала он думал зайти к нему, взять за шкирку и потрясти, как собака — добычу. Дальше подскажут обстоятельства.

Сосредоточившись на Эгнес и Фосдайке, я мало рассказал вам о Сидни Макмердо. Отелло приближался к нему, но не достигал его уровня. Уведите у С. М. невесту — и перед вами окажется лев.

Достигнув удобного обиталища, которое снял на лето капитан Фосдайк, Сидни играл мышцами и грозно пыхтел. Соперник, напевавший прошлогодний шлягер племени 'Мгубо 'Мгобис, с любопытством посмотрел на него.

— Капитан Фосдайк? — спросил посетитель.

— Он самый.

— Рад познакомиться.

— Еще бы!

— Разрешите сказать одно слово?

— Хоть тысячу.

— Вы увели у меня невесту.

— А, вы этот Мердо!

— Да.

— Насколько я понимаю, вы собирались пожениться?

— Да.

— Ай-я-я-яй! Что ж, бывает. Вы ее, часом, не увидите?

— Я собираюсь к ней пойти.

— Вот и хорошо. Передайте, что я отыскал ружье для охоты на слонов. Она очень хотела увидеть зарубки.

— У вас на нем зарубки?

— У меня зарубки на каждом ружье. Я их употребляю по очереди. Из этого я застрелил вождя племени 'Мгобо 'Мгумбис.

Мышцы у Сидни приостановили свой мерный танец. Кулаки разжались.

— Застрелили?

— Естественно.

— Э… Вы это часто делаете?

— Всегда, когда затрагивают честь Фосдайков. Застрелил, как собаку.

— Собаку?

— Да.

— Какую?

— Любую.

— Ясно.

Они помолчали.

— Если я дам вам в глаз, — спросил наконец Сидни, — это затронет честь?

— Безусловно. Однажды меня ударил в глаз вождь этих Мгибо-Мгупи. Ка-ак его хоронили!

— Понятно, — сказал Сидни, — понятно. Что ж, пока. Рад познакомиться.

— Еще бы! Загляните как-нибудь. Покажу ружья.

Лоб у Сидни был невелик, но морщина там уместилась. Он ясно видел, как жалко вел себя при встрече. Но что он мог сделать? Обычный прием, за шкирку, здесь никак не подходит.

Каждый подсказал бы, что он во что-нибудь врежется. Так и вышло. Врезался он в змеевидную даму, очень похожую на тех, кто разбивал жизнь хорошим людям в немых фильмах. Видимо, к появлению звукового кино они вымерли. Дама была смугла и причудлива. К тому же она плакала.

Наблюдательный Сидни заметил, что в глаз ей попала мошка. В одно мгновение он вынул платок, откинул даме голову и оказал первую помощь. Она поблагодарила его, часто моргая. Потом окончательно прозрев, вскричала:

— Это вы!

Глаза, большие и блестящие, как у таинственной жрицы, пронзили его, словно пули — сливочное масло. Ему показалось, что кто-то взбивает ему внутренности.

— Как долго я ждала вас!

— Простите, — сказал Сидни. — Я что, опоздал?

— Мы ждал и друг друга.

— Не понял.

— Я вас люблю, — пояснила прекрасная незнакомка. — Поцелуйте меня.

Если бы она изучала рынок неделями, она бы не добилась лучших результатов. Спрос был именно тот, какой нужен. Сидни очнулся. Он поцеловал ее, жалея при этом, что поблизости нет Эгнес. Вот бы явиться к ней с таким номером и заметить: «Кое для кого я все-таки хорош».

— Погода — блеск, — сказал он, чтобы продолжить беседу.

— Божественно! Прислушайся к плеску волн. Они преисполняют ощущением невыразимо-несказанного.

— Точно.

— Быть может, они поют нам греческую песнь о тритоне, трубящем в свой рог, и залитой солнцем любви юных богинь.

— Не знаю, — сказал Сидни. — Я не из этих мест. Она вздохнула.

— И я… Моя судьба — быть чужой повсюду. Я живу наедине с моими мечтами и видениями. Художник всегда…

— Вы пишете картины?

— О нет, книги! Я — Кора Макгаффи Спотсворт.

Сидни не знал, кто это, он бывал только на службе и на площадке, но понял, что она писательница, и решил поскорей выписать по почте ее сочинения.

Больше они не говорили. У первого же киоска он купил ей пломбир, и она стала рассеянно есть, держа в одной руке ложечку, а другой, словно белой орхидеей, прикрыв его руку.

Сидни Макмердо таял и кипел, как сыр на гренках. Теперь он понял, что незнакомка — не только способ наказать Эгнес. Именно такая женщина ему нужна. Когда, доев последнюю ложечку, она спросила, не слишком ли быстро призналась в своих чувствах, он отвечал «Ну, нет!», удивляясь, что чуть не взял в жены какого-то робота с клюшкой.

— Того, кто предназначен судьбой, узнаешь сразу, — сказала она.

— А то! — согласился он.

— Особенно, если вы давно любите друг друга. Помнишь, в Египте?..

Сидни удивился. Он знал, что в Иллинойсе есть такой город, нотам не бывал.

— Ну, как же, мой Антоний…

— Сидни. Второе имя — Джордж. Фамилия — Макмердо.

— В нынешнем воплощении. Тогда ты был Марком Антонием, а я — Клеопатрой.

— Да-да, — сказал он. — Как сейчас помню.

— Какие дни! А какие ночи на Ниле! Я изобразила их в «Горниле Нила». Рэвел Карстрейз — это ты. Великан с душой ребенка. Сколько лет я тебя искала! Неужели теперь ты отвергнешь меня из-за каких-то условностей?

— Ясное дело. То есть, не отвергну.

— Что нам условности? Люди скажут, что мы знакомы полчаса…

— Двадцать четыре минуты, — заметил аккуратный Сидни, взглянув на часы.

— В Египте я была в твоих объятиях через сорок секунд.

— Р-раз — и готово!

— Я честна и порывиста. Помню, как-то я сказала мужу… Сидни вздрогнул. Его нравственный кодекс улучшился с дней Марка Антония. Чужих жен трогать нельзя. Кроме того, надо подумать и о службе. Тогда уж ему точно не стать вице-президентом компании.

— Мужу? — повторил он. — У вас есть муж?

— Уже нет. Он меня оставил.

— Ну, гад!

— Ничего не поделаешь, двойное воспаление легких. Сейчас, конечно, он жив, но в виде медузы. Медуза не может встать между нами.

— Куда ей! — согласился Сидни, вспомнив, что все-таки одна его укусила, или что они там делают.

Тем временем Эгнес, нежась в лучах Фосдайка, помнила о Сидни. Готовясь к женскому чемпионату, она немало думала о нем. Она беспокоилась, как он, и надеялась, что разбитое сердце не повлияло на игру.

Встретив его, она сперва ощутила облегчение. Он шел с Корой Макгаффи, являя всем своим видом, что если сердце и разбилось, оно побывало в ремонте. Кларк Гейбл мог бы поучиться, наблюдая за тем, как, склоняясь к своей даме, он гладит ее тонкую руку. Склоняясь и гладя, он еще и что-то шептал в перламутровое ушко. Словом, он был явно счастлив.

Чем и отличался от Эгнес. Ее мы, скорее, назвали бы озадаченной. Быть может, она слишком строго судила, но Кора Макгаффи напоминала ей одну из тех коварных женщин, которым ничего не стоит украсть план форта или, в самом лучшем случае, беспечно приказать: «Князь, мой веер!» Словом, на холостяцкой пирушке это еще туда-сюда, но с матерью таких особ не знакомят.

Поэтому, столкнувшись с Сидни в клубе, она прямо спросила:

— С кем это я тебя видела?

Тон ее обидел Сидни, и он прямо ответил:

— С моей невестой.

Эгнес пошатнулась. Она заметила новый галстук и аккуратную голову, но не думала, что дошло до этого.

— Собираешься жениться?

— Еще как!

— Сидни!

— Что «Сидни!»? — сердито спросил он. — Ну что «Сидни!»? Сама меня бросила, а теперь какие-то претензии! Могла догадаться, что я не залежусь.

— Это не ревность, — сказала Эгнес.

— А что?

— Я хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я и счастлив.

— Какое тут счастье, если она похожа на змею с бедрами.

— Имеет полное право, — возразил Сидни. — В предыдущем воплощении была Клеопатрой. А я, — он поправил галстук, — Антонием.

— Кто тебе сказал?

— Кора.

— Она что, сумасшедшая?

— Ничего подобного. Да, поначалу я тоже подумал, но все разъяснилось. Она писательница. Ты, конечно, слышала о Коре Макгаффи?

Эгнес вскрикнула.

— Что? Не может быть!

— Хочешь посмотреть документы?

— Ой, Сидни, это ужас какой-то! У нас в школе выгнали двух девочек, у которых нашли ее книги под подушкой. Издатели прозвали ее Шкура Макгаффи. И «Кора из хора». В общем, на таких не женятся.

— А выходят за международных бандитов, которые бьют людей из ружья для охоты на слонов?

— Только африканских вождей.

— Они тоже люди.

— Когда напьются джина — нет. Тогда приходится. Это вроде воспитания хороших манер. И потом, он знаком с Бобби Джонсом.

— Как и бакалейщик Джонса. Сам он играет?

— Блистательно.

— Кора — тоже. Она надеется выиграть женский чемпионат. Эгнес поджалась. Она и сама надеялась.

— Вот как?

— Именно так.

— Через мой труп.

— Особенно она хороша с нибликом… — мечтательно проговорил Сидни.

Эгнес усилием воли подавила ярость.

— Ну, Бог даст, обойдется.

— Конечно! Я жутко счастлив.

— Хорошо, что мы вовремя одумались.

— Это верно. Представляешь, если бы мы сперва поженились!

— Я все равно ушла бы к Джеку.

— А я — к Коре.

— Он как-то убил льва открывалкой для сардинок.

— А Кора танцевала с герцогом Виндзорским, — не сплоховал Сидни.

Давно наблюдая за гольфом, могу сказать, что женские чемпионаты на курортах идут примерно одинаково. Мало-мальски годных участниц — штуки три-четыре, остальные просто хотят пощеголять в соответствующих костюмах. Поэтому отборочные игры описывать не стоит. Крольчихи легко и беззлобно сходят с круга, тигрицы доедают замешкавшихся, и к концу остаются только серьезные игроки.

Так было и в Ист Бамтоне. Эгнес шутя вышла в полуфинал, ожидая, что игра наконец начнется.

Глядя на то, как играет будущая миссис Макмердо, Эгнес немного успокоилась. Она по-прежнему не любила Кору, полагая, что именно такие женщины влекут мужчин на тропу греха, но в смысле гольфа Сидни повезло. Быть может, супруга отравит его или покинет, или будет нежиться на тигровой шкуре, но она никогда не выйдет на поле в бальных туфельках. Добивая очередную противницу, Эгнес видела, как Кора попала в дальнюю лунку с четырех ударов, тогда как ей самой это удалось с шести.

Полуфинал состоялся в один из тех дней, когда говорят: «Что жара! Если бы не влажность…» Долго сиявшее солнце куда-то исчезло. Нависла туча, кэдди еле таскали ноги. Эгнес не брала никакая погода. Она надеялась, что та подействует на противницу.

Кора со своей противницей играли первыми, и Эгнес снова восхитилась точностью ее удара. Сидни с явным одобрением смотрел на нее.

— Молодец, старушка! — сказал он, и Эгнес ощутила примерно то, что ощущаешь, если попадется несвежая устрица. Как часто слышала она эту самую фразу! Но она взглянула на Фосдайка, беспечно курившего сигарету, и минутная боль прошла. Если уж он не лучший из мужчин, то, знаете ли…

Когда пришел ее черед, Эгнес сразу поняла, что борьба предстоит нелегкая. Соперница была похожа на учительницу, но по мячу била мастерски.

Эгнес тоже была в форме, и до десятой лунки включительно они шли примерно вровень. Эгнес блеснула у шестой, но уступила у седьмой. Словом, успехи чередовались до одиннадцатой. Когда Эгнес направила к ней мяч, пророкотал гром, а там и разразился долго надвигавшийся ливень.

Эгнес подумала, что Провидение учло, наконец, ее заслуги. Дождь помогал ей. Тропический ливень придал бы ей невиданную силу. Она обрадовалась; но тут же заметила, что противница тоже не горюет. С явным облегчением вдохнув прохладу, она легко одолела обе следующие лунки.

Капитан Фосдайк шнырял по площадке, роняя замечания о каннибалах, с которыми доводилось встретиться, и о львах, которым, на беду, довелось встретиться с ним. Однако пока шла борьба за эти две лунки, он не произнес ни слова. Примеряясь к тринадцатой, Эгнес увидела его рядом, мокрого, несчастного, с поднятым воротником.

— Как же быть? — выговорил он.

— С чем?

— С этим дождем.

— Ерунда, моросит немного.

— А может, не стоит? Эгнес уставилась на него.

— Ты хочешь, чтобы я бросила матч?

— А что?

— Не вышла в финал из-за какого-то дождя?

— Мы насмерть промокнем. В конце концов, гольф — только игра.

Глаза у нее сверкнули, как молния, ударившая неподалеку в дерево.

— Я не уйду! — крикнула она. — А если уйдешь ты, можешь считать, что все кончено.

— Да я что, — сказал Фосдайк, — просто предложил… Эгнес была потрясена. «Только игра», видите ли! Да, играл он мастерски, но играл. Где дух, где благоговение?

Тут пришла целительная мысль: он пошутил. Среди африканских вождей и английских лордов принято над всем подшучивать. Чтобы там удержаться, нужно сочетать легкость речи с силой характера. Наверное, он хотел ее развеселить и пустил в ход свое разящее остроумие.

Сомнения исчезли. Вера в него укрепилась. Следующий удар поражал своим совершенством.

Что до капитана Фосдайка, он повторял про себя, что Эгнес — единственная наследница старого Джозайи.

Я не знаю, была ли учительницей та, с кем сражалась Эгнес, но если была, наши дети не пропадут. Шляпа ее утратила всякую форму, но сама она, лунка за лункой, не уступала противнице. На шестнадцатой счет сравнялся. Семнадцатой она овладела с легкостью.

— Осталась одна, — сказала она впервые за все время.

Не стоит говорить на поле. Все-таки отвлекает. Видимо, поэтому дела с восемнадцатой пошли значительно хуже. Лунка была простая, на самом краю, и даже кролики удачно ею пользовались. Но учительница промахнулась. Она играла так хорошо, что, казалось, справится с этим, однако мяч остановился за несколько дюймов от лунки, а у Эгнес сердце подпрыгнуло, как у Вордсворта при виде радуги. Она с детских лет промахивалась самое большее на три фута в год.

Именно тогда из клуба вышел пекинес, попивший там с блюдечка чаю. Он подбежал к мячу и стал его обследовать. Пекинесы — странные создания. Казалось бы, что ему этот мяч? Синеватый шарик, изрядно побитый. Но что-то он затронул. Собачка понюхала его и погладила. Потом взяла в рот, легла и стала методично жевать.

Эгнес было больно видеть собаку на газоне. Воспитанная с детства в уважении к правилам, она вся дрожала. Собрав воедино волю, она сделала шаг и сказала: «Фу». Пекинес покосился на нее, счел неинтересной и продолжал свое дело. Она шагнула еще раз, а учительница снова нарушила обет молчания.

— Ее не сдвинешь, — сказала она. — Естественная помеха.

— Какая чушь!

— Простите, это не чушь. Если вы попадете в лужу, вы не будете ее вычерпывать или вытирать. Вы учтете это препятствие. Так и собака.

Учительниц учат думать логично. Эгнес не знала, что делать; но тут ее взгляд упал на капитана Фосдайка.

— Правила не возбраняют, — сказала она, — чтобы зритель, оказавшись на поле, убрал оттуда животных.

Теперь сдалась учительница. Она горестно закусила губу.

— Джек, — сказала Эгнес, — убери эту собаку. А потом, — прибавила она, ибо отличалась хитроумием, — подержи ее голову над лункой.

Казалось бы, любой рыцарь кинется выполнять повеление дамы. Но Фосдайк не кинулся. Вместо этого он задумчиво почесал подбородок.

— Минуточку, — сказал он. — Посмотрим с разных сторон. Эти пекинесы очень опасны. Как вопьется в щиколотку…

— Ты же любишь опасность.

— В разумных пределах, моя дорогая, в разумных пределах.

— Ты убил льва открывалкой.

— Сперва я пригвоздил его к месту силой взгляда. Пекинесы близоруки, он никаких взглядов не увидит.

— Если ты придвинешься вплотную…

—  Если, — задумчиво сказал Фосдайк.

Эгнес охнула. За этот матч она не раз смотрела на суженого, посмотрела и сейчас.

— Ты боишься собак?

Он снисходительно засмеялся.

— Собак? Вот бы позабавились в Бекингемском дворце, когда я играл немалую роль на псарне. Помню, прихожу туда со свистком и с сумкой бисквитов, и вижу, один из моих подопечных явно не в духе. Говорю ему: «Фидо, Фидо, хороший песик!..» — но он ка-ак зарычит. К счастью, один из герольдов оставил свою мантию. Бросаю ее собаке на голову, там уже — дело простое, ремень, намордник. Лорд Слайт энд Сейл, помнится, сказал лорду Набблу Нопскому, что он не видел подобной решительности с того дня, когда канцлер герцогства Ланкастерского…

Повесть зачаровала бы Эгнес в более удачный день, но сейчас ей стало только хуже. Она в последний раз попыталась воззвать к его лучшим чувствам.

— Джек! Если ты ее не уберешь, я проиграю матч.

— Ну и что, моя дорогая? Какие-то курортные соревнования…

Этого было достаточно. Эгнес окаменела.

— Значит, нет? — сказала она. — Ну что же, мы не поженимся.

— Подумай! Что ты говоришь!

— Вот это.

В том, что можно назвать душой, шла борьба. С одной стороны, Джозайя стар и слаб. С другой — собачка, что-то заподозрив, оскалила зубы.

Пока он стоял на распутье, из клуба, куря сигарету в очень длинном мундштуке, вышла платиновая блондинка с ярко-алыми ногтями. Она наклонилась и взяла собачку на руки.

— Вижу, мой ангел мешает вашему хоккею, — сказала она. — О, капитан Фосдайк! Вы здесь? Угостите меня коктейлем.

Она нежно поцеловала пекинеса в макушку и унесла в клуб вместе с мячом.

— Они в баре, — сказала учительница. — Придется выбивать оттуда. Трудный удар. Я бы взяла ниблик.

Капитан смотрел на блондинку, мучительно морща лоб.

— Где-то я ее видел, но где? Кто она?

— Богатая бездельница, — отвечала краса педагогики, склонная к социализму.

—  Богатая?

— Это Лулабель Спрокет, наследница Лучших Сардин. Миллионов сто, я думаю.

— У нее лично? Прямо у нее? — заволновался Фосдайк. — Ну, знаете ли! Так-так-так-так… — он обернулся к Эгнес. — Ты говоришь, не поженимся? Как хочешь, моя дорогая, как хочешь. Желаю успеха. Пардон…

И он исчез в дверях клуба.

— Выигрыш ваш, — отрешенно сказала Эгнес.

— Что ж, это можно, — сказала учительница.

Эгнес стояла у восемнадцатой лунки, озирая свою разбитую жизнь. Дело было не в Фосдайке, шоры упали с ее глаз. Она потеряла Сидни. Что она, с ума сошла, порывая с ним?

Ответ был: «Конечно».

Сама разбила надежду на счастье, как разбивает глупый ребенок дорогую игрушку?

«Вот именно».

Увидит ли она его?

Видимо, ответ был: «Да, хоть сейчас» — ибо он вышел из клуба.

— Сидни! — вскричала она.

Он был какой-то поникший. Плечи обвисли при всей их широте, глаза глядели тускло и горестно.

— А, привет… — сказал он. Они помолчали.

— Как миссис Спотсворт?

— Э? Выиграла.

Они опять помолчали.

— И расторгла помолвку, — добавил он.

Дождь по-прежнему лил, но Эгнес показалось, что Ист Бамтон залит солнцем.

— Хотела уйти из-за дождя. Я ее взял за ухо и стоял над ней всю игру. Раза два, признаюсь, ей врезал. В общем, она победила, но не обрадовалась. У восемнадцатой лунки она сказала, что я очень изменился с египетских времен, так что лучше нам не встречаться ни в каком воплощении.

Эгнес глотнула воздух, как та занятная рыбка, которую ловят во Флориде.

— Так ты свободен?

— Слава Богу. И что я в ней нашел, ты мне скажи? Но все это неважно, раз я потерял тебя.

— Ничего ты меня не потерял!

— Прости, а Фосдайк?

— Я тоже сейчас расторгла помолвку. О, Сидни, давай скорей поженимся под аркой из клюшек, а то мы еще что-нибудь натворим! Ты представляешь…

Она начала, не жалея выражений, но ушла недалеко, поскольку Сидни Макмердо прижал ее к своей груди. А когда такие люди прижимают тебя к груди, тут не поговоришь, а то задохнешься.