Когда Уолтер Джадсон обручился с Анджелой Пербрайт, гостившей у своей тети, Лаванды Боте, мы обрадовались. Они были созданы друг для друга. Так думали все, думал и я. Как самый старый член клуба, я видел множество пар, но мало кто выглядел лучше, чем мужественный Уолтер и женственная Анджела, напоминающая Мэрилин Монро. Да, он играл в гольф, она — в теннис, но такие мелочи можно уладить после свадьбы. На их горизонте не было ни облачка.
Соответственно, я удивился, когда Уолтер подошел к моему креслу чрезвычайно растерянный. Таким бывает человек, когда он ждал, что мяч полетит к северу, в тот полетел к северо-северо-востоку. От его прославленной улыбки не осталось и следа.
— Что случилось, мой друг? — спросил я.
— Я раздавлен, разбит, убит, уничтожен, — ответил он, мрачно вглядываясь в муху, которая делала гимнастику на оправе моих очков. — Наверное, вы знаете, что завтра я играю с Поттером в финале чемпионата.
— Я буду судьей.
— Да? Значит, вы хорошо разглядите, как кубок счастья отнимут от моих губ.
Мне не нравились такие настроения у молодых, цветущих людей. Да и у старых.
— Ну-ну, — сказал я. — Что это вы, Уолтер? Пораженец какой-то. Как я понимаю, Джорджа Поттера вы сотрете в порошок.
— Не сотру, и вот почему. Вы знаете Ботсов?
Конечно, я знал их и всячески избегал. Мать семейства, как на беду, писала книги и охотно о них говорила. Я человек терпимый, романистку я вынес бы, но Лаванда Боте позорила английскую словесность теми странными творениями, которые так любят женщины ее типа. Одна книга была об эльфах, другая — о цветах, третья — о полевых мышках. Ходили слухи, что она подбирается к феям.
Понсфорд, ее муж, рассказывал анекдоты, но хуже всех был старший сын, Космо, который писал рецензии и, как присуще рецензентам, всех поучал. Сильные духом люди прятались за дерево, завидев его.
— Знаю, — отвечал я. — Почему вы спрашиваете? Голос его дрогнул, когда он произнес:
— Завтра они собираются на матч. Я понял, в чем дело.
— Вы думаете, они смутят вас?
— Я знаю, но не это хуже всего. Придет и Анджела. Ясно?
— Нет, — ответил я, а он пробормотал что-то о каких-то старых кретинах.
— Вы видели, как я играю?
— Как ни странно, не видел. Конечно, я много потерял, но очень уж присиделся в кресле. А что?
— Если бы вы видели, вы бы знали, что я совершенно меняюсь. Человек я тихий, безвредный, а тут просыпается бес. Я кричу на кэдди. Я огрызаюсь на зрителей. Словом, я груб и невыносим. Ботсы меня очень раздражают, каждый по-своему.
Я серьезно кивнул.
— Вы думаете, что сорветесь?
— Непременно. Представьте, что будет, если папаша начнет рассказывать мне под руку анекдот, или мамаша вспомнит эльфов, или Космо станет давать советы. Да, сорвусь.
— И ваш праведный гнев подействует на Анджелу?
— Представьте сами. Она считает, что выходит за идеального рыцаря — и вдруг перед ней капитан «Баунти».[55] капитан «Баунти» — на судне «Баунти» вспыхнул мятеж (1789) из-за жестокости капитана по фамилии Блай. Его и еще 18 человек посадили в шлюпку и пустили в океан. Они спаслись. Естественно, она будет в ужасе. Я сам бы не хотел выходить за этого капитана.
— Я думал, сейчас очень любят сердитых молодых людей.[56] «Сердитые молодые люди» — течение в литературе и драматургии 50-х годов.
— Куда им до меня! Заметьте, я очень стараюсь скрывать свои чувства к этим стрептококкам. Это нелегко, но ради Анджелы я носил личину.
— Вы думаете, она за них обидится?
— Конечно. Она очень привязана и к тете, и к дяде, и, как ни странно, к кузену. Боюсь, не выдал ли я себя, она как-то странно со мной обращается в последнее время.
— Вам показалось.
— Может быть, но завтра она все поймет.
К счастью, я знал, как решить его проблему.
— Нужно последить за собой, и я подскажу вам способ. В свое время я тоже срывался во время игры, и помогли мне мысли о Сократе.
— Это такой грек?
— Да. Иов тоже подошел бы, но я предпочел Сократа.
— При чем тут он?
— Очень просто. Не так уж приятно пить цикуту, но он держался молодцом. Напоминайте себе: даже если мои удары загонят мяч в яму с песком, ему все равно было хуже. Шепните «Сократ»… Нет, мы вот как сделаем: когда я что-нибудь замечу, я сам шепну.
— Замечательно! Тогда все в порядке. Значит, народ считает, что я сотру Поттера в порошок?
— В прах и пыль.
— Прекрасно! — сказал Уолтер, вполне справившийся с тревогами и, шепча «Сократ», пошел в бар, выпить джина с тоником.
Когда я прибыл на место, он стоял и болтал с Анджелой. Клубный чемпионат не привлекает больших толп. Название несколько сбивает с толку, он — не из важных, престижных матчей. Участвуют в нем только те, чей гандикап не ниже восемнадцати. Цель его — приободрить третьестепенную часть нашего сообщества, вытянуть на поверхность кроликов, как фокусник с цилиндром.
У Джорджа Поттера и у моего друга было как раз по восемнадцать, но те, кто их видел, подмечали немаловажную разницу. Джордж не пил и не ел мяса, а такие люди всегда играют ровно, по-видимому, благодаря витаминам, содержащимся в тертой морковке. Уолтер был непредсказуем, мечась между нулем и тридцатью шестью. Кого мы увидим — мастера, который однажды попал в далекую седьмую лунку за три удара, или его двойника, который за одиннадцать проходит ближнюю вторую?
Во всяком случае, сейчас он был бодр и весел. Он даже не испугался приходу супругов Боте. Космо, по их словам, задержал срочный заказ — он писал для «Книжного Еженедельника» статью «Альбер Камю и эстетическая традиция». Они надеялись, что он еще успеет явиться, и Уолтер сказал на это: «Прекрасно, прекрасно, превосходно». Потом он отвел меня в сторону и объяснил свое состояние — Поттер поссорился с невестой и начисто утратил форму. Из надежных источников было известно, что утро он провел в баре, где, стакан за стаканом, пил ячменную воду.
— Если я не смогу победить человека, который получил обратно кольцо и напился ячменной воды, — все, бросаю гольф, — сказал он. — А вот и он сам. Ну и вид!
Действительно, Поттер выглядел так, словно таксидермист выпотрошил его, а набить забыл. По-видимому, это часто бывает с отвергнутыми женихами. Что-то вежливо простонав в ответ на мое приветствие, он глухо произнес «Решка» (монету бросал Уолтер), угадал и, понурив голову, встал у первой подставки. Матч начался.
Почти сразу выяснилось, что Уолтер не ошибся. При всей симпатии к нему я не смог спокойно смотреть на истинную бойню. Неприятно потерять девицу, на которую ты извел горы цветов и конфет, но если ты еще и проигрываешь, это уж Бог знает что. Я сказал, что Джордж понурил голову, но на свою беду, он не хранил этой позы. Иногда он как бы взывал к небу, что мешало смотреть на поле. Уолтер, в отличие от него, играл блестяще.
Гольф, в сущности, простая игра. Только и дела, что с должной силой направлять мяч в нужном направлении. Уолтер, если бил вообще, бил с должной силой, и по закону вероятности рано или поздно мяч обязан полететь в нужном направлении. Сегодня это случилось. Он быстро, одну задругой, отхватил три лунки, а мог бы и больше, если бы два раза не забросил мяч ярдов на 50 дальше, и на девятом перегоне не промахнулся трижды из-за избытка сил.
Наступила недолгая передышка. Уолтер великодушно дал противнику возможность прийти в себя. Тот отошел в сторонку, чтобы побыть наедине со своим горем, а мой молодой друг устроил у десятой подставки что-то вроде королевского приема.
Учтивость его превосходила всякое представление. Он с интересом слушал рассказ о том, что букашки в траве — на самом деле эльфы, и радостно одобрил мысль о книге «Эльф и гольф».
Папаша Боте еще раз поделился историей о двух лотошниках, попавших в рай (почему-то со шведским акцентом), и Уолтер смеялся. Кроме того, он погладил кэдди по головке, а когда явился Космо, приветствовал его, как брата. Я уже думал, что мое намерение быть ангелом-хранителем оказалось ошибкой.
Оставшись с ним на секунду вдвоем, я ему об этом сказал, и он согласился.
— Мысль хорошая, — сказал он, — но, как мы видим, излишняя. На что мне Сократ, когда игра идет лучше некуда, а рядом — близкие люди?
— Вы считаете их близкими?
— Технически — да, из-за Анджелы. Но вообще они очень милы.
— Даже Лаванда?
— Прелестная женщина. Столько знает об эльфах!
— И мистер Боте?
— Очень занятный человек.
— И Космо?
Тут он замялся, но быстро пришел в себя.
— Блистательная эрудиция! Сейчас обещал дать несколько ценных советов. Очень благородно.
Я обрадовался, что он — в таком прекрасном настроении и собирается об этом сказать, как вдруг увидел, что к Джорджу Поттеру бежит девушка с каштановыми волосами и слегка приподнятым носом, и узнал в ней Мейбл Кейс, его бывшую невесту. Почему, собственно, бывшую? Она пылко обняла Джорджа и нежно поцеловала. Он ожил. Глаза его сияли, плечи расправились, и клюшкой он взмахнул как этим… сейчас, сейчас… Эскалибуром.
Уолтер был потрясен, словно Поттер встал из могилы. Челюсть у него отвисла. Он нанес слабый удар, и мяч тут же застрял в зарослях.
— Мой дорогой, — сказал Космо, — сейчас я все объясню. Ваша ошибка типична для игроков с большим гандикапом. Вы напряглись, и тело стало неловким. В этих случаях голова при замахе дергается, что недопустимо.
Уолтер глубоко вздохнул.
— А может быть, «Гольф и эльфы»? — спросила писательница.
Тут я подал помощь, прошептав: «Сократ».
Он несколько расслабился и выговорил то же имя.
— Вижу, я отстал на две лунки, — сказал Поттер и вскоре прибавил: — На одну.
Через некоторое время послышались слова:
— Теперь — вровень. Ах ты, у вас подсечка не вышла!
Подсечка, о которой он говорил, была совсем плохая, и Уолтеру помешал странный звук, который издал кэдди. Он повернулся к нему, раздуваясь, как воздушный шарик, и я снова прошептал:
— Сократ!
Уолтер был молодец. Он взял себя в руки.
— Юноша, — мягко выговорил он, — не в обиду будь сказано, нельзя ли удержаться от таких звуков? Мешает сосредоточиться.
Кэдди объяснил, что икает. Уолтер понимающе кивнул.
— Сочувствую, — сказал он. — Я бы сходил к врачу. Ничего, я сам понесу сумку.
Кэдди ушел, а Понсфорд Боте заколыхался, что обычно предвещало историю.
— Кстати, — спросил он, — слышали про двух шотландцев?
Космо поджал губы.
— Ты собираешься имитировать шотландский акцент?
— Конечно.
— Я бы не стал.
— Почему?
— Может пойти кровь из носа.
— Какая чепуха! — отмахнулся Боте и начал, но Космо оказался прав. Нельзя сочетать икоту с шотландским акцентом. Через несколько секунд рассказчик бежал к клубу в сопровождении тех, кого Уолтер назвал близкими. Когда «Я же говорил» затихло вдали, глаза Уолтера странно засветились. Я понял, в чем дело. Теперь, подумал он, меня не будут отвлекать эльфы, шотландцы, икота и критика. Осталось шесть лунок, противник не ест мяса… Словом, он приободрился, и настолько, что легко загнал мяч в тринадцатую и четырнадцатую. С пятнадцатой и шестнадцатой вышло хуже, это может случиться с любым. Джордж Поттер, в своей основательной манере, сделал семь ударов, и к семнадцатой они опять сравнялись. Здесь, встряхнувшись, Уолтер сумел загнать мяч, сделав то же количество ударов, и все зависело теперь от последнего рывка.
Восемнадцатая лунка была близко, даже участники такого матча с легкостью достигали ее двумя ударами. Сейчас мяч Джорджа лежал в двенадцати футах, а мяч Уолтера, волей Провидения, — в нескольких дюймах.
— Теперь, — сказал Уолтер, — остается пустая формальность.
Среди игроков низшего класса популярны разные методы. Назовем три: курица-на-яйцах, паралитик и люмбаго. Уолтер предпочитал курицу. Он принял соответствующую позу, но тут услышал голос Космо, вернувшегося с семейством:
— Минуточку, мой дорогой.
Уолтер встал и сурово на него посмотрел.
— Да?
— Ничего-ничего, — сказал Космо. — Я забыл, что зрители не должны давать советов. После удара — пожалуйста, но не до. Хотел заметить, что вы все неправильно делаете. Но так и быть. Играйте, мой друг, играйте.
Уолтер снова на него посмотрел и снова принял позу курицы. Когда он опускал клюшку, миссис Боте пронзительно вскрикнула.
— О, простите! — сказала она, когда мяч, после мощного удара, скрылся в дальней яме. — Я не хотела вас сбивать, но прямо перед вашим мячом сидела милая маленькая букашка. Вы могли ее ударить.
Из куриной позы выбираются долго и сложно, но Уолтер потратил на это один миг. Лицо у него было лиловое, глаза чуть не вылезли, пыхтел он, как два шотландца из недавнего анекдота, и я понял с одного взгляда, что нужна срочная помощь.
— Сократ! — крикнул я.
— Какие к черту Сократы? — откликнулся он и начал свою речь.
Голос его был звонок. Анджела громко ахнула. И впрямь, любая бы ахнула от таких речей. Начал он с манер, воззрений, ума и внешности миссис Боте и ее сына. Я восхищался точностью определений. Задолго до конца мать и сын бежали к клубу.
Лишившись их общества, он завершил монолог, и вдруг очнулся. Клюшка выпала из его руки. Он увидел Анджелу.
— Ты вернулась? — выговорил он.
— Да, я давно здесь. Он кивнул.
— Случайно не слышала мою речь?
— Слышала.
— Тогда ты знаешь, кто я. Как это говорится?
— Бес в человеческом облике?
— Вот именно. Бес.
— Меня это восхищает.
Он недоверчиво взглянул на нее.
— А не «возмущает»?
— Ничуть. Внушает восторг. Давно пора, чтобы кто-нибудь высказал все тете Лаванде и Космо. Одно плохо, дяди не было. Да знаешь ли ты, что я чуть не расторгла помолвку? Смотреть не могла, как ты пресмыкаешься. Тетю спрашиваешь, ждет ли она озарений или работает регулярно. Про шотландцев в раю слушаешь и смеешься. Космо благодаришь за советы. Как тут не сердиться?
Я счел нужным вставить слово:
— Это все ради вас. Близкие, знаете, люди…
— Да, я поняла.
Уолтер дергался, как щенок, пытающийся проглотить большую кость. Наконец он вступил в беседу.
— Разберемся точно, — сказал он. — Значит, я бес?
— И не из последних.
— Но — тут слушай внимательно — ты ничего против не имеешь?
— Ни в малейшей степени.
— Странно, — сказал Джордж Поттер, подходя к нам. — Обычно девушки их не любят. Мейбл именно так меня назвала, когда я усомнился в том, что она правильно употребляет сельдерей. К счастью, она поняла свою ошибку. Это показывает…
— Сейчас не до того, Поттер, — сказал Уильям и снова повернулся к Анджеле. — Что, если колокола зазвонят… ну, через неделю после следующей пятницы?
— Пускай звонят.
Уолтер обнял ее, как клюшку, одной рукой.
Они постояли, потом она взяла его за руку и увела. А мы с Джорджем Поттером пошли в клуб, выпить апельсинового сока.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления