Онлайн чтение книги Том 18. Лорд Долиш и другие
ПОТАЕННОЕ СОКРОВИЩЕ

Мы обсуждали положение в Германии и все согласились, что Гитлер стоит на распутье, скоро ему придется сделать решительный шаг. Теперь, сказал Виски-с-содовой, он просто сидит на двух стульях.

— Или он их сбреет, или отпустит, — продолжал Виски. — Так сидеть нельзя. Или у тебя есть усы, или нету. Третьего не дано.

Вдумчивое молчание, воцарившееся после этих слов, нарушил Джин-с-Тоником.

— Что до усов, — сказал он, — я их совсем не вижу. Куда они подевались?

— Я часто задавал себе этот вопрос, — сказал Итальянский Вермут. — Где, спрашивал я, густые усы моего счастливого детства? У нас в альбоме есть давняя фотография прадедушки. Поверьте, он как бы выглядывает из-за живой изгороди.

— Они пили из особых чашек, — сказал Светлое Пиво, — чтобы усы не попали в кофе. Да, ушло это время!..

Мистер Маллинер покачал головой.

— Не совсем, — сказал он, помешивая виски с лимоном. — Конечно, усов теперь меньше, но в дальних сельских районах вы найдете недурные образчики. Существованием своим они обязаны отчасти скуке, отчасти — доброму спортивному духу, который сделал нас, англичан, именно такими.

Светлое Пиво заметил, что не улавливает сути.

— Понимаете, — отвечал мудрец, — у людей, томящихся круглый год в деревне, не так уж много развлечений. Вот они и растят усы.

— И соревнуются друг с другом?

— Именно. Один землевладелец вырастит что-нибудь особенное, другой старается его превзойти. Во всяком случае, так говорил мне мой племянник Бренсепт. Ему ли не знать, если всем своим счастьем он обязан этому явлению!

— Он растил усы?

— Нет. Его втянуло в борьбу между лордом Бромборо из Рамплинг-холла и сэром Престоном Поттером из Уопли-Тауэрс, Норфолк. Самые лучшие усы растят в Саффолке. По-видимому, этому способствует свежий морской воздух. Вероятно, во всей Англии не было лучших усов, чем La Joyeuse барона и Мon amour[59]«Радостная» и «Моя любовь» (франц.). баронета.

Назвала их так дочь, Мьюриел (сказал мудрец). Поэтичная девушка, приверженная к сагам и романам, перенесла в наши дни средневековую привычку давать имена мечам. Если помните, у короля Артура был меч Эскалибур, у Карла Великого — Фламберж, еще у кого-то — Merveilleuse.[60]«Чудесная» (франц.). Почему слова эти в женском роде (как и усы лорда) — не знаю. Зачем же отмирать таким прекрасным обычаям? Вот она и назвала, и племяннику это понравилось, равно как и мне, когда он об этом рассказал.

Познакомились они незадолго до начала моей повести. В отличие от отца, Мьюриел ездила в Лондон, и однажды ей представили там моего племянника.

Он полюбил ее сразу, она — чуть позже. Ей понравилось, как он танцует, а когда он предложил написать ее портрет (бесплатно), глаза ее засветились особым светом. Посередине первого сеанса он ее обнял и она, нежно курлыкая, прильнула к его груди. Оба знали, что созданы друг для друга.

Вскоре, летним утром, племянник подошел к телефону и услышал голос возлюбленной.

— Пип-пип, — сказала она.

— Тудл-ду, змея моей души, — отвечал он. — Где ты?

— В Рамплинге. Слушай, тут есть для тебя работа.

— Какая?

— Такая. Отец хочет заказать портрет.

— Вот как?

— Да. Собирается преподнести его местному клубу. Не знаю, за что это им.

— Он страшноват?

— Вот именно. Усы и брови, больше ничего. Заметь, усы — невероятные.

— Микробы в них гнездятся?

— А то как же! Так что, ты согласен? Я сказала, что ты подходишь.

— Вернее, подъезжаю. Сегодня вечером.

Он сел в поезд, отходящий в 3.15 от Ливерпул-стрит, а в 7.20 сошел на станции Нижний Рамплинг и прибыл к лорду перед самым обедом.

Сменив одежду еще быстрее, чем обычно — он очень хотел увидеть Мьюриел, — Бренсепт спустился в гостиную, поправляя на ходу галстук, и обнаружил, что еще рано. В комнате был только один человек, по-видимому — хозяин, ибо кроме ушей и кончика носа все закрывали усы.

— Как поживаете, лорд Бромборо? — учтиво осведомился племянник. — Моя фамилия Маллинер.

Человек посмотрел на него из-за чащи, кажется — с неудовольствием.

— Какой еще Бромборо? — сварливо спросил он. — Что вы хотите сказать?

Бренсепт ответил, что хочет сказать именно то, что сказал.

— Я не Бромборо, — сообщил человек.

— Да? — сказал племянник. — Простите.

— С чего вы взяли, что я Бромборо?

— Мне говорили, что у него красивые усы.

— Кто?

— Его дочь. Человек фыркнул.

— Мало ли что она скажет! Предрассудки. Дочерние чувства. Я бы не стал спрашивать у дочери. Я бы пошел к знатоку. Нет, это неслыханно! Да, у него есть усы, он их не бреет. Но «красивые»? Чушь. Нелепость. Просто смешно. В жизни не слышал такого бреда.

Племянник пробормотал, что забыл носовой платок, и поскорее ушел. Вскоре сверху спустилась Мьюриел, прелестная, как фея.

— Привет, старый хрен, — нежно сказала она. — Что ты тут делаешь? Почему ты не в гостиной?

Бренсепт кинул взгляд на дверь и понизил голос.

— Там сидит усатый тип. Я думал, это твой отец, а он рассердился. Ему не понравилось, что я назвал усы лорда Б. красивыми.

Она засмеялась.

— Ну, ты даешь! Он жутко завидует отцу. Это сэр Престон Поттер, они с сыном у нас гостят.

Она прервала рассказ, чтобы обратиться к приятному седому субъекту:

— Что, Фиппс, сейчас позовете к столу? Папы еще нет. А, вот он!

С лестницы спустился джентльмен с ослепительными усами.

— Пап, это мистер Маллинер, — сказала дочь.

Сердце у племянника упало. Он понял, что этого человека почти невозможно написать. Сэр Престон Поттер ошибся. Усы превосходили всё, что только можно. Здесь нужен был пейзажист, а не портретист.

Однако баронет, вышедший из гостиной, презрительно взглянул на соперника.

— Подстригли их, а? — спросил он.

— Конечно, нет, — отвечал хозяин. — С какой стати? Почему вы так подумали?

— Да что-то они коротковаты, — сказал гость. — И жидковаты… Моль, наверное.

Хозяин сдержался и перевел разговор. В это время по лестнице спустился человек с очень светлыми волосами.

— А, Эдвин! — сердито вскричала Мьюриел. — Мы тебя заждались.

— Прошу прощения, — сказал молодой человек.

— Правильно. Ну, раз ты здесь, я тебя познакомлю с мистером Маллинером. Он будет писать портрет отца. Мистер Маллинер… Мистер Поттер, мой жених.

— Кушать подано, — сказал дворецкий.

Племянник мой Бренсепт провел обед как бы в трансе. Он отрешенно ворошил еду и настолько не принимал участия в беседе, что случайный наблюдатель счел бы его глухонемым. Мы не будем его осуждать, он был потрясен. Легко ли услышать, что твоя возлюбленная с кем-то обручена? Слова Мьюриел подействовали на него так, словно мул лягнул его в живот. Кроме того, он был совершенно растерян.

Начнем с того, что этот Эдвин не отличался красотой. Глядя на него, Бренсепт никак не мог понять его очарования. Лицо обычное, бессмысленное, да еше изуродованное моноклем.

Несомненно, полный дурак. Ничего не понимая, племянник решил спросить Мьюриел, как только представится случай.

Представился он только назавтра, перед ланчем. Все утро ушло на зарисовки к портрету. Первые впечатления не обманули, работа требовала редкого мужества. В сущности, приходилось изображать человека, который, по своим соображениям, залег за стогом сена.

Такие чувства придали голосу горечь, и Бренсепт достаточно горько сказал «Пип-пип».

— Привет! — ответила Мьюриел.

— Какой привет? — возмутился он. — Нет, какой привет? Ты бы лучше все объяснила!

— Что именно?

— Всяких женихов.

— А, это!

— Да, это. Хорошенький сюрпризец! Я-то думал, ты меня любишь…

— Я и люблю.

— Как!

— Так. Безумно.

— Тогда зачем ты обручилась с Поттером? Мьюриел вздохнула.

— Это старая история.

— Что именно?

— Это. Ты пойми, я жутко тебя люблю, но отец совсем обнищал. Знаешь, как трудно иметь теперь землю? Между нами говоря, я бы на твоем месте попросила аванс.

Он ее понял.

— А Поттер богат?

— Еще бы! Сэр Поттер — «Деликатесы Престона». Они помолчали.

— М-да… — сказал Бренсепт.

— Вот именно. Теперь ты понял. Если бы у тебя были деньги! Хоть немного, чтобы купить квартиру в Мэйфере и ма-алень-кий домик в деревне, и машину, и виллу во Франции, и какую-нибудь развалюшку у приличной реки, где можно ловить форель… Я бы все отдала ради любви. Но, сам видишь…

Они опять помолчали.

— Знаешь что, — сказала она, — придумай смешную зверюшку для мультиков. Это очень прибыльно. Посмотри на Диснея!

Бренсепт вздрогнул, она читала его мысли. Как все современные художники, он мечтал придумать зверюшку. Веласкес, и тот в наши дни завидовал бы Микки Маусу — сиди и стриги купоны.

— Не так это легко, — сказал он.

— Ты пытался?

— Конечно. Курица Кора и бандикут Бен как-то не пошли. Чего-то в них не хватало, видимо — живости. Мне нужен прямой источник вдохновения.

— Отец не годится? Племянник покачал головой.

— Нет. Я смотрел, смотрел…

— Морж Мортимер, а?

— Нет и нет. Да, он похож на моржа, но не смешного. Эти его усы скорее величественны. Перед ними охватывает страх, как перед пирамидой. Долго он их растил?

— Не очень, всего несколько лет. Его спровоцировал сэр Престон. Но почему мы говорим об усах? Поцелуй меня, Бренсепт.

Что он и сделал.

Я не собираюсь (сказал мистер Маллинер, прервавший рассказ, чтобы спросить у мисс Постлуэйт еще виски с лимоном) подробно описывать, как страдал мой племянник в следующие дни. Тяжело видеть терзания тонкой души. Замечу только, что каждый день усугублял отчаяние.

Создать портрет лорда Бромборо мешали и его соперничество с Поттером, и ухаживание Поттера-сына за Мьюриел, и невозможность думать о зверюшке. Тем самым племянник мой, обычно — здоровый и крепкий, заметно осунулся, и взгляд его стал затравленным. У добрых людей все это вызвало бы жалость.

Дворецкий Фиппс с детства был добрым и Бренсепта жалел, пытаясь скрасить его существование. Он приносил ему шампанское, которое, в сущности, можно называть паллиативом, а не лекарством. Когда он принес бутылку на пятый день, племянник мой лежал на постели, глядя в потолок.

День, кончавшийся к этому часу, был исключительно трудным. Стояла жара, что усугубляло страдания во время сеанса. Закончив работу к полудню, племянник живо ощутил, как он ее ненавидит. Хорошо бы, думал он, набраться смелости и прорубить в чаще просеку. Когда явился Фиппс, он сжимал кулаки и кусал нижнюю губу.

— Я принес вам вина, сэр, — сказал дворецкий в своей седой и доброй манере. — Мне казалось, что вы нуждаетесь в подкреплении.

Бренсепт был тронут. Он сел, и взгляд его смягчился.

— Спасибо большое, — сказал он. — Да, нуждаюсь. Что-то мне плохо. Наверное, от жары.

Дворецкий ласково улыбнулся.

— Нет, сэр, не от жары, — сказал он. — Можете говорить со мной откровенно. Я понимаю, трудно писать его милость. Многим художникам пришлось от этого отказаться. Прошлой весной одного увезли в больницу. Несколько дней он вел себя странно, а однажды вечером мы застали его на стремянке в голом виде. Он пытался сорвать плющ со стены. Видимо, принял за волосяной покров.

Бренсепт застонал и снова налил себе вина.

— Как ни странно, — продолжал дворецкий, — без усов было бы так же трудно. Я давно служу тут и могу заверить, что его милость не отличался красотой. Поверите ли, я даже обрадовался, когда он стал их отращивать.

— А чем он плох?

— Очень похож на рыбу, сэр.

— На рыбу?

— Да, сэр.

Бренсепт задрожал, словно в него ударило электричество.

— Смешную?

— О, да, сэр! Исключительно забавную.

Бренсепт трясся, как кастрюлька с кипящим молоком. Странная мысль посетила его. «Забавную…» На экране не было забавных рыб. Мышек, кошек, собачек — сколько хочешь; но не рыб. Глаза его загорелись странным светом.

— Да, сэр, — говорил дворецкий, — мне стало легче. Я думал, усы помогут. Так и случилось поначалу, но теперь… сами видите, сэр. Нередко я тоскую по добрым старым дням. Мы не знаем своего счастья, сэр.

— Хотелось бы вам, чтобы их сбрили?

— Да, сэр! О, да, сэр.

— Хорошо. Я их сбрею.

Обычно дворецкие сохраняют бесстрастную важность, но оглушите их, ошеломите, и они подскочат, как мы с вами. Так поступил и Фиппс.

— Сбреете, сэр? — едва дыша, переспросил он.

— Сбрею, — ответил Бренсепт, допивая шампанское.

— Усы его милости?

— Именно. Сегодня же ночью.

— Но, сэр…

— Что такое?

— Осмелюсь спросить, как? Бренсепт нетерпеливо цокнул языком.

— Очень просто. Он пьет что-нибудь на ночь?

— Я отношу его милости стакан молока.

— Сегодня уже отнесли?

— Нет, сэр. Собирался это сделать после беседы с вами.

— А у вас есть снотворное?

— Да, сэр. В жаркое время его милость страдает бессонницей и принимает на ночь таблетку в этом самом молоке.

— Тогда пусть примет четыре.

— Но, сэр…

— Знаю, знаю. Вы хотите спросить, какая вам от этого польза. Очень большая, Фиппс. Если его лицо — такое, как вы говорите, вскоре я буду богат и не забуду вас. Итак, если я побрею его, я увижу что-то вроде рыбы?

— Да, сэр.

— Исключительно забавной?

— О, да, сэр! Много раз я смеялся…

— Очень хорошо. Что же, Фиппс, рассчитываю на вашу помощь. От вас зависит мое счастье. Поможете — и я женюсь на любимой девушке. Откажетесь — и я останусь угрюмым холостяком.

Дворецкий был искренне тронут. Он стал еще добрее и седее.

— Вот как, сэр?

— Именно так.

— Прекрасно, сэр. Я не хотел бы препятствовать вашему счастью. Мне ли не знать, что такое любовь!

— А вы знаете?

— Еще бы, сэр. Грех хвастаться, но было время, когда меня называли Красавчик Джордж. Словом, я готов помочь вам.

— Так я и знал, — с чувством сказал племянник. — Мне надо немного. Покажите, где его спальня. Запирает он дверь?

— Всё в порядке, сэр. Летом его милость проводит ночь в гамаке, натянутом между двух больших деревьев. Это на лужайке, сэр.

— Видел, видел. Что ж, дело в шляпе. Не знаю, как вас благодарить. Если все выйдет, я не поскуплюсь. К вам потянутся слоны, груженные золотом, верблюды с драгоценными камнями, обезьяны, павлины… Вы сказали, вас зовут Джордж?

— Да, сэр.

— Тогда я назову Джорджем первенца. Если будет девочка — Джорджианой.

— Спасибо большое, сэр.

— Не за что, — сказал Бренсепт. — Рад служить.

Проснувшись, Бренсепт подумал, что видел дивный сон. Снилось ему, что он вышел из дому в полосатой пижаме и легком халате, с ножницами в руке, склонился над гамаком и начисто сбрил La Joyeuse. Еще не окончив вздоха, озаглавленного «Ах, если бы то была явь!», он понял, что явью это и было. Да, он воровато спустился вниз, осторожно пересек лужайку, защелкал ножницами… Это правда. Верхняя губа лорда Бромборо чиста и пуста.

Обычно Бренсепт не вскакивал с кровати, но сейчас вскочил. Ему не терпелось взглянуть на дело своих рук. Раньше, чем за десять минут он оделся и направился в столовую. Хозяин вставал рано. Даже ночная утрата не удержала бы его от завтрака и кофе.

Однако в столовой был только Фиппс. Бренсепт радостно с ним поздоровался.

— Доброе утро, сэр. Э-э… нельзя ли спросить…

— Можно, — ответил племянник. — Полный блеск. План выполнен.

— Я очень рад, сэр.

— Ни одной помехи! А вот скажите, — спросил племянник, накладывая на тарелку и бекон, и яичницу, — какую рыбу он напоминал?

Дворецкий ответил не сразу, и то в виде вопроса.

— Быть может, сэр, вы видели Осетра Освальда?

— Кого-кого?

— Освальда, сэр. В мультипликационных фильмах. Недавно, в свободный вечер, я был в кино, где шел занимательный фильм об его приключениях. Вылитый милорд, до усов.

Он удалился, а Бренсепт тупо глядел ему вслед. Воздушный замок рухнул. Он трудился всуе. Если смешная рыба уже существует, другой места нет. Охватив голову руками, он застонал над тарелкой. Тут открылась дверь.

— Ха! — сказал знакомый голос. — С добрым утром, с добрым утром.

Бренсепт обернулся. Бекон взлетел в воздух, словно им выстрелили из катапульты. Лорд Бромборо не потерял ни волоска. Усы красовались на его лице во всей своей славе.

— Что-что? — спросил он, принюхавшись. — Кеджери?[61]Рыба с рисом и соусом карри. Прекрасно, прекрасно, превосходно.

Дверь открылась снова, вошел Эдвин, еще более глупый, чем всегда. Кроме того, он был озабочен.

— Знаете что, — сказал он, — отец куда-то делся.

— Делся — не делся, а совсем разделся, — пропел хозяин, любивший с утра пошутить.

— Зашел к нему, — продолжал сын, — даже постель не расстелена.

— Это ничего, — заверил лорд. — Я уступил ему гамак. Сам я почему-то уснул в гостиной и спал очень крепко. А вот и ты! — воскликнул он, поскольку вошла Мьюриел. — Попробуй кеджери, запах — высший сорт. Я как раз говорил нашему молодому другу, что его родитель спал в гамаке.

— В саду? — нервно спросила дочь.

— Конечно, в саду. Ты же знаешь, где мой гамак. Сама иногда лежишь.

— Тогда там бродит коза.

— Коза? — удивился лорд, уже поедавший кеджери. — Что ты имеешь в виду?

— Кто-то отъел усы у сэра Престона.

— Что!

— Отъел. Я сейчас его видела. А, вот! Погляди сам.

В дверях стоял незнакомец. Узнать его удалось только по голосу.

— Та-ак… — произнес он, испепеляя взглядом лорда Бромборо.

— А, Поттер! — сказал тот. — Побрились, я вижу. Очень умно. Зачем зря страдать?

Сэр Престон изрыгнул пламя.

— Бромборо, — сказал он, — во-первых, вы подлец, пятнающий страницы Дебрета.[62] Дебрета — справочник, где указаны все титулованные люди королевства. Во-вторых, вы трус. В-третьих, я немедленно свяжусь с адвокатом. В-четвертых, мы уезжаем. В-пятых…

— Съешьте яичко, — гостеприимно предложил хозяин.

— Не съем, — отвечал гость. — Итак, в-пятых…

— Дорогой мой, — сказал пэр, — причем тут я? Да, я рад. Очень рад. В Норфолке будет как-то лучше, чище. Но я тихо-мирно спал в гостиной.

— В-пятых…

— Прямо в кресле. Хотите, покажу?

— В-пятых, помолвка между моим сыном и вашей дочерью расторгнута. Ее больше нет.

— Как и ваших усов, — заметил хозяин, при всех своих достоинствах лишенный такта. — Ха-ха-ха!

— Папа! — вскричал Эдвин.

— Рас-тор-гну-та, — повторил сэр Престон. — Вам ясно, Бромборо?

— Значит, так, — сказал лорд, считая по пальцам, — я подлец, я трус, вы свяжетесь с адвокатом, вы уезжаете, помолвки нет. Да, всего пять.

— Прибавьте шестое. Я позабочусь о том, чтобы вас изгнали из клубов.

— А я нигде не состою.

— Да? — огорчился гость. — Что ж, я буду мешать вам, если вы захотите выступить в Палате лордов. Сяду на галерее и не дам вымолвить ни слова.

Он гордо вышел. За ним, что-то говоря, последовал сын. Лорд Бромборо взял сигарету из портсигара.

— Вот идиот! — сказал он. — Надеюсь, усы состригли возмущенные сограждане. Видимо, они его подстерегли. Ждали своего часа. Ну, дорогая, свадьбы не будет. Вроде бы жаль, я купил новые брюки, но ничего не поделаешь.

— И не надо, — сказала дочь. — Я и так выйду замуж. Она нежно улыбнулась Бренсепту, но он ей не ответил. Что толку, горько думал он, если он жениться не может? Ему никогда не придумать забавной зверюшки. Сэр Престон без усов выглядел просто как человек без усов.

Тут он заметил, что хозяин к нему обращается.

— Простите?

— Я говорю, огонька нету?

— Есть, есть, — отвечал Бренсепт, вынимая зажигалку.

Щелкнув ею, он рассеянно поднес ее к сигарете хозяина, точнее — к усам. Видимо, с горя он потерял ощущение пространства. В следующий миг перед ним бушевало пламя. Когда оно угасло, и дым рассеялся, от красы Норфолка осталось ничтожное пятнышко.

Нечеловеческих криков Бренсепт просто не слышал. Словно в трансе, глядел он на широкий нос, выкаченные глаза, рот до ушей. Только когда хозяин оскалил зубы, сжал кулаки и резко подался к гостю, разум возвратился, и племянник мой юркнул под стол.

— Лови его! — кричал пэр. — Хватай! Держи!

— Не буду, — ответила дочь. — Я его люблю.

— Вот как! — возопил отец. — А я его растерзаю собственными руками.

— Прыгай в окно, дорогой, — посоветовала Мьюриел.

Бренсепт счел совет разумным. Внизу, вставая с гравия, он ощутил боль в затылке. Лорд бросил ему вслед кофейник.

Но что кофейники! Что рваные брюки! Сердце его пело.

Дело в том, что Фиппс ошибся. Он не знал, как выглядит рыба. Лорд был похож не на рыбу, а на гораздо более занятное созданье. Ныряя под стол, племянник увидел, что он — вылитая лягушка. Да, Лягушка Леопольд.

— Мьюриел! — крикнул он.

— Что, дорогой? — откликнулась дева из окна.

— Я тебя люблю.

— Я тоже.

— Но сейчас уеду.

— Это правильно, — она обернулась через плечо. — Папа пошел за блюдом. Идет обратно.

— Ты меня будешь ждать?

— Вечно.

— Нет, меньше. Так, с полгода. За это время я обрету славу и деньги.

Тут высунулся хозяин с блюдом в руках.

Нежно улыбнувшись, Бренсепт отскочил в сторону, а там — пошел по дорожке к роллс-ройсам, икре и шелковому белью.