Как-то необъяснимо быстро пролетели эти дни.
Дазай прошёл самый тяжёлый этап в процессе лечения и уже идёт на поправку. Несмотря на то, что раны всё ещё не зажили до конца и беспокоят его, Дазай ведёт себя крайне беззаботно. Не понимаю почему.
Также, кажется, у него больше нет никакого желания бунтовать и убегать из дома, поэтому я решил освободить от своеобразных оков его ноги. Но входная дверь по-прежнему остаётся мною заперта.
Это приятный осенний день. Опавшие жёлтые листья шепчутся друг с другом о том, как когда-то они были частями дерева. Аромат чая из листьев оливы доносится из ниоткуда — аромат, который навевает смутные и прекрасные воспоминания. Я сижу у окна и беззаботно думаю о прошлом. Бесцельное времяпровождение — ожидание закипания воды в чайнике. Какая полезная трата времени.
«О чём думаешь?», — спрашивает Дазай, сидя на кровати.
«Как раз приблизительно в этот период времени я уволился с прежнего места работы. Тогда же цвела чайная олива».
«Предыдущая работа?»
Я бросаю взгляд на чайник на кухне. До закипания воды ещё есть время. На мгновение я подумал о том, что было бы неплохо поговорить, пока мы оба в процессе ожидания. О чём я тогда только думал...
«Ничего особенного». — говорю я, направляясь к Дазаю. «Это была жестокая работа. Но я ушёл».
«Жестокая в каком смысле?»
Я не ответил ему.
В комнате ненадолго нависла тишина. Где-то я слышу шелест виноградных лоз, перекликающихся друг с другом.
— Не хочешь говорить об этом? Дазай спрашивает это так, словно не собирается больше настаивать на моём ответе. «Ну, хорошо, как знаешь. В любом случае я скоро уйду — как только заживут мои раны. В конце концов, это единственное, что нас связывает».
Эти слова я также игнорирую. На кухне из чайника уже поднимается пар.
«Ты верно говоришь. Когда твои раны заживут, тебя не станет. Ты сразу же закончишь свою жизнь, как и где душе угодно. Я прав?»
«Ты о чём?»
«Причина, по которой ты хочешь умереть».
— А?
«Ты хочешь умереть, потому что ты дурак».
Дазай ошарашенно посмотрел на меня.
Снова тишина повисла между нами. Дазай поворачивается и переносит свой вес на другую сторону тела, из-за чего старая половица слегка поскрипывает. Где-то далеко на улице слышен лай собаки.
«Занятно.»
Когда Дазай, наконец, произносит эти слова — его глаза выглядят не такими, как глаза обычного человека. Да что там, такого взгляда как у него — нет ни у одного живого существа. Это раны. Пара открытых ран на лице, из которых сочится мрак.
— Ты говоришь слишком много для простого почтальона. Тем не менее, были люди, которые говорили мне то же самое. И я не могу объяснить, почему они так сказали. Потому что все мертвы».
Лицо Дазая, когда он говорит подобные вещи, напоминает мне чёрную стену в конце туннеля, через которую невозможно пробиться.
«Вот как? По крайней мере, если кто-то умер, так и не побывав в этом месте, его нельзя назвать иначе, кроме как дураком. Уверяю тебя.»
«А? Что за «это место»?
«Тихое место. Находится не так уж и далеко отсюда. Даже не нужно обладать какими-либо особыми навыками, чтобы туда попасть. Дело в том, что не каждому дано понять и насладиться истинной ценностью этого места».
— Хочешь, чтобы я отгадал? Дазай усмехается. — Это какая-то твоя стратегия, чтобы привлечь моё внимание каким-то выдуманным секретом?
«Нет смысла использовать стратегию, если противником — являешься ты».
— И ведь правда. — говорит Дазай, отворачиваясь в другую сторону. — У меня совсем не получается тебя прочесть.
Дазай снова смотрит то на меня, то на входную дверь и хихикает. Думаю, что он смеётся над текущей ситуацией, а не надо мной.
Я чувствую, что благоприятная атмосфера в комнате каким-то образом вернулась к норме.
«Хорошо. Я поддержу этот бестолковый разговор в знак благодарности за моё лечение. Ты сказал, что умирать — глупо и для дураков, верно? Отсюда у меня вопрос. Если умирать — глупо, то почему мы все в конце концов должны умереть?»
Дазай снова абсолютно спокоен, такой же спокойный и терпеливый, как древняя книга, ожидающая ответов, загадки которой должны быть разгаданы.
«Смертность при процессе жизни составляет сто процентов», — говорит он. Его голос звучит как голос какого-то неземного существа, живущего тысячи лет. «Но, если посмотреть на весь живой мир, то есть живые существа, которые не умирают, и есть живые существа, у которых нет срока жизни. Это означает, что смерть именно человека есть не что иное, как одна из функций жизненного цикла. Это не более чем глава, записанная в сценарии жизни как «финальная».
Я говорю ему абсолютно всё, что сейчас приходит мне в голову. — Значит, ты считаешь, что жизнь — это не то, о чём можно сожалеть?
«Нет, это ещё хуже. Несмотря на то, что всем нам заведомо обещана смерть — с самого начала все люди рождались с предустановленным желанием — «Я не хочу умирать». Невозможно. Вот почему это желание никогда не исполнится».
То же самое, что перечитывать сценарий, который проигрывался уже тысячи раз. Заевшая пластинка, играющая снова и снова.
«Это означает, что данное желание —просто инструмент, удобная гипотеза, далёкая от истины, и мы просто последователи гипотетического тезиса, в котором из раза в раз повторяется, что мы должны жить так, как жили наши предки. Какие возражения будут против такой теории?»
Я смотрю на Дазая.
У меня множество аргументов на этот счёт, однако, где-то в подсознании понимаю, что Дазай не раскрыл и одной десятитысячной своего истинного намерения. Даже если я и попытаюсь с ним поспорить — у него тут же найдётся свой контраргумент против моего. То есть опять дискуссия, которая уже вовсю обыграна и обсуждается внутри его головы. И контраргумент на этот контраргумент контраргумента уже давно подготовлен, подобный бесконечной лестнице, ведущей прямиком в ад. Беспросветный разум Дазая не имеет дна.
Бросаю взгляд в сторону кухни. Вода для моего кофе уже начала кипеть.
— Поэтому ты хочешь умереть? Уточняю я.
Дазай качает головой. «Нет. Это всего лишь игра слов. Есть такие вещи, которые нельзя передать словами. Особенно, если дело доходит до вещей, о которых и нельзя говорить…»
— Ты должен молчать? Я продолжаю ответ Дазая за него. «Только мы сами можем понять свой мир и себя самих. Но это не отменяет факта того, что ты дурак. Я могу заверить тебя в этом».
Дазай соглашается, демонстративно тяжело вздыхает и ложится на кровать. Подобно учителю, у которого кончилось терпение в отношении ребёнка, который не прекращает себя плохо вести. «Я не хочу навязываться, но что это за место, о котором ты только что говорил?»
— Ты поймёшь это только лишь оказавшись там. — говорю я и смотрю в окно. Улица кажется такой просторной, светлой и тихой.
«Почему бы тебе не объяснить мне прямо здесь и сейчас?»
«Я, пожалуй, промолчу. В этой ситуации, нет, в большинстве ситуаций — словам верить вообще нельзя».
— Хм, и это мне говорит человек, который так любит читать романы? — отвечает Дазай, глядя на мою книжную полку.
— Да и, честно говоря, меня это беспокоит.
Дазай замирает на какое-то время и вдруг начинается смеяться, искреннее, чем когда-либо прежде. «Интересненько. Ты застенчив. Я не осуждаю и не ненавижу это».
На кухне из пара кипящей воды в чайнике появляется очередной рисунок в воздухе.
«Также, как и не ненавижу проводить время в этом доме. В отличии от того, как это было в начале».
В этот же момент раздался стук во входную дверь.
...
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления