День, когда полиция появляется в моём доме, – как раз один из таких случаев.
«Прошу прощения, мы из S River Station. Нам сообщили, что видели человека, истекающего кровью и почти лишённого сил где-то в этом районе. Можем ли мы задать вам пару вопросов?»
Через тонированное окно в двери я вижу две мужские фигуры.
В данный момент я нахожусь в середине кухни, кипятя воду для своего кофе. Я замер.
«Извините, это полиция. Есть кто-нибудь дома?»
Непрекращающийся стук сотрясает дверь снова и снова. Я бросаю взгляд на парня в соседней комнате. На парня, даже имени которого я не знаю. Он никак не реагирует на голоса снаружи.
Что случится, если они найдут его? Я начинаю быстро думать. По всей видимости, молодой человек был замешан в какой-то преступной деятельности. И совершает он эти преступления с такой же лёгкостью, как и дышит… Он с какой-то другой стороны, со стороны ночи. В любом случае не может же быть, чтобы кто-то, у кого столько ранений по всему телу, не попал бы в больницу. Другими словами, копы будут видеть в нём сокровище, а не раненого человека, потому что так они могут с лёгкостью пополнить свой послужной список при аресте.
Но с другой стороны – я не совершил никакого преступления, а просто позаботился о раненом, которого увидел. Как гражданин, я был обязан сообщить в полицию о найденном человеке с огнестрельными ранениями, но если я скажу им: «Я не знал, что раны огнестрельные», у полицейских не будет другого выбора, кроме как отступить. Например, я подумал, что его пырнули ножом или что-то в этом роде. Идентифицировать огнестрельное ранение не так уж сложно, но в настоящее время в уголовном законодательстве не предусмотрено наказание за невыполнение этого требования.
Другими словами, даже если я выдам этого молодого человека копам – могу быть свободен без каких-либо проблем.
Я подхожу к входной двери, чтобы поговорить с полицейскими.
Придумаю что-нибудь, чтобы отослать их подальше. По крайней мере постараюсь. Ибо, если бы я хотел сдать парня полиции, то каков был смысл лечить все его раны?
Но эта моя глупая самонадеянность не может быть реализована. Произошло нечто не укладывающееся в голове. Молодой человек бросается к двери.
Он до смешного быстр. Как туго сжатая пружина, которую резко отпускают в одно мгновение. Он распахивает входную дверь и нападает на полицейских.
Это действие было непредсказуемым для всех. Я бы никогда не подумал, что этот парень может обладать такой ловкостью. Он прыгнул на полицейского с немыслимой скоростью для раненого человека и впился пальцами ему в лицо.
Полицейский издаёт крик. Он приходит в бешенство и швыряет молодого человека в стену рядом с дверным проёмом, но юноша всё равно не отпускает его. Он прыгает на спину мужчины и цепляется за его уши, вставляя пальцы внутрь с такой силой, словно собирается вырвать их. Из горла молодого человека вырывается свирепый звериный крик. Парень вытаскивает пальцы, они все в крови. Потом снова засовывает их обратно.
Свободными руками полицейский хватается за юношу, пытаясь оттащить, и падает прямиком в комнату. Деревянный пол трещит, кажется, он проломился.
Нетронутый полицейский помоложе, наконец, отходит от шока и достаёт пистолет, как будто только что вспомнил об этом. Это револьвер двойного действия. Он нацеливается прямо на молодого человека.
Без каких-либо предупреждений. Я чётко вижу будущее, в котором из этого пистолета вылетает пуля.
В этот момент я тоже срываюсь с места, подлетаю к копу и хватаю его револьвер. Я просовываю указательный палец между стволом и ударником. Таким образом, ударник не сможет попасть в капсюль, и пуля не вылетит.
Я смотрю на полицейского. Он сердито оглядывается на меня.
За моей спиной раздается звук чего-то падающего.
Что-то металлическое. Я хочу оглянуться назад, но моё положение не позволяет мне этого сделать: правая рука держит пистолет, по левую сторону стена, я не могу обернуться. Это плохо.
Что-то белое промелькнуло в уголке моего поля зрения.
Я не заметил, как бросили эту штуку. Вероятно, это был тот полицейский позади, потому что я не храню дома такие опасные вещи. Это газовая граната.
Цилиндр чёрного цвета, выделяющий несмертельный дым. Граната дымится приблизительно двенадцать секунд и может выделять 2,8 килолитра газа. Этот газ когда-то использовался в качестве заменителя анестезии при хирургических операциях во время Великой войны. Сознание угасает, если сделать всего пару вдохов. Всё зависит от концентрации газа, но, как правило, большинство падает в обморок ещё до того, как смогут сосчитать до десяти. При вдыхании большого объёма это может привести к летальному исходу.
Я зажимаю рот и нос рукой, пытаясь разглядеть парня в белом облаке. Граната – не то оружие, которое могут держать сотрудники полиции при аресте и во время патруля.
Эти парни не копы.
Я замечаю какое-то движение. Полицейский помоложе бросился в мою сторону.
Мы сталкиваемся и падаем на пол. Он ударяет меня в грудь с такой силой, что весь воздух, державшийся в моих лёгких, выходит наружу.
Белый дым поглощает и туманит моё зрение, словно я упал на дно белого моря. Но я успеваю увидеть этот дым всего на мгновение.
Я кашляю, вдыхаю газ и почти мгновенно теряю сознание.
***
Слышится звук.
Настолько знакомый, что поначалу не кажется каким-то осмысленным и значимым. Например, как шелест листьев на дороге или стук колёс поезда, проезжающего где-то вдалеке. Что-то в этом роде. Однако это не может быть нечто похожим.
Потому что это звук избиения Оды Сакуноске.
Звук низкий и приглушённый. Это не звучит ужасающе. Это звучит так, словно падает мешок с песком. Но на самом деле это страшно.
Дазай это знает.
Потому что он жил с этим, впитывая в себя подобное в течение пугающе долгого промежутка времени.
«Прежде чем мы начнём, позвольте мне сказать вам вот что», — произнёс чей-то голос. Это был голос пожилого мужчины.
«Я не люблю насилие»
Ещё у этого мужчины в руках блэкджек (что-то вроде толстой плети). Дазай видит это. Дазай смотрит на мужчину. Он пристально смотрит на него. Этими глубокими и тёмными глазами, скрытыми за повязками.
«Мне не нравится, когда люди прибегают к насилию. Я тоже не люблю его применять. Так что просто думай об этом как о моей обязанности».
Плеть устремляется вниз. На спину привязанного Одасаку.
Дазай стоит в коридоре бункера, где совершенно темно. Расстояние между ним и Одасаку составляет более десяти метров, из-за чего сам мужчина и Ода видеть его не могут. На самом деле, они даже не заметили бы Дазая, если бы он оказался на расстоянии вытянутой руки. Вот настолько сильно Дазай слился со всем пространством и стал единым целым с тьмой.
Дазай смотрит. Он просто пристально смотрит на избиение Одасаку.
Плеть снова стремится вниз. Одасаку стонет.
Он даже не колышется при виде всей происходящей ситуации. Его зрачки неподвижны, как у мертвеца, и в глазах нет ни малейшего проблеска эмоций.
Однако каждый раз, когда плётка опускается, пальцы Дазая дёргаются. Его суставы автоматически вздрагивают, а мышцы напрягаются. Его пальцы сгибаются, будто пытаются ухватиться за что-то невидимое. Всё так, как избивали бы его самого.
Дазай стал единым целым с тьмой. Вот почему никто не может его видеть.
Однако старший полицейский чувствует исходящее от него желание убивать, которое растёт в геометрической прогрессии с каждым взмахом плетью.
«Кто здесь?»
Мужчина поворачивается лицом к темноте. Он не видит ничего. Темнота также глубока, черна и плотна, как сама грязь.
Он прекращает пытку и движется в направлении, чтобы проверить, есть ли там кто-нибудь. Поступить иначе он не может, исходя из своего прежнего опыта.
Наконец он доходит до того места, где был Дазай.
Однако там уже никого нет.
Есть только тьма. Будто там никого и не было вообще. Будто вся эта тьма приняла облик Дазая, а потом исчезла, вернув свой изначальный облик.
Мужчина в замешательстве. Ведь здесь только уже привычная, неизменная и бесконечная тьма.
***
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления