Онлайн чтение книги Победа Victory
X

Этим наблюдателем был Мартин Рикардо. Для него жизнь |›ыла не пассивным отречением, а чрезвычайно деятельной (юрьбой. Он не питал к жизни ни недоверия, ни отвращения и еще менее склонен был подозревать ее разочарования, но очень хорошо знал все шансы неудачи. Будучи очень далек от пессимизма, он в то же время не был исполнен безумных иллюзий. Он не любил неуспеха не только за его неприятные и опасные последствия, но и потому, что неуспех вредил уважению, кото- |юе он питал к Мартину Рикардо. В настоящем случае предстояло особое дело его собственного измышления, дело совершенно новое и, так сказать, не входившее в его обычную компетенцию; самое большее он мог бы заниматься им с моральной точки зрения, что было совершенно невероятно. Все эти причины не давали спать Мартину Рикардо.

После нескольких приступов озноба, сопровождавшихся возлияниями горячего чая, мистер Джонс, по-видимому, погрузился в глубокий сон. Он явно противился всем попыткам своего верного ученика вызвать его на разговор. Рикардо прислушивался к его ровному дыханию. Патрону хорошо было спать. Он видел во всей этой истории какую-то игру. Джентльмен не мог смотреть на нее иначе. А между тем это было большое и щекотливое дело, с которым надо было справиться во что бы то ни стало, ради спасения чести, как и ради спасения жизни. Рикардо неслышно поднялся и вышел на веранду. Он не мог лежать и оставаться неподвижным. Ему хотелось воздуха, и, казалось, что самая сила его желания заставит темноту и тишину доверить ему кое-какие тайны.

Он увидел звезды и отступил в густую тень, подавляя в себе все усиливавшееся желание подкрасться к другому бунгало. Было бы безумием бродить ночью по незнакомому месту. И зачем — если не для того, чтобы освободиться от этого гнета? Неподвижность давила на его члены, как свинцовая оболочка. Тем не менее он не решался отказаться от своей бесцельной вахты. Обитатель острова не шевелился.

В эту минуту глаза Рикардо увидели мимолетный светящийся след огонька сигары. Это было поразительное доказательство бессонницы Гейста. Он не мог удержаться, чтобы не прошептать: «Так! так!» — и в обход направился к двери вдоль стены.

Как знать, не наблюдал ли теперь тот за их верандой? В дейст вительности Гейст, бросив сигару, вернулся в дом, как человек, отказывающийся от бесцельного занятия. Но Рикардо послыша лись легкие шаги на поляне, и он быстро вбежал в комнату. Tyi он перевел дух и с минуту раздумывал. Потом, поискав на кон торке спичек, зажег свечу. Мнения и рассуждения, которые он хотел сообщить своему патрону, были так важны, что он дол жен был следить за произведенным ими на патрона впечатлени ем по выражению его лица. Сначала он думал, что вопросы эти могут подождать до утра, но бессонница Гейста, так удивитель но обнаруженная, внезапно убедила его в том, что ему в эту ночь не заснуть.

Это он и сказал своему патрону. Когда пламя свечи победило темноту, Рикардо увидал мистера Джонса, лежавшего в глубине комнаты на походной кровати. Из-под дорожного одеяла, по крывавшего его исхудалое тело, виднелась только голова, опи равшаяся вместо подушки на другое скатанное одеяло. Рикардо уселся на полу, скрестив ноги, и мистер Джонс, сон которой) был, должно быть, не очень глубок, открыв глаза, увидел своего секретаря на уровне собственного лица.

— А? Что вы говорите? Не можете заснуть? Но почему вы мне не даете спать? К черту все ваши глупости!

— Да этот тип, там вот, тоже не спит. Вот почему! Черт меня возьми, если он там только что не мечтал. Разве посреди ночи кому-нибудь приходит фантазия размышлять?

— Почем вы знаете?

— Он был на дворе, сэр, я видел его своими глазами.

— Да почем вы знаете, что он встал, чтобы размышлять? У него могли быть другие причины, например зубная боль, а может быть, это вам и приснилось. Вы не пробовали уснуть?

— Нет, сэр, я даже не ложился.

Рикардо рассказал своему патрону, как он сторожил на веранде и что положило этому конец. По его мнению, не спящий ночью человек, с сигарой в зубах, мог только размышлять.

Мистер Джонс приподнялся на локте. Это доказательство внимания ободрило его верного последователя.

— Пора бы нам тоже подумать, — добавил Рикардо более уверенным тоном.

Сколько они ни жили вместе, капризы патрона продолжали быть источником беспокойства для его несложной души.

— Вы всегда выдумываете истории, — снисходительно заметил мистер Джонс.

— Возможно, но я никогда не выдумываю их напрасно. В этом вы меня не можете упрекнуть, сэр. Возможно, что моя точка зрения отличается от точки зрения джентльмена, но она отличается и от точки зрения идиота. Вы это и сами иногда признавали.

Рикардо горячился. Мистер Джонс небрежно прервал его:

— Вы, я думаю, разбудили меня не для того, чтобы я выслушивал ваши оправдания?

— Нет, сэр.

Рикардо помолчал немного, прикусив язык.

— Думаю, что не смог бы вам ничего сказать о себе, чего бы ни не знали, — сказал он с шутливым удовлетворением.

Но продолжал другим тоном:

— Говорить надо о том человеке. Он мне не нравится.

Рикардо не заметил зловещей улыбки, пробежавшей по губам мистера Джонса.

— В самом деле? — прошептал джентльмен.

— Нет, сэр, — горячо проговорил Рикардо, огромная черная гень которого падала на противоположную стену. — Он… не щаю, как это сказать… ему не хватает сердечности…

Мистер Джонс небрежно согласился:

— Это, несомненно, вполне владеющий собою человек.

— Да, да, вот именно. Владеющий…

Негодование душило Рикардо.

— Я скоро выпущу из него это «владение» через дыру в ребрах!.. Но дело идет об особой работе.

По всей вероятности, мистер Джонс думал о том же, потому что он спросил:

— Вы думаете, он что-нибудь подозревает?

— Не вижу, что именно он мог бы подозревать, — проворчал Рикардо. — А между тем он сидел там и размышлял. О чем, хотел бы я знать? Что заставило его подняться с постели посреди ночи? Не блохи же, разумеется!

— Может быть, нечистая совесть, — усмехнулся мистер Джонс.

Его верный секретарь был слишком раздражен, чтобы понять шутку. Он грубо заявил, что не знает, что такое совесть. Трусость — это существует, но трусить парню казалось бы поводов не давали. Он все же допускал, что появление незнакомцев могло несколько встревожить его из-за скрытого где-то клада.

Рикардо оглядывался по сторонам, как будто боялся, что его услышат скользившие по стенам от слабого освещения тени. Его патрон проговорил с полным спокойствием:

— Кто знает, не обманул ли вас этот трактирщик? Очень возможно, что это бедняк.

Рикардо недоверчиво покачал головой. Шомбергу удалось внушить ему полную уверенность, и он пропитался ею, как губка пропитывается водой. Сомнения его патрона являлись совершенно неосновательным возражением против самой очевидности; но голос Рикардо сохранил мурлыкающую слащавость, сквозь которую проскальзывала ворчливая нотка.

— Вы удивляете меня, сэр! Они не поступают иначе, эти ручные, вульгарные лицемеры. Когда у них под носом лакомый кусок, ни один не станет держать руки в карманах. Впрочем, я их не осуждаю. Что мне противно, так это их манера дейст вовать. Посмотрите только, как он избавился от своего при ятеля. Отправить парня на родину, чтобы он схватил там про студу, это как раз прием этих ручных. И вы, сэр, думаете, что человек, способный на такую вещь, не загребет со своим лице мерным видом всего, что попадется ему под руку? Что такое вся эта история с углем? Махинация прирученного гражданина, ли цемерие… вот и все! Но, нет, сэр, все дело в том чтобы вы тянуть у него секрет как можно чище. Вот какая предстоит ра бота. Она не так проста, как кажется. Я уверен, что вы, сэр, об думали вопрос прежде, чем согласиться на эту маленькую экскурсию.

— О нет.

Мистера Джонса было едва слышно; его глаза пристально смотрели куда-то вдаль.

— Я не раздумывал много. Мне было скучно.

— Да, вы можете сказать… порядком. Я дошел почти до отчаяния, когда этот идиот трактирщик стал болтать об этом парне на острове. Совершенно случайно. Наконец, сэр, мы тут, после того, как довольно-таки близко заглянули смерти в глаза. Я чувствую себя совершенно разбитым. Но не бойтесь: его клад заплатит за все!

— Он здесь совершенно один, — проговорил мистер Джонс глухим голосом.

— Да… да… в известном смысле. Да, он все равно что один. Да, можно сказать, что он — один.

— Есть, правда, этот китаец.

— Да, есть китаец, — рассеянно согласился Рикардо.

Он размышлял над тем, своевременно ли сообщить патрону о присутствии на острове женщины. Наконец решил воздержаться. Предприятие было достаточно щекотливым и без того, чтобы осложнять его еще, возбуждая капризы джентльмена, с которым он имел честь работать. Если бы секрет обнаружился, он мог всегда поклясться, что ничего не знал об этом оскорбительном присутствии. Лгать нет надобности. Достаточно держать язык за зубами.

— Да, — прошептал он задумчиво, — Есть гражданин Небесной империи. Это верно.

В глубине души он чувствовал какое-то двусмысленное уважение к преувеличенному отвращению, которое внушали его патрону женщины, как будто это отвращение было своего рода добродетелью, правда, извращенной, но все же добродетелью, так как в нем он видел выгоду; в конце концов это предохраняло от множества нежелательных осложнений. Рикардо не пытался понять и даже анализировать эту особенность своего начальника. Он знал только, что собственные его наклонности были не таковы, и что от этого он был не более счастлив и не более обеспечен. Он не мог сказать, до чего его могли бы довести его страсти, если бы он болтался по свету один. Но, по счастью, он был подчиненным — не рабом на жалованье, а учеником, — что составляло большую разницу. Да, конечно, вкусы его патрона многое упрощали — это была неоспоримо. Но иногда они и усложняли кое-что: например, в данном случае, исключительно важном и уже достаточно щекотливом для Рикардо. И всего хуже было то, что никогда нельзя было с точностью знать, что сделает патрон.

«Это ненормально, — с раздражением думал Рикардо. — Как вести себя в отношении ненормальности? Правил на этот счет не существует». Верный сподвижник «просто Джонса» предвидел тысячу затруднений материального характера; он решил скрывать от патрона существование девушки возможно дольше. Увы! Это могло быть всего лишь вопросом нескольких часов, а для того, чтобы правильно повести дело, надо было иметь в своем распоряжении несколько дней. Раз дело было бы уже в ходу, джентльмен не бросил бы его. Как это часто случается с испорченными натурами, Рикардо питал к некоторым людям искреннее и непоколебимое доверие. Человеку необходимо иметь нравственную опору в жизни.

Скрестив ноги, склонив немного голову, совершенно неподвижный, он, казалось, в этой позе бонзы размышлял о священном слове «Ом». Поразительная иллюстрация обманчивости внешности, потому что его презрение к миру было строго практического свойства. В Рикардо не было абсолютно ничего ненормального, за исключением его странной неподвижности. Мистер Джонс снова опустил голову на скатанное одеяло и лежал на боку, спиною к свету. От гнездившихся в его глазных впадинах теней они казались совершенно пустыми. Когда он заговорил, голос его прозвучал у самого уха Рикардо.

— Что же вы ничего не говорите, если уже разбудили меня?

— Я себя спрашиваю, так ли вы крепко спали, как хотите меня уверить, сэр? — сказал невозмутимо Рикардо.

— Спал ли я? — повторил мистер Джонс. — Во всяком случае, я спокойно отдыхал.

— Послушайте, сэр, — с тревогой в голосе прошептал Рикардо, — вы не собираетесь предаваться одному из ваших припадков скуки?

— Нет.

— Ну, в добрый час!

Секретарь почувствовал большое облегчение.

— Это было бы непростительно, говорю вам прямо, сэр, — прошептал он с ужасом. — Все, что хотите, только не это. Я некоторое время не говорил, но это не значит, чтобы нам нечего было обсуждать. О нет! Наоборот: слишком много, по-моему!

— Что это с вами? — проговорил его патрон. — Уж не становитесь ли вы пессимистом?

— Я? Пессимистом? Нет, сэр. Я не из таких, которые меняются. Вы можете говорить мне бранные слова, если хотите, но вы отлично знаете, что я не каркаю.

Рикардо продолжал другим тоном:

— Если я молчал, то потому, что думал о китайце, сэр.

— Неужели? Вы даром теряли время, милый друг! Китаец су щество непроницаемое.

Рикардо признал справедливость этих слов. Во всяком слу чае, как бы он ни был непроницаем, дело шло не о китайце, а о шведском бароне, а это уже совсем другой товар: таких баронов сколько угодно на каждом углу!

— Я не знаю, так ли он хорошо приручен, — сказал мистер Джонс замогильным голосом.

— Что вы хотите сказать, сэр? Разумеется, это не мокрая курица. Это не такой человек, которого можно гипнотизировать, как вы это на моих глазах проделали более чем с одним даго или с болванами другого рода, чтобы удержать их за игрой.

— О нет, конечно, — серьезно прошептал мистер Джонс.

— Я на это сэр и не рассчитываю. Тем не менее у вас удивительная сила во взгляде. Положительно так!

— Скажите лучше: «Удивительное терпение», — сухо ответил мистер Джонс.

Слабая улыбка скользнула по губам верного Рикардо, который не позволил себе поднять голову.

— Я бы вам не надоедал, сэр, но это маленькое дельце совершенно не похоже ни на одно из тех, которые мы до сего времени предпринимали.

— Весьма возможно. Во всяком случае, ничто не мешает нам верить этому.

В этих двусмысленных словах прозвучало отвращение к жизни, ударившее жизнерадостного Рикардо по нервам.

— Подумаем лучше о том, как вести наше дело, — ответил он с некоторым нетерпением. — Этот человек хитер. Посмотрите только, как он поступил со своим приятелем. Видели вы когда — нибудь что-либо подобное? И коварство животного… эта проклятая скромность!

— Без морали, Мартин, — возразил мистер Джонс, — если я правильно понял рассказ этого немца-трактирщика, он обнаруживает редкий характер и удивительное отсутствие вульгарных чувств. Это нечто замечательное, если вашему Шомбергу можно верить.

— Да, да, замечательное и вместе с тем крайне мерзкое, — упрямо проворчал Рикардо, — Я, признаться, с удовольствием думаю, что ему будет отплачено тем или другим способом.

Кончик вздрагивающего языка показался на мгновение между губами Рикардо, как будто он ощущал сладость этого жестокого возмездия. Потому что Рикардо был искренен в своем негодовании. Это постоянное холодное нарушение самой элементарной порядочности, эта упорная двойственность в отношении обманываемого в течение нескольких лет друга возмущали его; порок, как и добродетель, имеет собственные принципы, и отвратительное, улыбающееся предательство представлялось Рикардо особенно ужасным вследствие своей длительности. Но он понимал также более утонченное суждение своего патрона, который судил обо всей этой истории как джентльмен, с беспристрастием культурного ума, свойственного существу высшего порядка.

— Да, это хитрец, лукавый субъект, — пробормотал он сквозь зубы.

— Черт вас возьми! — спокойно прошептал мистер Джонс. — Переходите к делу!

Секретарь оторвался от своих мечтаний. Между умами этих двух людей существовало странное сходство. Один из них был выброшен из мира своими пороками, другой — увлеченный презрительным недоверием, страстью к нападению хищного животного, всегда считающего ручных животных своими естественными жертвами. Впрочем, как тот, так и другой не лишены были проницательности и отлично понимали, что бросились в это приключение, недостаточно изучив его детали. Представление о совершенно одиноком человеке, лишенном какой бы то ни было помощи, казалось им во время пути чарующим и неодолимым; в то время оно заполняло собою все поле их зрения. Они не чувствовали тогда никакой необходимости в рассуждениях. Разве их не было «трое против одного», как сказал Шомберг?

Но теперь дело не представлялось более таким простым ввиду одиночества, служившего этому человеку своего рода броней. Рикардо высказал это так:

— Кажется, что, приехав сюда, мы нисколько не приблизились к цели.

Молчание мистера Джонса показалось ему согласием.

— Один он или не один, не хитро прирезать парня или всадить в него пулю, — проговорил конфиденциальным тоном Рикардо, — но…

— Он не один, — глухо сказал мистер Джонс, не оставлявший, казалось, надежды заснуть. — Не забывайте китайца.

— Ах, да… китаец!

Он едва не выдал существования девушки. Но нет: надо было, чтобы его патрон оставался твердым и невозмутимым. Неясные мысли, которые он едва осмеливался формулировать, бродили у него в голове по поводу этой девушки. Разумеется, она не шла в счет. Ее легко можно было напугать. И можно было представить себе другие случайности. Что касается китайца, то говорить о нем не мешало ничто.

— Вот что я думал, сэр, — заговорил он с оживлением, — парень не имеет большого значения. Если он не захочет быть благоразумным, его легко будет образумить. Ничего нет легче. Но сокровище? Ведь не таскает же он его в кармане?

— Полагаю, что нет.

— Я — тоже. По-нашему, оно слишком для этого велико. Но если бы парень был один, он не старался бы спрятать деньги. Он прямо сунул бы все в первый попавшийся ящик или сундучок.

— Вы думаете?

— Разумеется, сэр. Он держал бы их у себя под носом, если можно так выразиться. А почему бы нет? Это совершенно естественно. Никто не зарывает своего имущества в землю без причины.

— Без причины?

— Ну да, сэр. За кого вы принимаете людей? За кротов?

Опыт показал Рикардо, что человек, вообще не был роющим животным. Даже скупцы не закапывают своих драгоценностей без особых причин. Но в этом исключительном случае общество китайца являлось для одинокого обитателя острова достаточной причиной. Ни ящики, ни сундуки не могли предохранить от пронырливого китайца с косыми глазами.

— Нет, сэр, тут нужен несгораемый шкаф, хороший несгораемый шкаф, как в банке. А несгораемый шкаф стоит в этой самой комнате.

— В этой комнате имеется несгораемый шкаф? Я его не заметил, — проговорил мистер Джонс.

— Потому что он выкрашен белой краской, как и стены, и задвинут в темный угол. Вы были слишком утомлены когда пришли, сэр, чтобы что-нибудь заметить.

Что касается Рикардо, то он живо рассмотрел характерную форму шкафа. Он хотел убедить себя в том, что плоды предательства, двуличности и всех нравственных пороков Гейста находились тут. Но нет! Проклятая машина была открыта.

— Он, может быть, прятал здесь одно время свою кубышку, — начал он грустно, — только теперь ее уже здесь нет.

— Наш приятель не выбрал для себя этого дома, — заметил мистер Джонс. — Кстати, что он хотел сказать, когда говорил об обстоятельствах, не позволяющих ему принять нас в том бунгало? Вы понимаете, Мартин? Это пахло таинственностью.

Мартин отлично помнил и понимал, что слова Гейста были вызваны существованием на острове женщины. Он колебался с минуту.

— Это с его стороны тоже коварство, сэр. И он не показал нам своего мешка до дна. Его манера не задавать вопросов, — это то же самое. Человек всегда любопытен, и этот барон так же, как и другие, но он притворяется, что это его не интересует. Не интересует? Зачем же он раздумывает ночью с сигарой в клюве? Не нравится мне все это!

— Он, может быть, и сейчас во дворе и, видя у нас свет, делает аналогичные заключения о нашей бессоннице, — серьезно предположил мистер Джонс.

— Возможно, сэр. Но это слишком важная тема, чтобы обсуждать ее в темноте. Против света у нас возражать нечего, и его присутствие объясняется легко. У нас, в этом бунгало, горит среди ночи огонь, потому что… да черт возьми! потому что вы больны! Больны, сэр!.. Вот вам и нужное объяснение и надо, чтобы вы эту роль поддерживали…

Эта мысль пришла верному сподвижнику неожиданно, как отличное средство возможно дольше держать своего патрона вдали от девушки. Мистер Джонс выслушал ее без малейшего движения в исхудалом лице, без малейшей игры в глубине орбит, где слабый, неподвижный блеск являлся единственным признаком жизни и внимания. Но как только Рикардо подал своему начальнику эту счастливую идею, как он открыл в ней более широкие и более практические возможности.

— С таким видом это будет не трудно, сэр, — сказал он спокойно, как будто не было никакого молчания.

Все еще почтительный, он просто развивал свою мысль:

— Вам ничего не нужно делать, только спокойно лежать в постели. Я заметил удивленный взгляд, который он бросил на вас на пристани.

При этих словах слабо освещенное лицо мистера Джонса искривилось глубокой, темной складкой, пробежавшей полукругом от крыльев носа до конца подбородка. Уголком глаза Рикардо заметил эту безмолвную улыбку и, ободренный, ответил на нее восхищенным взглядом.

— И вы все время держались прямо как палка, — продолжал он. — Черт меня возьми, если всякий встречный не поклялся бы, что вы больны. Я бы дал себя зарезать. Дайте нам денек — другой, чтобы изучить положение вещей и понять этого лицемера.

Глаза Рикардо не отрывались от его скрещенных ног. Мистер Джонс одобрил своим невозмутимым тоном:

— Это, может быть, недурная идея.

— Китаец не в счет. Его можно образумить когда угодно.

Одна рука Рикардо, покоившаяся ладонью вверх, на его коленях, сделала резкое движение, повторенное внизу на стене чудовищно большой тенью. Царившее в комнате очарование полной неподвижности было нарушено. Секретарь задумчиво посмотрел на стену, с которой сбежала тень. «Всегда можно кого угодно образумить», — объяснил он. Дело было не в том, что мог выкинуть китаец, а в том, какое влияние оказывало его присутствие на одинокого человека. А дальше?

Шведскому барону можно было пустить кровь, разрезать шкуру ножом или пулей, как и всякому другому живому существу, но этого-то и следовало избегать до тех пор, пока не удастся узнать, куда он спрятал деньги.

— Я не думаю, чтобы это было где-нибудь в самом бунгало, — рассуждал Рикардо с неподдельной тревогой.

Нет! Дом может сгореть… В нем может случайно произойти пожар или его могут поджечь нарочно, когда хозяин спит. Может быть, под домом, или в какой-нибудь щели, или выбоине? Нет, тоже не то. Лоб Рикардо наморщился от умственного на пряжения. Кожа на его черепе, казалось, принимала участие и этой работе тщетных и мучительных предположений.

— За кого вы меня принимаете, сэр? За грудного ребенка? сказал он в ответ на возражение мистера Джонса. — Я стараюсь представить себе, что бы я сам сделал. Я не вижу, почему бы он мог быть хитрее меня.

— А что вы знаете о себе самом?

Мистер Джонс, казалось, следил за стараниями своего после дователя со скрытой под мертвым спокойствием насмешкой.

Рикардо не отвечал. Материальное видение клада поглощало все его способности. Дивное видение! Ему казалось, что он видит несколько маленьких, перевязанных тонкой бечевкой, полотняных мешочков, вздувшиеся бока которых позволяли угадывать круглые очертания монет — золото, прочное, веское, вполне портативное. Может бьггь, стальные шкатулки с выгра вированными на крышках рисунками; или, быть может, сундук из почерневшей кожи с ручкой наверху, сундук, наполненный бог знает чем. Банковыми билетами? Почему бы нет? Парень собирался возвращаться на родину — значит, у него было с чем ехать.

— Он мог зарыть сундук в землю… где угодно! — воскликнул Рикардо сдавленным голосом. — В лесу…

Ну, да! Внезапно темное облако заслонило перед ним слабый свет свечки, перед ним стоял темный лес ночью и в этой темноте освещенная фонарем фигура копала землю под деревом. И он готов был пари держать, что рядом стояла другая, женская фигура, державшая фонарь. Девушка!

Осторожный Рикардо заглушил образное и пошлое восклицание, наполовину радостное, наполовину изумленное. Доверился ли человек девушке или остерегался ее? Во всяком случае, он не мог сделать дело наполовину. С женщинами полумер не существует. Рикардо не представлял себе, чтобы кто-нибудь мог довериться наполовину женщине, с которой был так тесно связан, особенно при таких обстоятельствах и в таком одиночестве; никакая откровенность не могла быть опасной, потому что, по всей видимости, ей некому было передать секрет. По всему было видно, что за то, чтобы женщина была избрана поверенной, было девять шансов против одного. Но в том или другом случае, являлось ли ее присутствие благоприятным или угрожающим? В этом заключался весь вопрос.

Велико было искушение для Рикардо посоветоваться со своим начальником, обсудить с ним этот столь важный факт и услышать его мнение. Тем не менее он устоял против своего желания, но мучения этой одинокой умственной борьбы были чрезвычайно остры. Женщина — это неизвестная величина в сдаче, даже если имеется основание для догадок. Но что можно сказать, если ты ее никогда не видал?

Как ни быстро происходила его внутренняя работа, Рикардо почувствовал, что более продолжительное молчание стало бы опасным. И он сказал быстро:

— Можете вы себе представить, сэр, нас обоих, себя и меня, с лопатами в руках, вынужденными перекапывать этот проклятый остров от края до края?

Он позволил себе легкое движение руки, которое тень повторила, увеличив его в широкий, круговой жест.

— Это меня обескураживает, Мартин, — прошептал невозмутимо мистер Джонс.

— Не надо падать духом, вот и все, — возразил наперсник. — После всего, что мы вытерпели в этой шлюпке, это было бы…

Он не нашел подходящего определения. Очень спокойно, искренне, но тем не менее чего-то не договаривая, он неясно выразил свои новые надежды:

— Без сомнения, произойдет что-нибудь, что даст нам указания. Одно ясно, что с этим делом нельзя торопиться. Доверьтесь мне, чтобы уловить малейший признак; но вы, сэр… на вашей обязанности лежит закрутить парня. В остальном вы можете на меня положиться.

— Хорошо, но я спрашиваю себя, на что вы рассчитываете?

— На вашу счастливую звезду, — ответил Рикардо. — Не говорите о ней ничего худого. Это может заставить ее повернуть.

— Ах вы, суевер! Ну хорошо, я ничего не скажу.

— Прекрасно, сэр. Но не следует смеяться над этим даже мысленно. С этим не шутят.

— Да, счастье вещь чувствительная, — согласился мистер Джонс мечтательно.

Настало короткое молчание, которое прервал Рикардо осторожным и несмелым тоном:

— По поводу счастья: я думаю, можно было бы заставить парня сыграть с вами партию, сэр, — в пикет или в экарте, для времяпрепровождения, пока вам не по себе и вы не выходите. Быть может, он из таких, которые увлекаются, когда заведены…

— Это маловероятно, — холодно ответил мистер Джонс. — После того, что мы знаем о его истории с его… ну, скажем, с его компаньоном…

— Верно, сэр. Это холодное животное без нутра и…

— Я скажу вам, что еще маловероятно. Не может быть, чтобы он позволил обобрать себя до нитки. Мы имеем дело не с молодым болваном, которого можно взять насмешкой или лестью, а потом терроризировать. Это человек осторожный.

Рикардо разделял это мнение. В сущности, он имел в виду маленькую партию, от скуки, чтобы дать ему, Рикардо, время нащупать почву.

— Вы даже могли бы дать ему немного выиграть, сэр, — про должал он.

— Это верно.

Рикардо подумал немного.

— Он производит на меня впечатление человека, способного неожиданно начать лягаться. Я хочу сказать, если его что-нибудь испугает. Что вы думаете, сэр? Скорее лягаться, чем бежать, а?

— Да, без сомнения, без сомнения, — тотчас ответил мистер Джонс, понимавший язык своего верного сподвижника.

— Я очень рад, что мы сходимся во мнениях. Это лягающее животное. Значит, надо стараться не испугать его, по крайней мере, пока я не обеспечу клада. Ну а после…

Рикардо остановился, зловещий в своей неподвижности. Вдруг он выпрямился быстрым движением, потом посмотрел на своего начальника с задумчивым и озабоченным видом.

— Меня беспокоит одна вещь, — начал вполголоса Рикардо.

— Только одна? — насмешливо спросил тот.

— Одна больше, чем все другие, вместе взятые.

— Вот это серьезно.

— Да, довольно серьезно… Скажите мне, как вы чувствуете себя, сэр, этак внутри? Не собираетесь ли вы проделать один из ваших припадков? Я знаю, что они находят на вас внезапно, но вы должны все же чувствовать…

— Мартин, вы осел.

Озабоченное лицо секретаря прояснилось.

— В самом деле, сэр? Ну, так я рад буду оставаться им, пока у вас не сделается припадка… Это не годилось бы, сэр.

Чтобы освежиться, Мартин расстегнул рубашку и закатал рукава. Босиком он бесшумно перешел комнату, к свече. Тень от его головы и плеч вырастала позади него на противоположной стене, к которой повернулся лицом «просто Джонс». Кошачьим движением Рикардо посмотрел через плечо на тощее привидение, покоившееся на кровати, потом задул свечу.

— В сущности говоря, Мартин, это дело меня, пожалуй, забавляет, — сказал среди ночи мистер Джонс.

Рикардо хлопнул себя по бедру, потом вскричал с торжествующим видом:

— Ну вот и в добрый час! Это хорошие речи, сэр!