Онлайн чтение книги Белый Бушлат White-Jacket
XXII. Большая стирка и генеральная приборка на военном корабле

Кроме всех прочих огорчений, доставляемых вам вашей койкой, ее еще приходится содержать в снежной белизне — кто не наблюдал длинные ряды безупречно чистых коек в сетках фрегата, где они проветриваются целый день?

Корабельным расписанием предусмотрено время для их стирки; происходит она утром, и такие утра называются утрами скребки коек ; и отчаянной же бывает эта скребка!

Дело начинается еще до рассвета. Вызывают всю команду, и она приступает к работе. Все палубы от носа до кормы покрываются койками, и считайте себя счастливым, если вам удалось отвоевать себе достаточно места, чтобы расстелить ее как следует. Пятьсот человек стоят на коленях и неистово трут свои ложа щетками и голиками[127]Голик (ударение на последнем слоге) — веник без листьев. ( Прим. выполнившего OCR .), толкаясь, оттесняя друг друга и переругиваясь из-за того, что кто-то захватил чужую мыльную воду — пустая претензия, когда все ревизорское мыло ушло на создание некой общей массы пены.

Иной раз вы обнаруживаете, что в потемках все время скребли соседскую койку вместо своей, но начинать процедуру сызнова уже поздно, ибо подана команда выстроиться в очередь с койками, чтобы подвязать их к одному из коечных лееров, образующих целую сеть снастей, и вздернуть наверх для просушки.

Разделавшись с койкой, вы спешите собрать свои рубахи и брюки и на уже залитой водой палубе бросаетесь их стирать. Какой-либо шайки или таза для этого у вас нет — ибо весь корабль превращается в одно обширное корыто, где все матросы стирают и полощут, полощут и стирают, пока не передадут приказания закрепить свои вещи на бельевом леере, чтобы и их можно было поднять и высушить.

После этого на всех трех палубах начинается драенье. Производится оно при помощи тяжелых плит песчаника, к которым прикреплены два длинных конца. Дергая поочередно за эти концы, двое матросов заставляют плиту елозить взад и вперед по мокрой и посыпанной песком палубе — работа изнуряющая, собачья и каторжная. Для узких мест и углов вокруг мачт и пушек используют камни поменьше, именуемые молитвенниками , поскольку, орудуя им, уборщик должен становиться на колени.

Напоследок вся палуба окатывается и потом безжалостно хлещется сухими швабрами, а под конец пускается в ход некое удивительное орудие — нечто вроде кожаной мотыги, называемое лопатой, для того чтобы выжать из досок и соскрести с них последние капли влаги. Об этой лопате я намерен написать ученый трактат и прочесть его на заседании Академии наук и искусств. Это в высшей степени любопытная штука.

К тому времени, когда все эти операции закончены, бьет восемь склянок и всю команду вызывают на завтрак, который происходит на невысохшей и во всех отношениях неприятной палубе.

Так вот, против этого неизменно каждый день повторяющегося окатывания всех трех палуб Белый Бушлат решительно возражает. Когда нет солнца, помещения команды не успевают просыхать; садясь на палубу, вы рискуете заполучить прострел. Одному старому ревматику-матросу при запасном якоре пришлось даже с отчаянья нашить себе на задницу кусок просмоленной парусины.

Пусть чистюли-офицеры, которые так любят, чтобы корабль их выглядел как игрушка, сами подраят палубу; пусть те, кто принимает самые решительные меры, чтобы выяснить, кто из матросов, когда судно мотало на волне, уронил на палубу крошку сухаря, — пусть все они поспят вместе с матросами в жилой палубе — у них быстро пропадет вкус ежедневно разводить на корабле болото.

Неужто корабль деревянная хлебная доска, которую нужно скрести каждое утро перед завтраком, даже если термометр стоит на нуле и ноги матросов от шлепанья босиком по воде покрываются цыпками? И все это время на корабле присутствует врач, прекрасно знающий великое изречение Бурхаве [128]Бурхаве Герман (1668–1738) — голландский врач и профессор медицины в Лейдене. Приведенное Мелвиллом правило в его сочинениях не встречается, хотя в них имеются указания на то, что слишком разогреваться и остужаться вредно.: «Держи ноги сухими». Он готов надавать тебе невесть сколько пилюль, когда у тебя лихорадка, схваченная из-за этих порядков, но голоса своего он против них никак не поднимет — как ему следовало бы сделать по долгу службы.

Во время приятных ночных вахт офицеры прогуливаются по палубам в сапожках на высоких каблуках подобно евреям, переходящим посуху Чермное море [129]Согласно библейскому преданию, Моисей против воли фараона вывел евреев из Египта, где они были рабами. Благодаря божественному вмешательству он пересек с ними посуху Чермное (Красное) море, но, когда за евреями погнался фараон со своим войском, воды сомкнулись и потопили преследователей., но каково приходится матросам, когда на рассвете ревущий океан снова низвергается на палубы и они чуть не гибнут в нем наподобие фараоновых полчищ?

Сколько простуд, насморков, лихорадок вызвано этой вечной сыростью! Ведь на корабле нет ни уютной печки, ни каминной решетки, ни очага, у которого можно было бы погреться. Единственный способ поднять свою температуру — это поддерживать себя в состоянии клокочущего бешенства, проклиная обычай, каждое утро превращающий корабль в какую-то холодную баню.

Вы только подумайте. Представьте себя на линейном корабле. Вы видите, что вокруг вас все сияет чистотой, палубы блестят, ничто на них не валяется, все как на тротуарах Уолл-стрита в воскресное утро. Ни малейшего признака, что матросы где-то спали; вы не можете понять, каким волшебством все это достигнуто. И в самом деле, есть чему удивляться. Ибо знайте, что в этом ничем не загроможденном помещении приходится спать, есть, мыться, одеваться, стряпать и совершать все свойственные человеку отправления почти тысяче смертных, которые, будь они на суше, заняли бы площадь целого городка. Можно ли после этого сомневаться, что щепетильная чистота и порядок, особенно же эта незагроможденность достигаются самыми свирепыми эдиктами, а для матросов — ценою почти всех привычных человеку жизненных удобств? Правда, сами матросы редко жалуются на эти лишения, они к ним привыкли, но человек может привыкнуть и к самому бесчеловечному обращению. И именно потому, что он привык к нему, иной раз и не жалуется.

Из всех военных кораблей американские отличаются самой скрупулезной чистотой и славятся этим свойством. И на американских же кораблях военная дисциплина отличается наибольшим произволом.

В английском флоте либерализм достигает такой степени, что матросам положено есть за столами, которые в промежутках между принятием пищи убирают под подволоки, так чтобы они не мешали. Американские матросы едят, сидя на палубе, и клюют свои раскрошенные сухари, или, как их еще называют, гардемаринские орехи , словно куры зерна у гумна.

Но если эта незагроможденность на американском боевом корабле так уж желательна, чего бы она ни стоила, почему не взять пример с турок? В турецком флоте никаких ларей для столовых принадлежностей нет; матросы заворачивают их в коврик и суют под пушку. Подвесных коек у них тоже нет, спят они где попало в своих грего . И в самом деле, если вдуматься, много ли надо матросу, чтобы существовать, кроме собственной шкуры, — в ней-то всякому просторно, — а потом еще угла, где приткнуться, если б только он умел вклинивать, как шомполом, свою хребтину между спящими, никого не потревожив.

Среди военных моряков существует убеждение, что слишком чистые корабли — сущая каторга для матросов, и можно с уверенностью сказать, что, если вы натолкнетесь на такой корабль, без того или иного вида тирании там не обходится.

На «Неверсинке», как и на других американских судах, драянье палубы иногда продлевалось в качестве наказания матросам, особенно если утро выдалось сырое и холодное. Это одна из мер взыскания, которую любой вахтенный офицер может с легкостью наложить на команду, не нарушая устава, согласно коему карать имеет право лишь один командир корабля.

Ненависть, которую матросы питают к этой продленной драйке в холодную неуютную погоду, когда их заставляют шлепать босиком по ледяной воде, иллюстрируется распространенностью среди них странной легенды, своеобразно окрашенной их вошедшим в пословицу суеверием.

Некий старший офицер на английском военном шлюпе, весьма строгий по части дисциплины, особенно заботился о белизне шканцев. Как-то в море холодным зимним утром, когда команда окатила уже, как обычно, эту часть палубы, старший офицер вышел наверх и, осмотрев приборку, приказал приняться за нее сначала. Сбросив с промерзших ног башмаки и закатав брюки, команда снова опустилась на колени и в этой молитвенной позе безмолвно призвала проклятие на голову своего мучителя, моля, чтобы, спустившись по трапу в кают-компанию, он уже никогда больше не вышел оттуда живым. Молитва матросов, видно, была услышана, так как старшего офицера вскоре после этого хватил удар за чайным столом, и на следующее утро он был вынесен из кают-компании ногами вперед. Когда его спускали за борт, так гласит предание, морской пехотинец — часовой у входного порта — повернулся к нему спиной.

К чести гуманной и разумной части американских командиров кораблей следует сказать, что они не стараются добиваться образцовой чистоты на палубах при всякой погоде и при любых обстоятельствах. И не мучают людей, заставляя их драить медяшку и рым-болты, но покрывают все эти мишурные украшения добрым слоем черной краски, что придает всему более воинственный вид, лучше сохраняет инвентарь и избавляет матросов от лишних трудов.