Онлайн чтение книги Записки расхитителя гробниц. Десять лет спустя
Глава 13. Рыбьи потроха

Утро второго дня я начал с попыток собрать себя в кучу и унять нервное напряжение. За последние шесть месяцев, проведенные в праздной лености, я совершенно потерял форму и сейчас приходилось прикладывать усилия, чтобы успокоиться и собраться с силами после пробуждения.

По дороге Толстяк, щурясь, листал фотографии в смартфоне, рассматривая снимки пойманной вчера рыбы. Еще вечером эта рыба превратилась в наживку. Эти снимки теперь были единственным доказательством ее существования. Интересно, что Толстяк там так пристально рассматривает?

"Ты все еще расстроен, что голова оказалась несъедобной? Или стал извращенцем и перепутал порнуху с фотками обычной рыбы?" — ехидно спросил я.

"Да что б ты понимал! Я ищу подсказки в деталях, — пробурчал Толстяк. — Бля, ты Наивняшка не только по виду, совершенно ничего в делах не смыслишь. Впрочем, это неудивительно, ты же горожанин до мозга костей. Эх, молодежь зеленая, повезет, если ты сумеешь свинью от овцы отличить".

Кажется, в глазах Толстяка я навсегда останусь молодым и неопытным господином. Подойдя ближе, я смотрел, как он увеличивает фото, чтобы рассмотреть рану на брюхе рыбы.

"И что там? — я вцепился в него, словно клещ. — И не надо мне морали читать, гуру недоделанный. Прямо сейчас, немедленно, срочно, right now скажи мне все!"

"А ты, блять сам не видишь, куда ее укусили?"

Я взглянул на фото и подумал: "Я же не ихтиолог, откуда мне знать, что было на месте раны?" Но все равно старательно таращился на фото: рана зияла в нижней части брюха. Печально вздохнув, я сказал: "Неужели член откусили?"

"Ты где у рыб члены видел? Или в вашей семье рыбий член - это такое ритуальное блюдо? — огрызнулся Толстяк. — Эта область брюха особенная. Если ты рыбачил, то должен знать, что там у сельдей располагаются два настоящих сокровища: рыбий камень и желчь. Желчь у многих рыб очень ядовита. Ее в медицине используют, но, чтобы получилось лекарство, надо строго соблюдать рецептуру приготовления". (прим. рыбья желчь вообще-то располагается вовсе не в нижней части живота. А рыбий камень, юши, вообще добывается не из рыбы, а в одном из месторождений Шаньдуна - это минерал, поделочный камень. А кроме того, поймали они не селедку, а неизвестный вид форели.)

"Ты, бля, откуда этой хрени понабрался? — спросил я, рассматривая фото. — Вот об этой части кишок форели, ты говоришь?"

Толстяк кивнул, и я поинтересовался: "Хочешь сказать, что ее специально кусали именно сюда? И какая польза хищнику от рыбьих кишок?"

Толстяк помолчал и ответил: "Понятия не имею, я тебе не оракул. Спроси старика, он должен знать".

Лэй Бэньчан шел впереди, сосредоточенно глядя перед собой. Я знал, что сейчас он вообще ни о чем не думает. Со стороны казалось, что он сосредоточен только на тропе, по которой шагал. Но на самом деле его мысли витали где-то далеко, между небом и землей. И ничто не могло его оторвать от этого созерцания на ходу. Ничто и никто, кроме меня. Я нагнал его и задал вопрос, так волновавший Толстяка.

Лэй Бэньчан взглянул на фотографию, которую я переслал ему на телефон, и нахмурился: "О да, это интересно". И он рассказал, что в народе рыбьи потроха используются для очищения организма от избытка энергии ян и осветления глаз, когда желтеют белки. Но если съесть много потрохов, особенно с протекшей желчью, то начнется рвота и диарея. Иногда даже можно потерять сознание и вообще умереть. Я вернулся к Толстяку: "Давай предположим, что... хи-хи... форель укусили куда-попало. Старик собирается ловить на эти потроха свою странную рыбу. Будем надеяться, что она любит жрать рыбью желчь".

Сейчас мы ничего не знаем, и можем только предполагать. Но почему-то мне казалось, что Толстяк прав. Почему мне так казалось, понятия не имею. Всегда чуйкой чую, а объяснить связно не могу.

Вскоре мы добрались до места, где находился исток горного ручья. Старик хорошо знал эту местность и выбирал удобный маршрут. Хоть тропы тут и не было, но идти было легко, ни камней под ногами, ни грязи. Когда мы добрались до берега, нашим глазам предстала необычная картина.

Озерное ложе представляло собой провал в скалах, образовавшийся давным давно и заполненный водой. Сквозь расщелины окружавших его скал проросли корни баньянов: стволы наверху были тесно прижаты друг к другу, а корни сплетались так густо, что полностью закрывали скальную породу. Ветви деревьев наверху переплетались друг с другом, словно гигантские руки, и сквозь их переплетение лишь местами пробивался солнечный свет, а вниз свисали бесчисленные воздушные корни, некоторые достигали поверхности озера.

Площадь озера равнялась примерно двум баскетбольным площадкам, вода темно-бирюзового цвета, местами совсем черная. Очевидно, там очень глубоко. Когда мы приблизились к берегу, из расщелин стайками взлетели испуганные небольшие птички.

"Интересное место, — заявил Толстяк. — Братишка, если бы сейчас было лето, мы бы тут отлично поплавали".

Баньяновые корни, проросшие в расщелины, были толщиной в четыре человеческие руки. Значит, этот каменный карьер образовался, самое меньшее, несколько сотен лет назад.

Молчун слегка взъерошил волосы ладонью. Знакомая привычка. Он прикидывал расстояние между выступавшими скальными выступами. Затем сделал пару шагов назад, и, оттолкнувшись ногой от края расщелины в камне сбоку, развернулся, подпрыгнул, ухватился рукой за скальный выступ и в мгновение ока забрался на верхушку баньянового дерева. Он не останавливался ни на секунду, его движения казались нечеловеческими, словно под пологом баньянового леса парила белка-летяга.

Мы с Толстяком, уже привыкшие к этому, отвернулись с видом владельцев ручной обезьяны, которую выпустили на самостоятельную прогулку, и прошли мимо ошарашенного Лэй Бэньчана. Нам наверх придется забираться обычным примитивным способом, свойственным нормальным людям — помогая друг другу.

"Береги спину", — заботливо предупредил Толстяк, протягивая мне руку. Этот сердобольный друг первым забрался на скальный выступ. Ухватившись, я распластался на камне, старательно помогая Толстяку затаскивать меня.