Онлайн чтение книги Знахарь
Глава Х

Спокойно протекала жизнь на мельнице старого Прокопа Шапеля. Ясное голубое небо отражалось в гладкой поверхности тихих прудов, липы источали медовый запах, журчащая вода-кормилица сверкающей лентой стекала на мельничное колесо и, точно бесконечное зеркальное полотно, разбивалась на лопастях на зеленоватые прозрачные осколки, постепенно дробящиеся, светлеющие и клубящиеся в самом низу мелкими брызгами и белой пеной.

Наверху монотонно бормотали довольные и сытые пережеванным хлебом жернова, а желобами сыпалась пушистая драгоценная мука, только подставляй мешки под этот нескончаемый хлебный поток.

Поздней весной на мельнице работы было немного. Около трех часов по-полудни работник Виталис перекрыл воду, и колесо, освобожденное от тяжести потока, перевернулось раз-другой с разгона, заскрипели дубовые оси, заскрежетали железные шестерни, заворчали жернова, и воцарилась тишина… Только мучная пыль бесшумно опускалась из-под крыши и потолка на землю, стоявшие мешки, весы, покрывая их точно ковром, достигавшим иногда толщины в полпальца.

Иные, нечестные мельники и эту муку продавали людям. Старый Прокоп, однако, велел сметать ее на заправку для скота, поэтому-то его коровы, лошади и прочая живность ходили откормленными и гладкими.

С трех часов на мельнице уже не было никакой работы, и в это время знахарь Антоний Косиба обычно собирался в городок. Отряхивал с себя муку, надевал чистую рубашку, умывался над озером, возле пня, где был самый удобный спуск к воде, и шел в Радолишки.

Больных летом было немного, да и то главным образом приходили вечером, после захода солнца, когда, как известно, люди свободнее.

В последнее время все домашние, а особенно женщины, заметили большие перемены в поведении знахаря. Он начал уделять больше внимания собственной персоне: сапоги начищал ваксой до блеска, купил две цветные блузы, подстригал бороду и волосы, которые раньше лежали у него на плечах, как у попа.

У Зони по поводу франтовства знахаря не было никаких сомнений. Надежный в таких делах женский инстинкт давно подсказывал ей, что безразличный раньше к женским прелестям Антоний Косиба высмотрел в городке какую-то бабу. Первоначальные подозрения, направленные на особу Шкопковой, хозяйки магазина, очень скоро рассеялись. Антоний, действительно, навещал ее магазин, но встречался там только с молоденькой девушкой, которая работала у Шкопковой.

Не один раз встречала ее Зоня. Ее разбирали смех и злость, когда она думала об этих ухаживаниях.

— Эй ты, старый! — говорила она, присматриваясь к собирающемуся в дорогу знахарю. — Чего это тебе вздумалось? Разве она для тебя?.. Опомнись! Для чего она тебе? Ходишь к ней и ходишь, а что выходишь? Тебе нужна здоровая баба, крепкая, не такая белоручка, как она.

— Как раз такая, как ты, — посмеивалась Ольга.

— А хоть бы и такая! А хоть бы! — воинственно наступала Зоня. Хитрить не буду. Чем я хуже ее?.. Не такая молодая?.. Ну и что? Ты, Антоний, подумай сам, зачем тебе такая молодая?.. Да еще городская! С фанаберией, со шляпами. Грех возьмешь на душу!

— Замолчи, глупая! — отзывался, наконец, не выдерживая, знахарь, а потом отходил, ворча под нос.

— И что только может прийти в голову такой глупой!..

В действительности же он считал разговоры Зони переливанием из пустого в порожнее. Он и не собирался жениться. По отношению к женщинам он испытывал неприязнь, над источником которой не задумывался, боялся их и даже пренебрегал ими. Что же касается Марыси из Радолишек, здесь было совершенно другое дело. Марыся была настолько исключительной девушкой, что он считал немыслимым вообще сравнивать ее с женщинами. Мысль Зони о его женитьбе на Марысе была такой нелепой, что даже думать об этом не стоило, а если и задумывался, то лишь для того, чтобы понять, откуда в ее голове могло родиться нечто подобное.

Бывал он в магазине?.. Ну бывал, что же тут такого? Иногда отнесет Марысе какой-нибудь подарок?.. А разве он не имеет права?.. Что любит с ней разговаривать?.. Конечно, предпочитал разговаривать с ней, чем с кем-нибудь другим обсуждать всякие глупости… Бедная девушка, почти ребенок и одинокая, сирота. Как же не полюбить ее, не отнестись к ней сердечно, искренне, бескорыстно! Антоний чувствовал, что и она привязалась к нему, полюбила его от всего сердца, иначе не встречала бы его с такой радостью, не задерживала бы в магазине как можно дольше, не делилась бы с ним своими горестями и переживаниями.

А в последнее время их у Марыси было достаточно. Уже с понедельника она ходила поникшая и, когда он пришел в четверг, сразу заметил, что она плакала.

— Что случилось, девочка моя? — спросил он. — Опять злые люди жить не дают?

Она покачала головой.

— Нет, дядя Антоний! Не то! Из-за этой драки несчастье пришло.

— Кому? — забеспокоился он.

— А Войдыле, шорнику.

— Какое же это несчастье?

— Наверное, молодой пан Чинский узнал от кого-то о том, что бывший семинарист оскорбил меня, и о драке. И когда вчера шорник послал фурманку в Людвиково с готовой работой, то заказа на новую ему уже не сделали. Старого Войдылы несколько дней не было в городке. Он выезжал в Вильно и вернулся только вчера. Когда фурманка появилась пустой, он спросил, где же работа. А кучер ему отвечает:

— Пани из Людвикова просила передать, что работы для нас больше не будет.

— Почему не будет? Фабрику закрывают?

— Фабрику не закрывают, но сын пана их сына оскорбил, поэтому они не хотят давать пану работу.

Знахарь кашлянул.

Это несправедливо. Как же отец за сына может отвечать? Сын бездельник, но отец — порядочный человек и ни в чем не виноват.

— Конечно, — согласилась Марыся. — Я ему то же самое сказала.

— Кому?

— Старому Войдыле. Как только он узнал об этой истории, то прежде всего пошел к пану Собеку, подал ему руку и поздравил, что с сыном его пан Собек правильно поступил, а потом пришел ко мне.

— И чего он хотел?

— Сразу строго на меня посмотрел и сказал: «Я пришел извиниться за поведение моего Зенона. Он глупый и злой парень. Его, бездельника, следовало наказать, а что получил от пана Собека, то это еще мало. Понимаю, что он не имел права пани оскорблять. Это не его дело, чем пани занимается. Это интересы пани Шкопковой, ее право, а не того дармоеда. Если бы пани пришла ко мне, то он получил бы свое. Но пани пожаловалась молодому наследнику Людвикова, и теперь на меня, совершенно безвинного, несчастье свалилось, потому что меня лишили заказов, а это большая половина моего заработка».

Знахарь удивился.

— Но ты же не жаловалась молодому наследнику?!

— Нет-нет! Я сказала пану Войдыле об этом, но он, мне кажется, не поверил.

— Ну, я еще не вижу несчастья.

— Несчастье в другом: старый Войдыло сегодня утром выгнал сына из дому!

— Выгнал?.. Как это выгнал? — переспросил знахарь.

— Он такой суровый. Весь городок говорит об этом. И все твердят, что из-за меня… Что же я плохого сделала?

Голос Марыси задрожал, и в глазах показались слезы.

— Я сама хотела бежать к пану Войдыле, чтобы простил Зенона, но побоялась… Хотя он не обратил бы никакого внимания на мои просьбы. Ксендз вступался за Зенона, говорил, что парень испорченный, но, выброшенный из дому, еще больше скатится на дно. Не помогло. Старик ответил, пусть даже в тюрьме сгниет, его это не тронет, потому что он не только бездельник и дармоед, но еще у отца и братьев хлеб отнимает.

Знахарь покивал головой.

— Грустная история, но вины твоей, девочка, в том нет.

— Что ж из того, что нет? Когда все тыкают пальцами, как будто я преступница, волком на меня смотрят… И даже пани Шкопкова против меня настроена. Сама слышала, как один столяр говорил ей:

— На беду людям и на оскорбление Божье держите вы у себя эту приблуду.

Марыся закрыла лицо руками и расплакалась.

— Я знаю, знаю, — всхлипывала она, — чем все это кончится… Загрызут меня… лишат работы… А ведь я хотела как лучше… Если бы пан Лешек приехал, на коленях выпросила бы у него прощение для Зенона… Но он… он не приезжает… Не подает признаков жизни. Этого несчастья еще для меня не хватало… О Боже, милый Боже!

Антон Косиба сидел, безвольно опустив между колен большие руки. Лицо его от волнения побледнело. Он бы душу отдал, чтобы освободить от страданий эту девушку, которую полюбил всем сердцем. Его охватывал то гнев и желание немедленно действовать, то чувство собственного бессилия.

Он не находил слов, которыми мог бы успокоить ее. Тогда он встал, обнял ее и стал нежно, ласково гладить по волосам своей жесткой, натруженной ладонью, повторяя:

— Успокойся, голубка, успокойся!.. Она прижалась к нему, дрожа от сдерживаемых рыданий. И такая безграничная жалость к ней охватила его, что слезы покатились по его лицу, седеющей бороде, по пальцам, нежно двигающимся по светлой головке девушки.

— Успокойся, голубка моя, не плачь, не плачь, — говорил он едва слышно, точно убаюкивая ее.

— Только ты один у меня, дядя Антоний… единственный на свете… приблуда…

— Оба мы среди людей чужие, оба приблуды, голубка. И не переживай, не выплакивай глаза. Никому не позволю тебя обидеть. Хоть и старый я, но сил у меня хватит. Пока у меня будет хлеб, у тебя, голубка моя, будет все. Тише, тише, девочка ты моя, бедняжка моя милая, тише.

— Какой же ты добрый, дядя Антоний, какой добрый! — успокаивалась Марыся. — Наверное, даже родной отец не может быть лучше… Чем я это заслужила?..

— Чем? — задумался знахарь. — Кто может это знать? А чем же я заслужил, что ты так ласкова со мной, голубка моя, что мое старое сердце, которое билось только по привычке, а не по необходимости, разожгла, как солнце… Один Бог знает, а я хоть не знаю, все равно благодарю его за это и не перестану благодарить до смерти.

Возле магазина остановилась бричка, и спустя минуту вошел покупатель. Он покупал цветную бумагу для фонариков, наверное на приближающиеся дожинки. Он долго выбирал, торговался и жаловался на высокие цены.

И когда, наконец, покупатель вышел, знахарь сказал:

— Если позволишь, голубка моя, я тебе честно скажу, что думаю.

— Конечно. — улыбнулась она не без опасения, что после такого вступления ничего приятного не услышит.

И она не ошиблась: Знахарь стал говорить о Лешеке.

— Из-за него все неприятности и переживания. Что тебе до него, голубка моя? Я не говорю, что он плохой или вредный, глаза у него добротой светятся, но он совсем молодой еще, нет у него своего мнения, ветрогон. Не один раз я смотрел на него, видел, как он сюда приходил и просиживал здесь… Да и люди говорили… Молодой он и легкомысленный, поэтому неудивительно, что подозревают в нем несерьезные намерения. Я сам, Бог мне свидетель, ему не верю! Знаю, все, о чем говорят — это собачий лай. Но, моя милая, зачем, чтобы люди лишнее говорили?.. Языки им не завяжешь, глаза не закроешь. Смотрят и говорят. А тебе, девочка, что от этих заигрываний? Только одни неприятности. Ты молодая и неопытная, легко веришь каждому обещанию.

— Он никогда мне ничего не обещает, — прервала знахаря сконфуженная и покрасневшая Марыся.

— Не обещает? А чего же он хочет? Помни, что он большой пан, богатый, известный. Что ты для него? Так, игрушка. А сердце привыкнет. Вот и сейчас: его нет, и тебе тяжело.

— Это по другой причине…

— Может, по другой, а может, и по этой. Он ведь не женится на тебе. Тогда зачем?..

Марыся опустила глаза.

— Я об этом вообще не думала. Просто с ним приятно разговаривать. Он много путешествовал, много видел, интересно рассказывает…

— Так пусть рассказывает другим, зачем же он тебя отыскал?

— Потому что… он говорит, что… я ему нравлюсь.

— Еще бы не нравилась. Он же не слепой.

— Не думала я, что и ты, дядя Антоний, увидишь в этом плохое.

Он закрыл руками лицо.

— Упаси Боже! Ничего плохого, но не нужно. И тебе от людей плохо, и сплетни отсюда всякие, а пользы ни для кого никакой. Нет, если бы он был вполне порядочным человеком, то не позволил бы, чтобы тебя обговаривали милая, не морочил бы твою головку, не сидел бы здесь сиднем.

— Но… но я же не могу его выгнать, — пыталась защищаться Марыся.

— И не нужно. Послушай добрый, искренний совет: перестань с ним разговаривать подолгу, и он перестанет приезжать. Больше ничего не могу тебе посоветовать.

Марыся глубоко задумалась. Она хорошо понимала, что совет знахаря и добрый, и разумный. Раньше или позже ее знакомству с паном Лешеком придет конец, у него появится новый интерес или он женится. Продолжение их дружбы ни к чему не приведет. Чем дольше, тем тяжелее будет ей с ним расстаться, тем мучительнее будет тоска. Только несколько дней его не было, а жизнь уже превратилась в пытку… Хотя, с другой стороны, разве не желала бы она ценой многих лет отчаяния заплатить за несколько месяцев счастья видеть его, смотреть в его глаза, слышать его голос?..

Воспоминания о кратковременном счастье останется в душе навсегда, до самой смерти. Можно ли отвернуться от такого сокровища? Неужели лучше отказаться от него из-за страха перед мучением и жить одной лишь пустотой?..

Знахарь такой добрый и умный, но не ошибается ли он на этот раз?

— Я подумаю над твоим советом, дядя Антоний, грустно ответила она, хотя он, наверное, больше сюда не приедет.

И, действительно, проходили дни, а молодого Чинского никто не видел ни в городке, ни в округе.

Тем временем страсти в Радолишках накалялись. Одни осуждали суровый поступок старого Войдылы, другие хвалили. Однако все как один сходились во мнении, что, во-первых, Зенон Войдыло плохо кончит, а во-вторых, во всем виновата Марыся.

Даже те, кто раньше приветливо с ней здоровался, сейчас старались пройти мимо, делая вид, что не замечают ее. Другие, наоборот, при каждом представившемся случае громко осуждали ее, не стесняясь в выборе выражений. Провинциальная жизнь приучила людей к определенным нормам поведения, и если кто-нибудь жил не по канону, то заслуживал в их глазах сурового порицания Связавшись с сыном богатого фабриканта, бедная девушка не могла надеяться на брак с ним, тогда на что она рассчитывала?.

Такая логика особенно устраивала тех, кто страстно хвалил шорника за то, что тот выставил своего сыночка, пустозвона и авантюриста, из родительского дома. Они придерживались такого мнения: если дожил до зрелого возраста и человеком не стал, значит, ему уже ничего не поможет. Не слушал отца и мать — пусть теперь его собаки воспитывают, пусть идет на все четыре стороны и не позорит семью.

Зенон, однако, не собирался уходить. Правда, в первый день он исчез куда-то, а назавтра вернулся и сразу же своим поведением подтвердил самые худшие предсказания. Он до бесчувствия напился в корчме Юдки, пропил все деньги, которые дал ему отец на выезд, а потом до самой ночи скандалил на улице, угрожая, что подожжет отцовский дом, перестреляет всех Чинских и разобьет голову этой вертихвостке Марысе. В конце концов, он бросился на полицейского и оборвал ему карман, после чего был доставлен в участок, где повыбивал окна и поломал мебель. Ему надели наручники и продержали целые сутки под арестом, составив протокол. Суд приговорил его к двум месяцам лишения свободы.

Выйдя на свободу, Зенон снова исчез из городка, но люди говорили, что он крутится где-то в окрестностях.

Все эти события всколыхнули не только городское общество. Узнали о них и в Людвикове. Пани Чинская тотчас же послала нарочного к шорнику, сказав, что считает наказание Зенона правильным, однако, желая спасти его от окончательного падения, решила возобновить прежние заказы и надеется, что пан Войдыло простит сына.

Шорник, однако, был человеком суровым За заказы поблагодарил, но заявил, что своего решения не отменит и что сына-выродка он видеть не хочет. Переубедить его не удалось.

— Смотри, — говорила позднее пани Чинская мужу. — Смотри, как относится отец к детям, если у него есть принципы и характер.

Пан Станислав сделал вид, что намека не понял, и что-то проворчал себе под нос, углубляясь в чтение. Зато пани Элеонора решила, что этой ситуацией можно воспользоваться в воспитательных целях и собралась писать обстоятельное письмо с подробным отчетом единственному наследнику.

Это письмо, несомненно, благотворно повлияло бы на Лешека, если бы он его получил. Но в то время, когда шедевр эпистолярного жанра лежал в почтовом вагоне поезда, двигавшегося в сторону Варшавы, адресат переворачивался с боку на бок в спальном вагоне поезда, направлявшегося в Людвиково.

Он ворочался в постели и не мог уснуть из-за мучивших его угрызений совести. Он невыносимо скучал у дядюшки, но отнюдь не по объективным причинам. Общество было многочисленным, милым и веселым, постоянно устраивались увеселительные прогулки, приезжали интересные женщины, приятному времяпрепровождению способствовала отменная кухня и прекрасная погода. Но Лешека грызла тоска, ему было очень грустно.

Как все глупо и несерьезно: он, взрослый человек в здравом рассудке, тосковал, будто школьник об институтке, по блондиночке из маленького магазинчика в провинциальном городке, тосковал, несмотря на все доводы, уговоры, несмотря на твердую волю и решение выпутаться из хаоса мелких проблем и бессмысленных сантиментов. Но, как только поезд отошел от перрона, его охватили иные мысли и чувства; они окружили его тесным кольцом, не покидали ни на минуту, мучили и терзали без передышки.

Вместо отчуждения рождалась жалость, нежность и сочувствие. Воображение рисовало фантастические сцены, в которых он видел заплаканную Марысю то в объятиях самозванного рыцаря Собека, то униженную и оскорбляемую толпой простолюдинов, то отъезжающую в неизвестном направлении в оборванном пальтишке, в смешной провинциальной шляпке, с убогим скарбом в потертом маленьком чемоданчике.

Лешек представил себе эту картину так явственно, что даже ужаснулся. Вскочив с постели, он оделся, сложил вещи, приказал разбудить шофера и отвезти его в Варшаву. Дядюшке он оставил письмо, в котором объяснял, что его отъезд связан с очень важным и срочным делом.

В Варшаве до отправления поезда оставалось еще два часа. Бесцельно прогуливаясь по Маршалковской, он остановился у витрины ювелирного магазина и невольно обратил внимание на красивый платиновый перстенек с маркизой из бледно-голубых сапфиров.

— Это цвет ее глаз, — вспомнил он с нежностью и, не задумываясь над своими действиями, вошел в магазин.

Перстенек не был очень дорогим, однако на его приобретение ушла вся сумма, которая оставалась в кармане Лешека после покупки железнодорожного билета.

Будучи не в состоянии уснуть, он достал из кармана пальто коробочку и принялся рассматривать перстень. Он никогда еще не делал Марысе подарков. Сомнительно, что она приняла бы от него что-нибудь.

— Приняла бы, — мелькнула в голове мысль, — будь это обручальное кольцо.

И мгновенно Лешек почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Вытянув руку с перстенечком, он всматривался в сверкание камней.

— Вот мое обручальное кольцо, — произнес он громко.

Подняв голову, он решительно осмотрелся, будто ожидал возражения, но купе было пустым. Стены молчали, только занавески слегка колыхались в такт движению поезда.

И его сразу окутало блаженное, подобное сну, спокойствие. Сейчас все сомнения рассеялись, он уже твердо знал, что женится на ней. Она будет с ним, будет с ним навсегда. Конец тоске, конец беспокойству, конец сомнениям и страданиям.

Пусть это назовут безумием? Но назовут так те, кто не знает, какое безнадежное безумие представляет собой борьба с любовью.

И преступление! Ибо позволительно ли человеку вырывать из собственной груди самое светлое, самое прекрасное и самое нежное чувство? Кто знает, может быть, единственное чувство, которое оправдывает существование, которое предоставляет душе возможность расцветать? Растоптать, уничтожить его, отказаться от любви?!. И во имя чего?.. Чтобы получить одобрение людей?!. Что за глупость! Ради других отказаться от себя, от смысла жизни, от стремления к счастью!

Он ясно представлял себе все трудности и препятствия, которые встретятся ему на выбранном пути. Он не обольщался надеждой, что получит согласие родителей на этот брак. И не сомневался, что они сделают все, чтобы помешать ему. Общественное мнение, все знакомые и родственники ополчатся против Марыси. Он должен быть готов к упорной борьбе.

Но он не страшился ее, скорее наоборот. Его возбуждала мысль о том, что он встанет один на защиту своего счастья, своего и Марыси, что он преодолеет все преграды, выдержит все атаки и победит, потому что от исхода этой борьбы зависит его жизнь, его судьба.

Лешек представил себе тот богатый арсенал приемов, которые будут направлены против него: угрозы разрыва отношений, предупреждение о лишении наследства, насмешки и подлая клевета, сцены и скандалы, обмороки и просьбы. Но начнется все с отказа в деньгах. При связях родителей им нетрудно будет лишить его возможности получить какую-нибудь должность.

— Это следует принять во внимание, — подумал он.

Нет ничего легче, чем вступить в борьбу с открытым забралом и… проиграть. Но ведь речь идет не о самой борьбе, а только о победе. Собственно говоря, он мог бы продать свои личные вещи и убежать с Марысей куда-нибудь на край света. Она привыкла к бедности, а у него все еще впереди. Он ведь молод и найдет где-нибудь работу. Но такое решение вопроса не принесло бы ему удовлетворения, омрачило бы завоеванное счастье, поэтому такой путь следовало исключить.

Лешек был достаточно практичным человеком, и, когда речь шла о серьезных вещах, он забывал о донкихотстве, которое в общем-то импонировало ему. Именно по этой причине он решил действовать осторожно и осмотрительно, сохраняя все в глубокой тайне.

Сейчас ему не хотелось забивать себе голову стратегией будущей схватки. Он так упивался своими истинными чувствами, был так счастлив принятым решением, что все остальное казалось ничтожным, мелким и ничего не стоящим.

Появление сияющего и веселого Лешека произвело в Людвикове сенсацию. Во-первых, его здесь не ждали, во-вторых, в нем произошли заметные перемены: без следа исчезло прежнее раздражение, резкость движений, безразличие к домашним и имущественным делам, тоска.

— Что с тобой случилось, Лешек? — мягко спросила пани Элеонора.

— Я изменился, мама, стал другим человеком.

— Интересно, как долго продлится эта благополучная фаза?

— О да, — усмехнулся он таинственно. — У меня такое чувство, что это последняя фаза моего развития. Видите ли, я многое передумал и пришел к выводу, что уже пора стабилизировать свое положение, начать работать, упорядочить жизнь и так далее.

Пан Чинский даже глаза оторвал от газеты.

— Не значит ли это, что ты, наконец, собираешься заняться фабрикой?

— Ты не ошибаешься, отец!

— Значит, мне следует послать благодарственное письмо дяде. Это в их доме ты встретил того, кто так повлиял на тебя? Там, кажется, было много гостей.

— О да, очень много, просто толпа. — кивнул головой Лешек и добавил, подумав: — И в этой толпе я встретил… себя.

— А?.. И какое впечатление от этой встречи?

— Вначале довольно неприятное. Я услышал в свой адрес много справедливых критических замечаний, однако позднее убедился в том, что встретился с человеком, который знает, что ему нужно. И мы оба этому очень обрадовались.

Пани Элеонора наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Поздравляем вас обоих, а также и себя.

— Спасибо, мама. Я заслуживаю поздравления больше, чем ты предполагаешь, — ответил он серьезно.

Этот разговор состоялся вечером после ужина и преисполнил старших Чинских розовыми надеждами. Каково же было их удивление, когда на следующее утро, поинтересовавшись у прислуги, спит ли еще молодой хозяин, услышали отрицательный ответ:

— Молодой хозяин приказал подать мотоцикл и уехал в сторону Радолишек.