Глава V

Онлайн чтение книги Знахарь
Глава V

На пути между Радолишками и Нескупой с незапамятных времен стояла водяная мельница, когда-то собственность отцов базилианов из Вицкунахского монастыря, построенного еще во времена короля Батория. В настоящее время эта мельница принадлежала Прокопу Шапелю, которого по-белорусски называли Прокопом Мельником.

Земля в округе была не очень богатой и не очень плодородной. Принадлежала она мелкой шляхте и крестьянам, которые выращивали на ней рожь и картофель. Для мельницы Прокопа ржи хватало, потому что конкурентов поблизости не было.

В Радолишках, как во всех маленьких городках, жили евреи, которые скупали зерно по дальним деревням и для нужд городка, и на вывоз в Вильно. Они тоже давали работу Прокопу Мельнику, так что у него не было причин для нареканий. Только бы не засуха, только бы не ушла вода из прудов. Но пруды, хотя и выкопанные несколько сот лет тому, были глубокими и надежными, да и очищались каждые десять лет.

Прудов было три: два верхних и один нижний. Вокруг них густо росли вербы. К нижнему пруду вел большой спуск в две сажени, а кроме лотка, направленного на колесо, было еще два больших стока на случай паводка. В прудах было много рыбы: плотва, налимы, окуни, но больше всего пескарей. Раки здесь тоже водились. Под корнями, в глубоких ямах, вымытых водой, они гнездились сотнями. Оба работника Прокопа, а особенно молодой Казик, мастерски научились их ловить. В воде по колено стоит, наклонится, рука до локтя или глубже в норе и вытягивает рака.

На мельнице, правда, их никто не стал бы есть, считая насекомыми, но вот в Радолишках их всегда можно было продать: и ксендз, и поп, и особенно доктор были любителями раков. За консультацию последний предпочитал три десятка раков двум десяткам яиц или трем злотым.

За городом, верстах в двенадцати, на фабрике тоже было немало любителей раков, но туда нужно было чем-нибудь добираться. Пешком далеко, а старый Прокоп для таких дел лошадь не давал, хотя она уже совсем застоялась и разжирела, как свинья. В кормах недостатка не было. Она только стояла, переминаясь с ноги на ногу и фыркая на весь хлев. Хлев был большой, крепкий, сложенный из толстых кругляков. Кроме лошади там стояли две коровы, а за перегородкой хрюкали свиньи. Под крышей хватало места еще и для телеги с санями.

Дом соединялся с мельницей и состоял из трех изб, в которых жил Прокоп с семьей и работниками, и совсем новой пристройки, которую он поставил для старшего сына Альбина, когда тот собирался жениться. Со дня смерти Альбина пристройка пустовала, потому что и второго сына, когда он перебрался туда, на следующий день постигло несчастье. Люди говорили, что кто-то проклял дом или сглазил фундамент. Правда это или нет, во всяком случае никто не захотел там селиться. Однако кое-кто уверял, что не пристройка заколдована, а сам Бог покарал таким образом Прокопа Мельника за то, что он судился со своим братом и пустил его по миру.

Такие разговоры раздражали и злили Прокопа. Он не мог стерпеть этого, и не один уже получал от него за сплетни. И все-таки, здесь была какая-то зловещая тайна. Выросли у мельника три сына. Средний на войне погиб, старший перед самой женитьбой, выпив, провалился под лед и утонул. А младший, забивая клин в шкворень на самом верху, свалился и сломал обе ноги. Напрасно привозили доктора, напрасно доктор укладывал ноги в дощечки. На всю жизнь парень должен был остаться калекой: не мог ходить. Вот уже пятый месяц он то сидел, то лежал, ни для какой работы не годился. И так в свои восемнадцать лет стал бременем отцу.

И с дочерью мельнику не повезло. Она вышла замуж за рабочего кирпичного завода, он погиб на пожаре, а она, пережив все это, вскоре родила больного ребенка.

Вот поэтому старый Прокоп ходил чернее ночи и на всех смотрел волком, хотя люди завидовали его богатству, хотя мельница не останавливалась и сам он не жаловался на здоровье.

В тот год осенью случилась еще одна неприятность: младшего работника Казика забирали в войско. На его место лишь бы кого Прокоп брать не хотел. На мельнице работа ответственная, требует расторопности и силы. Долго размышлял старый мельник, пока выбор его не упал на Никиту Романюка из Поберезья. У отца Никиты было два женатых сына, а Никита, самый младший, даже по городам ходил в поисках работы. Хлопец он был здоровый, с головой и даже школу закончил.

Приняв окончательное решение, в четверг — торговый день в Радолишках Прокоп отправился в дорогу. С мельницы до лесопилки было недалеко, около версты. А по тракту мужики шли на рынок, одна за другой проезжали брички и возы. Каждый раскланивался с мельником, его знали все. То один, то другой, не останавливая лошади, заговаривал с ним, пытаясь понять, как старик принял Божью кару, выпавшую на его последнего сына, Василька. Но на лице Прокопа ничего нельзя было прочесть: то же жесткое выражение, плотно сдвинутые брови и подвижная седая борода.

Вскоре подъехал и Романюк. Он направлялся в город на рынок. Сзади сидела его жена.

Прокоп махнул ему рукой и пошел рядом с телегой. Они пожали друг другу руки.

— Ну, как живешь? — спросил Романюк.

— С Божьей помощью. Правда, заботы одолевают.

— Слышал.

— Не о том речь. Казика в войско забирают.

— Забирают?

— Да, забирают.

— Вот оно что…

— Да. А ты знаешь, заработок у меня хороший. Работник у меня голодать не будет и еще отложит.

— Известно, — согласился Романюк.

Так я подумал, что твой Никита подошел бы мне.

— Почему нет?

— Ну, так как?

— Что как?

— Ну, с Никитой?

— А, чтобы к тебе на работу?

— Ага.

Романюк почесал затылок. В его маленьких серых глазах блеснула радость. Однако ответил безразличным тоном:

— Хлопец здоровый…

— Вот и слава Богу, — поспешил согласиться Прокоп, опасаясь, чтобы Романюку не пришло в голову поинтересоваться здоровьем Василя. — Только чтобы он пришел в следующую пятницу, потому что Казика в пятницу забирают.

— Хорошо, что ты сказал мне, потому что его сейчас нет дома. Он поехал в Ошмяны.

— Искать работу?

— Да.

— Но вернется?

— Чего ж ему не вернуться. Сейчас из Радолишек вышлю ему письмо.

— Вот и хорошо. Чтобы в пятницу…

— Так я ж понял.

— Работы сейчас много. Не справлюсь без двух работников, — добавил Прокоп.

— Будет вовремя.

— Ну, так с Богом!

— С Богом.

Романюк дернул поводья, но малая пузатая сивка не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Хозяин погрузился в свои мысли: удивительно все-таки, что мельник из многих выбрал его сына.

Он обернулся и посмотрел на жену. Из толстых платков, которые плотно окутывали ее голову, выглядывали только глаза и нос.

— Мельник берет нашего Никиту, — сказал он.

Женщина вздохнула.

— Боже, Боже мой!..

И непонятно было, радуется она или огорчается, хотя Романюк никогда и не интересовался этим, потому что у нее всегда был такой плаксивый голос.

Доволен был и Прокоп. Он очень не любил перемен и беспокойств. Сейчас вопрос был решен, по крайней мере, ему так казалось, пока не наступил вечер назначенного дня.

В тот день поздним вечером Прокоп, как обычно, пошел закрывать мельницу. Он все еще ждал работника. Домашние даже не догадывались, почему он такой злой: мельник никому ничего не рассказывал. Внутри все у него кипело: понятно же объяснил, что нужно прийти в пятницу! Казика уже не было. А завтра навалится столько работы, что хоть об стенку головой!

— Ну, подожди, паршивый щенок, — тихо ворчал он, покручивая бороду.

И клялся себе, что не возьмет его, даже если тот придет с самого утра: суббота — не пятница. Лучше первого встречного с дороги, хоть вора, только не Никиту.

Но и в субботу Никита не появился. Пришлось взять на помощь одного из мужиков, который привез зерно на мельницу.

На следующий день, в воскресенье, мельница не работала. Прокоп, помолившись, хотя злость жабой душила его изнутри, вышел из дому и сел на лавочку. За его долгую жизнь еще не случалось, чтобы кто-нибудь с ним так поступал. Он же хотел парню добро сделать, а тот не появился. Конечно, нашел работу в Ошмянах и поэтому не приехал, но и это его не оправдывает.

— Они еще пожалеют эти Романюки, — ворчал мельник, потягивая трубку.

Ярко светило солнце. День был теплый и тихий. Над прудами носились птицы, охотясь за насекомыми. Вдруг с дороги раздался непривычный шум. Старый мельник заслонил глаза рукой от солнца. На дороге показался мотоцикл.

— И в святой день туда же, — сплюнул мельник. — Бога не боятся.

Он знал, о ком говорил. Вся округа уже с весны знала, что это сын хозяина фабрики из Людвикова, молодой Чинский. Учился за границей на инженера, а сейчас отдыхать к родителям приехал. Говорили, что он после отца примет фабрику, но у него в голове был только мотоцикл, эта дьявольская машина, чтобы людям по ночам не давать спать и лошадей на дорогах пугать.

С неприязнью смотрел старый мельник на облако пыли, стелющееся над дорогой. Глядя в ту сторону, он увидел человека, который направлялся к мельнице. Человек шел свободно, ровным шагом. За плечами на палке висел узелок. Сначала Прокопу показалось, что это Никитка, и кровь прилила к лицу. Но когда идущий приблизился, оказалось, что это уже немолодой человек с черной седеющей бородой.

Он подошел, поклонился и, поздоровавшись, спросил:

— Позволишь присесть и воды напиться? Жаркий день, хочется пить.

Мельник окинул его внимательным взглядом, подвинулся, освобождая возле себя место на лавке, и утвердительно кивнул головой:

— Присесть каждому можно. И воды, слава Богу, у нас хватает. Вон там, в сенях стоит, — показал мельник за спину.

Странник показался ему симпатичным. У него было грустное лицо, но Прокоп сам слишком много пережил, чтобы любить веселые лица. А у этого и глаза были добрые. От каждого странника что-нибудь интересное можно узнать, и этот, видимо, идет издалека: речь у него другая.

— Откуда Бог послал? — спросил Прокоп, когда незнакомец возвратился и сел, вытирая тыльной стороной ладони капли воды, осевшие на бороде и усах.

— Издалека. А сейчас из-под Гродно иду работу искать.

— И от Гродна работы не нашел?

— Ну, да. Месяц работал у кузнеца в Мицкунах, работа закончилась и я пошел дальше.

— В Мицкунах?

— Да.

— Я знаю того кузнеца. Не Воловик он?

— Воловик, Юзеф. С одним глазом.

— Правильно. Искра ему выжгла. Так, значит, ты сам кузнец?

Незнакомец усмехнулся:

— И кузнец, и не кузнец. Всякую работу знаю…

— Как это так?

— А вот так. Уже двенадцать лет по свету хожу и научился многому.

Старый мельник глянул на него из-под кустистых бровей.

— И мельничным делом тоже занимался?

— Нет, не приходилось. Но я скажу правду пану. Ночевал я в Поберезье у каких-то Романюков. Хорошие люди. И там я услышал, что их сына попросили у тебя работать, но он в Ошмянах работу в артели нашел и возвращаться не хочет.

Прокоп нахмурился.

— Так это Романюки тебя прислали?

— Что ты, нет. Когда я услышал, то подумал: воспользуюсь. Зайти и спросить не грех. Захочешь — возьмешь меня, не захочешь — не возьмешь.

Прокоп пожал плечами.

— Как же я могу взять тебя, пустить в дом чужого человека?

— Я и не напрашиваюсь.

— И правильно делаешь. Ни я, никто тебя тут не знает, сам понимаешь. Может, ты и хороший человек, без злых задумок, а, может, и плохой. Даже твоей фамилии не знаю и откуда ты родом.

— Фамилия моя Антоний Косиба, а родом я из Калиша.

— Кто знает, где этот Калиш.

— Далеко, конечно.

— Свет большой, — вздохнул Прокоп, — и люди разные.

Воцарилось молчание, а спустя какое-то время, мельник спросил:

— А что же ты ходишь и места себе нигде не согреешь? И дома у тебя нет?

— Нет.

— И бабы своей?

— Нет.

— А почему?

— Не знаю. От баб ничего хорошего не дождешься.

— Что правда, то правда, — согласился Прокоп, — от них только соблазн и заботы. Но жениться нужно всегда. Это закон Божий.

И подумал старый Прокоп, что для него этот закон оказался жестоким. Правда, родила ему жена трех сыновей и дочку, но не на радость, а только на горе.

Его мысли прервал незнакомец.

— Правда твоя, ты не знаешь меня, но я у людей работал. У меня и свидетельства есть, можешь прочитать.

— И читать не буду. От этого никакого толку.

— Документы у меня тоже в порядке. Если бы вором был, то не работу искал бы, а что бы украсть, да и в тюрьме давно бы сидел, а я уже двенадцать лет хожу. Был бы вором, негде мне было бы и спрятаться, потому что нет у меня никого близкого на всем белом свете.

— А почему нет?

— А у тебя есть? — спросил странник.

Мельника это рассердило.

— Как это? У меня семья.

— Но если бы, не дай Бог, они вымерли, то нашел бы близких? Нашел бы доброжелательных, сердечных, которые помогли бы тебе в беде?..

Незнакомец говорил как бы с горечью и смотрел прямо в глаза Прокопу.

— Ни у кого нет близких, — заключил он, а мельник ничего не ответил.

Первый раз в жизни ему подали такую мысль, и она показалась ему правдивой. Еще дружелюбнее рассматривал он этого человека.

— Что там люди обо мне говорят или думают, — сказал мельник, — мне все равно. Наверное, и тебе баек наговорили. Но я сам знаю, как надо жить. Ни зла, ни беды никому не желаю. Кто придет ко мне, голодным не останется! Клянусь Богом! Так и тебе скажу, хлеба у меня хватит и для тебя. Определенно и то, что и в канаве ночевать я тебе не позволю. Угол найдется, но работы у меня для тебя нет. Я тебе скажу так ты показался неглупым человеком, а, может, и порядочным. Но мне нужен здоровый, сильный и молодой работник, а у тебя уж годы не те…

После этих слов незнакомец молча встал. В нескольких шагах от дома лежал в траве мельничный камень, треснувший наполовину. Наклонившись над ним, подложил ладони под одну половину, расставил ноги, уперся и поднял его. Подержал так с минуту, молча глядя на мельника, после чего бросил, аж земля загудела.

Прокоп медленно набивал свою трубку. Незнакомец сел рядом, и вынул из кармана папиросу и закурил.

— Вот и полдень наступил.

— Да, — подтвердил незнакомец, взглянув на солнце.

— Пора обедать. Что же эти бабы в святой день порядка не придерживаются?

Бабы, однако, придерживались, потому что как раз в этот момент раздался тоненький голосок девочки.

— Дедушка! Обед!

— Пойдем, поешь с нами, что Бог дал, — пригласил Прокоп, вставая.

— Да вознаградит тебя Бог, — ответил незнакомец и пошел за ним.

Из сеней входили направо через высокий порог в комнаты, а налево еще через более высокий — в большую кухню, которая служила одновременно столовой и в которой жизнь продолжалась целый день. Почти четвертую часть ее занимала большая печь, выбеленная известью. Она дышала жаром. Внутри, булькая и наполняя воздух запахом вкусной еды, чернели потрескавшиеся чугунки. На печи и на пристроенных лежанках, где зимой спали старики и дети, сейчас лежало какое-то старье.

Обшитые досками стены украшали сотни цветных иллюстраций. В углу висела золотистая икона, убранная разноцветными бумажками, а перед ней горела маленькая масляная лампада, висящая на медных цепях.

В том же углу стоял большой стол, накрытый в воскресенье скатертью из толстого чистого полотна. На скатерти лежал большой плоский каравай хлеба, деревянные и алюминиевые ложки, вилки, ножи и соль в зеленой солонке, на крышке которой были изображены овцы с ягнятами. Вдоль стен тянулась широкая лавка, а над ней полки, прикрытые газетами, вырезанными зубчиками. На полках стояли миски, кувшины, кружки, тарелки, эмалированные горшки и чугуны, а на почетном месте шесть медных кастрюль, сверкающих красным отливом.

В избе было шесть человек: старая сгорбленная бабуля, две еще молодые женщины, бледная девочка с красивыми черными глазами, лет тринадцати, и двое мужчин: крепкий рыжий мужик с могучими плечами, скромно сидящий у дверей, и молодой задумавшийся брюнет, в котором нетрудно было узнать сына хозяина Василя. Василь сидел на лавке, опершись локтями на стол, и смотрел в окно. Приход отца и незнакомого человека не прервал его грустных мыслей.

Зато женщины завертелись, подавая на стол. Через минуту уже дымились на столе две миски: одна с жирным борщом, густо забеленным сметаной, вторая с отварным картофелем.

Для Прокопа и для Василя поставили две глубокие фаянсовые тарелки. Остальные должны были есть из общих мисок. Старый мельник сел на почетное место под образами, широко перекрестился, и остальные последовали его примеру. Затем над столом раздалось аппетитное похлебывание. Присутствие незнакомца здесь никого не удивило: к ним заходили часто, и на гостя никто не обратил особого внимания. Домочадцы изредка перебрасывались между собой короткими фразами то по-польски, то по-белорусски, как и все в тех краях. Скоро миски опустели, и мать хозяйки, которую называли мать Агата, обратилась к одной из женщин:

— Эй. Зоня! Что задремала? Ну-ка шевелись!

Зоня, высокая, широкобедрая баба, вскочила, схватила пустые миски и побежала к печи. Взяв стоящий в углу ухват на длинной палке, быстро всунула его в раскаленное чрево и достала чугун. Ее румяные толстые щеки еще больше раскраснелись от жара, а когда она возвращалась с полной миской, то вынуждена была держать ее на вытянутых руках из-за пышной груди.

После борща подали мясо, отварную свинину, порезанную кусками величиной с кулак, жирную, но с проростью.

— Ольга! — нетерпеливо крикнула мать Агата, обращаясь к другой женщине. — Отрежь, наконец, брату хлеба. Не видишь! Худенькая Ольга виновато потянулась за буханкой, подняла ее и, прижав к груди, отрезала длинную, тонкую краюшку.

— И мне хлеба, мама, — обратилась к ней девочка, которую называли Наталкой.

— И человеку не забудь, — буркнул Прокоп.

Ольга глянула на гостя и положила перед ним такую же ровную краюшку.

— Спасибо, — сказал он, а она засмеялась и кивнула головой.

— Не за что.

— Издалека?

— Издалека, из Калиша.

— Значит и в Вильно был?

— Конечно, был!..

— И Остру Браму видел?..

— Видел. Там икона Божьей матери, очень красивая икона.

Прокоп исподлобья посмотрел на сына и опять опустил глаза.

— Каждый знает это, — буркнул он.

— А ты чудеса сам видел? — спросил Василь.

— Видеть не видел, но люди рассказывали о разных чудесах.

— Расскажи, сделай милость.

— Да я не умею, — замялся гость, — но, что слышал, повторю, если получится.

— Повтори, повтори, — подвинулась к нему маленькая Наталка.

Он неохотно начал рассказывать о матери, у которой родились мертвые близнецы, о купце, у которого воры товар украли, о богохульнике, у которого язык усыхал, о солдате, потерявшем на войне обе руки, и о том, что всем им помогла Остробрамская Божья матерь.

Обед уже был закончен, и женщины собирались убирать со стола, но стояли неподвижно, заслушавшись рассказом гостя. Он по натуре, видимо, был молчаливым человеком и говорил тихо и кратко.

— Много и других чудес наслушался я. Всего не упомнишь.

— Но это же католическая икона? — спросила Зоня.

— Католическая.

— Интересно мне, — снова заговорил Василь, — помогает ли она людям другой веры, например православным?

— Этого не знаю, — пожал плечами гость, — но, я думаю, лишь бы человек хороший был, так каждому поможет.

— Известно, лишь бы христианин, — гневно поправила его мать Агата.

— Не скажешь, что помогла бы жиду!

— Жиду? — отозвался басом молчавший до сих пор рыжий работник. — На жида она бы еще и холеру послала.

Он громко рассмеялся, хлопая себя по коленям.

Старый Прокоп встал и перекрестился. Это было сигналом для остальных. Женщины взялись за мытье посуды. Мужчины, кроме Василя, вышли из дому. Василь остался возле стола. Мельник выкурил трубку, после чего принес себе кожух, расстелил его под кленом и лег, чтобы подремать после сытного обеда.

— Я тут в работниках, — начал разговор рыжий мужик, обращаясь к сидящему рядом с ним гостю. — Уже шестой год служу. Хорошая мельница. А ты что умеешь делать?

— Я без ремесла. Разные работы знаю…

— Если здесь на ночь останешься, а утром настроение будет, то почини мне револьвер, коли слесарные работы понимаешь. Курок не поднимается. Дьявол какой-то влез в него.

— Я спрашивал о ночлеге. Разрешили, так и переночую. А утром охотно посмотрю. Немного понимаю в слесарном деле.

— Я заплачу тебе.

— А, не нужно. Я и так за ласку хотел бы отблагодарить. Это хорошие люди.

Работник подтвердил его слова. Чистосердечные люди, ни в чем их обвинить нельзя. Старик суровый, требовательный, но справедливый. Последнего гроша не отнимет и последнего пота не выжмет. Хотя рассказывали, что родного брата разорил и тот проклял его детей. Но неизвестно, как там было, потому что это давняя история, случилась больше сорока лет тому. Что же касается проклятия, так, может, что и было, потому что тут Прокопу не повезло. Старший сын утонул, средний на войне погиб. Осталась после него вдова — Зоня. Она из бедных, вот и осталась у них после смерти мужа. Молодая еще и здоровая баба. Не одну девку обойдет. Старая Агата ее не любит, цепляется к ней. Были на то разные причины, но сейчас… Даже с Ольгой, дочерью Прокопа, помирилась. И Ольга тоже хорошая баба. Зла никому не желает… Вчера несу сено в хлев, а она коров доит. И говорит мне: «Слушай. Виталис, тебе уже давно пора жениться». А меня смех берет. Где мне жениться! Я ей отвечаю: «Разве что на тебе. Ольга». А она, я знаю, об учителе в Бернатах думает. Рассмеялась и говорит. «Тебе, Виталис, не я нужна. Тебе бы Зоня — вдова — больше подошла».

Работник засмеялся, сплюнул и добавил:

— Вот такие у нее шутки. А, бабские дела… Тем временем и женщины вышли на воздух. Ольга с Зоней выфрантились, как на праздник. Оказывается, они собрались в Бернаты на вечеринку. Маленькая Наталка покрутилась и остановилась возле гостя.

— А ты нашего Ваньку видел?

— Нет, а кто это Ванька?

— Это наш конь. Он жирный, как кабан. А как тебя зовут?

— Антоний.

— А я Наталка, а фамилия Шуминьска. Мой отец работал мастером на фабрике в Людвикове. Ты знаешь фабрику в Людвикове?

— Нет, не знаю.

— Там очень красиво. Огромный дворец. А молодой хозяин на мотоцикле ездит. И печи большие в зале, одна возле другой. В них выжигался кирпич. А другие для фаянса и фарфора. Очень интересно. А наши пруды видел?

— Нет, не видел.

— Так пойдем, я покажу тебе, где можно купаться. Это около леса, потому что здесь внизу опасно: большие ямы, омуты. Дедушка Прокоп никому не позволяет тут лезть в воду с того времени, как мой дядя провалился под лед и утонул. Давай, пойдем.

— Ну, пошли, — согласился гость.

Наталка своим тоненьким голоском засыпала его рассказами. Они шли берегом по узкой, хорошо утоптанной тропинке. Обойдя пруды, подошли к лесу. Внимание девочки привлекли грибы:

— Боже мой, — позвала она, — посмотри, сколько здесь рыжиков. С пятницы наросли, потому что в пятницу мы с теткой Зоней собрали все. Хочешь, соберем!.. Правда, сегодня воскресенье, но если ради отдыха делать это, то не грех. Так сама бабушка говорила…

Они собирали грибы среди вереска, густо разросшегося в роще, почти до вечера. Немного отдохнули, а в сумерки вернулись домой, и как раз вовремя: их звали уже на ужин. Мамы и тети еще не было с вечеринки, и Наталке нужно было помогать бабушке Агате. Она принесла целый подол рыжиков, и, чтобы они не испортились, их нужно было перебрать и залить водой.

После ужина Прокоп, а за ним и хозяйка пошли спать в комнаты на вторую половину дома. Работник Виталис взял на руки их сына, калеку Василя, и тоже занес его в комнаты. Возвратившись, он вытянул из-за печи два матраца, набитых соломой, положил их на лавках у стены и сказал:

— Ложись. Переночуешь тут как-нибудь. Мух уже, слава Богу, немного.

Он закрыл двери, погасил лампу и лег. Гость последовал его примеру. В большой избе воцарилась тишина. Вначале еще слышно было жужжание мух, потом и они умолкли, лишь со двора доносился спокойный монотонный шум воды на мельнице. Здесь было тихо, тепло, хорошо. Спалось легко.

И было еще темно, когда их разбудил скрип колес, топот конских копыт и крики: люди привезли зерно на мельницу. В сенях раздалось кряхтенье старого Прокопа. Виталис вскочил, и гость тоже. Они быстро засунули матрацы за печь.

Мельник вошел и пробормотал:

— Слава отцу и сыну…

— Во веки… — ответили они.

— Чего стоишь? Двигайся, черт возьми, — обратился хозяин к Виталису. — Запор открой!

Он хмуро посмотрел на гостя и добавил:

— А ты что? Берись за работу! Не слышишь? Люди зерно привезли!..

— Значит, берешь на работу? — обрадовавшись, спросил гость.

— Ладно. Возьму.


Читать далее

Тадеуш Доленга-Мостович. Знахарь
Глава I 16.04.13
Глава II 16.04.13
Глава III 16.04.13
Глава IV 16.04.13
Глава V 16.04.13
Глава VI 16.04.13
Глава VII 16.04.13
Глава VIII 16.04.13
Глава IX 16.04.13
Глава Х 16.04.13
Глава XI 16.04.13
Глава XII 16.04.13
Глава XIII 16.04.13
Глава XIV 16.04.13
Глава XV 16.04.13
Глава XVI 16.04.13
Глава XVII 16.04.13
Глава XVIII 16.04.13
Глава XIX 16.04.13
Глава XX 16.04.13
Глава V

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть