Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Все царства мира

I

Ланни в детстве наблюдал феодальную систему в Штубендорфе и нашёл её патриархальной и приятной. Поэтому он мог понять, как то же самое открытие сделали нацисты. Компания направлялась в охотничья угодья одного из тех крупных помещиков, которые были друзьями гауптмана Геринга в те дни, когда он был летчиком асом, преемником фон Рихтгофена в командовании этой знаменитой эскадрильей. Эти богатые Юнкера пошли на союз с партией Гитлера под гарантию Геринга, что о них будут должным образом заботиться, и Геринг наблюдал, чтобы его гарантии соблюдались. В Пруссии не будет никакой «второй революции», если глава правительства может предотвратить её, и он думал, что сможет.

Компания путешествовала в шестиколесном Мерседесе, который Ланни когда-то назвал «танком». Шофер и охранник, который ехал рядом с ним, были одеты в черные мундиры СС и хорошо вооружены. Очень широкий генерал развалился на заднем сиденье с Ланни на почетном месте рядом с ним. На двух выдвижных сидениях ехали оберст Симанс, офицер рейхсвера, приятель генерала с мировой войны, и гауптман Айнштосс, штурмовик который сопровождал Геринга в его полете в Швейцарию после пивного путча. Сзади следовала вторая машина с Фуртвэнглером и другим штабным офицером, секретарём, телефонным оператором и камердинером.

Компания в «танке» говорила о суде. Ланни может быть и хотелось бы услышать, что они говорили, если бы он не был бы в курсе дела, но он был. Они говорили, что пять заключенных были порождением сатаны, и что генерал полностью уничтожил Димитрова. Когда они спросили у Ланни, каково будет мнение внешнего мира, он ответил, что все люди были склонны верить в то, что было в их интересах верить, а внешний мир боится нацистов, потому что подозревал, что они собираются перевооружить Германию. Таким образом, если быть осторожным, можно избежать лжи и в то же время никого не обидеть.

Они ехали на высокой скорости с мощной сиреной, уведомлявшей всех в мире расчистить путь. В сумерках они покинули шоссе и въехали в девственный лес. Им пришлось проехать много километров на частной дороге, пока они не прибыли в охотничий домик, освещенной для их приема. Просторный зал с медвежьими шкурами на полу и охотничьими трофеями на стенах. Застеклённая стойка с ружьями на одном конце зала, банкетный стол на другом, а в центре большой камин с пылающими бревнами. Хозяина там не было. Место хозяина уступили генералу. Слуги в зеленой униформе лесников принесли напитки, а когда Его превосходительство пригласил всех на ужин, появилась процессия, каждый нёс серебряное блюдо: на первом лежала голова огромного жареного кабана, исходившая горячим паром, на втором — бедро оленины, на третьем — несколько глухарей, вид тетерева больше, чем курица, и на четвертом — фрикасе из зайчатины. Ланни, имевший опыт ужина при феодальной системе, мог только смеяться и молить о пощаде. Его хозяин, гордившийся своей доблестью хорошего едока, не испытывал неудовольствия, если другие демонстрировали свою неполноценность.

То же самое было с выпивкой. Горячий пунш и холодное Мозельское, крепкое спиртное, коктейли, пиво. Всё подавалось без какой-либо последовательности. Доблестный ас пил все, что он видел, и заказывал ещё. Ланни спас себя музыкой. Когда все начали петь, он взял стакан пунша и сел к роялю и стал играть и петь: «Покажите мне путь, чтобы вернуться домой, ребята» и другие «студенческие песни», которые он узнал от отца, будучи мальчиком. Генералу понравилось, а Ланни развлекал его различными видами американского юмора: «Янки Дудль», и «Утонул Мак Джинти» и «Сегодня вечером будет горячая пора в Старом городе». Знание языка не имело значения, довольно скоро они уже не понимали, что знали. Когда он играл «Мой Старый Дом в Кентукки», они плакали. А когда играл «Странствующий Артист из Арканзаса» и «Неудача в соломе», они пытались танцевать. Ланни прекратил свои выкрутасы на клавиатуре и получил горячее одобрение главы прусского государства в такой степени, что последний не позволил своему собственному камердинеру помогать ему взобраться наверх, а настоял на том, чтобы молодой американец сопровождал его с одной стороны, и голубоглазая вендская девица с другой.

Был и еще один аспект феодальной системы, о котором Ланни слышал, и который теперь увидел в действии. Слуги мужчины, которые носили тяжелые блюда, исчезли. Десерты, кофе и различные напитки подавали молодые женщины в крестьянских костюмах с льняными волосами, заплетенными в тяжелые косы за спиной. Это были не проститутки, а дочери слуг. Они делали реверансы этим знатным господам, танцевали с ними, когда их приглашали, и были готовы быть удостоены дальнейшим вниманием. Никакого флирта или обольщения. Они подчинялись командам. К счастью для Ланни, их не хватало на всех, и его отречение было оценено.

Компания проснулась в конце следующего дня. Не было никакой спешки, для этого вида охоты учитывалось удобство стрелков, а не дичи. После обильного завтрака, они разместились на помостах в лесах, а загонщики погнали оленей, буйволов и кабанов из зарослей в открытые места. Ланни удостоился быть вместе с генералом. Он уважительно ждал, пока великий человек не выстрелит, и когда ему сказали, что его очередь, он поддержал репутацию Оружейных заводов Бэдд. Он всё сделал правильно. Ибо он догадался, что ждать придется недолго, когда Робби понадобятся эти ценные знакомства.

II

Получив бальзам на душу и зарядку от нажатий на курок винтовки, Его превосходительство вернулся в охотничий домик и взял в свои руки бразды правления. Очевидно, у него была личная линия связи в доме, и в течение нескольких часов он слушал доклады и отдавал приказы. Большую часть времени в его голосе звучал гнев, а может это был его стиль правления? Стоял такой рёв, как будто он пытался общаться с Берлином напрямую, а не по линии связи. Не желая слышать его рёв, Ланни пошел в бильярдную и наблюдал, как два младших офицера проигрывали друг другу небольшие суммы. Временами, когда рёв становился особенно громким, они улыбались Ланни, а он улыбался в ответ, как подчиненный.

Гость хотел бы погулять в этом прекрасном густом лесу, но его не оставляла мысль, что он может понадобиться хозяину. И, действительно, после того, как Государство Пруссия получило приказы, как ему жить завтра, Ланни был вызван в присутствие, и выяснил, зачем его взяли на охоту. Развалившись в небесно-голубом шелковом халате с отделкой горностая, дородный руководитель немецких ВВС повёл разговор на международные темы, начав объяснять трудности получения объективной информации об отношении правящих кругов в других европейских столицах. У него было множество агентов, он щедро платил им и позволил им раздувать счета своих расходов. Но у наиболее лояльных было наименьшее количество знакомств, в то время как те, у которых действительно были связи, предпочитали работать на другую сторону.

«Поймите меня, Бэдд» — Он перешёл на такую стадию интимности — «Я не настолько глуп, чтобы вообразить, что я мог бы нанять вас. Я знаю, у вас есть хорошо оплачиваемая профессия, не говоря уже о богатой жене. У меня тоже была такая же, и я обнаружил, что такие супруги ожидают внимания и не оставляют свободы другому. Но бывает, что вам удаётся собрать факты. И, несомненно, вы можете определить, какие из них важны».

«Я полагаю, что временами такое случается», — сказал Ланни, демонстрируя понимание, но не слишком рьяно.

— Я хотел бы иметь не агента, а друга. Джентльмена, чувству чести которого я мог бы доверять. Того, кто не будет равнодушным к важности нашей задачи в подавлении Красной угрозы в Германии, и возможно, позже в уничтожении гнезда, где выводятся эти гадюки. Конечно, не надо быть немцем, чтобы иметь такую цель.

— Я согласен с вами, Exzellenz. «Зови меня Геринг», — скомандовал великий человек. — «Может быть, вы можете понять, как устаешь иметь дело с лакеями и льстецами. Вы человек, который говорит то, что думает, и когда я разговариваю с вами, я чувствую некоторую конкуренцию».

— Спасибо, Exz — Геринг.

— Я уверен, что вы понимаете, что мы нацисты играем по крупному. Вы один из немногих, кто обладает достаточным воображением, чтобы понять, что если вы станете моим другом, то будете иметь все, о чём попросите. Я собираюсь стать одним из самых богатых людей в мире, не потому что я жадный на деньги, а потому, что у меня есть задачи, а это один из инструментов их выполнения. Мы собираемся создать грандиозную промышленность, которая станет достоянием в будущем, и, безусловно, мы не собираемся оставить её в руках евреев или других большевистских органов. Рано или поздно мы должны захватить промышленность России и привести её в соответствие с современными требованиями. На все это нам нужны мозги и способности. Мне лично нужны люди, с которыми я мог встречаться с глазу на глаз, и я готов платить по королевским ставкам. Нет предела тому, что я готов сделать для человека, который стал бы настоящим союзником и партнером.

— Я ценю комплимент, мой дорогой Геринг, но я сомневаюсь, что моя квалификация подходит для такой роли. Конечно, у вас есть среди немцев люди с особой подготовкой…

Ни один немец не может делать то, что я предлагаю вам американцу, который, как предполагается, будет над схваткой. Вы можете поехать во Францию или Англию и встретиться с кем хотите и выполнить поручения деликатного свойства, не тратя много времени и не жертвуя удобствами вашей жены и своим собственными. Будьте уверены, что я никогда не попрошу вас сделать что-нибудь бесчестное или злоупотребить чьим-либо доверием. Если, например, вам бы пришлось встретиться с определенными лицами в этих странах и поговорить с ними о политике, а затем сообщить об их истинном отношении. Чтобы я мог понять, кто из них действительно хочет убрать красных, а кто предпочел бы видеть укрепление этих чертей, чем видеть Германию, поднявшуюся на ноги. Это была бы бесценная информация для меня, и поверьте мне, что вам не пришлось бы ничего делать, а только намекнуть о ваших желаниях. Если временами вы будете приезжать в Берлин для покупок картин и навещать меня в каком-нибудь тихом месте, как это, то информация будет использоваться без указания источника, и я даю слово не называть вас никогда и никому.

III

Ланни понял, что получает действительно превосходное предложение, и на мгновение пожалел, что ему не нравятся нацисты. У него было чувство, что Ирма захочет, чтобы он сказал да. И ей понравится помогать ему в таких международных поручениях. Несомненно, генерал пригласил ее на обед для того, чтобы оценить ее с этой точки зрения.

«Мой дорогой Геринг», — сказал муж Ирмы, — «вы сделали мне комплимент, и я хотел бы верить, что я его заслуживаю. Конечно, я иногда встречаю важных персон и слышу их разговоры без лишних свидетелей. Я полагаю, что мог бы иметь больше таких возможностей, если бы их искал. Я также считаю Берлин приятным городом для посещений. И если бы я увлёкся временами наблюдать за вашей интересной работой, то было бы естественно для вас задавать мне вопросы, а для меня рассказывать вам, что я слышал, Но когда вы предлагаете мне платить за это, то дело принимает другой оборот. Тогда я должен чувствовать себя обязанным. А я всегда был Taugenichts.[170]шалопаи (нем.) Даже прежде, чем я приобрёл богатую жену, я любил порхать с одного места на другое, смотреть на картины, слушать хорошую музыку или её играть, может не так хорошо, общаться с друзьями, и развлекаться, наблюдая человеческие спектакли. Бывало, что я зарабатывал немного денег, но я никогда не чувствовал, что мне нужно зарабатывать. И я не хотел бы никогда это чувствовать».

Это был своего рода ответ, когда хотят поднять цену. И что делать потенциальному работодателю? «Мой дорогой Бэдд», — сказал генерал в том же осторожном стиле, — «менее всего я хотел бы сделать вас любом смысле обязанным или вмешиваться в ваш образ жизни. Но ваш образ жизни делает вас очень удобным помощником».

— Это действительно приятно, Exzellenz, обнаружить, что мои слабости стали моими достоинствам».

Великий человек улыбнулся, но продолжил свои попытки получить то, что он хотел. — «Предположим, что вы окажете мне такие услуги, которые развлекут вас и которые не потребует больших жертв с вашей стороны, чем приезжать в Берлин два или три раза в год. И предположим, что когда-нибудь, чисто по дружбе, я подарю вам охотничье угодье, как это, площадью в одну или две сотни квадратных километров. Конечно, это не должно быть воспринято, как унижение или оскорбление».

«Gott behute![171]Упаси боже! (нем.)» — воскликнул плейбой. — «Если бы я владел такой собственностью, я должен был бы платить налоги и оплачивать содержание, и сразу попал бы под моральное давление, чтобы получить от неё какую-то пользу».

— Неужели вы не можете ничего придумать, что я мог бы сделать для вас?

Ланни понял, что его обрабатывают виртуозной дипломатией. Генерал не говорил: «Вы знаете, у меня есть власть над вами, и это путь, который, возможно, заставит меня ослабить её!» Он не заставлял Ланни отвечать: «Вы знаете, что вы ни за что не хотите мне уступить и не держите свое обещание». Он облегчал положение для них обоих. И Ланни, конечно, не собирался пропустить свой шанс! «Да, Геринг», — быстро сказал он, — «Есть одна вещь. Для этого ваша замечательная правительственная машина должна сделать специальные усилия и найти этого молодого сына Йоханнеса Робина».

— Вы все еще беспокоитесь об этом еврее?

— А что я могу сделать? Он вроде мой родственник. Моя сестра вышла замуж за его брата, и, естественно, вся семья сокрушается. Когда я поехал в Берлин, чтобы показать свои картины Дэтаза, я вынужден был обещать сделать всё в моей власти, чтобы найти его. Я колебался беспокоить вас еще раз, зная, какие огромную нагрузку вы несёте.

— Но я уже говорил вам, мой дорогой Бэдд, что я пытался найти этого человека без успеха.

— Да, но я знаю, какая была большая путаница последние несколько месяцев, я знаю случаи, когда отдельные лица и группы брали на себя полномочия, на которые они не имели законного права. Если вы хотите сделать мне одолжение, которого я никогда не забуду, то поручите одному из ваших сотрудников сделать тщательное расследование, не только в Берлине, но и во всём рейхе. И позвольте мне снять этого совершенно безвредного молодого человека с моей совести.

«Ладно», — сказал министр-Президент. — «Если это ваше сокровенное желание, я постараюсь его исполнить. Но помните, не всё может быть в моей власти. Я не могу оживлять мертвых».

IV

Вернувшись в Берлин, Ланни взял свою жену покататься, и они обсудили новые события. «Либо он мне не доверяет», — сказал Ланни, — «либо я услышу его в ближайшее время».

«Он должен делать вид, что провёл расследование», — вставила в разговор Ирма.

— Чтобы обнаружить ошибку, не надо много времени. Он может сказать: «Я смущен, обнаружив, что моя, казалось бы, эффективная организация допустила оплошность. Ваш друг был в Дахау все это время, и я приказал его перевести в Берлин». Если он не сделает этого, значит, что он не доволен моими обещаниями.

— Может быть, он слишком много знает о тебе, Ланни.

— Это не исключено, но он даже не намекнул на это.

— А зачем это ему нужно? Фредди — его единственная зацепка за тебя, и он это знает. Возможно, он думает, что ты уедешь из Германии и расскажешь обо всём Йоханнесу.

— Всё — это старая история в настоящее время. Йоханнес разорён, и я сомневаюсь, что кто-нибудь проявит к нему интерес. Коричневая книга опубликована, и его там нет.

«Слушай», — сказала жена. — «Этот вопрос всё время беспокоит меня. Может быть, Фредди сделал что-то серьезное, и Геринг знает об этом и предполагает, что ты тоже знаешь?»

— Это зависит от того, что ты считаешь серьёзным. Фредди помогал финансировать и содержать социалистическую школу. Он пытался преподавать рабочим набор демократических и либеральных теорий. Это является преступлением для этого правительства, и виновным в этом лучше умереть.

— Я не имею в виду это, Ланни. Я имею в виду какой-то заговор, попытку свержения правительства.

— Ты знаешь, что Фредди не верил в такие дела. Я слышал, как он говорил тысячу раз, что он верит в правительство народного согласия, например, как у нас в Америке, и, например, какой пыталась стать Веймарская республика или так или иначе, какой она могла бы быть.

— Но разве не возможно, что Фредди, возможно, изменился после пожара Рейхстага, и, после того, как увидел, что сделали с его товарищами? Это не была бы Веймарская республика, которую он попытался бы свергнуть, а Гитлер. Разве это не вероятно, что он и многие его друзья передумали?

— Многие, без сомнения, передумали, но вряд ли Фредди. Что он мог? Он закрывал глаза, когда держал пистолет!

— Есть много других, которые могут стрелять. Что было у Фредди, это деньги, куча денег, которые он мог бы получить от своего отца. Были месяцы март и апрель. А, ты знаешь, что он делал, или что его товарищи планировали и во что они его втянули?

— Я думаю, что он сказал бы нам об этом, Ирма. Он чувствовал себя связанным словом чести.

— Он мог бы быть связанным словом чести и с другими, он не мог говорить о своих товарищах. Может быть, что он даже не знал, что происходит. Но другие использовали его. Некоторых из этих ребят я встречала в Школе. Это были люди, которые будут бороться до конца, я знаю. Люди Шульц, например, ты себе можешь представить, что он лег и позволил нацистской машине проехать над ним? Мог он попытаться побудить рабочих к тому, что они называют массовой акцией? И его жена могла помогать ему? Опять же, предположим, среди них был нацистский агент и пытался заманить их в ловушку, чтобы поймать их в каком-то акте насилия, чтобы был повод их арестовать?

— Нацистам не нужны никакие поводы, Ирма, они арестовывают людей оптом.

— Я говорю о возможности, что может быть какое-то реальное обвинение Фредди. Какая-то причина, почему Геринг считает его опасным и не отпускает его.

— Против людей в концентрационных лагерях нет уголовных обвинений. Уголовники содержатся в тюрьмах, где их пытают, чтобы те выдали сообщников. Потом им стреляют в затылок и кремируют. Люди, которые находятся в Дахау, являются социалистическими политиками и редакторами и профсоюзными лидерами. Интеллектуалы всех групп, которые стоят за свободу, справедливость и мир.

— Ты считаешь, что они там без каких-либо обвинений против них?

— Точно так. Над ними не было никакого суда, и они не знают, за что они там и как долго они там останутся. Две или три тысячи лучших людей в Баварии, и я думаю, что Фредди не сделал ничего более, чем любой из них.

Ирма больше не сказала ни слова, и ее муж знал причину этого. Она не могла поверить в то, что он сказал. Это было слишком ужасно, чтобы быть правдой. Во всем мире люди не верили, и будут продолжать не верить, к великому раздражению Ланни.

V

Шли дни, и наступало время для открытия выставки в Мюнхене, но до сих пор никто не признал ошибку непогрешимой государственной машины. Ланни постоянно размышлял над этой проблемой. Разве что жирный генерал ожидал от него поставок товаров в кредит без выставления счёта? Ланни подумал: «А не пойти ли ему к чёрту. И пусть катится туда немедленно!»

В раздражении подпольный социалист стал думать о тех товарищах, которых он встречал на школьных приемах. Рахель дала ему адреса, а в свободное время он проехался по ним, всегда принимая меры предосторожности, припарковывая свою машину на некотором расстоянии и убеждаясь в отсутствии слежки. Ни в одном из случаев ему не удалось найти лиц, кто бы знал об их местонахождении. В большинстве случаев люди даже не признавались, что слышали о них. Они исчезли с лица фатерланда. Мог он предположить, что все они были в тюрьмах или концентрационных лагерях? Или некоторые из них «ушли в подполье»? Он еще раз обдумал, как ему попасть в эту преисподнюю, но всегда быть в состоянии вернуться в отель Адлон во время, чтобы получить сообщение от второго человека в нацистском правительстве!

Ирма пошла на вечерний чай с танцами в американском посольстве, а Ланни отправился посмотреть на картины во дворце рядом. Но там он не нашел ничего, что мог бы рекомендовать своим клиентам, и цены показались высокими. Танцев ему не хотелось, и он был уверен, что его жена найдёт других партнеров. Его мысли обратились к серьезному молодому «коммерческому художнику», который носил большие роговые очки и ненавидел свою работу, изготовление рисунков аномально тонких арийских женщин, носящих женское белье, чулочно-носочные изделия и эксцентричные шляпы. Также Ланни подумал о жене молодого человека, большой души и студентки живописи с подлинным талантом. Людвиг и Гертруда Шульц. В этих именах не было ничего особенного, но Люди и Труди звучали как водевильный дуэт.

Ланни позвонил в рекламное агентство, и там сообщили, что молодой человек уже там не работает. Он позвонил в художественную школу и узнал, что эта студентка уже не учится. Ни в одном месте он не услышал доброжелательного тона или дополнительной информации. Он предположил, что если бы молодые люди бежали за границу, то они бы, конечно, сообщили об этом в Бьенвеню. Если они должны «спать на открытом воздухе» в Германии, то что им делать? Могут ли они выходить только ночью, или они должны иметь какой-то камуфляж? Он был почти уверен, что они будут жить среди рабочих. У них никогда не было много денег, и без работы, вероятно, им не обойтись без помощи товарищей рабочих.

VI

Как добраться до подполья! Ланни мог припарковать свой автомобиль, но он не мог припарковать свой акцент, манеры и модные маленькие рыжеватые усы. И прежде всего, его одежду! Старой он не имел. А если купить поношенную, то как бы он выглядел, входя в отель де люкс? Для него стать обитателем трущоб будет почти так же сложно, как и для обитателя трущоб стать плейбоем миллионером.

Он проехал мимо здания, где раньше находилась школа для рабочих. Сейчас на флагштоке над дверью весел большой флаг со свастикой. Нацисты устроили здесь районный штаб. Тут информации не получишь! Ланни поехал в район, где жили Шульцы. Шестиэтажные многоквартирные дома, обычный «трущобный» рабочий квартал, какие он видел в Европе. Народ старался оставаться в помещении как можно дольше. Наступили холода, и приоконные ящики с цветами были убраны внутрь.

Он проехал мимо дома, в котором он бывал у Шульцев. Ничто не отличало его от любого другого дома, кроме номера. Он проехал вокруг квартала и снова вернулся, и по внезапному побуждению остановил свою машину, вышел из неё и позвонил дворнику. Он уже делал одну попытку получить здесь информацию, но, возможно, он делал это не достаточно энергично.

На этот раз он попросил разрешения пройти и поговорить с женой дворника, и его неохотно приняли. Сидя на деревянном стуле на очень чистой кухне, но с сильным запахом свинины и капусты, он старался подружиться с подозрительной женщиной из народа. Он пояснил, что является американским торговцем произведениями искусства. Что познакомился с талантливой художницей, у которой взял несколько работ. Эти работы удалось продать, и теперь он должен ей деньги и находится в затруднении, потому что не может ее найти. Он знал, что Труди Шульц была активным социалистом, и, возможно, по этой причине она не хочет афишировать себя. Но он является человеком далёким от политики, и Труди, и ее друзьям нечего его бояться. Он старался применить все свои знания по психологии в попытке завоевать доверие женщины, но всё было напрасно. Она не знала, куда уехали Шульцы и не знает никого, кто мог бы это знать. Квартира в настоящее время занята рабочим с семьей из нескольких детей. «Nein», а затем снова «Nein, mein Herr».

Ланни сдался, и услышал, как дверь в дворницкую захлопнулась позади него. Затем он увидел, спускающуюся по лестнице многоквартирного дома девчушку лет восьми или десяти, в заплатанном платье и с черным шерстяным платком вокруг головы и плеч. Внезапно по наитию он быстро сказал: «Bitte, wo wohnt Frau Trudi Schultz?»

Ребенок остановился и посмотрел. У неё были большие темные глаза и бледное от недоедания лицо. Он подумал, что она была еврейкой, и, возможно, на эту мысль его навёл ее испуганный взгляд. А, возможно, это было потому, что она никогда не видела таких людей около своего дома. «Я старый друг фрау Шульц», — продолжил он свою атаку.

«Я не знаю, где она живет», — пробормотал ребенок.

«А может, ты знаешь, кого-нибудь, кто знает? Я должен ей деньги, и она их ждёт». Он добавил на выдохе: «Я товарищ».

«Я знаю, где она бывает», — ответила малышка. «Это портновская мастерская Аронсона, вниз по дороге, в следующем квартале».

«Danke schon», — сказал Ланни и положил монетку в хрупкую ручку голодной на вид малышки.

Он оставил свою машину, где остановился, и нашел портновскую мастерскую, на которой весела вывеска на идиш и немецком. Он прошел мимо по другой стороне улицы, и снова пожалел о своём костюме, который бросался в глаза в этом районе. «Аронсон», вероятно, социалист. А, возможно, нет, и Ланни, войдя вовнутрь и задав вопрос о Труди, мог создать такие условия, последствия, которых он не мог себе представить. С другой стороны, он не мог ходить взад и вперёд перед дверями мастерской, не будучи замеченным. А у тех, внутри магазина, несомненно, были причины наблюдать, что творится снаружи.

Ему ничего не оставалось, как спуститься к углу и купить кулёк конфет, а потом вернуться и сесть на ступеньку через дорогу от магазина, но так, чтобы его частично укрыли перила. Сидя, он выглядел не таким высоким, а кулёк конфет делал его менее респектабельным. Кулёк также заинтересовал трех детей из многоквартирного дома. Когда он поделился своим сокровищем, которое они назвали Бом-Бом, они обрадовались его присутствию. Он спросил их имена, куда они ходят в школу, в какие игры играют, а они робко отвечали. Между тем он не сводил глаз с двери мастерской Аронсона.

Вскоре он осмелился спросить своих трёх пролетарских друзей, знают ли, Труди Шульц. Они никогда не слышали о ней, а он подумал, не сумасбродная ли это затея. Возможно, было бы более разумным, чтобы уйти, оставив записку. Не называя своего имени, только намек: «Друг, который продал ваши рисунки в Париже». Он хотел бы добавить: «Прогуляйтесь перед огромной белого мрамора статуей Карла III Толстого на Аллее Победы в двадцать два часа в воскресенье». Треть своего внимания он уделил обдумыванию этой программы, другую раздаче лакомства растущей толпе, и оставшуюся треть наблюдению за дверью с надписью «Аронсон: пошивочная мастерская, ремонт, восстановление».

VII

Дверь внезапно открылась, и из неё вышла молодая женщина, несущая большой бумажный пакет. Сердце Ланни застучало, и он передал почти пустой кулёк одному из своих маленьких друзей, и пошёл в том же направлении, что и женщина. Она была стройной, не так высокой, как Ланни, и одета выцветшее коричневое пальто, с шалью на голове и плечах. Он не мог видеть ее волосы. Будучи несколько позади нее, он не мог разглядеть ее лицо, но он думал, что узнал её походку. Он шёл за ней квартал или около этого, потом перешёл на ее сторону и подошел к ней сзади. Ее лицо стало бледнее и тоньше, чем, когда он видел ее в последний раз. Она выглядела пожилой женщиной. Но он не мог ошибиться в точёных чертах лица, которые так впечатлили его, выявив интеллект и характер. «Wie geht's, Trudi?» — спросил он.

Она вздрогнула, потом взглянул на него. Один взгляд, и она повернулась и спокойно пошла дальше. — «Извините, мой господин. Вы ошиблись».

«Но, Труди!» — воскликнул он. — «Я Ланни Бэдд». — «Мое имя не Труди, и я не знаю вас, сэр». Если у Ланни и были какие-то сомнения в ее лице, но он был уверен в ее голосе. В нём звучали достаточно глубокие тона, дающие ощущения сильных чувств, которые спокойные черты, казалось, пытались подавить. Конечно, это была Труди Шульц. Но она не хочет его узнавать, или быть узнанной.

Первый раз Ланни встретил социалиста со времени начала его попыток спасти семью Робинов. Он нарочно держался подальше от них. Рик предупреждал его, что может произойти с его собственной репутацией, а теперь вот он увидел это! Он шел рядом с этим преданным товарищем, и быстро говорил, потому что она может прийти к месту назначения и захлопнуть дверь перед его носом, или отвернуться и запретить ему следовать за ней. — «Труди, пожалуйста, выслушайте, что я должен сказать. Я приехал в Германию, чтобы попытаться спасти Робинов. Сначала я вызволил из тюрьмы Йо-ханнеса, я вывез его, его жену с Рахель и ребенком во Францию. Теперь я вернулся, чтобы попытаться найти Фредди и освободить его».

«Вы ошибаетесь, сэр», — повторила молодая женщина. — «Я не тот человек, о каком вы думаете».

— Вы должны понять, что я должен был иметь дело с людьми, пользующихся здесь властью, и я не мог сделать это, если бы не выражал взгляды, приемлемые для них. Я не имею права говорить об этом, но я знаю, что могу доверять вам, и вы должны доверять мне, потому что мне, возможно, потребуется ваша помощь. А я ничего не добился с бедным Фредди. Я старался изо всех сил, чтобы найти кого-нибудь из его старых друзей, но я не смог. Вы должны понять, что я не стал бы бросать свои дела и не приехал бы сюда, если я не был предан ему и его делу. Я должен доверять кому-то, и я полагаюсь на вашу честь, не говорить никому о том, что я вам сказал. Я только что узнал, что Фредди в Дахау — Она остановилась как вкопанная и ахнула: «В Дахау».

— Он там находится в течение нескольких месяцев.

— Откуда вы знаете?

— Я не вправе говорить об этом. Но я абсолютно уверен.

Она зашагала дальше, но он подумал, что она едва держится на ногах. «Это так много значит для меня», — сказала она, — «потому что Люди и Фредди были арестованы вместе».

— Я не знал, что Люди арестован. Что с ним случилось?

— Я ничего не слышала от него или о нём после того, когда нацисты пришли и вытащили их обоих от нашего дома.

— А что там делал Фредди?

— Он пришел, потому что заболел, и ему нужно было место отлежаться. Я знала, что это опасно для него, но я не могла прогнать его.

— Нацисты искали Люди?

— Мы ушли в подполье и занимались нелегальной работой. Я была вдали от дома в то время, и сосед предупредил меня. Нацисты разорвали все на месте на куски, как если бы они были маньяки. Почему вы думаете, они взяли Фредди в Дахау?

— Это долгая история. Фредди представляет особый случай, будучи евреем и сыном богатого человека.

Ланни показалось, что молодая женщина ослабела, возможно, от этого шока, возможно, от беспокойства и страха, может быть от недоедания. Он не мог предложить ей присесть на какую-либо ступеньку, потому что это привлечёт к ним внимание. Он предложил: «Позвольте мне понести этот пакет».

«Нет, нет», — ответила она. — «Все в порядке».

Но он знал, что это не было так, и на земле его предков мужчины не позволяют женщинам носить тяжести. Он сказал: «Я настаиваю», и считал, что он был вежлив, когда он взял пакет из ее рук.

Тогда он тут же понял, почему она не хотела, чтобы он сделал это. Груз выглядел, как пакет с одеждой, и был мягким, как такой пакет, но его вес был больше любой одежды, когда-либо сделанной. Он пытался угадать: что в пакете, оружие, или это было то, что товарищи называют «литературой»? Последнее было более в соответствии с природой Труди, но Ирма указала, что нельзя на это рассчитывать. Небольшое количество оружия может весить столько же, как большое количество печатной продукции. И всё будет в равной степени опасно в эти времена. И вот Ланни идёт с оружием, или с литературой, или с тем и другим вместе!

VIII

Они должны были продолжать идти и говорить. Он спросил: «Как далеко вам идти?»

— Далеко.

— У меня есть машина, и я мог бы взять её и отвезти вас.

— Там нельзя останавливаться автомобилю, и я не могу допустить вас на место.

— Но мы должны поговорить. Вы позволите, Ирме и мне где-то встретиться с вами и взять вас в автомобиль? Там мы можем поговорить спокойно.

Она шла, молча, ничего не говоря. Потом сказала: «Ваша жена не сочувствует нашим идеям, геноссе Бэдд».

«Она не согласна с нами вообще», — признал он: «Но она лояльна ко мне и к Робинам».

— «Никто не надёжен в такое время, как это, за исключением тех, кто верит в классовую борьбу». Они снова шли, молча. Затем молодая художница продолжила: «Мне трудно сказать, но на карту поставлена не только моя жизнь, но и других, с кем я связана клятвой. Я должна рассказать им о сложившейся ситуации, но я знаю, что они не согласятся, чтобы я встречалась с вашей женой, или позволить ей знать о наших делах''. Он был немного шокирован, узнав, что думают товарищи о его браке. Но он не мог отрицать право Труди принимать решение по этому делу.

«Ладно», — сказал он. — «Я не буду упоминать вас, а вы не говорите про меня. Я полагаю, что среди вашей группы может быть шпион».

— Это мало вероятно, потому что наши враги долго не ждут, когда получают информацию. Они очень эффективны, и не оставляют никаких шансов. Вам опасно ходить со мной.

— Я сомневаюсь, что для американца могут быть серьезные неприятности, но если станет известно, что я был в контакте с социалистами, это может стоить мне возможности спасти Фредди.

— Конечно, встречаться нам неразумно.

— Это зависит от того, что может случиться. Как мы можем найти друг друга в случае необходимости?

— Туда, где я нахожусь, вам приходить нельзя. Если мне будет нужно увидеть вас, я пришлю вам неподписанное письмо. Я читала в газетах, что вы проживаете в отеле Адлон.

— Да, но я уезжаю завтра или на следующий день в Мюнхен, где буду в отеле Фир Яресцайтен. Однако письма будут пересылаться».

«Скажите, геноссе Ланни», — воскликнула она напряженным голосом: «Как вы думаете, у вас есть возможность выяснить, находится ли Люди в Дахау?»

— Я не могу сказать сейчас ничего определенного, но может оказаться, что я смогу что-то сделать для вас.

— Вы видите этот угол впереди нас, запомните его, и если у вас будут какие-либо новости для меня, пройдите здесь в воскресенье ровно в полдень, я буду ждать вас, и я пройду за вами к вашему автомобилю, но не приходите, если у вас нет ничего срочного.

— Вы имеете в виду, что будете приходить к этому углу каждое воскресенье?

— Пока остаётся шанс получить от вас информацию. Когда вы покинете Германию, я могу написать вам Жуан-ле-Пен.

«Ладно», — сказал он. И вдруг, внезапная мысль пришла к нему в голову: «Вам нужны деньги?»

— «У меня всё в порядке».

Но он знал, что пропагандистам всегда нужны деньги. Он не вынимал свой бумажник, что было бы подозрительно. Он сунул руку под пальто и свернул несколько банкнот в рулон. А потом сунул их в карман поношенного коричневого пальто. Он становился специалистом по распространению незаконных средств. То, что он дал ей, для социал-демократов, нелегальных или легальных, составит целое состояние. Он оставил ей объяснять, как она получила его.

Когда он вернулся в отель, Ирма сказала: «Ну, ты, должно быть, нашел несколько интересных картин!»

Он ответил: «Пару Менцелей, я думаю, стоит показать Золтану. Но произведения братьев Марисов меня разочаровали».

IX

Период выставки Дэтаза в Берлине совпал с избирательной кампанией во всем Германском рейхе. Несомненно, это была самая странная избирательная кампания с момента, когда впервые находчивость родилась в человеческом мозгу. Гитлер уничтожил все другие политические партии и все законодательные органы двадцати двух германских земель. Убийствами и лишением свободы он уничтожил демократию, представительное правление, религиозную терпимость и все гражданские права. Но, будучи по-прежнему жертвой «комплекса законности», он настоял на том, чтобы немецкий народ поддержал то, что он сделал. Голосовать за то, что голосование не имеет смысла! А Рейхстагу заявить, что у Рейхстага нет власти! Полностью демократическое отречение от демократии!

Ланни подумал: «Существовал ли когда-нибудь с начала мира такой сумасшедший? Случалось ли когда-либо, что вся нация сошла с ума?»

Живя в центре этого огромного института невменяемости, Лан-ни Бэдд старался сохранять равновесие и не стоять постоянно на голове. Если было что-нибудь, что он не мог понять, его нацистские друзья были готовы объяснить, но там не было ни одного немца, от которого он мог услышать здравое слово. Даже Хьюго Бэр и его друзья, которые планировали «вторую революцию», все были верными гитлеровцами, объединяясь в том, что они считали возвышенной демонстрацией патриотизма. Даже члены светского общества не осмеливались проявить здравый смысл, кроме легкой улыбки, или взмаха ресницами, но так слабо, что нельзя быть уверенным, что это было на самом деле. Опасность была реальной даже для важных лиц. Только несколько дней спустя все увидели, как Герцог Филипп Альберт Вюртемберг угодил тюрьму за то, что забыл отдать свой голос в этом потрясающем национальном референдуме.

Гитлер поднял этот вопрос в середине октября, когда англичане в Женеве осмелились предложить «испытательный срок» в четыре года до разрешения Германии перевооружиться. Ответом фюрера на это был отзыв немецких делегатов из Лиги Наций и с Конференции по ограничению вооружений. При этом он обратился к немецкому народу с одним из своих красноречивых манифестов, которые он с удовольствием составлял. Он рассказал, как он любил мир и как он был готов разоружиться, если другие страны будут делать то же самое. Он говорил с ними о «чести». Он, автор Mein Kampf. А они ему верили, тем самым доказав, что они были именно тем, чем они, по его словам, были. Он провозгласил, что немецкий народ хотел иметь «равные права». И, только что лишив их всех прав, он задал им от имени правительства этот торжественный вопрос:

«Принимает ли немецкий народ политику своего национального Кабинета, как это закреплено здесь, и готов ли он заявить об этом, чтобы его заявление стало выражением его собственной точки зрения, его собственной воли и его святой поддержки?»

Таков был «референдум», прошедший месяцем позже. Кроме того, должны были состояться новые выборы в Рейхстаг, только с одним списком кандидатов, общим числом в 686 избранников фюрера, и во главе с ведущими нацистами Гитлером, Герингом, Геббельсом, Гессом, Рёмом и так далее. Одна партия, один список, а один кружок, куда можно поставить крестик, говорящий «да». Там не было места для «нет», а пустые бюллетени были признаны недействительными.

Для такого рода «выборов» фатерланд держали в беспорядочной суете в течение четырех недель. А денег было потрачено больше, чем когда-либо было потрачено всеми сорока пятью партиями на любых предыдущих выборах в Рейхстаг. Представления и спектакли, марши и пение, вынос «знамен крови», церемонии в честь нацистских мучеников. Плакаты и прокламации, факельные шествия, почетные караулы и нацистские приветствия, радио трансляции перед людьми, собранными на открытых площадях. А нескольких отказавшихся слушать отправили в концентрационные лагеря. До сих пор время молчания соблюдалось, как отдание чести погибшим в годы войны. Но теперь по всей Германии остановилась работа, и люди стояли в молчании с обнаженными головами. Все заводы перестали работать, тридцать миллионов рабочих стояли, слушая голос Адольфа Гитлера, выступавшего в огромном зале завода Си-менс-Шуккертверке в Берлине. После этого они остались на рабочих местах и проработали час сверхурочно, так что только они, а не их работодатели, имеют право на честь и славу, принося жертву фатерланду!

X

В яркий и приятный воскресный день в середине ноября массы немецкого народа выстроились перед избирательными участками по всей стране и даже на чужбине, а также на судах в открытом море. Они проголосовали в тюрьмах и даже в концентрационных лагерях. В конце дня штурмовики арестовали ленивых и беспечных. Более сорока трёх миллионов бюллетеней были опущены, и более чем девяносто пять процентов проголосовали за Гитлеровский рейхстаг и за торжественный референдум в поддержку мира и свободы. Ирма читала об этом и на следующий день, и в последующие дни после этого. Она была чрезвычайно впечатлена этим и сказала: «Ты видишь, Ланни, немцы действительно верят в Гитлера. Он то, что они хотят». Когда она прочитала, что интернированные в Дахау проголосовали двадцать против одного за человека, который их там запер, она сказала: «Это, кажется, говорит о том, что не все так плохо».

Муж ответил: «Мне кажется, что это говорит, что всё намного хуже».

Но он знал, что не было никакого смысла пытаться что-то объяснить. Это приведёт только к спорам. Он учился держать свои несчастья в глубине своей души. Его жена хорошо проводила время в Берлине, встречаясь с блестящими и уважаемыми личностями. А Ланни оставалось мучить себя размышлениями о деятельности и вероятных судьбах небольшой группы конспираторов в берлинских трущобах!

Он догадывался, что они делают. Он представил себе небольшой ручной пресс в задней части ателье, где печатались листовки, возможно, информация о Коричневой книге и ее откровениях о поджоге рейхстага, пожалуй, отклики внешнего мира. Всё для того, чтобы подержать мужество товарищей во времена страшных страданий. Возможно, Труди носила такую «литературу» тем, кто будет её распространять. Все они работали в постоянной опасности для жизни. И Ланни подумал: «Я должен помогать им. Я тот, кто может действительно что-то сделать, потому что я могу достать деньги, доставлять им информацию извне и передавать сообщения их товарищам во Франции и Англии».

Но потом он подумал: «Если я это сделаю, я разрушу счастье моей матери, моей жены и большинства моих друзей. В конце концов, я, вероятно, разрушу мой брак».