Онлайн чтение книги Двадцатые годы
37

Все заметнее возвращение к порядку.

Промчались через Успенское наступающие части: кавалеристы, пехота. Какую-то пушку часа три выволакивали из-под горы…

Война отошла куда-то за Фатеж, за Малоархангельск, подтягивались армейские тылы.

Поздняя осень готовилась вот-вот перейти в зиму, окончились дожди, за ночь смерзлась грязь, тонкий ледок затягивал редкие лужицы, иней серебрил по утрам желтую траву, серые облака затягивали небо, каждую минуту мог пойти снег.

В такой вот стылый ноябрьский день появился еще один обоз подвод в десять, с большой поклажей, с ящиками, с тюками и даже мебелью, будто не армейский обоз, а переселенцы с домашним скарбом. На одной из телег ножками вверх стол и стулья, на другой — дубовый гроб.

Обоз стал табором перед волисполкомом. Красноармейцы поспрыгивали с телег, составили в козлы винтовки, распрягли лошадей, задали корм, втащили в помещение тюки и гроб, который при ближайшем рассмотрении оказался шкафом, и пошли по избам с просьбой сварить кулеш и согреть на чаек кипяточку, крупу приносили свою, а кто пощедрее, так даже угощали детишек сахаром.

Много ли нужно солдату времени, чтоб обжиться на новом месте?!

Чуть позднее в двух пролетках прибыли начальники, в суконных шлемах, с портупеями через плечо, двое даже с портфелями, и тут же скрылись в здании.

Славушка с Колькой увидели обоз, едва он выполз из-под горы.

Пошли в разведку. Прошли через табор раз, другой. На них не обращали внимания. Прошли еще раз…

У входа в исполком стоял часовой, курносый, небритый, невозможно серьезный.

— Ну чего разбегались? — не выдержал, прикрикнул он, когда мальчики прошли в третий раз.

— Это какая часть? — полюбопытствовал Славушка.

— А сами-то кто такие? — с подозрением спросил часовой. — Видали мы тут…

— Мы комсомольцы, — объяснил Славушка.

— Ну и топайте по своим делам, здесь баловать нечего.

— А все же что за часть? — повторил Славушка. — У нас, может, дело…

— Это не часть, а военный трибунал, — строго сказал часовой. — Какие могут быть у вас к нам дела?

— Наша организация молодая, — виновато сказал Славушка. — Может, литературу какую дадут.

— Литературу! — презрительно сказал часовой. — Мы судим, а вы — литературу.

— А в шкапу у вас что? — полюбопытствовал Колька.

— Дела, — твердо сказал часовой. — Приговора.

— А какого же вы корпуса?

— Да что ты все допытываешься? Кто много знает, рано помирает. Сказано вам: пошли!

Мальчики огородами дошли до почты и двинулись к Народному дому.

Двери заперты и заколочены, но доски кое-где отодраны.

Славушка пальцем тронул замок.

— Пора открывать.

Колька кивнул:

— Давно пора.

Обошли дом, спустились к реке. Холодная вода неподвижно чернела в Озерне.

— Скоро станет.

— Где там скоро, — возразил Колька. — Не ране как к рождеству.

Берегом пошли домой, взобрались по круче, опять мимо исполкома.

На этот раз у здания какая-то суета.

Солдаты оживленно переговаривались.

— И как это подобрался?

— Обучен, известно!

— Полковник?

— Капитан генерального штаба, сам слышал.

— Не признается?

— Такой разве признается?

Часовой заметил их и неожиданно сказал:

— Шпиона, ребята, поймали, вот какие сегодня дела!

Колька удивился:

— Какого шпиона?

— Известно какого — деникинского!

— А его что, будут судить?

— А как же без суда?

— Что без суда?

— Без суда немыслимо расстрелять.

— А скоро будут судить?

— Вот пообедаем…

Вдруг со стороны, куда шли войска, появились четыре всадника.

Молодой, скакавший впереди, натянул поводья, и все четверо разом остановились.

— А ну-ка! Где ваш начальник?

Но тот уже торопился навстречу — во френче, в фуражке, в пенсне, строгий, немолодой, утиный нос, узкие бледные губы, такие узкие, точно ниточка, фиолетовые чернильные глаза.

— Начальник отдела Хромушин. Здравствуйте, товарищ комкор!

— Знаю, знаю. Что ж это вы застряли, товарищ Хромушин? — с упреком сказал комкор. — Штаб куда как далеко, а вы все тащитесь?

— Дела, товарищ комкор.

— Занимаем города, изменники ждут суда, а вы где?

— Задержали шпиона.

— Какого еще шпиона?

Хромушин махнул кому-то рукой.

— Выведите…

Это был Полеван!

Торбы на нем нет, но он в своем неизменном армяке, холстинных портах и грязной розовой рубахе.

Вышел меж двух конвоиров, шел охотно, чувствуя себя предметом внимания и, видимо, гордясь оказанной ему честью.

— Да это же Алешка! — воскликнул Славушка, обращаясь и к Кольке, и к часовому. — Здешний дурачок.

— Ну да! — недоверчиво возразил часовой. — А карты чего ж таскает и дис… дис… — Часовой запнулся. — и дис-ло-ка-цию записывает. Тетрадь у него нашли…

Полевана нашли на косогоре, он лежал на животе и рассматривал площадь. Его забрали, привели в штаб, обыскали. Нашли в торбе тетрадь, в ней цветными карандашами вычерчены какие-то планы, записаны цифры. Стали допрашивать, арестованный мычит: «Ны-ны-ны» да «гы-гы-гы», а потом вдруг заговорил: «Смотри, какая цаца, бултых, бултых, кому чего дать, антиресно, антиресно, антиресно…»

— Хотите допросить? — спросил Хромушин.

— Нет, нет… — Комкор отмахнулся от Хромушина, как от мухи. — Вы председатель…

— Задержали совсем неподалеку, — доложил Хромушин. — Следил за нашим передвижением.

— Это еще не доказательство, — заметил комкор. — Может, просто испугался?

— Но при нем обнаружены кроки, — внушительно сказал Хромушин. — И шифр…

— Какие там кроки?

— Убедитесь.

Принесли какую-то тетрадь. Продолжая сидеть в седле, комкор небрежно перелистал.

— Какие там кроки, — лениво повторил он. — Я бы его отпустил.

Хромушин насупился.

— Вы сами его допросите.

— Кто вы такой? — спросил комкор.

— Отвечайте, — сказал Хромушин Полевану. — Вас спрашивают.

Идиот ласково посмотрел на всадника.

— Миленький, миленький… — пробормотал он. — Лошадка. Прыг-скок!

— Я бы отпустил, — повторил комкор. — Впрочем, дело ваше.

— Нет, надо разобраться, — возразил Хромушин.

Комкору не хотелось спорить, он все посматривал в сторону Критова, голова его была занята более важными делами.

— Извините, нам некогда, — вежливо объяснил он. — Мне надо в расположение бригады Кропачева… — Он кинул укоризненный взгляд на бивак. — И поторапливайтесь, пожалуйста. В Понырях полно дезертиров… — Он пошевелил поводьями. — Поехали?

Брызнуло грязью, всадники понеслись в Критово.

— Нет, так нельзя, — сказал Хромушин, указывая на Полевана. — Отведите его в школу, все надо по закону. — Подумал и добавил через плечо: — И оповестите близлежащих жителей, суд открытый, судим мы в воспитательных целях.

Полевана повели. Славушка и Колька тоже пошли.

В классе на задних партах сидели трое старичков и с десяток баб.

Посередине стол для судей, у стены табуретка для подсудимого.

Полевана посадили, два конвоира по бокам.

Быстрым шагом вошел командир комендантского взвода:

— Прошу встать, суд идет!

Старички встали, а бабы сидят.

Вошли судьи: председатель трибунала и двое помоложе, один в суконном шлеме, другой в фуражке.

— Прошу снять головные уборы, — сказал председатель, снял фуражку и сел. Двое заседателей тоже сняли и сели. Вошла девица в гимнастерке и в сапогах, приготовилась писать.

Суд начался.

— Заседание революционного военного трибунала объявляю открытым. Председатель Хромушин Игнатий Виссарионович, члены краском Коваленко Николай Павлович и краском Полотеевский Павел Николаевич при секретаре Спесивцевой. Отводов нет? — Но так как отводов быть не могло, он тут же продолжил: — Слушается дело гражданина Полевана Алексея, отчество неизвестно, по обвинению в собирании сведений, составляющих государственную тайну, в целях ниспровержения строя рабочих и крестьян. Обстоятельства дела…

В поведении Хромушина чувствовалась увлеченность своим делом, судья — тот, что в буденновке, скучая смотрел в окно, а другой хмуро слушал Хромушина, пытаясь разобраться в происходящем.

Председатель зачитал обвинительное заключение, можно было подивиться, когда он все успел написать.

В сенях громко хлопнула дверь.

Жалобно, на всю комнату, вздохнула какая-то баба:

— Ох-хо-хонюшки…

Председатель постучал по столу:

— Прошу соблюдать тишину!

Баба опять вздохнула.

— Товарищ Малафеев! — подозвал председатель командира комендантского взвода. — Примите меры…

Командир взвода тоже вздохнул и сел за парту.

— Признаете себя виновным? — обратился председатель к подсудимому.

Секретарша встала и подошла к Полевану:

— Говорите!

Полеван посмотрел ей в глаза и засмеялся.

— Бултых, бултых, — сказал он. — Помолимся, помолимся…

— Отлично, — холодно сказал председатель. — Продолжаете упорствовать? Переходим к допросу…

У Славушки зазвенело в ухе.

— В каком ухе звенит? — спросил Кольку шепотом.

— В левом, — немедленно отозвался тот. — Угадал?

— Ты всегда угадываешь…

Этот Хромушин зудит вроде комара. Что он делает? Ради чего? Ведь Алешка дурак, это все знают и почему-то молчат, а сам Алешка не способен ничего объяснить.

Председатель постучал по столу.

— Прошу соблюдать тишину! — Он повернулся вполоборота к подсудимому. — С какой целью вы прятались?

— Смотрел!

Кажется, Алешка начал что-то понимать.

— С какой целью отрастили волосы?

— Сивый, сивый, а красивый!

— Ваш издевательский ответ только подтверждает, что вы отлично все понимаете.

— Смотрю — давлю.

— Напрасно вы так говорите…

Полеван встал.

— Сядьте.

Конвоиры придавили Полевана к табуретке.

— Сядьте, как вас там… Не имею чести знать ваше звание… Что значат эти цифры? — Председатель помахал отобранной у Полевана тетрадкой.

— Два да два, три да три…

— Я понимаю, что это выглядит как таблица умножения. Ну а на самом деле?

Славушка посмотрел на тетрадь, Хромушин поймал его взгляд.

— Товарищ Малафеев, — обратился он к командиру комендантского взвода. — Ознакомьте присутствующих с вещественными доказательствами.

Малафеев пошел вдоль парт. Бабы заглядывали в тетрадь и виновато качали головами. Славушка тоже посмотрел в тетрадь. Каракули, загадочные рисунки, таблица умножения…

— Вы разъясните нам шифр?

Славушка не мог больше терпеть, поднял руку, как на уроке.

— Позвольте!

— А вы кто такой?

— Прошу вызвать… Как свидетеля.

— Я спрашиваю вас, кто вы такой?

— Председатель волостного комсомола.

— Что вы хотите?

— Но он же дурак! — с негодованием воскликнул Славушка. — Это все знают! Я живу здесь год…

— Это не делает вам чести, — строго прервал Хромушин. — Именно из-за отсутствия бдительности французский пролетариат утратил в 1871 году власть!

— Но я даю честное слово! — горячо перебил Славушка. — Самая настоящая таблица умножения! Он спер тетрадь у какого-нибудь школьника…

— Вы сами школьник, — гневно возразил Хромушин. — Целый год враг живет рядом с вами, и вы не разобрались…

— Спросите его! — Славушка указал на Полевана. — Дважды два, трижды три…

Полеван радостно закивал:

— Два да два, три да три…

— Я призываю вас к порядку!

— Кого вы судите?!

— Малафеев, выведите его прочь…

— Где же справедливость!

— Малафеев, выведите…

Малафеев ухватил Славушку за руку и поволок прочь.

Судья, тот, что хмурился, неожиданно пожалел Славушку.

— Ты иди, иди, здесь детям не место, — сказал он мальчику. — Мы разберемся, разберемся…

— Ты не уходи, — сказал Славушка Кольке из-под руки Малафеева. — Мы поговорим…

Малафеев вытолкнул мальчика из сеней, щелкнул крючком!

Славушка с горечью посмотрел на церковь. На зеленый купол, на тусклый крест… Эх, черт! Сюда бы Быстрова! Он бы не дал Полевана в обиду. А этот дурак Алешка сидит радуется…

Мальчик постоял возле школы…

Холодно!

Пошел к Тарховым. Верочка читала, Наденька вышивала, Любочка музицировала, Сонечка мыла чашки.

Славушка сел у окна.

Наденька подивилась:

— Что вы сегодня такой неразговорчивый?

Но тут народ потянулся из школы, и Славушка сорвался со своего наблюдательного пункта.

Старички, свернув цигарки, побрели по домам, бабы, пригорюнившись, стояли у крыльца.

Прошли судьи, Малафеев и конвоиры вывели Полевана, подошли солдаты.

— Исполняйте, товарищ Малафеев, — скрипучим голосом сказал Хромушин и зашагал к исполкому.

Славушка сразу догадался, что предстоит исполнять Малафееву, и сознание этого защемило ему сердце.

Он бросился догонять этого равнодушного и, как все равнодушные люди, безжалостного судью.

— Товарищ Хромушин! — взывал мальчик. — Постойте, постойте же, я вас прошу!

Хромушин остановился.

— Неужели вы не понимаете, что он не виновен? — говорил Славушка. — Он не притворяется! Честное слово! Его не за что убивать…

Хромушин улыбнулся, лицо его посветлело, в нем даже проступила доброта.

— Ты еще очень ребенок, — негромко произнес председатель трибунала. — Совершенно не понимаешь, что такое революционная целесообразность. Может быть, и не притворяется. А если притворяется? Поэтому целесообразнее уничтожить.

У Славушки сдавило горло.

— Вы… Вы не революционер!

Хромушин поправил пенсне.

— Тебя следует наказать за дерзость. Твое счастье — закон оберегает подростков…

Их нагнал судья, что хмурился на процессе.

— Что же вы? — упрекнул его Славушка.

— А что я? — хмыкнул судья. — Я голосовал против. Сейчас позвоню к тем, кто постарше. Не волнуйся…

А Полеван шагает. Прямой, длинный, в обвисшем армяке, босой. На плече у него лопата. Его это забавляет, у солдат ружья, и у него что-то вроде ружья. Солдаты идут, беспорядочно окружив дурачка. Что-то говорят…

До кладбища с километр, и они быстро проходят это расстояние.

Мальчики подходят ближе.

Малафеев оглядывается.

— Уходите!

Но ему не до них — хорошо бы успеть до сумерек.

— Копай! — приказывает он Полевану.

Тот мотает головой.

— Копай, тебе говорят, — сердится Малафеев.

— Не хочу, — разумно отвечает Полеван.

Мальчики подходят еще ближе.

— Становись! — кричит Малафеев хриплым голосом. — Становись…

Непонятно кому кричит — Полевану или солдатам.

— Рыбалко!

Рыбалко берет Полевана за плечо и толкает к забору.

Полеван становится у забора, улыбается, смотрит на солдат. Он ничего не понимает. Вероятно, полагает, что это какая-то игра. Позади его, как свечи, вытянулись белые стволы. Мокрые, несчастные березы.

— Стой! — кричит Малафеев Полевану, но тот и так стоит. Внезапно Малафеев поворачивается и свирепыми глазами смотрит на мальчиков, он о них не забыл.

— Уходите! Слышите? — Он кричит так страшно, что мальчики невольно пятятся.

Славушка не выдерживает, бежит обратно, добегает почти до самой канавки, где стоят солдаты, и прерывающимся голосом кричит на Малафеева:

— Не имеете права! Слышали? Насчет приговора? Еще будут звонить…

— Ты уйдешь?! — Малафеев достает из кобуры револьвер. — А ну!

Славушка наклоняет голову и медленно идет прочь. Он ничего не видит… И опять слышит неистовый крик Малафеева.

Оборачивается. Полеван сидит. Преспокойно сидит у забора.

— Встань, сука!

Полеван сидит.

Малафеев не выдерживает:

— А ну целься! — кричит он.

Солдаты вскидывают винтовки.

Славушка отворачивается.

Слышно несколько беспорядочных выстрелов. Будто стреляют не по цели, а просто так, в воздух.

Судья, тот, что хмурился, показывается на дороге.

— Отменен, отменен! — кричит он. — Не стреляй!

Колька и Славушка бегут к Полевану. Похоже, он пытался поймать пулю рукой. Как шмеля. Ладонь у него в крови. Но он жив! Сидит и удивленно рассматривает свою руку.