Онлайн чтение книги Большие надежды Great Expectations
XI

Въ назначенный часъ я возвратился къ миссъ Гавишамъ и дрожащей рукою позвонилъ у воротъ. Эстелла впустила, меня и, попрежнему, заперевъ калитку, повела меня въ темный корридоръ, гдѣ стояла ея свѣчка. Сначала она не обратила на меня никакого вниманія, но, взявъ свѣчку, посмотрѣла черезъ плечо и гордо сказала:

— Сегодня тебѣ надо идти въ эту сторону.

И мы направились въ неизвѣстную мнѣ часть дома. Корридоръ былъ длинный и, казалось, шелъ вокругъ всего нижняго этажа четыреугольнаго дома. Мы прошли только одну сторону четыреугольника; въ углу Эстелла остановилась, поставила на полъ свѣчку и отворила дверь. Насъ обдало дневнымъ свѣтомъ; я очутился посреди маленькаго мощенаго дворика, на противоположной сторонѣ котораго возвышался жилой домикъ, повидимому бывшій нѣкогда жилищемъ управляющаго или прикащика опустѣвшей пивоварни. На стѣнѣ этого дома красовались большіе часы. Подобно стѣннымъ и карманнымъ часамъ миссъ Гавишамъ, и эти часы стояли на девяти безъ двадцати минутъ.

Мы вошли чрезъ растворенную дверь въ низенькую комнату нижняго этажа. Въ ней было нѣсколько человѣкъ и Эстелла присоединилась къ обществу, сказавъ мнѣ:

— Ступай, мальчикъ, стань тамъ у окошка и подожди, покуда тебя не позовутъ.

Я послушался и стоялъ въ самомъ безпокойномъ состояніи духа, смотря на дворъ. Окно было почти въ-уровень съ землею и выходило на самый грязный и забытый уголокъ сада. Тутъ виднѣлись гряды съ сгнившими остатками капусты и посреди ихъ буковое дерево, обстриженное наподобіе пудинга; на макушкѣ выдавались новые отпрыски бураго цвѣта и неправильной формы, такъ-что верхушка пудинга казалась пригорѣлой. Вотъ что я думалъ, смотря на буковое дерево. Ночью выпалъ небольшой снѣгъ, но отъ него нигдѣ не осталось слѣдовъ, кромѣ въ этомъ холодномъ уголку. Вѣтеръ подымалъ съ земли снѣжинки и хлесталъ ими въ окно, какъ-бы сердясь на появленіе мое въ этомъ домѣ.

Я догадался тотчасъ, что мой приходъ прервалъ общій разговоръ въ комнатѣ и обратилъ на меня взоры всѣхъ присутствовавшихъ. Я не видѣлъ ничего, что дѣлалось въ комнатѣ, кромѣ отблеска огня на оконныхъ стеклахъ. Я онѣмѣлъ отъ одной мысли, что меня пристально разсматриваютъ. Въ комнатѣ находились три женщины и одинъ мужчина. Я не простоялъ еще у окна и пяти минутъ, а ужъ убѣдился — не знаю почему, что они всѣ плуты и пройдохи. Но каждый изъ нихъ принималъ видъ, что не зналъ этихъ качествъ за остальными, ибо одно предположеніе, что онъ или она это знали, уже дѣлало его или ее, такимъ же плутомъ и пройдохою. Всѣ они, казалось, ждали кого-то съ видимою скукою; самая говорливая барыня съ трудомъ удерживалась отъ зѣвоты. Эта барыня, по имени Камилла, очень напоминала мнѣ сестру, съ тою только разницею, что была старѣе и съ менѣе-рѣзкими чертами лица. Дѣйствительно, ближе съ нею познакомившись, я часто думалъ, что имѣть какія-нибудь черты уже было счастіемъ для нея — такъ плоско и ровно было ея лицо.

— Бѣдный! проговорила эта барыня отрывисто, точь-въ-точь, какъ моя сестра:- никому не врагъ, исключая самого себя!

— Гораздо-похвальнѣе быть врагомъ кого-нибудь друраго, сказалъ мужчина:- Это гораздо-натуральнѣе.

— Братъ Джонъ, замѣтила другая барыня:- мы должны любить нашихъ ближнихъ.

— Сара Покетъ, отвѣчалъ братъ Джонъ:- если человѣкъ не ближній себѣ, то кто же послѣ того ему ближній?

Миссъ Покетъ и Камилла засмѣялись, и послѣдняя, перемогаясь, чтобъ не зѣвнуть, сказала:

— Вотъ идея!

Мнѣ показалось, они всѣ находили это очень-хорошею идеею. Третья барыня, которая еще ничего не говорила, теперь торжественно и серьёзно прибавила:

— Очень справедливо!

— Бѣдный! продолжала Камилла (я очень-ясно сознавалъ, что онѣ все это время пристально на меня смотрѣли):- онъ такой странный! Повѣрите ли, когда у Тома умерла жена, то онъ никакъ не могъ взять въ толкъ, что дѣтямъ необходимо носить трауръ съ плерёзами? «Боже милостивый! говорилъ онъ, что можетъ значить обшивка, Камилла, когда они всѣ въ черномъ? Это такъ походитъ на Маѳью! Вотъ идея!

— Есть въ немъ хорошія стороны, есть, сказалъ братъ Джонъ: — и Боже упаси! чтобъ я отрицалъ это; но онъ никогда не имѣлъ и никогда не будетъ имѣть понятій о приличіяхъ и пристойности.

— Вы знаете, начала опять Камилла: — я обязана была настоять на-своемъ. Я ему сказала: „это не годится, надо поддержать честь семейства“; я ему сказала, что „не надѣнь дѣти глубокій трауръ — семейство навѣки обезчещено“. Я проплакала цѣлый день, отъ завтрака до обѣда, чѣмъ совершенно повредила пищеваренію. Наконецъ, онъ вспылилъ, по своему обыкновенію, и съ ругательствомъ воскликнулъ: „Ну, дѣлай, какъ хочешь!“. Слава Богу, мнѣ всегда будетъ утѣшительно вспоминать, что, несмотря на проливной дождь, я тотчасъ же отправилась и купила все нужное. — А заплатилъ онъ — не правда ли? спросила Эстелла.

— Не въ томъ дѣло, милочка, кто заплатилъ, отвѣчала Камилла:- я купила. И часто буду я съ удовольствіемъ вспоминать объ этомъ, просыпаясь ночью.

Тутъ послышался звонокъ и чей-то голосъ изъ корридора, по которому мы пришли. Разговоръ тотчасъ прекратился и Эстелла сказала мнѣ: „Ну, мальчикъ, пойдемъ“. Обернувшись, я замѣтилъ, что всѣ смотрѣли съ презрѣніемъ на меня. Я слышалъ, какъ Сарра Покетъ, воскликнула: „Я увѣрена! Еще что!“ а Камилла прибавила: „Можно ли себѣ вообразить что-либо подобное! Вотъ и-д-е-я!“

Мы пошли со свѣчей по темному корридору. Вдругъ Эстелла остановилась и неожиданно обернулась назадъ, такъ-что лицо ея почти коснулось моего.

— Ну… сказала она, насмѣшливо.

— Что, миссъ? отвѣчалъ я, спотыкнувшись и чуть не падая на нее.

Она стояла и смотрѣла на меня; конечно, и я стоялъ и смотрѣлъ на нее.

— А что, я хорошенькая?

— Да, миссъ; мнѣ кажется вы очень-хорошенькія.

— А обхожусь грубо?

— Не такъ, какъ прошлый разъ, отвѣчалъ я.

— Не такъ, какъ въ прошлый разъ?

— Нѣтъ.

Она вспыхнула при послѣднемъ вопросѣ, и когда я отвѣтилъ, ударила меня по щекѣ со всей силой.

— Ну, сказала она:- а теперь, что ты обо мнѣ думаешь, необтесаный уродецъ?

— Я вамъ не скажу.

— А скажешь тамъ, наверху — да?

— Нѣтъ, ставалъ я.

— Зачѣмъ ты не плачешь, тварь?

— Я никогда изъ-за васъ болѣе плакать не стану, отвѣчалъ я. — Но лживѣе этого обѣщанія, я думаю, никто никогда не дѣлалъ, ибо я въ ту минуту плакалъ изъ-за нея внутренно, и одинъ я знаю, сколько страданій она мнѣ стоила впослѣдствіи.

Послѣ этого незначительнаго эпизода, мы пошли вверхъ по лѣстницѣ, и вскорѣ встрѣтили какого-то барина, сходившаго внизъ.

— Кто это, сказалъ онъ, останавливаясь и смотря на меня.

— Мальчикъ, отвѣчала Эстелла.

Человѣкъ, намъ повстрѣчавшійся, былъ дороденъ, смуглъ, съ неимовѣрно-огромной головой и такими же руками. Онъ взялъ меня за. подбородокъ и приподнялъ мою голову такъ, чтобъ разсмотрѣть хорошенько мое лицо при свѣтѣ свѣчки.

На головѣ у него была лысина, а густыя черныя брови стояли торчмя. Впалые глаза его непріятно поражали своею пронзительностью и подозрительностью. На лицѣ, вмѣсто бороды и бакенбардовъ, виднѣлись черныя пятна. На животѣ красовалась большая золотая цѣпочка. Онъ мнѣ былъ совершенно-незнакомъ, и я не могъ предвидѣть, что когда-нибудь я буду съ нимъ въ какихъ-либо отношеніяхъ. Но, несмотря на это, я имѣлъ случай хорошо его разсмотрѣть.

— Мальчикъ изъ окрестностей — а? спросилъ онъ.

— Да-съ, сэръ, отвѣчалъ я.

— Какъ ты очутился здѣсь?

— Миссъ Гавишамъ прислала за мной, объяснилъ я.

— Такъ! Веди себя хорошо! Я довольно-таки знаю дѣтей: вы дрянь-народъ. Смотри, прибавилъ онъ, кусая пальцы и сердито глядя на меня:- смотри, веди себя хорошенько!

Съ этими словами онъ выпустилъ меня. Я былъ очень радъ, ибо руки его пахли душистымъ мыломъ. Онъ пошелъ своей дорогой внизъ, а я размышлялъ: „кто бы это былъ: докторъ — нѣтъ, онъ тогда былъ бы степеннѣе и тише“. Однако, времени у меня на эти размышленія было немного, ибо мы вскорѣ вошли въ комнату миссъ Гавишамъ. Она и все остальное въ комнатѣ не перемѣнило своего положенія съ-тѣхъ-поръ, надъ я ушелъ. Эстелла оставила меня у дверей, и я тамъ молча стоялъ до-тѣхъ-поръ, пока миссъ Гавишамъ, сидя у своего уборнаго столика, не взглянула на меня.

— Такъ, сказала она, не выражая никакого удивленія увидѣвъ меня:- дни идутъ — а?

— Да-съ, сударыня, сегодня…

— Ну, ну, воскликнула она, съ нетерпѣніемъ двигая пальцами: — я и знать не хочу. Можешь ты представлять?

Я долженъ былъ съ смущеніемъ отвѣтить:

— Я думаю, сударыня, нѣтъ.

— Не въ карты же опять? спросила она.

— Да, сударыня если нужно, я могу въ карты играть.

— Такъ-какъ этотъ домъ, поражаетъ тебя своею ветхостью и мрачностью, съ нетерпѣніемъ сказала миссъ Гавишамъ:- и ты не хочешь представлять, то не хочешь ли работать?

Ни этотъ вопросъ я могъ отвѣчать съ большею увѣренностью и сказалъ, — что съ удовольствіемъ, готовъ работать.

— Такъ, ступай вонъ въ ту комнату, сказала она, указывая своею исхудалою рукою на другую комнату:- и подожди тамъ, пока я приду.

Я прошелъ черезъ площадку лѣстницы въ указанную мнѣ комнату. И эта комната такъ же была совершенно лишена дневнаго свѣта, и воздухъ въ ней былъ невыносимо-душенъ. Въ старинномъ почернѣвшемъ каминѣ разложенъ былъ огонь, который каждую минуту готовъ былъ потухнуть, а дымъ, наполняя комнату, казался холоднѣе самого воздуха, подобно мартовскимъ туманамъ. Нѣсколько канделябровъ, на высокомъ каминѣ, тускло освѣщали комнату или, лучше сказать, едва нарушали ея темноту. Комната была большая и въ свое время, вѣроятно, красивая; но теперь на всемъ лежалъ густой слой пыли и плѣсени, все разсыпалось въ прахъ. Самымъ замѣчательнымъ предметомъ во всей комнатѣ былъ большой накрытый скатертью столъ, точно приготовлялся банкетъ въ ту минуту, когда и домъ и часы вездѣ заглохли навѣки. Посреди стола стояло что-то большое, но предметъ этотъ до-того былъ покрытъ паутиной, что невозможно было различить его формы. Когда я смотрѣлъ на эту пожелтѣвшую скатерть и этотъ неизвѣстный предметъ, какъ грибъ, выроставшій изъ нея, я замѣтилъ вбѣгавшихъ и выбѣгавшихъ изъ него, какъ изъ дома, длинноногихъ пауковъ; они такъ суетились, какъ-будто случилось какое-нибудь важное происшествіе въ мірѣ пауковъ. Я слышалъ также мышей, шумѣвшихъ за карнизомъ, какъ-будто то же обстоятельство имѣло важность и для нихъ. Одни только черные тараканы не обращали вниманія на общее волненіе и чинно, по-стариковски, прохаживались по печкѣ; точно они были близоруки, туги на ухо и незнакомы другъ съ другомъ. Эти животныя возбудили мое любопытство, и я наблюдалъ за ними издалека, когда миссъ Гавишамъ тронула меня за плечо. Другой рукой она упиралась на палку съ загнутой ручкою. Она казалась вѣдьмой этого страшнаго мѣста.

— Вотъ тутъ, сказала она, указывая палкою на столъ: — вотъ тутъ меня положутъ, когда я умру. Сюда придутъ, чтобъ посмотрѣть на меня…

Я вздрогнулъ отъ ея прикосновенія. Мнѣ мерещилось, что она могла сразу взобраться на столъ и тотчасъ же умереть.

— Какъ ты думаешь, что это за штука? сказала она, опять указывая палкою:- вонъ та, покрытая паутиною.

— Не съумѣю сказать, сударыня.

— Это большой пирогъ. Свадебный пирогъ, мой!

Она обвела комнату сердитымъ взглядомъ; облокотившись за меня и дергая рукою за мое плечо, она прибавила:

— Ну, ну! води меня, води меня.

Я понялъ тотчасъ, что работа, мнѣ предстоящая, была водить миссъ Гавишамъ вокругъ комнаты. Дѣйствительно, мы пустились съ нею въ походъ, и сначала шли такимъ скорымъ шагомъ, что онъ напоминалъ ѣзду мистера Пёмбельчука въ его собственной одноколкѣ.

Однако, миссъ Гавишамъ была не сильна и потому скоро сказала: „Потише“. Все же мы шли довольно-скорымъ, нетерпѣливымъ шагомъ. Она продолжала дергать меня за плечо и шевелила ртомъ, будто желая увѣрить меня, что мы потому шли такъ скоро, что ея мысли бѣжали быстро. Чрезъ нѣсколько времени она сказала:

— Позови Эстеллу.

Я пошелъ на площадку лѣстницы и попрежнему закричалъ во все горло:

— Эстелла! Когда показался свѣтъ ея свѣчи, я возвратился въ миссъ Гавишамъ, и мы снова заходили взадъ и впередъ по комнатѣ.

Еслибъ Эстелла одна была свидѣтельницею нашихъ прогуловъ и тогда мнѣ было бы довольно-неловко, а она еще привела съ собою трехъ барынь и мужчину, которыхъ я видѣлъ внизу. При этомъ неожиданномъ обстоятельствѣ я такъ смутился, что не зналъ куда дѣваться. Изъ приличія я хотѣлъ-было остановиться, но миссъ Гавишамъ дернула меня за плечо, и мы опять отправились въ путь. Я чувствовалъ, что вѣрно они подумаютъ, что все это мои затѣи.

— Милая миссъ Гавишамъ, сказала миссъ Сара Покетъ:- какъ вы сегодня хороши на взглядъ!

— Хороша, отвѣчала миссъ Гавишамъ:- кожа да кости.

Лицо Камиллы просіяло, когда она услышала этотъ грубый отвѣтъ. Она съ сожалѣніемъ посмотрѣла на миссъ Гавишамъ и пробормотала:

— Бѣдная! Конечно, нельзя ожидать, чтобъ она была хороша на взглядъ — вотъ идея!

— Какъ ваше здоровье? сказала миссъ Гавишамъ, обращаясь къ Камиллѣ.

Мы поровнялись съ Камиллой, и я было-хотѣлъ остановиться, но миссъ Гавишамъ заставила меня продолжать нашу прогулку, въ явному неудовольствію Камиллы.

— Благодарствуйте, миссъ Гавишамъ, отвѣчала она. — Я здорова, то-есть на столько, насколько можно ожидать въ моемъ положеніи.

— Что съ вами? отрывисто спросила миссъ Гавишамъ.

— Ничего заслуживающаго вашего вниманія, отвѣчала Камилла. — Я не хочу хвастаться своими чувствами, но я это послѣднее время слишкомъ-много думала о васъ по ночамъ, чтобъ быть здоровою.

— Такъ не думайте обо мнѣ, возразила миссъ Гавишамъ.

— Легко сказать! продолжала Камилла, любезно удерживаясь, чтобъ не заплакать; глаза ея были полны слезъ. — Вотъ Раймондъ свидѣтель, сколько я принуждена каждую ночь принимать инбирю и нюхать спиртовъ. Раймондъ свидѣтель, какія судороги у меня дѣлаются въ ногахъ. Но обмороки и судороги мнѣ не новость, когда я безпокоюсь о тѣхъ, кого люблю. Еслибъ я могла быть не такъ чувствительна и не столько бы любила ближнихъ, то, право, нервы мои были бы словно желѣзныя и желудокъ варилъ бы преисправно. Право, я бы желала этого: Но, чтобъ не думать о васъ по ночамъ — вотъ идея!

Слезы заглушили ея слова.

Я тотчасъ повялъ, что Раймондъ долженъ быть мужчина, пришедшій съ этими барынями, и догадался, что вѣрно онъ мужъ Камиллы. Онъ поспѣшилъ къ ней на помощь и ласковымъ, нѣжнымъ голосомъ сказалъ:

— Милая Камилла, всѣ очень-хорошо знаютъ, что нѣжныя чувства питаемыя нами къ вашему семейству, совершенно разрушаютъ ваше здоровье.

— Я не знала, замѣтила серьёзно дама, которая еще только во второй разъ говорила:- что, думая о комъ-нибудь, мы дѣлаемъ одолженіе тому лицу.

Миссъ Сара Покетъ подтвердила послѣднія слова:

— Да, конечно, милая. Гм!

Она, какъ я успѣлъ разсмотрѣть, была сухая, смуглая, сморщившаяся старуха; ея маленькое лицо напоминало грецкій орѣхъ, а ротъ походилъ на кошачій, конечно, безъ усовъ.

— Думать-то легко, замѣтила серьёзная дама.

— Что можетъ быть легче? прибавила Сара Покетъ.

— Да, да! воскликнула Камилла, начиная выходить изъ себя:- все это правда! Конечно, слабость съ моей стороны любить такъ нѣжно, но я не могу переупрямить себя. Безъ-сомнѣнія, мое здоровье выиграло бы; но все-таки я не согласилась бы перемѣнить свой характеръ; онъ — причина многихъ страданій, но вмѣстѣ съ тѣмъ эта чувствительность — единственное мое утѣшеніе, когда я просыпаюсь по ночамъ.

Тутъ она опять залилась слезами.

Во все время этого разговора мы съ миссъ Гавишамъ, не останавливаясь ни на минуту, продолжали ходить вокругъ комнаты, то зацѣпляя за платья присутствовавшихъ, то отходя отъ нихъ на противоположный конецъ комнаты.

— Вотъ, Маѳью, начала Камилла;- никогда не раздѣляетъ моихъ чувствъ къ роднымъ, никогда не придетъ провѣдать миссъ Гавишамъ! По цѣломъ часамъ лежала я безъ чувствъ, съ опрокинутой головой, съ распущенными волосами, а ноги мои были… сама не знаю гдѣ.

— Гораздо-выше головы, милая, сказалъ мухъ Камиллы.

— Я приходила часто въ подобное положеніе отъ одной мысли о непонятномъ и странномъ поведеніи Маѳью, и за все это мнѣ никто и спасибо не сказалъ.

— Будто? Я бы этого не думала, замѣтила серьёзная дама.

— Вотъ, видите ли, душенька, прибавила миссъ Сара Покетъ, всегда прикрывавшая свою злобу ласковымъ выраженіемъ:- вы прежде всего должны себѣ задать вопросъ: отъ кого вы именно ожидали благодарности?

— Не ожидая никакихъ благодарностей, или чего подобнаго, продолжала Камилла:- я по цѣлымъ часамъ оставалась въ такомъ положеніи… Раймондъ свидѣтель, какъ я задыхалась и какъ уже инбирь не помогалъ. Мои вздохи и стоны слышны были напротивъ, у настройщика; дѣти его принимали это за воркованье голубей; а теперь говорятъ…

Камилла закрыла руками ротъ; въ горлѣ у ней начались какія-то небывалыя физіологическія отправленія.

Когда упомянули въ первый разъ имя Маѳью, миссъ Гавишамъ остановилась; мы съ нею стояли и смотрѣли на говорившую Камиллу. Эта остановка въ нашей прогулкѣ подѣйствовала сильно на Камиллу и физіологическая работа въ ея горлѣ внезапно прекратилась.

— Маѳью таки-навѣститъ меня наконецъ, грозно сказала миссъ Гавишамъ: — когда я буду лежать на столѣ. Вотъ здѣсь будетъ его мѣсто, продолжала она, ударяя по столу своею палкою: — у меня въ изголовья. А ваше мѣсто здѣсь; а мужа вашего здѣсь, Сары Покетъ здѣсь, а Джоржіаны здѣсь! Ну, теперь каждый изъ васъ будетъ знать, свое мѣсто, когда, какъ стая вороновъ, вы соберетесь пировать надъ моимъ трупомъ, а покуда убирайтесь!

Произнеся имя каждаго лица, миссъ Гавишамъ палкою указывала мѣсто на столѣ. Кончивъ свою рѣчь, она обернулась ко мнѣ съ словами:

— Води, води меня.

И мы опять заходили по комнатѣ.

— Я думаю, теперь намъ остается только послушаться и разойтись, воскликнула Камилла. — Довольно хоть на минуту повидать того, кого любишь и уважаешь. Я буду вспоминать съ удовольствіемъ объ этомъ свиданіи, просыпѣясь ночью. Какъ бы я желала, чтобъ Маѳью могъ имѣть это утѣшеніе; но онъ имъ пренебрегаетъ. Я не намѣрена хвастаться своими чувствами, но, признаться, тяжело слышать, когда тебѣ говорятъ, что хочешь пировать надъ трупомъ родственника, точно какъ-будто мы въ-самомъ-дѣлѣ вороны. Горько слышать: „убирайтесь вонъ!“ — Вотъ идея!

Мистрисъ Камилла схватилась руками за грудь, но мужъ ея вмѣшался въ дѣло, и бѣдная женщина приняла на себя видъ неестественной твердости, какъ-бы желая выказать намѣреніе — за порогомъ комнаты упасть въ обморокъ. Сдѣлавъ ручкой миссъ Гавишамъ, она удалилась. Сара Покетъ и Джорджіана нѣсколько секундъ боролись, кому выйдти послѣдней; но Сара была слишкомъ-опытна на эти штуки, чтобъ дать промахъ; она такъ ловко извернулась около Джорджіаны, что та принуждена была идти впередъ. Сара Покетъ настояла на-своемъ, и удалилась съ эффектомъ, говоря:

— Христосъ съ вами, милая миссъ Гавишамъ.

При этихъ словахъ, на лицѣ ея промелькнула улыбка снисходительнаго сожалѣнія къ слабостямъ только-что вышедшихъ людей.

Пока Эстелла свѣтила имъ по лѣстницѣ, миссъ Гавишамъ продолжала ходить, упираясь на мое плечо, но шагъ ея становился все тише-и-тише. Наконецъ, она остановилась передъ огнемъ и, посмотрѣвъ на него молча нѣсколько минутъ, сказала:

— Сегодня мое рожденье, Пипъ.

Я собирался ее поздравить, но она, замахавъ своей палкой, продолжала:

— Я не позволяю объ этомъ говорить. Я не позволяю не только-что вышедшимъ отсюда, ни другому кому, упоминать при мнѣ объ этѣмъ. Они собираются сюда въ этотъ день, но не смѣютъ говорить о томъ. Въ этотъ день гораздо прежде, чѣмъ ты родился, принесена была сюда эта куча плѣсени, гнили, и она издали указала палкой на кучу паутины… Мы вмѣстѣ сгнили; мыши подточили эту кучу, но меня подточили зубы гораздо-вострѣе мышиныхъ.

Она приложила ручку палки къ своему сердцу и продолжала смотрѣть на столъ. Видъ ея самой и всей комнаты былъ самый плачевный. Ея платье, когда-то бѣлое, теперь совершенно-пожелтѣло и сгнило, и нѣкогда бѣлая скатерть также сгнила и пожелтѣла. Все въ комнатѣ, казалось, готово была отъ малѣйшаго прикосновенія разсыпаться въ прахъ.

— Когда разрушеніе будетъ полное, продолжала она, страшно озираясь вокругъ:- меня положатъ мертвую въ подвѣнечномъ платьѣ на свадебный столъ, и это будетъ послѣднимъ проклятіемъ для него. Тѣмъ лучше, если это случится въ тотъ самый день.

Миссъ Гавишамъ стояла и смотрѣла на столъ, какъ-будто уже видя на немъ свой собственный трупъ. Я молчалъ. Эстелла, возвратясь, также стояла тихо и молчаливо. Мнѣ показалось, что эта тишина и общее молчанье продолжались довольно-долго. Въ этомъ мракѣ, господствовавшемъ во всѣхъ углахъ комнаты, и въ этомъ удушливомъ воздухѣ мнѣ грезилось, что вотъ я и Эстелла также начнемъ разсыпаться въ прахъ. Наконецъ, не мало-по-малу, а внезапно придя въ себя, миссъ Гавишамъ сказала:

— Посмотримъ, какъ вы будете вдвоемъ играть въ карты. Отчего вы до-сихъ-поръ не начинали?

Мы возвратились въ ея комнату и усѣлись на прежнія мѣста. Я проигрывалъ, и опять миссъ Гавишамъ пристально слѣдила за вашей игрой и обращала мое вниманіе на красоту Эстеллы; чтобъ выказать ее еще болѣе, она украшала ея шею и голову своими брильянтами и драгоцѣнными каменьями. Эстелла, съ своей стороны, обходилась со мною попрежнему, съ тою только разницею, что она не удостоивала меня чести говорить со мной. Когда мы съиграли съ полдюжины игоръ и назначенъ былъ день для слѣдующаго моего посѣщевія, меня повели на дворъ, гдѣ и накормили попрежнему, какъ собаку, и оставили одного шляться по двору сколько душѣ угодно. Была ли въ прошлое мое посѣщеніе отперта калитка въ садовой стѣнѣ, которую я перелѣзалъ, или нѣтъ — я ее тогда не видалъ и замѣтилъ только теперь. Такъ-какъ она была открыта и я зналъ, что Эстелла выпроводила гостей въ наружную калитку, ибо она возвратилась съ ключами въ рукахъ, то я вошелъ, въ садъ и исходилъ его вдоль и поперегъ. Садъ этотъ былъ, просто, пустырь; старые парники, гдѣ нѣкогда росли дыни и огурцы, теперь, казалось, — только производили нѣчто похожее на остатки изношенныхъ башмаковъ и сапоговъ; изрѣдка попадались и черепки тарелки или чашки.

Когда я исходилъ весь садъ и успѣлъ заглянуть въ оранжерею, гдѣ ничего не оказалось, кромѣ валявшейся на полу засохшей виноградной лозы и нѣсколькихъ бутылокъ, я очутился въ томъ забытомъ уголку, на который я недавно еще любовался изъ окна. Не подумавъ, былъ ли кто въ домѣ или нѣтъ, я подошелъ и заглянулъ въ окно. Къ крайнему моему удивленію, изъ комнаты на меня смотрѣлъ съ такимъ же удивленіемъ какой-то блѣдный молодой человѣкъ, съ раскраснѣвшимися глазами.

Этотъ блѣдный юноша тотчасъ исчезъ и чрезъ минуту уже стоялъ подлѣ меня. Когда я на него смотрѣлъ въ окно, я видѣлъ, что онъ сидѣлъ за книгами, а теперь я замѣтилъ, что онъ весь былъ въ чернильныхъ пятнахъ.

— Эй, мальчишка! воскликнулъ онъ.

Я уже давно замѣтилъ, что восклицаніе „эй“ такое выраженіе, на которое лучше всего отвѣчать тѣмъ же; потому я такъ же воскликнулъ „эй!“ опустивъ изъ вѣжливости слово „мальчишка“.

— Кто тебя пустилъ сюда? спросилъ онъ.

— Миссъ Эстелла.

— Кто тебѣ позволилъ тутъ шляться?

— Миссъ Эстелла.

— Выходи драться! произнесъ блѣдный молодой человѣкъ.

Что жь мнѣ оставалось дѣлать? идти и драться. Съ-тѣхъ-поръ я часто задавалъ себѣ этотъ вопросъ. Онъ говорилъ такъ рѣшительно, и я былъ изумленъ до такой степени, что слѣпо слѣдовалъ за нимъ, какъ-будто очарованный:

— Постой, однако, воскликнулъ онъ опять, неожиданно останавливаясь и оборачиваясь во мнѣ:- надо же тебѣ дать поводъ въ дракѣ. На, вотъ!

Съ этими словами, онъ самымъ обиднымъ образомъ хлопнулъ въ ладони, откинулъ назадъ лѣвую ногу, схватилъ меня за волосы, хлопнулъ еще разъ въ ладони и нырнулъ головою мнѣ прямо въ животъ.

Этотъ звѣрскій поступокъ, достойный быка, конечно, былъ обидной вольностью, но на полный желудокъ онъ еще былъ непріятнѣе. Потому я порядочно хватилъ его и готовъ былъ еще разъ хватить, когда онъ воскликнулъ:

— Ага! такъ ты хочешь драться?

Сказавъ это, онъ началъ прыгать и вывертываться отъ меня. Я никогда не видалъ ничего подобнаго.

— Законы игры! кричалъ онъ и перепрыгнулъ при этомъ съ лѣвой ноги на правую. — Основныя правила! Тутъ онъ прыгнулъ съ правой ноги на лѣвую. — Ну, пойдемъ на мѣсто и приготовимся, какъ слѣдуетъ…

Онъ продолжалъ прыгать, скакать и выдѣлывать самыя замысловатыя штуки, пока я безсмысленно, смотрѣлъ на него.

Въ тайнѣ я начиналъ бояться блѣднаго юноши, видя его ловкость; но я былъ убѣжденъ морально и физически, что бѣлокурая голова его не имѣла никакой надобности пырять мнѣ въ животъ и что, потому, а имѣлъ полное право считать этотъ поступокъ неприличнымъ и оскорбительнымъ. Я слѣдовалъ за нимъ молча, и мы наконецъ пришли въ отдаленный уголъ сила. То была маленькая площадка, окруженная двумя сходившимися стѣнами и защищенная съ открытой стороны кустарниками. На его вопросъ, доволенъ ли я мѣстомъ, я немедленно отвѣтилъ „да“. Тогда, попросивъ извиненія, онъ отлучился на минуту и вскорѣ явился съ бутылкою воды и губкой, обмоченной въ уксусъ. Ставя эти вещи къ стѣнѣ, онъ пробормоталъ:

— Пригодится обоимъ.

Послѣ того молодой джентльменъ началъ поспѣшно раздѣваться и снялъ съ себя не только сюртукъ и жилетку, но даже и рубашку. Онъ принялъ на себя дѣловой видъ и лицо его выражало беззаботность и жажду крови.

Хотя онъ и не былъ съ виду очень-крѣпокъ и здоровъ, лицо его било въ прыщахъ, а ротъ обметало, но все же эти страшныя при. появленія невольно смутили меня. По наружности онъ, казалось, былъ моихъ лѣтъ, но гораздо-выше меня; кромѣ того, онъ былъ ловокъ и увертливъ. Молодой джентльменъ былъ одѣтъ въ сѣрое платье, когда онъ не готовился къ бою; у него были непомѣрно-развиты локти, колѣнки, щиколки и кисти рукъ.

Душа моя ушла въ пятки, когда я увидѣлъ, какъ онъ намѣривалъ меня глазомъ, съ видомъ знатока въ анатоміи, какъ-бы избирая побольнѣе мѣсто въ моемъ тѣлѣ. Я никогда въ жизни не былъ такъ удивленъ, какъ увидѣвъ его послѣ перваго удара лежащимъ навзничь, съ разбитымъ въ кровь носомъ и сплюснутой физіономіею.

Но онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги и, примочивъ себѣ лицо губкою, сталъ снова измѣрять меня глазомъ. Но каково было мое удивленіе, когда я увидѣлъ его во второй разъ на землѣ, съ подбитымъ глазомъ.

Я начиналъ, однако, глубоко уважать его за постоянство и твердость духа. Онъ, казалось, не имѣлъ никакой силы и ни разу меня не ушибъ, между-тѣмъ какъ каждый мой ударъ повергалъ его на землю. Но, несмотря на это, чрезъ минуту онъ опять вскакивалъ на ноги, примачивалъ губкою лицо, пилъ воды изъ бутылки и снова нападалъ на меня, будто готовясь покончить меня. Онъ получилъ нѣсколько тяжкихъ ударовъ; ибо какъ ни совѣстно сознаться, а чѣмъ далѣе шло дѣло, тѣмъ больнѣе я его билъ. Но все же онъ не унывалъ и съ каждымъ разомъ нападалъ на меня съ новою энергіею; наконецъ, пошатнувшись отъ моего удара, онъ ударился изо всей силы головою объ стѣну. Даже послѣ этого кризиса въ нашей борьбѣ, онъ вскочилъ, безсознательно сдѣлалъ нѣсколько поворотовъ, не находя мѣста, гдѣ я стоялъ, наконецъ, упалъ на колѣни и принялся за свою губку, бормоча:

— Ну, значитъ, ты побѣдилъ.

Онъ казался такимъ храбрымъ и невиннымъ, что я съ грустью смотрѣлъ на свою побѣду, хотя и не самъ затѣялъ драку. Скажу болѣе: я утѣшаю себя мыслью, что, одѣваясь, я считалъ себя чѣмъ-то въ родѣ волка или другаго хищнаго звѣря. Одѣвшись и обтеревъ платкомъ свое кровожадное лицо, я обратился къ блѣдному джентльмену, съ словами:

— Могу ли я вамъ помочь!

— Нѣтъ, благодарствуйте, отвѣчалъ онъ.

Тогда я пожелалъ ему добраго вечера, и онъ отвѣчалъ тѣмъ же.

Выйдя на дворъ, я засталъ тамъ Эстеллу, дожидавшую меня съ ключами. Она, однако, не спрашивала меня, гдѣ я былъ или зачѣмъ задержалъ ее такъ долго. Лицо ея сіяло удовольствіемъ, точно случилось что-нибудь очень-пріятное. Вмѣсто того, чтобъ пойти прямо въ калиткѣ, она позвала меня въ корридоръ.

— Поди сюда, сказала она: — ты можешь меня поцаловать, если хочешь.

Она подставила мнѣ свою щеку, и я поцаловалъ ее. Я бы дорого далъ, чтобъ поцаловать ее; но я чувствовалъ, что этотъ поцалуй былъ данъ грубому мальчишкѣ какъ мѣдный грошъ, и потому не имѣлъ никакой цѣны.

Со всѣми этими происшествіями, праздничными визитами, карточною игрою и, наконецъ, дракою, я такъ долго пробылъ у миссъ Гавишамъ, что когда я воротился домой, на песчаномъ пригоркѣ, у края болота, ужъ мерцалъ сторожевой огонь, а изъ кузницы Джо выходила огненная полоса свѣта, ложась поперекъ дороги.