Онлайн чтение книги К новому берегу
Глава третья

1

Рейнис Тауринь с лета 1944 года жил в Курземе, в глуши Кулдигского уезда. Усадьба, где он нашел приют, находилась в малонаселенной местности, недалеко от большого бора. Хозяин — бывший браковщик леса Пликшкис — знал Тауриня с давних времен. Когда Тауринь поздним июльским вечером явился в это уединенное место, Пликшкис ничуть не был озадачен. Не удивило его и то, что у хозяина усадьбы Урги в паспорте теперь стояло новое имя — Альберт Кампар — и что лицо его обросло густой седеющей бородой, которая сильно изменяла его внешность. Если принять во внимание непрестанное продвижение Красной Армии к восточным берегам Балтийского моря и некоторые примечательные факты в биографии Рейниса Тауриня, то следует признать, что он поступил предусмотрительно, не оставшись в Пурвайской волости. Он не был единственным в своем роде — вся Курземе в то время кишмя кишела всякими приезжими, поведение которых в годы немецкой оккупации было не безупречным. Пликшкис заявил в волостном правлении, что Альберт Кампар — близкий родственник его жены и очень несчастный человек: вся семья его погибла во время бомбежки, а усадьба сгорела со всем скотом и прочим добром. Когда после капитуляции немецкой армии часть беженцев пустилась в обратный путь к своим родным местам, Кампар остался у Пликшкиса.

— Что мне, старику, искать в разоренном углу… — вздыхал Тауринь. — Только сердце будет обливаться кровью, глядя на развалины. Если бы еще остались какие-нибудь родственники… Так и засохну, как старое дерево, здесь, в Курземе.

Он помогал Пликшкису по хозяйству, работал немного во время сева, пас скот и, как близкий «родственник», ничего не требовал, кроме пропитания и крова. Из усадьбы Тауринь никуда не отлучался, а если к Пликшкису заглядывали незнакомые люди, он прятался в свою комнату и не показывался, пока чужие не уходили. Положение было не из приятных, да и в будущем оно не сулило ничего хорошего, поэтому Тауринь часто ходил мрачный. Уезжая из усадьбы, а позже — из Риги, он лелеял совсем иные замыслы, но из них ничего не вышло. Виноват в этом отчасти был он сам. В последнюю военную зиму не одна моторка, не один рыбацкий карбас добирались до Готланда и Швеции, и Тауриню неоднократно представлялась возможность удрать, но он надеялся, что гитлеровские дивизии удержатся в Курземе до лета (в теплое время путешествие по морю было бы легче и безопаснее). Но когда потеплело, об отъезде думать было поздно.

В воскресенье Тауринь проснулся несколько позже обычного. Первым делом он растворил маленькое, старинного фасона оконце и долго глядел на запушенный яблоневый сад и опушку леса, темнеющую тут же, за озимым полем Пликшкиса.

«Вот и сиди у моря и жди погоды, — думал он. — А чем плохо жилось бы мне теперь в Швеции? Никто бы не стал спрашивать, что я делал при немцах. Страдалец-политический эмигрант… Моя ненависть к большевикам помогла бы мне обзавестись друзьями в имущих кругах. Я был бы полезен англичанам и американцам. Мной интересовались бы, обо мне бы заботились. А когда начали бы составлять из эмигрантов новое правительство Латвии, вспомнили бы и про Тауриня, и я стал бы если не министром, то во всяком случае вице-министром или директором департамента. Прикатил бы в Урги в черном лакированном автомобиле и блеснул бы перед соседями… Знаменитый Тауринь! Государственный муж, его превосходительство».

«Его превосходительство» мечтал у окна, прислушиваясь к щебетанию птиц и задумчиво поглаживая бороду, которая, как комок пакли, щекотала шею. Надоело ходить таким неряхой, не мешало бы побриться: борода старит, и всегда кажется, что лицо нечисто.

— Тьфу… — Тауринь плюнул за окно и стал одеваться.

Семья хозяина уже позавтракала, поэтому Тауриню пришлось есть одному. Пликшкис смотрел, как ест гость, потом, подождав, пока жена уберет со стола, подсел к Тауриню и тихонько сказал:

— Около полудня вам надо сходить в лес. Вас хотят видеть. Есть что-то важное для вас.

— Так, так… — тихо ответил Тауринь. — Придется пойти. Как у них там, все по-старому? Никто ничего не пронюхал?

— Кто их там пронюхает… — пожал плечами Пликшкис. — В наших местах они ничего не делают. Вся музыка разыгрывается по другим волостям.

— Правильно делают, — сказал Тауринь. — Цыган тоже никогда не ворует в усадьбе, где живет. Почему же наши будут глупее.

— Значит, около полудня… — еще раз напомнил Пликшкис, поднялся и вышел из комнаты. Тауринь немного помешкал за столом, поковырял в зубах спичкой, потом вернулся в свою комнатку и часа два провалялся в постели.

«Наверно, что-нибудь важное, — по пустякам в лес не вызвали бы, — думал он. — Хорошее или плохое? Может быть, задание? Но чем я могу помочь в теперешнем положении: нет у меня больше ни той власти, ни той силы, что в былое время. Как птица с подрезанными крыльями: хочется летать, а не могу. Может, кто-нибудь пронюхал про меня, и друзья хотят предупредить? Тогда придется переселиться в лес. Наверно, и для меня найдется винтовка или автомат, стрелять Рейнис Тауринь еще не разучился… А если будет винтовка, найдется и в кого стрелять».

С самого окончания войны Тауринь держал постоянную связь с лесом.

В банде, которая скрывалась в местных лесах, был кое-кто из старых знакомых Тауриня — бывших однополчан айзсаргов. Банда действовала активно: совершала террористические акты, стреляла, поджигала, грабила, а Тауринь до сих пор ничем особым помочь им не мог, только когда милиция прочесывала лес, он хорошо спрятал двух бандитов.

«Нельзя, чтобы такой видный человек — командир айзсаргов и деятель «Крестьянского союза» — отлеживался на печи, пока другие, мелкие сошки, действуют с оружием в руках. Когда подойдет наш день и будут делить добычу, свои же будут задавать неприятные вопросы и бросать тень на Тауриня. Надо действовать, дальше так продолжаться не может», — решил он.

Надумавшись и вдосталь навалявшись в постели, Тауринь незаметно выскользнул из дому, на всякий случай взяв с собой уздечку: если встретится в лесу нежелательный человек, можно сказать, что разыскивает пропавшую лошадь Пликшкиса.

Тауринь вошел в темную и сырую чащу, наполненную птичьими голосами и запахом прели. В полуверсте от опушки леса на старом пне сидел человек, сам похожий на большой серый пень. Заметив Тауриня, он поднялся и пошел ему навстречу.

— Здравствуйте, господин Тауринь…

— Здравствуйте, господин Стелп…

Тауринь пожал руку бывшему офицеру связи айзсарговского полка и выжидательно замолчал.

— Что нового на свете? — заговорил Стелп. На нем был обтрепанный немецкий офицерский мундир без знаков различия. Из-под него выглядывал ствол спрятанного автомата.

— Ничего особенного, — отвечал Тауринь. — А я думал, что вы сообщите мне что-нибудь интересное. Живу, как барсук в норе, ковыряю землю Пликшкиса… только и радости, что по вечерам послушаю по радио «Би-Би-Си» и «Голос Америки».

— М-да… теперь события поворачиваются в нашу пользу… — пробормотал Стелп. — Недолго придется ждать, скоро грянет. Трумэн затягивать дело не будет, и Черчилль тоже не из медлительных.

— Дай бог, дай бог… — отозвался Тауринь. — Вашими устами да мед пить.

— Устами Трумэна, хотите вы сказать, — Стелп усмехнулся.

— Можно и так, — согласился Тауринь. — Ведь на него сейчас вся наша надежда, вроде как на господа бога. Без него мы все равно что парусник в штиль посреди океана.

— Скоро задует настоящий ветер, и наш корабль быстро достигнет обетованных берегов, — с таинственным видом сказал Стелп.

— Так, так… значит, кое-что известно? — не удержался Тауринь.

— Два дня тому назад я встретился с резидентом…

— Ага, с тем самым баптистским проповедником, господин Стелп?

— Так точно, но об этом не следует говорить. Мы обсудили все вопросы, и ситуация сейчас вполне ясна. Новая война неизбежна, потому что она необходима и потому что у нас есть атомная бомба.

— У нас? — удивился Тауринь.

— У мистера Трумэна, а это все равно, что у нас. Получил новые инструкции. Нам надо активизироваться, развернуть деятельность вширь и вглубь. Вербовать кого только можно, проникать в органы власти большевиков, в хозяйственные организации, в партию и армию. Саботаж, вредительство, террористические акты и беспрестанная разведывательная работа — вот наша теперешняя задача. Поэтому я и встретился с вами.

Тауринь молчал и терпеливо ждал продолжения.

— Надо использовать каждую возможность, каждую Щель, через которую можно пробраться в лагерь противника, — продолжал Стелп. — Обстановка благоприятная. Каждый разумный человек захочет сегодня помочь нам и обеспечить себе хорошую будущность, когда вспыхнет новая война. Вы понимаете?

— Гм, да…

— Будет золото, будут и солдаты. Результат яснее ясного. Господин Тауринь, сам резидент назвал мне ваше имя. Вы нашему делу можете оказать большую услугу.

— С удовольствием… все, что в моих силах… на все готов. Но сами понимаете — моя деятельность при Ульманисе… и при немцах… Пролезть куда-нибудь будет нелегко. Сразу раскроют и предадут суду.

— Вам никуда не надо пролезать, — сказал Стелп и пристально посмотрел в глаза Тауриню. — Уже пролез кто-то другой, а вы помогите сделать так, чтобы он работал на нас и выполнял наши указания. Ясно?

— Пока ничего не ясно, — смущенно ответил Тауринь.

Тогда Стелп произнес, не спуская взора с лица Тауриня:

— Господин Тауринь, ваш сын Айвар нашелся…

— Айвар жив! — воскликнул Тауринь. — Жив? Господин Стелп, вы это точно знаете? — от волнения он схватил за локоть Стелпа и до тех пор тряс его, пока бандит не оттолкнул руку Тауриня.

— Да, жив, я это знаю точно. Он воевал в Красной Армии и кончил войну капитаном, командиром батальона. У него несколько орденов.

— Айвар! — воскликнул Тауринь, как будто его поразили в самое сердце.

— Конечно он… — усмехнулся Стелп. — И это очень выгодно для нас. Ваш сын пользуется доверием коммунистов. Он сейчас демобилизовался и работает в Министерстве сельского хозяйства, составляет проект осушения Змеиного болота. Его настоящий отец, Лидум, — заместитель министра, а двоюродный брат — секретарь партийного комитета нашего уезда.

— Уговорили мальчишку, переманили… — стонал Тауринь. — Труды всей моей жизни пошли прахом. Спустят воды в Даугаву, и тогда прощай моя мельница. Это сумасшествие!

— Ничего не пошло прахом, господин Тауринь… — улыбнулся Стелп. — Вам только надо переманить его обратно к нам, и тогда у нас будет один из самых полезных агентов в лагере противника. У него безусловно сохранились кое-какие привитые вами взгляды. Играйте на этих струнах. Мы, со своей стороны, поможем. Если он не круглый идиот, то поймет, за кого ему держаться. Чего не добьетесь словами, то сделают американские доллары. В худшем случае в нашем распоряжении будет целая куча таких фактов, которые припрут его к стене и заставят работать на нас, даже если он этого не захочет.

— Шантаж? — прошептал Тауринь.

— Если надо будет, то и это, — ответил Стелп, — Но я думаю, нам не придется пускать в ход такие сильные средства. Я довольно хорошо знаю вашего сына и уверен: он поведет себя разумно.

— А что мне сейчас делать?

— Сегодня же напишите Айвару письмо. Наш человек доставит его. Тот же человек поведет с ним все переговоры и… завербует.

— Но что ему написать? — Тауринь недоумевающе потирал лоб. — Могу я обещать ему что-нибудь? Вы меня уполномочиваете?

— Если хотите, я помогу написать письмо, — сказал Стелп. — Пойдемте, господин Тауринь, подальше в лес.

Усевшись на ствол поваленного бурей дерева, они сообща сочинили письмо. Первоначальное смущение Тауриня быстро прошло. Вернувшись в усадьбу Пликшкиса, Тауринь казался вполне спокойным, бодрым, полным энергии.

2

Айвар Лидум каждый день дотемна работал со своими людьми на Змеином болоте и на прилегающих к нему крестьянских землях. Карту местности с рельефом болота сняли раньше по найденным в уездном архиве и в министерстве материалам, но они оказались очень неполными, и по ним нельзя было составить проект мелиоративных работ. Недостаточно знать уровень заболоченной местности и главные, уже существующие и возможные стоки, — надо было получить полное представление о водном режиме района, свойствах почвы и окончательных размерах площади, подлежащей мелиорации, поэтому предстояла большая и сложная исследовательская работа.

По материалам, которыми располагала бригада, Айвар спланировал маршруты разведывательных работ. Для наглядности Айвар сделал даже довольно большой Макет, который стоял на отдельном столе в его комнате.

Змеиное болото напоминало огромную неглубокую ложбину, края которой местами были на одном уровне с болотом, местами — немного выше, и только южнее болото упиралось в полосу песчаных холмов. Они, как созданный самой природой вал, подымались на несколько метров выше заболоченной местности. Километрах в двух к западу находилось озеро Илистое, откуда избыточные воды стекали в небольшую речку. Со стороны Пурвайской волости самой близкой водной артерией была речка Инчупе, ее ближайшие извилины проходили километрах в шести от юго-восточного края Змеиного болота. Речка Инчупе впадала в один из притоков Даугавы. Если бы главный магистральный канал соединился с озером Илистым или речкой Инчупе, задача все равно не была бы решена, пришлось бы углублять и расчищать русло обеих речек на протяжении многих километров. Да и тогда значительный северный участок Змеиного болота остался бы в стороне, а именно с него-то, по рассказам стариков, и началась вся беда — заболачивание местности. Этот конец болота можно было осушить, только пожертвовав плотиной старой раудупской мельницы: тогда бы понизился уровень воды в речке повыше мельницы. Раньше этого нельзя было сделать из-за упрямства и скаредности Рейниса Тауриня. Сейчас мельница принадлежала сельскохозяйственной кооперации, но окрестные крестьяне возили молоть зерно на паровую мельницу, и только ближайшие хозяйства еще пользовались старой водяной мельницей. Если бы уровень воды в реке понизился, достаточно было бы двухкилометровой отводной канавы от края болота до русла реки, и окрестности болота вновь приняли бы свой прежний вид. Именно здесь и следовало искать разгадку тайны возникновения Змеиного болота.

«Здесь находится ключ от главных ворот, — думал Айвар. — Старый Тауринь и его сын Рейнис долго хранили его у себя, но теперь он в наших руках».

Целыми днями бродил Айвар в высоких резиновых сапогах по трясине, исследовал рельеф местности и дно болота. Местами он находил остатки строений, свидетельствовавшие о том, что здесь когда-то жили люди и колосились нивы. Айвар, усталый, забрызганный грязью, но счастливый, приходил вечером домой. Макет, стоявший на столе в его комнате, постепенно оживал. Огромное болото казалось уже чем-то целым, органическим, как живое существо — злое и безжалостное; теперь человек знал, как оно возникло, знал и как с ним покончить.

Работа предстояла большая — надо было прорыть восемнадцатикилометровую главную магистраль, около пятидесяти километров коллекторов, а общая протяженность мелкой сети — обычных канав — должна была достигнуть сотни километров. Таким образом, человек отвоевал бы у болота около восьмисот гектаров земли и столько же заболоченных, обреченных на гибель полей и лугов. Результаты должны были сторицей возместить затраченный труд. Айвар познакомил Анну с итогами работы бригады, и все, что они сегодня знали и могли предвидеть, уже казалось Анне большой победой.

…Однажды, когда Айвар, отойдя от товарищей, оказался на узкой тропинке посреди болота, он встретился с незнакомым человеком. Среднего роста, худощавый, это был мужчина лет тридцати, одетый, как большинство окрестных крестьян, в серую полусуконную домотканую одежду; на ногах у него были яловые сапоги, а на голове — фуражка немецкого армейского образца. Айвар заметил его, только когда человек очутился шагах в десяти от него.

— Добрый день… — поздоровался прохожий.

— Здравствуйте… — ответил Айвар и посторонился, чтобы он прошел мимо. Но незнакомец не собирался проходить. Он остановился и пристально посмотрел на Айвара.

— Вы не Айвар Тауринь? — заговорил он.

— Нет. Я — Айвар Лидум, — ответил юноша.

— Это одно и то же, — усмехнулся незнакомец. — Я вас разыскиваю. Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз.

— Со мной? — удивился Айвар.

— Да, с вами… по очень важному делу.

— Кто вы такой? — спросил Айвар.

— Скажу потом… когда переговорим.

— Но, простите, я совсем не намерен разговаривать с незнакомыми людьми… Как ваше имя? — строго спросил Айвар.

— Мои имя и фамилия вам ничего не скажут, — пояснил тот. — Вы никогда обо мне не слышали. Гораздо больше скажет вам это письмо, которое шлет ваш отец… Рейнис Тауринь. Прочтите его, потом продолжим разговор.

Незнакомец протянул Айвару обыкновенный голубовато-серый конверт, какие продаются во всех почтовых конторах. Айвар сразу узнал острый, несколько неровный почерк Рейниса Тауриня с необычно жирными заглавными буквами и опускающимися окончаниями слов. Письмо было написано простым карандашом.

— Вон как, вы знакомы с Рейнисом Тауринем? — пробормотал Айвар, взглянув искоса на незнакомца.

— Знаком… — ответил тот. — Прочтите письмо. А я пока выкурю папиросу.

3

4

Министерство легкой промышленности, в котором Ян Лидум работал заместителем министра, значительно перевыполнило план первого квартала 1946 года, поэтому у многих работников было хорошее настроение. Но в начале мая положение изменилось-. Когда стали известны цифры оперативного отчета за май, члены коллегии министерства оставили кабинеты и разъехались по предприятиям, чтобы общими усилиями вытянуть отстающих и обеспечить выполнение производственной программы. За два первых месяца план второго квартала был выполнен только на шестьдесят процентов. В июне надо было дать сорок процентов. На первый взгляд это казалось выполнимым, но министр и несколько ближайших сотрудников, знавшие, каково положение с сырьем и материалами, понимали, чего будут стоить эти сорок процентов. До сих пор они работали со скрытыми резервами — остатками сырья. Некоторые люди наивно надеялись еще на неисчерпаемость этих запасов и, вместо того чтобы заботиться о своевременном снабжении фабрик нужными материалами и полуфабрикатами, спорили с министерством финансов об уменьшении сумм отчислений от прибылей подведомственных трестов. Когда министр Земдег время от времени справлялся, как дела со снабжением, начальник конторы Кулайнис каждый раз, широко улыбаясь, отвечал:

— Все в порядке, товарищ министр. Первое полугодие обеспечено полностью.

Заодно он не забывал похвастаться своими дружескими отношениями и широкими связями с центральными органами снабжения и некоторыми союзными министерствами в Москве: один телефонный звонок — и все необходимое потечет и по железной дороге и по морским путям прямо в склады его конторы. Когда кто-нибудь из членов коллегии пробовал заикнуться, что Кулайнис — пустомеля и своим легкомысленным отношением к делу может завести предприятия в тупик, руководитель конторы снабжения распространял среди работников аппарата слушок, что его хотят съесть, так как заместитель министра прочит на его место шурина.

Да, сейчас было жарко. Звонили телефоны, члены коллегии по неделям сидели на фабриках, а Кулайнис носил на подпись Земдегу одну телеграмму за другой.

При этом он, как бы невзначай, напоминал, что руководители контор снабжения некоторых министерств получают персональные ставки, а у иных есть и легковые машины.

В последнее время министр относился к Кулайнису очень официально и сухо, а Ян Лидум добился, чтобы в повестку дня следующего заседания коллегии был включен вопрос о работе конторы снабжения за первое полугодие.

В день заседания коллегии у Яна Лидума с утра побывали два директора фабрик и делегация молодых рабочих. Все они хотели говорить с Земдегом, но тот был вызван в ЦК партии и не мог их принять.

— Товарищ Лидум, разве это дело? Кулайнис одну фабрику заваливает материалами на целый квартал и помогает победить в социалистическом соревновании, а нам каждый килограмм приходится вымаливать, как нищим, — жаловался один директор. — А почему он так делает? Потому что те с ним пьянствуют и по субботам присылают по целому узлу образцов продукции.

— Разве допустимо, что министр расценивает жалобы как личную обиду и, вместо того чтобы помочь, отзывает с фабрики способного главного инженера в аппарат министерства, а взамен присылает зеленого юношу, который не знает технологии и в лучшем случае может пригодиться для составления докладных записок? — сетовал другой. — Вместо государственного подхода в нашем министерстве царят семейственность и приятельские отношения.

— Почему вы не скажете об этом министру? Если вопрос поставить принципиально, он не оставит его без внимания, — сказал Лидум.

— Правильно, без внимания не оставит, но нам обоим придется тогда уйти с фабрик, потому что без помощи и поддержки министерства работать невозможно. Товарищ Лидум, сделайте что-нибудь — не для нас, а ради общего дела. Поговорите с министром, обуздайте Кулайниса.

— Я поговорю с товарищем Земдегом, — обещал Лидум. — После обеда приходите в министерство и будьте готовы к тому, что вас пригласят высказаться на коллегии.

Директора переглянулись и задумались.

— Боитесь испортить отношения, так, что ли? — усмехнулся Лидум. — Что же это получается? Ведь вы коммунисты, а коммунисты не боятся говорить правду в глаза.

— Не то что отношения боимся испортить, а ни к чему эта излишняя резкость.

— Тупыми зубами жесткого мяса не разжевать. Не забудьте, что у всех бюрократов толстая кожа, надо их шилом колоть, пока почувствуют.

— Ну ладно, если уж иначе нельзя, будем колоть.

Делегация молодых рабочих жаловалась, что им в фабричном общежитии приходится ютиться в тесноте и в скверных условиях.

— По вечерам горит одна тусклая лампочка — нельзя ни газету прочесть, ни письма написать. Кипятку нет, умываться приходится во дворе. И дело совсем не в том, что у фабрики нет средств на ремонт общежития. Деньги есть, рабочая сила тоже найдется, но контора снабжения не дает материалов. Директор уже несколько раз обращался к Кулайнису. Тот, конечно, обещает, но сейчас же забывает про свои обещания.

— Где же ему взять материалы для общежития, когда краска и доски нужны на ремонт дач! — воскликнул один из делегатов.

— Позавчера повезли на Взморье полный грузовик строительных материалов, наши ребята своими глазами видели… — добавил второй.

— Если ничего нельзя сделать, разрешите перейти на другую фабрику.

— И все обстоит именно так, как вы мне рассказали? — спросил Лидум.

— Точно так, товарищ Лидум. Если не верите, приезжайте, своими глазами посмотрите.

— Ладно, друзья, поедем вместе.

Лидум вызвал машину и вместе с рабочими поехал в общежитие. Во многих общежитиях, столовых, клубах, детских яслях он уже побывал и помог руководству предприятий навести там порядок, но это общежитие как-то ускользнуло от его внимания.

Вернулся он часа через два, сердитый и мрачный. Позвонил министру и попросил принять на несколько минут.

— Но сейчас ведь начнется заседание коллегии, товарищ Лидум… — ответил министр. — Мне надо подготовиться, просмотреть еще кое-какой материал.

— Вопрос слишком важный и имеет прямое отношение к сегодняшней повестке дня, — пояснил Лидум.

— Нельзя ли позже… после заседания?

— Нельзя, товарищ министр.

— Ну, тогда приходите… — Лидум услышал, как вздохнул Земдег.

«Вздыхай, не вздыхай, а Кулайниса придется выгнать…» — подумал Ян.

Земдег сидел за письменным столом, уткнувшись в бумаги, и при появлении Лидума поднял бледное лицо. Его взгляд говорил, что ему все надоело, что он устал от бессонных ночей; пальцы нервно теребили бумаги. Рядом с министром стоял Кулайнис — наверно давая объяснения по некоторым материалам.

— Я пойду, товарищ министр, — сказал Кулайнис.

— Лучше бы вы немного задержались здесь, — сказал Лидум. — У меня к вам большой счет.

— Опять? — улыбнулся Кулайнис.

— По-прежнему, — отрезал Лидум. — И я боюсь, что на этот раз вам не рассчитаться.

— Только без лишних резкостей, товарищ Лидум… — заметил министр. — Ближе к делу. Давайте факты, выводы сделаем потом.

Он нахмурился, не скрывая досады. Кулайнис отошел в сторону и с деланным спокойствием наблюдал за Лидумом, но его бородка клинышком все же дрожала, когда заместитель министра посмотрел ему в лицо.

Чтобы не задерживать Земдега, Лидум коротко рассказал о том, что видел в общежитии молодых рабочих.

— Почему же директор не принимает никаких мер? — заговорил Земдег. — Если сам ничего не может сделать, почему не просит помощи?

— Он просит, да ему не дают, — ответил Лидум. — Как нищий, ходит за Кулайнисом, а тот и пальцем не пошевелит.

— Я не понимаю, какая связь между общежитием и мной? — Кулайнис пожал плечами. — Кто запрещает им ремонтировать?

— А чем они будут ремонтировать — святым духом? Скажите, Кулайнис, куда девалась грузовая машина со строительными материалами, которую позавчера следовало отправить для ремонта общежития?

— Были более срочные нужды…

— Ах, вот как — наступает купальный сезон! — крикнул Лидум, не в силах больше сдержаться. — Надо подновить дачу! Пусть рабочие потерпят еще с полгода, потому что некоторым руководящим работникам министерства сегодня же нужен комфорт.

— Что за машина? — спросил Земдег и строго посмотрел на Кулайниса. — На какую дачу отвезли этот материал?

— На вашу, товарищ министр… — буркнул Кулайнис — Спешим достроить гараж. В самой даче тоже надо поставить заново две перегородки, иначе негде устроить столовую.

— Но я ведь не просил вас этого делать! — голос министра звучал сурово. — Кто вам разрешил вмешиваться в мои дела?

— Ваша супруга как-то позвонила… просила позаботиться… — пробормотал Кулайнис.

Всем троим вдруг стало неловко. Земдег поднялся и взволнованно заходил по кабинету. Кулайнис достал платок и долго сморкался. Лидум смотрел в окно.

— Идите, Кулайнис! — строго сказал министр. — Никакого гаража, никаких перегородок. Чтобы сегодня же в общежитие привезли все необходимые строительные материалы! После заседания коллегии лично проверю. И смотрите, если что-нибудь не будет сделано.

Когда Кулайнис ушел, Лидум спросил:

— И вы хотите оставить его в аппарате министерства?

— Прогнать работника не трудно, гораздо труднее найти хорошую замену, — сказал министр.

— Я с вами не согласен, товарищ Земдег, — заговорил как можно спокойнее Лидум. — Моя партийная совесть не позволяет мне дольше молчать. Нет в нашем Доме порядка, и мы оба повинны в этом. Вы — потому, что слишком верите пройдохам и подхалимам, я — потоку, что недостаточно энергично противодействовал этому. Вы — потому, что сами не желали, а мне не позволяли до конца очистить аппарат министерства, я — потому, что примирился с этим и остановился на полпути. Знаете ли вы, почему некоторые фабрики не могут выполнить плана? Потому, что такие люди, как Кулайнис, их сознательно подводят.

Он рассказал о своей беседе с двумя директорами, о том, что говорят рабочие и члены партии. Он перечислял факт за фактом, а их было немало, и чем дальше, тем внимательнее слушал его министр. Когда Лидум наконец замолчал, излив всю накопившуюся в сердце горечь, обоим сразу стало легче. Немного помолчав, Земдег протянул Лидуму руку:

— Спасибо, товарищ Лидум. Вот это было слово коммуниста, это была настоящая помощь. А теперь пойдем в зал заседания.

Кулайниса сняли с работы, некоторые уважаемые работники получили вместо обычной похвалы головомойку и предупреждение, а некоторым из тех, кто обычно помалкивал, дали высказать все, что у них было на душе. Дуновение свежего ветра пронеслось по министерству, по всем коридорам и кабинетам, достигло трестов, контор, цехов ближних и дальних фабрик, и всюду легче стало дышать.

Неизвестно, что в тот вечер Земдег сказал жене, но разговор был не из приятных. После заседания он прежде всего поехал в общежитие молодых рабочих и убедился, что строительные материалы уже начали подвозить. Осмотрев общежитие, он заметно помрачнел.

Когда Ян Лидум после заседания коллегии зашел к себе в кабинет, там его ждал Айвар.

5

У Яна Лидума с Айваром была небольшая квартира на улице Матиса, близ Видземского рынка. Если бы не Ильза, изредка навещавшая брата, в этой холостяцкой берлоге, как Лидум называл свою квартиру, до сих пор не было бы ни занавесок на окнах, ни половиков, ни приличных ламп — словом, тех мелочей, которые придают жилой уют. Самой большой роскошью здесь были книги. Они заполняли все полки, все углы в комнатах отца и сына. Сочинения Маркса и Ленина, Большая Советская Энциклопедия, произведения классиков мировой и советской литературы в нарядных переплетах и в простых обложках стояли рядом с географическими атласами, объемистыми монографиями и комплектами журналов. Все здесь свидетельствовало о разносторонних интересах хозяев.

Придя домой, Ян Лидум зажег газовую плитку и поставил чайник. Сняв пиджак, Айвар принялся помогать ему: нарезал хлеб, накрыл стол. Когда чай был готов, сосиски сварены, Ян Лидум достал рюмки и бутылку портвейна, месяца два хранившуюся для особого случая.

Пока продолжались приготовления, Айвар ничего не говорил о цели своего приезда. Отец устроил ему настоящий экзамен. Надо было рассказать, каковы успехи по заочному обучению в Сельскохозяйственной академии, что сделано на Змеином болоте. Если что-нибудь в ответах Айвара его не удовлетворяло, он объяснял сыну, в чем тот не прав.

— Как поживает Анна? — спросил Лидум, когда они уже сидели за столом. И хотя вопрос был задан без всякого умысла, Айвар опустил глаза.

— Анна не может обижаться, что ей не хватает работы, — ответил он. — Мне кажется, она довольна жизнью.

— Девушке не мешало бы немного подучиться, — задумчиво сказал Лидум. — Теперешнего запаса знаний ей ненадолго хватит. А советским людям надо беспрестанно расти и развиваться, вчерашней мудрости сегодня недостаточно.

— Насколько мне известно, Анна занимается прилежно… все свободное время. Правда, его у нее не слишком много.

— Неплохо бы послать ее учиться в двухгодичную партийную школу. Поговори с Артуром. Пусть учтет, когда будет отбирать новых слушателей. Анна заслужила, чтоб ей немного помогли.

— Хорошо, на обратном пути заеду в уком. Сомневаюсь только, захочет ли Анна уехать из волости, пока не будет закончена осушка Змеиного болота, — ведь это ее самая заветная мечта. И Анна много помогает мне.

— Болото осушат и без нее, — Лидум наполнил рюмки и чокнулся с Айваром: — За ваши успехи!

— За скорый конец болота…

— Когда вы думаете как следует взять быка за рога? — поинтересовался Лидум.

— Будущей весной, — ответил Айвар. — Осенью закончим разведывательные работы, зимой разработаем технический проект, а весной пустим экскаваторы, канавокопатели, грейдеры и бульдозеры. Министерство хочет создать при МТС специальный мелиоративный отряд и хорошо вооружить его механизмами. За зиму подготовим и нужные кадры.

— А что ты сам собираешься делать, когда будет готов и утвержден во всех инстанциях технический проект? Вернешься в аппарат министерства?

— Хотелось бы остаться в волости до завершения всех работ. Начальник управления почти обещал. Может, пошлют производителем работ… Если б ты поговорил в министерстве…

Лидум погрозил сыну пальцем:

— Бороться надо, Айвар, без всякой протекции. Вспомни, как мы уговаривались при демобилизации.

— Уговор остается в силе. Мне дядюшка не нужен, но для пользы дела можно бы и помочь. На работе по осушке болота я буду получать меньше, чем сейчас, так что корыстные соображения здесь исключаются.

— А если Анна поступит в партшколу? — Ян Лидум не удержался, чтобы не поддразнить сына.

— Тогда тем более нужно остаться на болоте, — горячо отозвался Айвар. — Одному из нас там быть необходимо. Нельзя же без энтузиастов.

— Ладно, я еще посмотрю, как у вас там с энтузиазмом.

Они выпили еще по рюмке и перешли в комнату Яна Лидума.

— Знаешь, отец, меня начинают тревожить тени прошлого, — сказал Айвар и, протянув отцу письмо Тауриня, стал рассказывать о своем разговоре с Пиколом. — Всего можно было ожидать, но не такой наглости, — заключил юноша. — За кого он меня принимает? Наверно, думает, что если человек по независящим от него обстоятельствам побыл в их стае, то всю жизнь будет тосковать по ней.

— Врага никогда нельзя недооценивать, — сказал Лидум, задумчиво посасывая старую походную трубку. — Но в этом случае их поведение не говорит о большом уме.

— Домогаться подобного могут только безнадежные идиоты! — с горячностью воскликнул Айвар. Его губы дрожали от волнения, глаза потемнели.

— Идиоты обычно безвредны и не способны на продуманные действия из-за своего слабоумия… — продолжал Лидум. — А эти подлецы весьма ядовиты и опасны. Они знают, чего хотят.

— Это торгаши, отец. Они думают, что за золото можно купить все, что только пожелают… даже человеческую совесть.

— Это естественно, сын, что они так думают. Ведь золото — их религия. Совесть… неужели ты думаешь, что для них еще существует это понятие?

— Но что мне теперь делать? Что ответить Тауриню? Как поступить с Пиколом?

Лидум спокойно и серьезно посмотрел в глаза Айвару.

— А как ты сам думаешь действовать?

— Что тут раздумывать? Если бы дело было только в Пиколе, я при следующей встрече просто связал бы его и сдал органам государственной безопасности. Для меня это было бы делом одной минуты… он и охнуть не успел бы. Но этого мало. Пикол только один из этой волчьей стаи. Там есть еще Тауринь. Обезвредив Пикола, я еще не сведу счетов со всей их бандой, а у меня к ним большой счет.

Айвар говорил это нервно, шагая по комнате.

— Ты конкретнее, Айвар… — вставил Лидум. — Что именно ты хочешь сделать?

— Их хитрости противопоставить свою хитрость. Так действовать я имею право со всех точек зрения. Как это ни противно, я готов начать с ними самую опасную игру. Сделаю вид, что попался на их удочку, а сам заманю в капкан Пикола, Тауриня и всех прочих. Я не сделаю ничего такого, что хоть в малейшей степени причинит вред советскому народу. Буду действовать осторожно и смело, и они поверят мне. А когда все повернется так, как надо, одним ударом прекращу игру, и капкан захлопнется.

— И это все? — спросил Лидум, когда Айвар замолчал.

— Пока все…

— Так, так… Крупная игра, личные счеты, капкан… Ты прав — со всех точек зрения ты имеешь право так действовать. И все же ничего у тебя из этой игры не выйдет.

— Почему не выйдет?

— Вот ты ответь мне на один вопрос. Как бы ты поступил, если бы Пикол или кто другой дал тебе задание убить какого-нибудь советского или партийного работника — Анну Пацеплис, Артура или агента по заготовкам, который заставляет кулака выполнять обязательства перед государством?

— Такие вопросы… даже задавать не надо… От меня они не получат самой безобидной служебной бумаги.

— А если потребуют? Отговориться не удастся, невинными услугами не отделаешься. Прежде чем тебе довериться, они обязательно проверят тебя на деле, заставят сделать что-нибудь такое, чем ты неизбежно скомпрометируешь себя в глазах советского народа. Только после этого они станут доверять тебе, только после этого ты сможешь заманить их в капкан, но тогда будет поздно, ты тогда уже будешь не охотником, а участником их шайки. Дорога назад будет отрезана, и Рейнис Тауринь сможет ликовать: ты снова будешь принадлежать ему.

Айвара поразила эта мысль, он опустился на стул и сжал голову руками.

— А если бы мне все-таки разрешили попробовать? Может быть, они совсем не так умны и дальновидны?

— Не надейся, Айвар.

— Но попытаться-то можно. За меня не бойся, я свою дорогу знаю, с нее меня ничто не сманит.

— В этом я не сомневаюсь, мой мальчик…

— Если дело примет такой оборот, как ты предполагаешь, я прекращу игру и удовлетворюсь той добычей, какая будет возможна.

— Не знаю. В таких делах я не опытен, но как бы там ни было, тебе надо поговорить об этом в другом месте.

Они решили, что на обратном пути в Пурвайскую волость Айвар остановится в уездном центре и поговорит с начальником отдела Министерства государственной безопасности — Индриком Регутом.

— Ладно, я обязательно это сделаю, — сказал Айвар. — А как быть с ответным письмом Тауриню? Пикол скоро его попросит.

— И по этому вопросу тоже поговори с Регутом, — сказал Лидум.

Рано утром Айвар попрощался с отцом и уехал обратно в деревню.

6

Артур только в два часа ночи вернулся с работы, поэтому Ильза не спешила его будить. Она тихонько возилась в кухне, приготовила завтрак, собрала на стол. В открытое окно вливался свежий утренний воздух вместе с запахом цветов и уличным шумом. Крестьяне везли на приемный пункт бидоны молока, другие ехали к базару. На телегах лежали ранние овощи, в клетках хрюкали поросята, а иногда с воза вдруг раздавалось кукареканье петуха. С лесопилки доносилась монотонная песня электрической пилы. На строительной площадке по другую сторону улицы слышались громкие голоса каменщиков и плотников — там строили здание школы на месте взорванной фашистами средней школы; развалины убрали во время зимних субботников и воскресников.

Ильза любила по утрам наблюдать жизнь городка. Бодрая, целеустремленная деятельность людей навевала светлое, жизнерадостное настроение. Как спокойный, ясный поток, текли дни. И в этой большой, содержательной жизни у Ильзы Лидум было свое место и своя ясно видимая цель. Все близкие ей люди шли вместе с нею к этой цели, жили общей мечтой, они делали одно общее дело. У всех у них, как у каждого советского человека, был какой-то молодой задор, ибо молод был мир, в котором они жили и строили. Артур, Ян, Айвар, Анна, Валентина… о них думала Ильза в этот ранний час, и сердце ее было спокойно, как у матери, которая знает, что ее детям не грозят нужда и унижение.

«Если бы отец с матерью дожили до этого… — подумала она. — Если бы им хоть денек побыть с нами, разделить нашу радость победы… Другие отцы и матери дождались, и светел сейчас их закат. Но некоторые из них даже и сейчас не могут постичь и оценить достигнутое, а есть и такие, которые оглядываются на вчерашнее».

На улице затарахтел мотоцикл и внезапно умолк. Ильза взглянула в окно. Айвар сошел с машины, улыбаясь посмотрел вверх и помахал рукой.

— Доброе утро, тетя Ильза! Артур дома?

— Доброе утро, заходи, заходи. Мы еще не завтракали.

Айвар закатил мотоцикл во двор и поставил его в угол, около дровяных сарайчиков, затем сбил с себя пыль кожаной перчаткой, выколотил о стену кожаный шлем и поднялся по узкой деревянной лестнице во второй этаж.

Ильза поставила на стол третий прибор. Поцеловав племянника в щеку, она засыпала его вопросами:

— Ты прямо из Пурвайской волости? Как сейчас в Ургах? Сенокос еще не начали? А твое самочувствие как, Айвар, раны не болят? Как поживает Анна? Я ее не видела с конца зимы.

Когда юноша рассказал, что он проездом из Риги, Ильза захотела узнать, не похудел ли брат.

— Ведь некому даже позаботиться о нем, вовремя приготовить обед, ужин. Трубку так же, наверное, сосет без передышки? Хоть бы кто-нибудь заставил его бросить курение — достаточно он испортил легкие в тюрьме, так нет, надо еще коптить их табачным дымом. В других делах у него характера и воли хватает, а в этом все равно, что малое дитя.

Айвар любил слушать воркотню Ильзы. Это бывало редко и получалось так мило и добродушно, в каждом упреке звучала истинная забота о близких.

— Ничего не поделаешь, тетя Ильза, если мужчины так слабы, — ответил он, улыбаясь. — Каждому из нас нужен друг-хранитель, не смыкающий глаз ни днем ни ночью.

— Ясно, что нужен, — тихо засмеялась Ильза. — Так почему же не привести к себе в дом этого хорошего друга? Вам с Артуром самое время жениться — неизвестно, чего вы еще ждете.

— Сначала надо жениться дяде Яну! — раздался голос Артура из соседней комнаты. — Пусть покажет пример, тогда и мы с Айваром не заставим себя долго ждать.

— Оставьте вы Яна в покое, — добродушно заметила Ильза. — Нашли с кого брать пример.

— А вы сами, тетя Ильза? — заикнулся Айвар. — Я еще не теряю надежды потанцевать на вашей свадьбе.

За стеной раздался веселый смех.

— Болтают невесть что… — рассердилась Ильза. — Уж если начнут, никак не остановятся. Будто не о чем больше разговаривать. Сваты объявились…

— Но ведь ты, мамочка, сама начала, как же нам не присоединиться, — сказал Артур, выходя из своей комнаты.

Он только что умылся и вытирал шею полотенцем. Поздоровавшись с Айваром, поцеловал мать и, подняв ее, два раза повернулся кругом, будто танцуя вальс.

Через минуту они уже сидели за завтраком. У обоих парней был такой хороший аппетит, что Ильзе не приходилось их угощать.

Айвар рассказал о работе своей бригады на Змеином болоте.

— Как на это дело смотрят крестьяне? — спросил Артур. — Перестали ворчать и сомневаться?

— Пурвайцы так воодушевились, что не могут дождаться дня, когда можно будет выйти на работу с лопатами и топорами, — ответил Айвар.

— На прошлой неделе я была в Айзупской волости, — заговорила Ильза. — Проводила собрание о подготовке к сенокосу и уборочным работам. После собрания айзупчане забросали меня вопросами: когда мы думаем начать осушение их большого болота, чем они хуже пурвайцев? До сего времени никто не шевелился, а как узнали, что делается на Змеином болоте, им стало невтерпеж.

— Изыскательские работы на Айзупском болоте начнутся следующей весной, — сказал Айвар. — Возможно, что разведку придется делать нашей бригаде, — к тому времени будут закончены все проекты осушения Змеиного болота.

Позавтракав, Ильза попрощалась с Айваром, велела передать привет Анне и ушла на работу. Артур с Айваром убрали со стола, вымыли посуду и пошли в комнату Артура. Их отношения были простыми и дружескими, только Артур выражал свои чувства свободнее и естественнее, тогда как Айвар всегда оставался несколько замкнутым.

Взгляд Айвара остановился на письменном столе Артура, где между книгами и письменными принадлежностями стояла фотография девушки в круглой рамке; Айвар ее никогда не видел.

Артур заметил, что Айвар долго и пристально смотрит на портрет.

— Это Валя… Валентина Сафронова… — объяснил Артур. — Она учится в партийной школе в Риге. Будущим летом кончает. Потом… мы поженимся. Во время каникул я постараюсь вас познакомить. Она замечательный человек и лучший мой друг.

Айвару тоже казалось, что Валентина Сафронова чудесный человек, великолепная девушка, если она стала лучшим другом Артура.

— Симпатичная девушка… Поздравляю, Артур, и желаю вам счастья.

«Лучший друг… — думал Айвар. — Почему я не могу так просто и естественно, как Артур, говорить о моих чувствах к своему любимому другу? Хватит ли у меня смелости рассказать кому-нибудь вот так же просто про Анну?»

Проводив Артура до укома, Айвар пошел в уездный отдел Министерства государственной безопасности. Начальник отдела — майор Индрик Регут — сразу принял Лидума. Айвар все изложил самым подробным образом, у Индрика оказались на это дело такие же взгляды, как у Яна Лидума, будто они обо всем уже успели посоветоваться и пришли к общему выводу.

— Они обязательно потребуют от тебя что-нибудь такое, что никогда не сделает советский человек, они заставят делами подтвердить готовность помогать им, — сказал Индрик. — Поэтому от большой игры надо отказаться и удовлетвориться тем, что ты можешь сделать, не запятнав себя. Пикола мы наверняка схватим, но не следует думать, что это легко. Как видишь, он не указал время и место встречи, значит, появится, когда ты меньше всего будешь его ждать, и там, где ему меньше всего будет угрожать опасность. Но это ничего, достаточно и того, что Пикол вообще когда-нибудь появится около тебя. При первой встрече мы его не тронем, дадим уйти, а ты напиши ответ Тауриню и передай его Пиколу.

— А что мне ему написать? — спросил Айвар.

— Лучше всего что-нибудь совсем частное, о своей личной жизни, работе, так, как оно есть, чтобы совпало с теми сведениями, которые у них о тебе имеются. Между строк можешь намекнуть, что готов сотрудничать с ними.

Попрощавшись с Индриком, Айвар поспешил домой. Ему казалось, что там, у огромного болота, его ждет Анна. Он запустил мотор и как ветер понесся по улице.

7

Два дня Финогенов колесил по окрестным волостям, где работали бригады трактористов, и только что вернулся в Урги. Весенние полевые работы были закончены еще две недели назад. Только некоторые тракторы подымали еще старые залежи, покрытые толстым, плотным слоем дерна. Трактористы и рабочие мастерской готовили инвентарь к уборочной, поэтому сейчас в Ургах было много народу.

На просторном дворе вокруг сенокосилок, жаток и молотилок суетилось человек десять, а в механической мастерской с утра до вечера раздавался грохот металла, гудели моторы и новый сварочный аппарат рассыпал струи бенгальских огней.

— Где директор? — спросил Финогенов у механика Далдера, ремонтировавшего локомобиль.

— Товарищ Драва в конторе, — отозвался механик, не отрываясь от дела.

Финогенов, понаблюдав за работой механика, хотел было уйти, но в это время во двор въехал Айвар Лидум. Заметив Финогенова, он еще издали кивнул ему и, поставив мотоцикл под навесом, пошел навстречу.

— Так рано с болота? — спросил Финогенов, здороваясь с Айваром. — Сейчас самая подходящая пора для работы: и не холодно и не жарко.

— На болоте я сегодня еще не был, — ответил Айвар. — Вчера пришлось срочно поехать в Ригу.

— И сегодня утром уже обратно? — удивился Финогенов. — Даже и в театре не успел побывать?

— Куда там… — улыбнулся Айвар. — Зимой побываем.

— Завтра парторг волости созывает собрание актива. Коммунисты и комсомольцы МТС тоже будут. Говорят, сообщат о каких-то изменениях в проекте осушки болота.

— Да, небольшие. Сейчас кое-кто думает, что мы на болоте только даром время теряем. Теперь увидят, что мы там нашли.

Финогенов положил руку на плечо Айвара, и они медленно пошли к саду. С противоположного конца сада доносились звонкие детские голоса — там играли ребятишки под наблюдением жены механика.

— Драве кажется, — говорил Айвар, — что мы даром едим государственный хлеб. По его мнению, здесь нечего проектировать, а надо сразу рыть канавы и спускать воду в море. Если бы это было так просто, не нужны бы были ни инженеры, ни техники, а обошлись бы одними землекопами.

— Драва хороший практик, но иногда несколько мелочен. Для него главное — это перевыполнение плана.

— Я только один раз попросил на несколько дней отрядить двух человек в помощь нашей бригаде, и то он ни за что. Ну ладно, больше ничего не попрошу у него. Думаю, что и не потребуется. Помнишь, как было дело с образцами почвы… Лаборатория стоит без дела, старший агроном согласен сделать анализы, а директор нет — дескать, лабораторное обслуживание нашей бригады не предусмотрено планом. Словно мы в двух разных государствах живем. Черт его разберет, что с ним стало, на фронте был совсем другой человек.

— Это все потому, что комиссия в акте ревизии указала, что он слишком свободно распоряжается молоком и поросятами, принадлежащими хозяйству МТС. Теперь каждый литр учитывается и государству сдается все, что следует. Обжегся на молоке, сейчас дует на воду. Ничего, Лидум, все опять наладится, найдет правильное применение своему усердию и Драва. А ты напрасно отказываешься от помощи — не тебе она нужна, а общему делу, государству, советскому народу. Лучше посмотри, как растет наш новый машинный сарай. Недельки через две закончим. Осенью ни один болтик не останется под открытым небом, а скоро мы получим несколько новых «СТЗ-НАТИ» и две молотилки. Для механической мастерской обещают в третьем квартале новый токарный станок, тогда мы сможем изготовлять самые сложные детали и своими силами производить капитальный ремонт. Здорово?

— Скоро у вас здесь будет настоящий ремонтный завод, — засмеялся Айвар.

— Должен быть. Придет время, и мы здесь на месте будем пользоваться всеми благами цивилизации. А главное, у нас появятся новые люди, с более широким кругозором. Они же растут не по дням, а по часам, и скоро им понадобятся в домах другие потолки — старые станут слишком низки. И это время не за горами. Скоро новая жизнь постучит в наши двери, уже слышны шаги. Вот почему мы не можем сегодня обижаться, если Драва не дает рабочих и не разрешает лаборатории делать анализы; у нас просто нет времени обижаться и дуться — надо спешно мостить большаки для завтрашнего дня, по проселку он прийти не сможет. О Драве не беспокойся, он тоже станет другим; если хочешь знать, его не приходится ни тащить, ни толкать — только нужен подход, надо уметь с ним говорить, вот и все. Человек любит, чтобы с ним считались, а разве это плохо? Это его право, ведь он отвечает за дело.

— Я ничего не говорю, — сказал Айвар. — Только иногда зло берет, когда человек не хочет понять очевидных вещей.

— Вот те на: произошла маленькая заминка, не получилось так, как хотелось и как, может быть, было необходимо, — и сразу же заело. Как же мы построим коммунизм, если будем так легко огорчаться из-за малейшей неудачи? А ведь для этого требуется совсем другая выдержка и терпение, чем при осушке Змеиного болота.

— Ты прав, товарищ Финогенов… — согласился наконец Айвар. — Мне надо научиться стать выше мелочей… быть терпеливее.

— Я полагаю, что ты уже научился, — улыбнулся Финогенов, — только иногда тебе надо оглядываться на себя…

Они зашли в клуб. Там сейчас не было ни души. Остановились у последнего номера стенной газеты «Острый лемех». Одна карикатура высмеивала молодого тракториста, который после хороших показателей на осенних работах почил на лаврах и проспал весну; все его товарищи давным-давно в поле — у кого выработано тридцать процентов сезонного плана, у кого CjpoK, a y одного все пятьдесят, а тот все не может проснуться: ведь у него сто восемнадцать процентов… правда, за прошлый год. Несколько критических заметок посвящалось администрации; в литературном отделе было напечатано несколько довольно гладких стихотворений — в МТС был свой поэт, — а передовицу о новых задачах коллектива написал Финогенов.

— Наш «Острый лемех», конечно, еще совсем не так остер и пашет недостаточно глубоко, но с каждым номером режет все лучше, — сказал Финогенов. — Сначала нельзя было найти рабкоров, а сейчас от них отбою нет. С людьми надо работать. Если человек проявит какие-нибудь способности, надо обратить внимание, подбодрить его, сказать в глаза и про ошибки. Иногда человек и сам не знает, на что способен. Надо укрепить в нем веру в себя, заинтересовать, помочь развить свои дарования.

— Как ты на все находишь время? — удивился Айвар.

— Надо находить, ведь для этого партия и прислала меня сюда.

— Не отнимаешь ли ты работу у волостного парторга?

— Только помогаю. Работы всем хватит.

В конце беседы Финогенов спросил вдруг Айвара:

— Что ты скажешь, если мы попросим тебя прочесть несколько лекций о новейших достижениях советской' агрономической науки? На профессиональных лекторов нам пока надеяться нечего. Надо тебе дать какую-нибудь общественную нагрузку.

— Можно, — согласился Айвар. — Только я не знаю, как получится, — никогда не выступал в роли воспитателя.

— На фронте батальоном командовал? — напомнил Финогенов. — Своих стрелков воспитывал? Он не знает, как у него получится… Не беспокойся, товарищ Лидум, профессорской сноровки с тебя никто не требует.

И они договорились, что Айвар подготовит несколько лекций.

8

На собрании присутствовало человек тридцать: коммунисты и комсомольцы Пурвайской волости, несколько работников волисполкома, старший агроном Римша, директор неполной средней школы Жагар и председатель правления мелиоративного товарищества Мурниек.

Собрание происходило в зале заседаний волисполкома, председательствовал Регут, которого прозвали «старым» Регутом, чтобы не смешивать с его сыном Индриком. Протокол писал Жагар. На повестке дня стоял один вопрос: подготовка к работам по осушке Змеиного болота.

Повесив на стену план местности, Айвар ознакомил участников собрания с некоторыми общими соображениями, которые положила в основу работы бригада по исследованию болота.

— Инициатива принадлежит крестьянам Пурвайской волости, и это вполне естественно, потому что как раз их земли больше всего страдают от избытка воды. Поэтому вначале задание было составлено, исходя из интересов пурвайцев и только в объеме нашей волости. Теперь, когда бригаде вполне ясны основные направления отвода излишних вод к бассейну Даугавы, первоначальное задание больше не соответствует нашим требованиям и государственным интересам.

— Вот тебе и раз, уже не соответствует! — воскликнул Мурниек. — Опять начнем мудрить и топтаться на месте, а болото будет по-прежнему затоплять нас. Нам не философия нужна, уважаемый товарищ, а работа.

— Потерпи, Мурниек, дай Лидуму высказаться, — прервал его Регут.

— Да, оно уже не соответствует государственным интересам… — продолжал Айвар. — Змеиное болото частично находится между Пурвайской и Айзпурской волостями. Процесс заболачивания происходит на территории обеих волостей — с этой стороны интенсивнее, чем у айзпурцев. Мы не можем осушить заболоченный массив, осуществляя все работы только на территории одной Пурвайской волости, часть вод надо отвести в озеро Илистое и оттуда по реке — к бассейну Даугавы. Следовательно, мелиоративные работы придется вести на территории обеих волостей, и в этом начинании должно участвовать население и нашей и Айзпурской волости. Я думаю, что будет не трудно убедить айзпурцев, они ведь так же заинтересованы в осушении Змеиного болота, как и мы.

— Это другое дело! — снова воскликнул Мурниек. — А то я подумал, что ваша изыскательская работа не годится и все надо начинать сначала.

— Вся проделанная работа годится, ничего не делалось зря, — сказал Айвар. — Иначе бы в наших руках не было ключа к решению основного задания. Вот где он… — и Айвар указал на плане извилистую линию. — Это русло реки Раудупе. Много десятков лет тому назад все ее воды текли по этому руслу к притоку Даугавы. Тогда и Змеиного болота не было. Существовало только небольшое болотце. Когда на Раудупе построили мельницу и высокую плотину, вода в реке начала накапливаться и постепенно стала проклятьем для всей окрестности. Наша задача состоит в том, чтобы восстановить этот естественный сток — и с болотом будет покончено. По сравнению с первоначальным вариантом длина главного отводного канала сократится наполовину, а стоимость мелиоративных работ значительно уменьшится. Все это будет закончено к осени будущего года. Вот пока и все, что можно доложить о работе исследовательской бригады.

Участники собрания встали и некоторое время рассматривали план осушения местности.

— Гм… — пробормотал Драва. — Нельзя сказать, что ничего не сделано. Лежебоками их не назовешь.

— А мы им почти ничем не помогли, — добавил Финогенов. Драва покраснел и отошел в сторону. Потом он подошел к Айвару и тихо заговорил:

— Ты не дуйся, Лидум, что я в тот раз… ну, знаешь как… Мне некогда было вникать в твои дела, вот и все. Теперь мне все ясно, и если будет нужна помощь, не стесняйся, проси. Все что могу, сделаю.

— Большое спасибо… — сказал Айвар и пожал руку Драве.

После этого выступила Анна. Она говорила о посылке представителей к айзпурцам и вызове их на социалистическое соревнование. Решили послать Мурниека, Айвара и Финогеиова, а условия социалистического соревнования поручили разработать группе товарищей во главе с Анной.

Затем слово взял старший агроном Римша.

— Товарищи, — сказал он, — я думаю, перспективы осушения Змеиного болота сейчас настолько ясны, что можно подумать и о ближайшем будущем — о нашей работе, когда болото будет осушено.

— Снимать шкуру с неубитого медведя! — засмеялся уполномоченный десятидворки, член партии Клуга. — Не рановато ли, товарищ Римша?

— Нет, не рано… — продолжал Римша. — Мы знаем, что через несколько лет в нашем распоряжении будет большой земельный массив — почти восемь квадратных километров. Я не думаю, что его разрежут на мелкие кусочки и отдадут полсотне новохозяев. Это было бы неправильно. Здесь надо будет создать мощное социалистическое хозяйство. Почва этого массива обладает такими качествами, каких нет у окружающих земель, и мы не должны об этом забывать. Это идеальная почва для кок-сагыза. Здесь мы можем добиться таких же урожаев, как на Украине. Но для того чтобы начать внедрять эту еще не известную в Латвии культуру, надо сегодня думать о семенах, о кадрах и об освоении агротехнических навыков. Мы не очень забежим вперед, если организуем специальный агротехнический кружок и если комсомольцы волости, которым, по-моему, нужно взять шефство над этой культурой, заложат несколько небольших опытных участков.

Предложение Римши было принято не ахти как горячо. Часть крестьян и агрономов все еще считала кок-сагыз нежелательной культурой, почти сорняком. Старый Регут и Мурниек стали на сторону скептиков, но остались в меньшинстве. Анна горячо поддержала инициативу Римши и добилась того, что часть коммунистов и все комсомольцы голосовали за предложение старшего агронома МТС. Римше поручили организовать агротехнический кружок, а волостному комсоргу обсудить на комсомольском собрании вопрос об опытных участках. После этого слово предоставили местному агенту министерства заготовок Бокмелдеру — он заявил Регуту, что хочет выступить по важному вопросу.

Бокмелдер лишь недавно приехал в Пурвайскую волость, поэтому многие пурвайцы увидели его впервые. Это был высокого роста коренастый мужчина, с гладко выбритой головой, в сером костюме из домотканого сукна.

— Что у вас за вопрос, товарищ Бокмелдер? — спросил Регут.

Бокмелдер встал, окинул взглядом присутствующих и торжественно откашлялся.

— Вопрос весьма щекотливый, — заговорил он сочным басом. — Пусть меня извинят товарищи, если я ломлюсь в открытую дверь. Возможно, я плохо информирован, поэтому меня смущает одно обстоятельство, на которое, как я вижу, все вы не обращаете внимания. Сегодня мы слушали сообщение товарища Лидума о проекте осушки болота. Это очень большое и важное начинание, весьма нужное государству и каждому из нас. В него придется вложить немало средств и труда. Многое будет зависеть также от того, насколько сознательно, честно и по-государственному бригада исследователей и ее руководи гель товарищ Лидум отнесутся к своим обязанностям при разработке проекта. Это такая работа, исполнители которой должны пользоваться нашим полным доверием, и именно поэтому меня смущает одно обстоятельство, ставшее мне известным лишь недавно. Правда ли, товарищи, что руководитель бригады Лидум — сын богатого кулака Тауриня?

Айвар покраснел, переглянулся с Анной, затем поднялся и хриплым голосом сказал:

— Да, я был приемным сыном Тауриня…

— А если это так, меня интересует другой вопрос: чем этот человек заслужил такое доверие?

Ободряющий взгляд Анны на мгновение остановился на Айваре. Затем она поднялась и, заметно взволнованная, начала говорить:

— Удивление товарища Бокмелдера совершенно естественно, и нет ничего странного в том, что он поднял этот вопрос на нашем собрании. Разрешите мне кое-что разъяснить товарищу; он новый человек в нашей волости, и ему хочется знать всю правду про Лидума.

Кратко, в самых основных чертах, она рассказала собранию историю жизни Айвара. Когда она дошла до описания боев Латышской дивизии в районе Старой Руссы и второго ранения Айвара при штурме немецких позиций на высотке, Бокмелдер замахал рукой и крикнул с места:

— Хватит, хватит! Теперь мне все ясно! Все в порядке!

Он подошел к Айвару и протянул ему руку.

— Извини, товарищ Лидум, что я так спросил. Если бы я знал, никогда не коснулся бы этого старого дела.

— Ваш вопрос меня не обидел, товарищ Бокмелдер… — тихо ответил Айвар. — Вы имели право спросить… Каждый человек имеет право интересоваться моим прошлым.

Многие участники собрания почувствовали себя неловко и старались скорее уйти. Айвар вышел вместе с Анной — она просила немного проводить ее.

Когда они вышли на дорогу, было уже темно.

— Неприятно получилось, — заговорила Анна. — Если бы я знала, что за вопрос у Бокмелдера, я бы попросила его немного задержаться после собрания и все бы ему объяснила. Мне и с другими приходилось говорить о твоем прошлом. Но ты не слишком принимай это к сердцу. Люди все понимают и правильно оценивают тебя. Такие вопросы тебе придется слышать еще не раз, поэтому и головы не вешай.

— Я головы не вешаю, Анна… — ответил Айвар. — И все же неприятно… даже больно, когда бередят старые раны.

— За свою теперешнюю жизнь тебе стыдиться нечего, со временем забудется и старое, — немного помолчав, Анна спросила: — Как ты живешь, Айвар? Часто ли тебе приходится обедать?

Нежной лаской были эти слова для Айвара. Простая забота Анны взволновала его до глубины души: ей было небезразлично, как он живет, как себя чувствует.

— Спасибо, Анныня… — ответил он. — У нас в бригаде хозяйство общее. По очереди варим суп и печем оладьи, а белье стирает жена одного тракториста.

Он расстался с Анной у ворот ее дома. Короткий разговор, каждое сказанное ею в тот вечер слово запечатлелось в памяти Айвара, и он, счастливый, медленно шагал домой. Ночь была теплая. Хотелось подольше побыть на воздухе в одиночестве… и все время думать об Анне, о будущем — без Анны его будущее было немыслимо.

Отойдя с полкилометра от квартиры Анны, он вдруг вспомнил, что забыл рассказать ей о поездке в Ригу и передать привет от отца и Ильзы. «Вернуться? Она может подумать, что я нарочно забыл, чтобы зайти к ней. Лучше я приду завтра вечером… после работы… или когда вернусь из Айзпурской волости, — решил он. — В конце концов так даже лучше: будет предлог встретиться с Анной в ближайшие дни и немного поговорить о личных делах. Если обстоятельства позволят и хватит духа… может, намекну ей как-нибудь о своих чувствах… и, может быть, она…»

Нет, представить себе, что может быть дальше, он не мог.

9

На полпути от волисполкома до МТС, где дорога сворачивала в лес, граничивший с болотом, возле группы молодых сосенок стоял мужчина. Луна светила ему в спину, на дороге было светло, почти как днем, а человек стоял в тени. Безмолвный и неподвижный, он сливался с окружающим; его темный силуэт не выделялся на фоне сосенок.

По дороге, громко разговаривая, шли коммунисты и комсомольцы, возвращающиеся с собрания. Они прошли всего в нескольких шагах мимо стоявшего в тени человека, но ни один не повернул головы в его сторону. Немного погодя на дороге показались двое велосипедистов. Один был Клуга, другой — директор школы Жагар. Маленькие светлые пятна от фонарей, бежавшие впереди велосипедов, бледнели на освещенной луною дороге.

— У Лидума сегодня был довольно горячий денек, — говорил Клуга.

— Но он от этого только выиграл, — отозвался Жагар. — Теперь его авторитет вырастет.

— Так-то оно так, но я не хотел бы быть на его месте, — продолжал Клуга. — Когда Бокмелдер задавал эти вопросы о прошлом Лидума, мне было как-то не по себе.

Жагар что-то ответил ему, но стоящий в зарослях уже не мог расслышать его слов, хотя прислушивался очень внимательно. После этого на дороге довольно долго не появлялась ни одна живая душа. В болоте квакали лягушки, откуда-то издалека донесся неприятный крик филина. Тихо пищали комары. Наконец снова раздался звук шагов. Когда в лунном свете на повороте дороги показалась рослая фигура Айвара Лидума, незнакомец сразу узнал его. Убедившись, что у Айвара нет спутника, он оставил укрытие и бесшумно, как привидение, появился на дороге рядом с парнем.

— Добрый вечер, Тауринь, — окликнул он Айвара.

Айвар вздрогнул и быстро отпрянул. Узнав Пикола, он поздоровался.

— Добрый вечер, Пикол… — сказал Айвар. — Вы меня испугали. Мне и в голову не могло прийти, что здесь меня кто-то ждет.

— К этому вам надо привыкать, — тихо засмеялся Пикол. — Я всегда буду встречать вас, когда вы меньше всего ждете этого. Иначе нельзя — живя в окружении, приходится быть настороже.

— Ко мне это не относится, — заметил Айвар.

— Ко всем относится. И к вам, пока не изменятся обстоятельства, — сказал Пикол.

Луна освещала лицо Айвара, и Пикол наблюдал за ним.

— Пойдем потихоньку, я вас провожу немного… до опушки леса, — продолжал Пикол. — Нам надо поговорить.

Он пропустил Айзара вперед и пошел на расстоянии шага от него.

— Значит, вы были в Риге… — заговорил после небольшой паузы Пикол. — Ну как, не слишком придирались к вашему отчету?

— Настоящего отчета делать не пришлось, — ответил Айвар. — Начальник принял письменный доклад, перелистал его, задал несколько вопросов и этим ограничился. С таким же успехом я мог бы послать этот отчет по почте, но нельзя — считается секретным материалом.

— В следующий раз захватите одну копию для меня.

— Когда?

— Я сказал — в следующий раз. Держите всегда при себе. Когда встретимся, передадите мне. Ведь пиджак у вас с карманами?

— Понимаю, Пикол…

— Итак, сегодня вечером у вас были маленькие неприятности. Начали интересоваться вашим прошлым. Кто бы мог ожидать этого от Бокмелдера — сам такой тюлень, а какое любопытство, какая бдительность!

— Откуда вы это знаете? — Айвар с изумлением посмотрел на Пикола, тот таинственно усмехнулся.

— Как видите, знаю, Тауринь. У меня повсюду уши и глаза. Все знаю, что мне нужно. Прошу это запомнить.

— Вот это здорово, — Айвар силился улыбнуться. — Не скроешь ничего от вас.

— Так и должно быть, — сказал Пикол. — Только тогда можно успешно бороться.

«Кто бы это мог быть? — пытался отгадать Айвар. — На собрании были только активисты волости, давно известные и проверенные люди. По-видимому, у Пикола имеется среди них агент. Но может, он узнал как-нибудь иначе? Говорят, что и стены имеют уши… Может, Пикол сам подсматривал, ведь ставни не были закрыты?»

Когда Айвар еще раз посмотрел на своего спутника, он заметил, как при лунном свете что-то блеснуло в его правой руке. Это был ствол небольшого револьвера. Айвар отвел взгляд и сделал вид, что ничего не заметил. «Продувная бестия… — подумал Айвар. — Не доверяет, в любой момент готов перегрызть горло. Взять голыми руками будет трудно».

— Я написал ответ… отцу… — заговорил он.

— Вот хорошо, давайте сюда, — сказал Пикол. — Через несколько дней ему доставят.

Айвар достал из кармана незапечатанный конверт и протянул Пиколу. Засунув правую руку с револьвером в боковой карман, Пикол взял конверт левой и, повернув к свету, внимательно осмотрел.

— Хорошо, что не написали имя, — сказал он. — Пришлось бы менять конверт. Умно сделали, что не заклеили, мы все равно распечатали бы. Письма, содержание которых нам неизвестно, наша почта адресатам не передает, — и он снова тихо засмеялся. — Видать, вы находчивый парень. Недаром, Тауринь, вами так интересуется руководство.

— Вы думаете, что из меня выйдет что-нибудь дельное? — весело, в тон Пиколу, спросил Айвар.

— Почему не выйти, если есть желание и определенные способности… — отозвался Пикол. — Мы, со своей стороны, поможем освоить все необходимое.

Спрятав письмо в карман, Пикол замер и на минуту весь превратился в слух — его что-то встревожило. Айвару тоже показалось, что за их спиной в лесу раздался звук шагов. Но сейчас все было тихо, только лягушки на болоте продолжали концерт да изредка слышались одинокие голоса ночных птиц.

Пикол повернулся к Айвару. Его лицо стало серьезным, взгляд назойливо впивался в глаза.

— Ну, вы обо всем подумали, Тауринь? Нам нужна ясность. Согласны вы начать работу и получить первое задание?

— Я готов, Пикол… — ответил Айвар, спокойно выдержав его взгляд. — Надеюсь, что невозможного вы не потребуете.

— Нет, пока ничего трудного не предстоит, — ответил Пикол. — Поймите, мы хотим вас как можно дольше сохранить для работы в легальных условиях. На вас не должно пасть ни малейшего подозрения, тем более что местные коммунисты не вполне вам доверяют, — вспомните только выступление Бокмелдера.

«Ни черта ты не знаешь, — подумал про себя Айвар. — Здешние коммунисты мне доверяют, даже Бокмелдер. Ясно, что тебе неизвестно, как кончилось сегодняшнее собрание. Значит, свою информацию ты получил не от участника собрания, а схватил как-то иначе».

У него будто камень свалился с сердца! Все-таки пурвайские активисты здесь ни при чем!

— Во-первых, вы должны передать мне копии ваших отчетов, — продолжал Пикол. — Будете регулярно информировать обо всех ваших наблюдениях и обо всем слышанном. Регистрируйте каждый отрицательный факт, о котором вам станет известно. Попытайтесь выяснить, кто из местных жителей слушает радиопередачи «Би-Би-Си» и «Голос Америки» и как они реагируют на это, — кое-кто из них может нам пригодиться. Составьте список семейств, близкие родственники которых подвергались со стороны Советской власти репрессиям: национализации, обложению кулацким налогом, суду. Это наш резерв, и мы не можем не пользоваться им. Выясните, по каким числам и в какой сумме привозят заработную плату: нам эти деньги очень пригодятся, мы не можем ждать, чтобы все средства давали из-за границы. Разведайте, как охраняется машинный парк и механическая мастерская, местный молочный завод, магазин потребительской кооперации, склад зерна — одним словом, все общественное и государственное имущество. Мы хотим знать, как организована противопожарная охрана, расписание дежурств взвода истребителей и как они вооружены. Пока все. Действуйте осторожно, незаметно и слишком не торопитесь. Никто не должен заметить, что вы — человек любопытный. А теперь расстанемся. Некоторое время вы мне не понадобитесь, однако будьте готовы, что я вас опять где-нибудь встречу, и держите при себе все собранные материалы — пока вы это можете делать без риска. Позже придется действовать иначе, но об этом я расскажу в другой раз. До свидания, Тауринь.

— До свидания, Пикол.

Пикол немедленно скрылся в лесу, Айвар отправился домой, обдумывая, как известить работников государственной безопасности о своей встрече с врагом и полученных от него заданиях.

Когда впереди показалась темная группа строений Сурумов, Айвара нагнал Жан Пацеплис. После собрания он провожал к Народному дому библиотекаршу и комсорга Гайду Римшу и немного задержался. Мысли Жана вертелись вокруг Гайды: в последнее время он довольно часто думал о ней, она ему нравилась больше всех девушек.

Жан скоро свернул к усадьбе Сурумы, вежливо попрощавшись с Айваром. Айвар не прочь был побеседовать с братом Анны, но побоялся показаться назойливым, поэтому не стал удерживать Жана и не спеша продолжал путь к Ургам. В загоне тихо заржала лошадь. Пролетела летучая мышь, почти коснувшись лица Айвара. Ночной ветерок принес с болота запах гнили.