Онлайн чтение книги Накануне
Глава 36. Спокойствие начинает восстанавливаться

Еще лежал тяжелой сизой завесой на улицах, колокольнях, домах промозглый предутренний февральский сумрак, когда Сергеев с выборгскими дружинниками выступил к Арсеналу на Симбирскую. С ними предполагал идти и Мартьянов. Но в последний момент вышла перемена: айвазовцы привели десятка четыре солдат сто восемьдесят первого. В полку готовились в ночь на сегодня аресты, о чем предупредил казарму подслушавший телефонные переговоры писарь, и Иван-солдат ушел с наиболее, по казарменному расчету, «обреченными» товарищами.

Захват Арсенала Мартьянов считал более легким, чем штурм Литейного дворца. Он пустил поэтому сто восемьдесят первых с Сергеевым, а сам остался с Василием — руководить Выборгским, по его определению, «маневром».

Отряд Сергеева шел торопливо: к девяти часам рабочим колоннам указано было прибыть к Арсеналу — уже для получения оружия.

Улицы спали еще, завешаны были сонные стекла. Только на самом углу Симбирской попался навстречу казачий разъезд, шарахнулся было, но Иван-солдат весело замахал рукой:

— Стой, станичники! Свои! С праздником!

И бородатый урядник недоуменно остановил коня; приглядываясь, сквозь туман и потемь, к подходившим солдатам. Какой такой праздник? Воскресенье — и то вчера было. Он дернул коня, завидев с Иваном рядом рабочие черные шапки, но было поздно: солдаты и дружинники окружили.

Иван-солдат разъяснил кратко: баста стрелять — солдаты с рабочими пошли. Казаки переглянулись, покачали головами.

— Да, дела… Мы, между прочим, донские. Нам заваруха ваша и вовсе постороннее: у нас на Дону жизнь особенная, здешнее нас, собственно, не касаемо.

На случай, однако, спешили станичников: казаки пошумели, но в драку не пошли. Сергеев и Иван обещали, что отпустят, как только дело кончат. А пока винтовки и патроны взяли, коней отвели в ближний двор, под пустой дровяной навес, казаки, при шашках одних, сели у стенки насупротив, под наблюдением десятка дружинников. Остальные двинулись дальше.

Пройдя квартал, отряд разделился. Солдаты, построившись, пошли прямо к арсенальным воротам, не только не прячась, но даже особо молодецки держа равнение, пристукивая подковками грузных казенных каблуков. Сергеев с дружинниками взял правее, чтоб подойти к воротам вдоль стенки, не обнаружившись. Тем более, винтовок в дружине всего двадцать семь: остальные забрал Мартьянов.

Часовой за железною прорезью ворот глянул сонным глазом из полосатой будки на подходивший воинский наряд. Иван-солдат позвякал штыком в ворота.

— Приехали. Отпирай, земляк.

Часовой вылез из будки. Лица не видать из-за поднятого огромного бараньего воротника караульной — на всякий рост шитой — широченной дубленой шубы; хворостинкою кажется винтовка в обхвате накрест запахнутых, на великаньи руки рассчитанных рукавов. Зевнул.

— Кто, откуда?

— От штабу, на усиление караула присланы. Впусти скорее, зазябли.

Караульный отступил на шаг к будке, выпростал руку, ткнул в полосатое дерево.

Иван окликнул:

— Ты там чего?

Солдат отозвался равнодушно:

— Как чего? Звонок дежурному дал. Кому ж вас принимать?

Иван стукнул зубами. Вышла промашка. Он просунул винтовку в прощель между железными копьями ворот дулом на часового.

— Отпирай, живо… Отпирай, я говорю. Кончу!

Солдат дрогнул:

— Христос с тобой… Я ж по уставу…

Стрелять нельзя. Ежели даже на то пойти, чтобы вправду снять часового, хоть и не за что его бить, — все равно теперь не войдешь. Ворота не выломать, а ключи там, у него. В спешке никак не найти нужного слова, чтобы сразу. А разъяснить — времени нет.

Снег захрустел. Сквозь туман (здесь, во дворе, он будто гуще даже, чем на воле, на улице) ясно стал виден подходящий — по походке сразу узнать — офицер. Иван оттянул винтовку: может, еще и впустит. Зря закричал на часового. Слышал офицер или не слышал? Если слышал — не отопрет.

— Смиррно!

Адамус с товарищами подтянулись. Офицер, в походном снаряжении, руки в карманах, подошел к самым воротам.

— Что за люди?

Иван отрапортовал, топорща плечо, чтобы видны были нашивки:

— С отделением прислан от штаба на усиление караула.

Офицер зорко всматривался в солдатские, туманом заволоченные фигуры.

— Та-ак! — протянул он. — Давайте предписание.

Иван полез торопливо рукой за обшлаг: бумажки казенные солдат носит всегда за обшлагом, для сохранности. Вот черт, хоть бы обрывыш какой… Передать… Пока нос сунет — прикончить: все одно, добром не войти.

Сзади осторожные зашуршали шаги. Дружинники. Поторопились. Подозрит. Туман, как назло, врозь ползет.

— Засунул, не найдешь? — ласково спросил офицер и вынул из кармана руку. — Ладно, в помещении предъявишь. Проходите. Отопри, караульный.

Иван радостно двинулся к калитке, схватился рукой за скобу. В тот же миг огнем коротким полыхнуло в глаза, ожгло висок, тело рухнуло навзничь, без вскрика.

— Сволочи, что задумали!.. Бросай винтовки, перестреляю! Тревожный дай, караульный.

Он шарил револьвером по воздуху, выбирая цель. Рука остановилась, но по ней с тяжелого взмаха ударил приклад, оружие вырвалось в снег. Часовой, волоча полы шубы, надвинулся, дыша прерывисто и хрипло:

— Своих… своих бьешь, сволочь…

Он перекинул винтовку на руку. Офицер дернул отбитую онемелую руку к шашке, но рука свисла, он повернулся и побежал. Солдат прохрипел:

— Врешь! Не уйдешь!

Скинул шубу и шапку и в одной легкой шинели побежал вдогонку, щелкнув затвором на ходу. Но офицер исчез уже в тумане.

— Ключ! — отчаянно крикнул, выходя из оцепенения, Адамус.

Кругом уже были дружинники, подымали Ивана. Пуля в висок, навылет. И крови почти что нет. Только от кругленькой раны, растеком.

Отнесли в сторону. Шапки сняли. Попрощаться — и то нету времени, — на минуту одну наклонился к телу Адамус. Солдаты, схватившись за железные колья, раскачивали ворота.

— Э-эх! Сразу надо было на мушку… Теперь гиблое дело… Без динамиту не разворотишь.

— Бегут!

Во дворе, сквозь туман, серыми очертаниями, люди. Сто восемьдесят первые отступили на шаг от ворот, винтовочные стволы — в прорези.

— Товсь!..

— Стой! Никак… без оружия.

Без оружия и есть. Махая папахами, подбегали артиллеристы.

— Ура-а!

Крик подхватили далеко позади, на улице. И улица загудела бегом.

— Наши подходят, — прокричал, надрываясь, Никита. — Выборгские… Давай ворота!

Ворота уже отпирали. Арсенальцы перемешались с дружинниками.

— Веди на склад… Где у вас тут? Много ль оружия?

Арсенальцы смеялись:

— Хватит… Винтовок тысяч до сорока, револьверов тоже около этого… Опять же — патроны. Гони! Там небось вас только и ждут…

Разговор на ходу, на бегу, через двор — к дальним зданиям. Около них тоже народ. Хлопочут. И вззванивает под мерными ударами железо. Засовы, что ли?

— Начальство где?

Артиллерист, с Сергеевым рядом, махнул рукой:

— Дежурного где-то еще по крыше ловят: шустрый, дьявол, на крышу залез. А прочих забрали. У нас еще с вечера сговор был: рабочие ж у нас тут, в Арсенале. Начальство здешнее, между прочим, спокойное: в драку нипочем не полезет.

Сергеев крикнул Никите:

— Никита! С айвазовцами назад, к воротам! Запереть! Чтоб оружие принять и раздать, ты понимаешь, в порядке.

Никита засвистал заливистым, поволжским, разбойным свистом.

— Перед народом да запирать. На всех хватит… Гайда, ребята, бери!

Толпа, огромная, бесстройная, с победным криком уже заливала двор. Сбилась у раскрытых, разломанных складских дверей, сдвинув в стороны солдат и здешних артиллеристов, — и по рукам, несмотря на строгий, на грозный окрик Сергеева: "К порядку, товарищи! Назад!" — замелькали разобранные из разбитых ящиков новенькие, лоснящиеся густой масляной смазкой винтовки.