Онлайн чтение книги Рилла из Инглсайда Rilla of Ingleside
Глава 20. Норман Дуглас высказывается на церковном собрании

— Где ты бродишь, моя девочка Аня? — спросил доктор, который все еще, после двадцати четырех лет супружеской жизни, иногда обращался так к жене, когда никого не было поблизости.

Аня сидела на ступенях веранды, рассеянно глядя на чудесный мир в белом свадебном уборе весеннего цветения. За белым садом среди темно-зеленых молодых елей и кремовых диких вишен неистово насвистывали малиновки. На мир опускался вечер, и над кленовой рощей зажегся огонь первых звезд.

Аня с легким вздохом вернулась из мира грез.

— Я бежала от невыносимой реальности, Гилберт, и пыталась найти утешение в призрачной мечте… мечте, что все наши дети снова дома… что все они снова маленькие… играют в Долине Радуг. Там теперь всегда так тихо… но я вообразила, что слышу, как прежде, звонкие голоса и веселые звуки детских игр. Я слышала свист Джема и пение Уолтера, подражающего альпийским горцам, и смех близнецов. На несколько блаженных минут я забыла о пушках на Западном фронте, и ко мне пришло маленькое, ненастоящее, но сладкое счастье.

Доктор не ответил. Иногда работа заставляла его на некоторое время забыть о Западном фронте, но это случалось нечасто. За последние месяцы в его волосах появилось немало седины, которой не было и в помине два года назад. Однако он улыбнулся глядя в сияющие, как звезды, глаза, которые любил… глаза, которые прежде были полны смеха, а теперь всегда казались полными непролитых слез.

Сюзан, проходившая мимо в своей будничной шляпке и с тяпкой в руке, приостановилась рядом с ними.

— Я только что прочитала в «Энтерпрайз», что одна пара обвенчалась в аэроплане. Как вы думаете, доктор, дорогой, этот брак будет считаться законным? — озабоченно спросила она.

— Думаю, что да, — отвечал доктор со всей серьезностью.

— Ну, не знаю, — сказала Сюзан с сомнением в голосе, — мне кажется, что бракосочетание слишком серьезное дело для того, чтобы связывать его с чем-то таким неустойчивым, как летящий аэроплан. Но теперь все не так, как прежде. Ну, остается еще полчаса до начала молитвенного собрания, так что схожу-ка я в огород немного повоевать с сорняками. Но все время, пока я буду яростно атаковать их, мои мысли будут заняты этой новой неприятностью в Трентино [91]После нескольких неудачных наступлений итальянцев на позиции австро-венгерских войск в 1915 г. и начале 1916 г. обе стороны перешли к позиционной войне. Однако уже 30 апреля 1916 г. австро-венгерские соединения перешли через Альпы и начали успешное наступление в районе Трентино.. Не нравится мне эта последняя проделка австрийцев, миссис докторша, дорогая.

— Мне тоже, — печально сказала миссис Блайт. — Сегодня всю первую половину дня, пока я варила ревенное варенье и мои руки были заняты делом, моя душа ждала новостей с фронта. Когда они пришли, я съежилась от страха. Ну, наверное, мне надо тоже пойти и приготовиться к этому молитвенному собранию.

Каждая деревня ведет свою собственную неписаную хронику, передаваемую из уст в уста, от поколения к поколению, в которой есть трагические, забавные и драматические события. О них рассказывают на свадьбах и других торжествах, о них вспоминают зимой у камелька. Истории о совместном молитвенном собрании всех конфессий, проходившем в тот вечер в методистской церкви, было суждено остаться навеки.

Идею провести совместное молитвенное собрание подал мистер Арнольд. Вскоре в Европу предстояло отбыть батальону, который состоял из местных добровольцев, всю зиму проходивших военную подготовку в Шарлоттауне. Входившие в этот батальон юноши из окрестностей гавани Четырех Ветров приехали домой, чтобы провести с родными последний отпуск, и мистер Арнольд, вполне обоснованно, счел, что будет уместным провести общее молитвенное собрание в их честь, прежде чем они покинут родные края. Мистер Мередит согласился, и было объявлено, что собрание состоится в методистской церкви. Прихожане не особенно регулярно посещали молитвенные собрания в Глене, но в этот вечер в методистской церкви яблоку негде было упасть. Пришли все, кто только мог ходить. Пришла даже мисс Корнелия; это был первый случай в ее жизни, когда она переступила порог методистской церкви. Чтобы такое произошло, потребовался конфликт мирового масштаба.

— Прежде я испытывала отвращение к методистам, — спокойно сказала мисс Корнелия мужу, когда он выразил удивление, что она решилась пойти на это собрание, — но теперь не испытываю. Бессмысленно ненавидеть методистов, когда в мире есть кайзеры и Гинденбурги [92]Пауль Гинденбург (1847–1934) — немецкий генерал-фельдмаршал..

Итак, мисс Корнелия пошла на собрание. Пошел на него и Норман Дуглас с женой. И Луна с Бакенбардами важно прошествовал по проходу к передней скамье, словно целиком и полностью отдавал себе отчет в том, какую честь оказывает он методистской церкви своим присутствием. Люди были несколько удивлены его появлением, так как он обычно избегал любых собраний, имеющих хоть какое-то отношение к войне. Но мистер Мередит не раз выражал надежду, что его конфессия будет широко представлена на собрании, и, очевидно, мистер Прайор отнесся к этой просьбе очень серьезно. Он надел свой лучший черный костюм; его густые, гладкие, с проседью волосы были аккуратно причесаны, а выражение широкого, круглого, красного лица казалось, как без всякого снисхождения подумала Сюзан, еще более ханжеским, чем обычно.

— Как только я увидела этого человека, входящего в церковь с таким видом, я почувствовала, что затевается недоброе, миссис докторша, дорогая, — говорила она впоследствии. — Во что это выльется, я не могла сказать, но по его лицу было видно, что он пришел с дурными намерениями.

Молитвенное собрание началось как обычно и продолжалось спокойно. Сначала говорил мистер Мередит, с присущим ему красноречием и очень прочувствованно. Затем выступил мистер Арнольд. Его обращение к присутствующим — как пришлось признать даже мисс Корнелии — было безупречным по стилю и содержанию.

А затем мистер Арнольд попросил мистера Прайора начать общую молитву.

Мисс Корнелия всегда утверждала, что мистеру Арнольду не хватает практической сметки. Мисс Корнелия никогда не грешила особой снисходительностью, составляя свое мнение о методистских священниках, но в данном случае нельзя сказать, что она слишком уж сильно преувеличила. Достопочтенный мистер Арнольд явно не обладал в достаточной мере этим превосходным, не поддающимся четкому определению качеством, известным как «практическая сметка»; иначе он никогда не попросил бы Луну с Бакенбардами начать общую молитву на собрании, посвященном отправке добровольцев на фронт. Он думал, что отвечает любезностью на любезность мистера Мередита, который, завершив свое обращение к прихожанам, попросил методистского дьякона руководить общей молитвой.

Многие ожидали, что мистер Прайор брюзгливо откажется… даже это вызвало бы изрядный скандал. Но мистер Прайор бодро вскочил на ноги, благочестиво воскликнул: «Помолимся!» и приступил к молитве. Зычным голосом, отдававшимся во всех углах переполненного зала, мистер Прайор принялся сыпать цветистыми фразами и успел произнести добрую половину своей молитвы, прежде чем ошеломленная и шокированная аудитория осознала, что слушает пацифистский призыв самого циничного свойства. Надо отдать должное мистеру Прайору: он не боялся открыто высказывать свои убеждения… или, быть может, как впоследствии говорили прихожане, просто решил, что в церкви ему ничто не угрожает и представляется отличная возможность пространно изложить те идеи, которые он не осмеливался открыто провозглашать в других места, опасаясь подвергнуться нападению толпы. Он молился о том, чтобы эта позорная война кончилась… чтобы у введенных в заблуждение армий, отправленных на бойню Западного фронта, открылись глаза на творящееся беззаконие… чтобы они раскаялись, пока еще есть время… чтобы еще удалось спасти присутствующих в зале молодых мужчин в военной форме, которых заставили вступить на путь убийства и заразили милитаризмом…

Мистер Прайор беспрепятственно добрался до этого места своей речи; и так парализованы ужасом были его слушатели, и так глубоко укоренилось в душе каждого из них убеждение о необходимости — ни при каких, даже самых провоцирующих обстоятельствах — не допускать никакого нарушения порядка в церкви, что он, вероятно, так же беспрепятственно продолжал бы ее до самого конца. Но по меньшей мере одному человеку в зале не мешало никакое унаследованное или благоприобретенное почтение к священному зданию. Норман Дуглас был, как часто торжественно заверяла Сюзан, сущим язычником. Но он был неистово патриотичным язычником, и, когда смысл речи мистера Прайора полностью дошел до него, Норман Дуглас внезапно пришел в неистовство. С настоящим ревом он вскочил на ноги с боковой скамьи, где сидел, и, глядя на присутствующих в зале, закричал голосом, в котором звучали громовые раскаты:

— Прекратите… прекратите … ПРЕКРАТИТЕ эту гнусную молитву! Что за гнусная молитва!

Все склоненные головы в церкви внезапно поднялись. Юноша в военной форме в заднем ряду невнятно крикнул «ура». Мистер Мередит протестующе поднял руку, но Нормана уже было не остановить никакими жестами. Ускользнув от жены, попытавшейся схватить его за руку, он одним бешеным прыжком перенесся к передней скамье и схватил за шиворот Луну с Бакенбардами. Мистер Прайор не «прекратил», когда ему было приказано, но ему пришлось волей-неволей сделать это теперь, так как рыжебородый Норман, буквально ощетинившийся яростью, принялся трясти его так, что у несчастного почти застучали кости. Эти встряхивания Норман перемежал потрясающе разнообразными оскорбительными эпитетами.

— Ты наглая скотина! (Рывок за шиворот.) Ты злобная падаль! (Рывок за шиворот.) Ты тупоголовая тварь! (Рывок за шиворот.) Ты вонючий щенок! (Рывок за шиворот.) Ты чумная зараза! (Рывок за шиворот.) Ты… немецкая мразь! (Рывок за шиворот.) Ты гад ползучий!.. Ты… ты…

Норман на миг задохнулся. Все были уверены, что далее, несмотря на присутствие священников, прозвучит нечто непечатное, но в этот момент Норман перехватил взгляд жены и неожиданно прибег к словам из Священного Писания.

— Ты гроб повапленный! — заревел он и, в последний раз встряхнув Луну с Бакенбардами, отшвырнул его от себя с такой силой, что несчастный пацифист отлетел к входной двери клироса. Обычно красное лицо мистера Прайора было в эту минуту мертвенно-бледным. Но, загнанный в угол, он продолжал защищаться.

— Я на тебя в суд подам! — выкрикнул он, задыхаясь.

— Подавай… подавай, — заревел Норман, снова бросаясь к нему.

Но мистер Прайор уже исчез. Он не имел никакого желания во второй раз попасть в лапы этого мстительного милитариста. На одну минуту Норман неуклюже, с торжеством обернулся к церковной кафедре.

— Не смотрите вы так ошарашенно, пасторы, — проревел он. — Вы не могли сделать этого… никто и не может ожидать ничего подобного от служителей церкви… но кто-то должен был это сделать. Вы ведь и сами рады, что я его выбросил отсюда… нельзя было позволить ему продолжать ныть, выть и тявкать, подстрекая к мятежу и измене — да, к мятежу и измене… так что кто-то должен был принять меры. Я был рожден для этого часа… пришло наконец мое время сказать нужное слово в церкви. Теперь я смогу сидеть тихо еще шестьдесят лет! Продолжайте ваше собрание, пасторы. Я думаю, вам больше не досадят никакими пацифистскими молитвами.

Но дух набожности и благоговения уже исчез. Оба священника осознали это, а также и то, что у них нет другого выхода, кроме как тихо завершить собрание и позволить возбужденным людям разойтись по домам. Мистер Мередит обратился с несколькими серьезными словами напутствия к юношам в военной форме, а мистер Арнольд произнес несвязное благословение — по меньшей мере сам он чувствовал, что оно было несвязным, так как он все еще видел мысленным взором громадного Нормана Дугласа, трясущего за шиворот толстого, самодовольного, маленького Луну с Бакенбардами, как громадный мастифф мог бы трясти щенка-переростка. И мистер Арнольд знал, что та же самая картина стоит перед мысленным взором каждого из присутствующих. В целом, едва ли можно было однозначно утверждать, что совместное молитвенное собрание прошло удачно. Но его вспоминали в Глене св. Марии и тогда, когда десятки других собраний, прошедших мирно и с соблюдением всех традиций, были совершенно забыты.

— Никогда, нет, никогда, миссис докторша, дорогая, не назову я Нормана Дугласа язычником, — заявила Сюзан по возвращении домой из церкви. — Эллен Дуглас вполне может гордиться мужем в этот вечер.

— Поступку Нормана Дугласа не может быть никакого оправдания, — сказал доктор. — Прайора следовало сурово игнорировать до конца собрания. Потом с ним разобрались бы его собственный священник и прихожане. Это было бы правильно и разумно. То, что учинил Норман, было совершенно неприлично, скандально и возмутительно, но… честное слово, — доктор вскинул голову и негромко рассмеялся, — честное слово, Аня, он доставил всем такое удовольствие!