Онлайн чтение книги Средневековая андалусская проза
Ибн Аль-Аббар. Из книги «Моления о прощении»

Рассказывают, что халиф Омар ибн аль-Хаттаб приблизил к себе Абу Мусу[164] …приблизил к себе Абу Мусу…  — Имеется в виду Абу Муса аль-Ашари, который позже сыграл важную роль в воцарении Омайядов, выступив на стороне Муавии ибн Абу Суфьяна во время битвы при Сыффине, селении на берегу Евфрата в Сирии. Битва при Сыффине (657 г.) кончилась победой сторонников Омайядов., а тот назначил на свое место Зияда ибн Абу Суфьяна. Омар стал упрекать его, говоря: «Ты сделал своим преемником юношу, не достигшего еще зрелого возраста!» Абу Муса возразил: «Повелитель правоверных, он справится как нельзя лучше с тем, что ему поручено, и обладает всеми похвальными качествами».

Тогда халиф Омар написал Зияду, приказывая ему явиться и оставить вместо себя заместителя, выбрав его но своему желанию. Зияд, поразмыслив, назначил на свое место почтенного старца — Имрана ибн Хусайна и отправился к халифу. Узнав о его выборе, Омар подумал: «Если Абу Муса избрал на свое место юношу-отрока, то этот юноша выбрал себе в заместители зрелого человека». И велел привести к нему Зияда и сказал ему: «Ты должен сейчас составить записку о том, что надлежит делать тебе как наместнику, и представить ее своему заместителю».

Зияд тотчас же составил записку и подал ее Омару, но, прочтя ее, халиф остался недоволен и приказал Зияду: «Напиши другую». И Зияд выполнил приказание халифа, но тот, просмотрев записку, снова сказал: «Напиши другую». И Зияд написал третью записку и вручил ее халифу, и тот, просмотрев ее, отпустил его.

И халиф Омар сказал своим приближенным: «Он справился со своей задачей в первый раз, но я подумал, что написанное является плодом долгих размышлений и подготовлено заранее. Поэтому я заставил его переписать бумагу, и он снова справился со своей задачей, но мне не хотелось говорить ему об этом, и я решил унизить его, чтобы в него не вселилась гордыня, ибо гордыня — всегда причина гибели».

Через некоторое время Омар отставил Зияда, и тот спросил у него: «Повелитель правоверных, ты сделал это из-за того, что я не справлялся, или ты заподозрил меня в измене?» Омар ответил: «Ни то и ни другое. Просто я хотел, чтобы люди меньше чувствовали превосходство твоего разума».

Аль-Хаджадж назначил начальником дивана посланий[165] Диван посланий  — ведомство, аналогичное нынешнему министерству иностранных дел. Язида ибн Абу Муслима, ибо сильно полюбил его и находился под его влиянием. Когда аль Хаджадж заболел, тот заботился о нем и постоянно посещал его. Говорят, что он был его молочным братом. Когда же в последние дни правления аль-Валида ибн Абд аль-Малика аль-Хаджадж скончался, халиф назначил на его место этого Язида, и тот не только справился, но даже превзошел своего предшественника, так что аль-Валид говорил: «Умер аль-Хаджадж ибн Юсуф, и я назначил вместо него Язида ибн Абу Муслима. И я оказался подобным человеку, который потерял дирхем, но вместо него нашел динар». А потом он промолвил, обращаясь к Язиду: «Аль-Хаджадж называл тебя своим зорким оком, я же счел тебя своим ликом».

Однако через некоторое время, когда халифом стал Сулайман, Язид впал в немилость, и халиф приказал заточить его. Когда, закованный в железные цепи, он проходил мимо Сулаймана, халиф презрительно отвернулся от него, ибо Язид был мал ростом и некрасив, и нахмурившись произнес: «Как могло случиться подобное? — ума не приложу! Да проклянет Аллах того, кто вручил тебе бразды власти и поставил управлять своими делами!» И Язид ответил: «Повелитель правоверных, ты презрел меня, видя, что судьба отвернулась от меня. Но ты сказал бы иное, если бы встретился со мной в те дни, когда судьба обратила ко мне свой лик. Тогда тебе показалось бы великим то, что нынче почитаешь ничтожным, и ты преклонился бы перед тем, что сегодня презрел». Тогда Сулайман воскликнул: «Ты прав, чтоб лишиться тебе твоей матери! Садись!» Когда Язид сел, Сулайман сказал ему: «Я велел привести тебя, Абу Муслим, чтобы ты рассказал мне о Хаджадже. Как ты думаешь, он все еще низвергается в бездну геенны огненной или уже на шел себе местечко там?» — «Повелитель правоверных, не говори такое об аль-Хаджадже, который был для вас самым искренним советчиком и всегда соблюдал вам верность. Он сохранил для вас царство, устрашив всех врагов вашей державы. Я словно вижу его в день Страшного суда, когда он будет стоять между твоим отцом и братом», — ответил Язид. Халиф воскликнул: «Иди, и пусть Аллах проклянет тебя». Когда Язида увели, Сулайман, обратившись к своим приближенным, сказал: «Чтоб ему пропасть, как быстро он нашелся! Как он хранит свое достоинство и как верен своему другу. Воистину, он отплатил добром за благодеяние и остался благороден. Отпустите его».

Через некоторое время Сулайману стали превозносить бескорыстие Язида и его равнодушие к динару и дирхему, и он намеревался поручить ому какое-либо важное государственное дело, но не успел. Когда же халифом стал Язид, сын Абд аль-Малика, он сделал Язида ибн Абу Муслима правителем Африки.

* * *

Аль-Утби в своем сочинении под названием «Книга самоцветов» рассказывает следующее: некий катиб аль-Хаджаджа — имя его аль-Утби не называет — полюбил одну из невольниц аль-Хаджаджа, которая заходила в помещение, где находился этот катиб. Он ей тоже понравился, и всякий раз как она проходила мимо него и аль-Хаджадж не обращал на них внимания, она делала юноше знак бровями, приветствуя его.

Однажды этот катиб писал в присутствии аль-Хаджаджа послание к одному из наместников. В это время мимо него прошла та девушка, но не осмелилась взглянуть на юношу, боясь, что аль-Хаджадж заметит это и поймет. Катиб, привыкший к тому, что девушка делает ему знак, смутился и растерялся до того, что написал в конце послания: «Она прошла мимо меня и не подала знака». Потом он запечатал послание печатью аль-Хаджаджа, как делал обычно, и отослал его с гонцом бари́да[166] Бари́д  — «почтовое ведомство», унаследованное арабами от персидской державы Сасанидов, свергнутых арабским завоеванием. На важнейших дорогах халифата были расположены «станции барида» (нечто вроде ямских станций), где постоянно находились гонцы и запасные кони и верблюды. Управитель барида выполнял также функции осведомителя халифа..

Когда это послание попало в руки того наместника, он ответил на все вопросы, содержащиеся в послании, но не понял, что означают слова: «Она прошла мимо меня и не подала знака». Ему не хотелось отвечать на эти непонятные слова, но в конце концов он все же решил написать: «Оставь ее и не обращай внимания». В таком виде и отослал свое письмо к аль-Хаджаджу. Прочтя его, аль-Хаджадж не понял последних слов и заподозрил неладное. Позвав к себе того катиба, он сказал ему: «Я не знаю, как понять эти слова». А у аль-Хаджаджа был такой обычай: если ему говорили правду и были чистосердечны с ним, он прощал упущения. Катиб промолвил: «Поможет ли мне искреннее признание, эмир?» Аль-Хаджадж ответил: «Да, говори». И катиб рассказал ему все как есть. Тогда аль-Хаджадж позвал ту девушку и расспросил ее, и она подтвердила слова катиба. И аль-Хаджадж, простив катиба, подарил ему эту невольницу.

* * *

Абу-ль-Фарадж аль-Исфахани рассказывал, что однажды Абу Убайдаллах вошел к халифу[167] …однажды Абу Убайдаллах вошел к халифу…  — Имеется в виду секретарь халифа аль-Махди, Абу Убайдаллах Муавия аль-Ашари (ум. в 784 г.). аль-Махди, который был рассержен на него за что-то. Халиф набросился на Абу Убайдаллаха и стал поносить его бранными словами. При этом присутствовал Абу-ль-Атахия. Потом аль-Махди приказал схватить Абу Убайдаллаха, вытащить его за ногу[168] …Аль-Махди приказал схватить Абу Убайдаллаха, вытащить его за ногу…  — Вытащить за ногу было в то время высшим проявлением немилости правителя, за которым обычно следовали заточение, изгнание или казнь. и бросить в подземелье. Дав волю своему гневу, аль-Махди долго сидел молча, потупившись, а когда он немного успокоился, Абу-ль-Атахия сказал:

Аль-Махди, улыбнувшись, сказал Абу-ль-Атахии: «Ты хорошо сказал!» Тогда поэт встал и обратился к халифу со словами: «Клянусь Аллахом, повелитель правоверных, в жизни не видывал я человека, который больше почитал бы этот бренный мир, дрожал бы над его благами, как скупец над своим кошелем, чем тот, кого только что вытащили отсюда за ногу. Когда я входил к повелителю правоверных, то видел его в полном величии славы, а теперь он стал самым униженным и презренным. Если бы он удовольствовался скромным достатком и не покушался бы на большее, то с ним не случилось бы этого и он не пал бы так низко после того, как высоко вознесся». Тогда аль-Махди, снова улыбнувшись, велел позвать Абу Убайдаллаха и возвратил ему свою милость. И тот был до конца своей жизни благодарен Абу-ль-Атахии.

Через некоторое время аль-Махди приказал казнить сына Абу Убайдаллаха по обвинению в ереси и безбожии. Когда тот был казнен, халиф позвал к себе Абу Убайдаллаха и сказал ему: «Пусть судьба, постигшая по велению Аллаха твоего сына, не будет препятствовать тому, чтобы твое сердце было спокойно и чтобы ты давал нам, как всегда, искренние советы. Я ведь не питаю по отношению к тебе никаких подозрений и не намереваюсь умалить твою честь и унизить твой сан». Абу Убайдаллах ответил: «Повелитель правоверных, мой сын был взращен на ниве твоих благодеяний и скошен твоей заботой о чистоте веры. Я же — твой покорный раб, и лучшее, чем владею, — твое мнение и доверие». Аль-Махди продолжал: «Твоя верная служба и признанное всеми повиновение халифу были бы достаточными для того, чтобы простить твоего сына, если бы его преступления были бы такими, что повелитель правоверных мог бы пройти мимо них, но твой сын повернул вспять с истинного пути и проявил неверие к своему господу». Абу Убайдаллах ответил на это: «Мы довольны собой или гневаемся на себя сообразно тому, доволен или гневается на нас повелитель правоверных. Мы слуги его благодеяний. Он вознаграждает нас за благие поступки, и мы благодарим, он наказывает нас за недостойные деяния, и мы терпим».

Через некоторое время ар-Раби ибн Юнис стал настраивать халифа против Абу Убайдаллаха, так что тот наконец изменился к нему. В то же время Раби всячески восхвалял некоего иудея Якуба ибн Дауда, говоря, что его следовало бы сделать вазиром. С того времени положение Абу Убайдаллаха пошатнулось, а роль Якуба ибн Дауда стала возрастать, так что наконец халиф стал называть его братом в лоне Аллаха и назначил вазиром и приказал разослать об этом приказы во все диваны. Поэт Сальм аль-Хасир сказал об этом в своей сатире:

Потом аль-Махди сместил со всех постов Абу Убайдаллаха, сказав: «Я стыжусь его из-за того, что казнил его сына». Но затем он назначил его главой дивана посланий и принимал его только по делам службы.

* * *

Абу-ль Фарадж аль-Исфахани рассказывает о Юсуфе ибн аль-Хаджадже ибн ас-Сайкале аль-Куфи, который был искусным катибом, красноречивым поэтом и прекрасным певцом, на стихи которого было сложено множество песен. Он был близок к халифу аль-Хади и находился с ним до самой его смерти. Потом он скрылся, боясь гнева ар-Рашида. Когда же Харун ар-Рашид должен был прибыть в Ракку[169] Ракка  — город в северном Ираке., аль-Куфи спрятался в русле высохшей реки на той дороге, по которой должен был проехать ар-Рашид со своей свитой. У ар-Рашида было несколько десятков мальчиков-невольников, метких лучников, которые обычно сопровождали его повсюду и ехали перед ним. Он называл их «муравьями» и велел им стрелять в каждого, кто покажется перед ними на пути.

Юсуф аль-Куфи, зная это, лежал не шевелясь, пока мальчики не проехали и показался паланкин, в котором был халиф. Тогда он выскочил на дорогу и встал перед верблюдом, на котором был установлен паланкин. Невольники натянули свои луки и хотели стрелять в него, но ар-Рашид крикнул: «Оставьте его!» Лучники опустили оружие, а Юсуф произнес такие строки:

Харун, протянув руку к Юсуфу, произнес! «Добро пожаловать, Юсуф! Как тебе жилось все это время? Подойди ко мне». Когда Юсуф подошел к халифу, тот приказал подать ему коня, и он сел на него и поехал рядом с паланкином, беседуя с ар-Рашидом и декламируя стихи, а Харун был весел, и благосклонно улыбался. Потом он приказал одарить Юсуфа и сложить песню на те стихи, которые посвятил ему Юсуф.

* * *

Множество историй сложили об известном катибе Аббане ибн Абд аль-Хамиде аль-Лахики. Однажды он послал своему покровителю из рода Бармакидов, Фадлю ибн Яхье ибн Халиду, такие стихи:

Фадль позвал аль-Лахики к себе, и когда тот явился, вазиру принесли послание из Арманийи[170] Арманийя  — название провинции халифата. Современная Армения.. Фадль бросил это послание Аббану и велел ему ответить на него. Аббан ответил так удачно, что Фадль приказал выдать ему миллион дирхемов и приблизил к себе так, что тот первым входил в дом вазира и выходил последним, а когда Фадль выезжал, Аббан ехал рядом с ним.

О стихах Аббана узнал Абу Нувас и сказал, издеваясь над ним:

Узнав об этих стихах, Аббан послал записку Абу Нувасу, где просил его не распространять их и обещал ему за это отдать полученный им миллион дирхемов. Но Абу Нувас ответил: «Даже если ты пообещаешь мне сотню миллионов, я все равно сделаю так, чтобы эти слова стали известны людям».

А, говорят, когда Фадль ибн Яхья услышал стихи Абу Нуваса об аль-Лахики, он сказал: «Мне больше не нужен Аббан. В одном бейте его обвинили в пяти пороках, и одного из них достаточно для того, чтобы отказаться от его услуг, которые примет после этого лишь глупец». Фадлю стали говорить: «Ведь Абу Нувас оболгал его!» Но Фадль ответил: «Что сказано, того не воротишь».

* * *

Абдаллах ибн Сувар ибн Маймун был катибом вазира из рода Бармакидов Яхьи ибн Халида и преуспел в своем искусстве. Он рассказывал: «Однажды Яхья позвал меня, чтобы я составил для него какое-то послание. Он сказал: «Садись и пиши». Я ответил: «У меня нет с собой чернильницы и калама». Яхья воскликнул: «Видел ли ты когда-нибудь ремесленника, который не имел бы постоянно под рукой своего инструмента?» Он произнес немало грубых слов, желая унизить меня, а потом велел принести чернильницу и калам и стал диктовать мне письмо к Фадлю по какому-то делу. К этому времени он успокоился и заметил, что я сам не свой от его речей и что беспокойство и обида мешают мне писать, и, желая смягчить мою обиду, спросил: «У тебя есть долги?» Я ответил: «Да». Он осведомился: «Сколько же ты должен?» Я сказал: «Триста тысяч дирхемов». Тогда он взял у меня письмо, которое я писал, и в конце его прибавил своей рукой:

Абдаллах сказал мне, что должен триста тысяч дирхемов. Прошу тебя, прежде чем ты, прочитав это письмо, отложишь его в сторону, прикажи послать Абдаллаху домой эти деньги».

И не успел я вернуться домой, как мне доставили триста тысяч дирхемов от Фадля».

* * *

Сахль ибн Харун, который был катибом Яхьи ибн Халида и неотлучно находился при нем до того часа, как ар-Рашид приказал схватить Яхью[171] …ар-Рашид приказал схватить Яхью…  — Здесь автор говорит о расправе Харуна ар-Рашида с родом Бармакидов в начале IX в., рассказывает: «Когда Яхья ибн Халид был с Харуном ар-Рашидом в Ракке, я как-то сидел под навесом во дворе дома Яхьи и записывал расходы на жалованье слугам под диктовку Яхьи. Он разбирал записи, которые лежали перед ним, и я заметил, что его одолела сонливость и он закрыл глаза. Потом он сказал мне: «Горе тебе, Сахль, у меня как будто склеиваются веки и не работает голова, так я хочу спать. Что делать?» Я ответил: «Сон — это благородный гость и славный посетитель. Если ты приютишь его, он освежит и успокоит тебя, если будешь противиться — принудит тебя к повиновению, если прогонишь, он будет тебя преследовать, если удерешь — догонит, а если будешь бороться — победит». Яхья, выслушав мои слова, тут же уснул и проспал некоторое время, но вдруг пробудился и вскочил, словно испуганный и устрашенный. Он воскликнул: «О Сахль, не знаю из-за чего, но, клянусь Аллахом, пришел конец нашей власти, наше величие будет унижено и наш род будет стерт с лика земли!» Я спросил его: «Что случилось, да пошлет Аллах здоровье и счастье вазиру?» И Яхья промолвил: «Я слышал во сне голос, произносящий такие стихи:

И будто я ответил, не видя говорящего и не задумываясь:

Клянусь Аллахом, эти слова постоянно звучали в моих ушах, ибо я также счел их предзнаменованием судьбы Яхьи.

На третий день после этого я сидел напротив Яхьи и ставил по его приказанию подписи под прошениями. И вдруг я увидел, что какой-то человек бежит к нам, задыхаясь, и, споткнувшись, чуть не упал на нас. Яхья сказал ему: «Горе тебе, потише, добра не скроешь и зла не утаишь». И тот человек сказал: «Повелитель правоверных казнил Джафара!»[172] «Повелитель правоверных казнил Джафара!»  — Речь здесь идет о Джафаре ибн Яхье из рода Бармакидов, которого Харун ар-Рашид казнил, опасаясь все усиливавшейся власти Бармакидов. Яхья спросил: «Неужели он сделал это?» И тот человек ответил: «Да». Яхья несколько мгновений сидел неподвижно, выронив калам из рук, а затем произнес: «Вот так неожиданно приходит страшный час!»

Говорит Сахль: «И это было бо́льшим бедствием, чем если бы небеса обрушились на землю. От Бармакидов отвернулись их ближайшие друзья, их родичи стали отказываться от родственных уз, а те, кто были облагодетельствованы ими, стали проклинать их благодеяния, — и для всего мира это было уроком и назиданием. Ни один язык не осмеливался упоминать их, ни один взор не поднимался к ним. Ар-Рашид покарал Яхью ибн Халида, Фадля, Мухаммада и Халида, их сыновей и всех потомков Джафара ибн Яхьи[173] …Ар-Рашид покарал Яхью ибн Халида, Фадля, Мухаммада и Халида, их сыновей и всех потомков Джафара ибн Яхьи…  — Все названные лица принадлежат к роду Бармакидов (см. словарь имен)., не оставив в сердцах ни малейшей надежды.

Через некоторое время ар-Рашид послал за мной и, клянусь Аллахом, я подумал, что настал мой последний час. Я надел ихрам[174] Ихрам  — кусок ткани, которой обертывают тело. Ихрам надевают паломники в знак покаяния и покорности. в знак того, что готов к смерти, и отправился к халифу, больше всего желая, чтобы Аллах судил мне погибнуть от меча, а не мучиться, как страдал Джафар[175] …а не мучиться, как страдал Джафар.  — Халиф Харун ар-Рашид подверг Джафара мучительной казни, распяв его на багдадском мосту и затем четвертовав..

Когда я вошел к Харуну и предстал перед ним, у меня пересохло во рту от страха, и он, посмотрев на меня, увидел, что взоры мои устремлены на обнаженный меч в руках стражника. Он промолвил: «О Сахль, того, кто пренебрег моими благодеяниями, преступил мой завет и сторонился моих указаний, постигло скорое возмездие». Клянусь Аллахом, мой ужас перед ним был так велик, что я не нашел в себе силы ответить ему. А он сказал: «Умерь свой страх и успокойся, не давай воли волнению и будь благоразумен. Ведь мы оставили тебя в живых и приблизили потому, что ты нам нужен, и ты будешь в безопасности до тех пор, пока твоя десница и твой разум будут верны нам». Потом, указав рукой на то место, где был убит Джафар, Харун промолвил:

Сахль продолжает: «И, клянусь Аллахом, я снова не нашел слов, чтобы ответить халифу, и поблагодарил его, только поцеловав подошвы его башмаков. Потом Харун сказал: «Иди, я назначаю тебя на место Яхьи и дарю тебе все, что находится во всех его домах и дворцах. Возьми на себя управление всеми диванами и сосчитай, сколько должен был нам Джафар, и, бог даст, все это мы пожалуем тебе». И я был словно мертвец, оживший после того, как его завернули в саван и опустили в могилу».

С тех пор Сахль вошел в милость к халифу, и тот стал отличать его. Однажды Сахль вошел к Харуну в тот час, когда он развлекался и играл со своим сыном аль-Мамуном. Сахль сказал: «О Аллах, прибавь ему благ, даруй ему все благословения, чтобы каждый день его был лучше вчерашнего и хуже завтрашнего». Ар-Рашид спросил: «Ведомо ли тебе, Сахль, кто в стихах сказал то же, только лучше и более красноречиво?» Сахль ответил: «Повелитель правоверных, не думаю, чтобы кто-нибудь опередил меня». И тогда Харун промолвил: «Это сделал Аша Хамдан, сказав:

Сучилось потом так, что халиф аль-Мамун стал тяготиться Сахлем ибн Харуном. Однажды Сахль вошел к аль-Мамуну, когда придворные сидели вокруг него, каждый сообразно своему сану. Халиф стал говорить с собравшимися и употребил разнообразные виды красноречия. Когда он кончил, Сахль, обратившись к присутствующим, произнес: «Что же вы слушаете и не умолкаете, устыдившись своего косноязычия, что же вы видите, что происходит, и не понимаете, что же вы понимаете и не восхищаетесь, что же вы восхищаетесь и не воздаете должного? Клянусь Аллахом, он может сказать и сделать в один краткий день столько, сколько сказали и сделали все Омайяды за долгий век!» И после этого халиф вновь стал благоволить к Сахлю.

* * *

Одним из наиболее известных катибов и образованных людей был Кульсум ибн Амр аль-Аттаби. Во времена Харуна ар-Рашида он крепко держался аль-Мамуна и проводил того в Хорасан[176] …он крепко держался аль-Мамуна и проводил того в Хорасан.  — Аль-Мамун, старший сын Харуна ар-Рашида, был назначен наместником Хорасана. Наследником Харуна был назначен его младший сын, Мухаммад аль-Амин. Аль-Мамун, поднявший мятеж против своего брата, вернулся в Багдад из Хорасана лишь после убиения аль-Амина.. Когда они прощались, аль-Мамун сказал ему: «Заклинаю тебя Аллахом, Аттаби, если нам суждено добиться власти, ты должен посетить нас».

Когда же аль-Мамун после победы над аль-Амином прибыл в Багдад, аль-Аттаби попытался проникнуть к нему, но никак не мог получить доступа и встретиться с ним. Тогда он встал на пути кади Яхьи ибн Аксама, направляющегося во дворец, и сказал: «Я хотел бы, кади, чтобы ты напомнил обо мне халифу». Яхья ответил ему: «Я ведь не хаджиб!»[177] Хаджиб.  — Здесь это слово выступает в своем первоначальном значении «привратник». Аль-Аттаби возразил: «Мне это известно, но ведь ты — достойный человек, а обладатель достоинств должен помогать людям». Яхья заметил: «Ты обратился не к тому, к кому должен был бы обратиться». Аль-Аттаби промолвил тогда: «Аллах дал тебе высокий сан и послал свои милости и благодеяния. Они будут возрастать, если ты проявишь благодарность, но прекратятся, если ты будешь неблагодарным. Сейчас я тебе бо́льший друг, чем ты сам, и призываю тебя к тому, в чем будет залог увеличения божественной благодати, ты же упорно отказываешься. Со всего, что имеет цену, полагается платить милостыню в пользу бедных, а милостыня, которую должны подавать сильные мира сего, — помощь нуждающимся, вот это и будет твоей милостынью мне».

Войдя к аль-Мамуну, кади воскликнул: «Повелитель правоверных, избавь меня от языка аль-Аттаби!» Но аль-Мамун, занятый чем-то, не обратил на эти слова внимания и не дал позволения войти аль-Аттаби. Увидев, что халиф пренебрегает им, тот написал ему:

Так намекал он в этих стихах на то, что аль-Мамун убил своего брата за то, что тот изменил ему, нарушив завещание ар-Рашида.

Прочтя эти стихи, аль-Мамун велел позвать к себе аль-Аттаби, и, когда тот приветствовал его, поздравив с получением сана халифа, он встал перед ним, сказав: «Аттаби, мне рассказывали, что ты умер, и я был огорчен, потом мне сообщили, что ты явился к нам, и я обрадовался, и меня раздирают грусть разлуки и радость встречи».

Аль-Аттаби ответил: «Повелитель правоверных, если бы благость твоих милостивых слов разделить среди всех жителей Мекки — от Арафата до Мина[178] Арафат и Мина  — возвышенности близ Мекки, по которым проходит путь паломников., — ее хватило бы на каждого, и не нашлось бы слов благодарности, достойных тебя. Твое благоволение — высшая цель и самое заветное желание, ибо в тебе — и вера и мирская жизнь». Халиф промолвил: «Говори, что тебе нужно». Аль-Аттаби ответил: «Твоей длани легче осыпать меня дарами, чем моему языку осыпать тебя просьбами». И халиф приказал выдать ему пятьдесят тысяч дирхемов.

* * *

Рассказывают, что когда ар-Рашид покарал Бармакидов, он назначил своим вазиром аль-Фадля ибн ар-Раби, который раньше был его хаджибом. Говорят, до этого Фадль вошел как-то к Яхье ибн Халиду, но тот принял его недостаточно радушно и был сух с ним, спросив: «Зачем ты пришел, Абу-ль-Аббас?» Фадль ответил: «Я принес тебе бумаги». Яхья взял бумаги и отослал Фадля, и тот, выходя от него, произнес:

Тогда Яхья попросил Фадля вернуться, подписал все бумаги, которые тот принес ему, и отдал их.

Фадль был вазиром до конца жизни ар-Рашида и сопровождал его в Тус[179] Тус  — город в Хорасане (северный Иран)., где халиф скончался. Тогда он принял присягу у военачальников и других людей на имя аль-Амина, сына ар-Рашида. Они оставались в Тусе три дня, а затем вернулись в Багдад, где аль-Амин поручил Фадлю ведение всех его дел, сделав вазиром и полновластным правителем. Фадль видел, что новый халиф пренебрегает государственными делами и всячески избегает их, и это огорчало его. Ревность к делам державы побуждала Фадля даже на то, что он говорил халифу такие слова, каких бы никто не потерпел, но аль-Амин выслушивал его и не гневался на него.

Ибн Абдус рассказывает, что однажды аль-Амин решил устроить утреннюю попойку. Он велел созвать всех друзей и собутыльников и приказал, чтобы каждый из них собственными руками приготовил какое-нибудь блюдо. Позвали певцов, слуги поставили столы, и когда они приступили к еде, к халифу вошел Исмаил ибн Субайх, один из приближенных халифа, и сказал: «Повелитель правоверных, сегодня тот день, когда ты обещал мне рассмотреть дела хараджа[180] Харадж  — поземельный налог., управления твоими имениями, и разобраться в записках наместников. У меня уже скопилось этих записок и прочих дел за целый год, и ты ни разу но брал их в руки и не велел приносить их к себе, а ведь это может привести к большим убыткам и разору в делах державы».

Халиф аль-Амин сказал тогда: «Моя пирушка не может помешать мне заняться рассмотрением этих дел, здесь нет никого постороннего, кто помешал бы мне, — все мои родичи и близкие, они заслуживают того благоденствия, в котором живут, и не станут изменять мне. Принеси бумаги, которые я должен просмотреть, и подавай их мне одну за другой, а я в это время буду продолжать свою трапезу. Я закончу все до того, как мы поедим, а если что останется, то я займусь этим после еды. Я даже не буду слушать музыку, пока мы не завершим с тобой всех наших дел».

Тут явились катибы разных диванов и принесли бумаги, которых было так много, что казалось, будто это почти все дела, которыми занимаются диваны. Исмаил ибн Субайх начал читать бумаги халифу, а тот решал, не переставая есть, и решения его были весьма разумны и справедливы. Иногда он советовался с присутствующими и прислушивался к их мнению. Все бумаги, по которым было вынесено решение, складывались возле Исмаила ибн Субайха.

Потом слуги унесли столы и принесли вино, и аль-Мамун начал пить, продолжая заниматься делами. А у него был обычай выпивать за раз не меньше ратля. Так он осушал кубок за кубком и наконец просмотрел все бумаги. Потом халиф подозвал к себе одного из слуг и что-то приказал ему тайно от всех. Тот ушел и вскоре вернулся. Увидя его, аль-Амин встал и велел встать Ибрахиму ибн аль-Махди и Сулайману ибн Али. Когда они отошли примерно на десять локтей от того моста, где прежде находились, вошла группа воинов, державших в руках бутылки с нефтью. Они стали бросать бутыли в груду бумаг и тетрадей и подожгли ее. Увидев это, Фадль ибн Раби, который присутствовал там, разодрал на себе одежду и побежал к халифу, крича: «Аллах слишком справедлив, чтобы примириться с тем, что наследник пророка и вождь его общины — человек, творящий подобное!» А халиф только смеялся и не выказал никакого неодобрения словам Фадля.

Когда аль-Амин был убит, Фадль скрылся и не показывался до тех пор, пока аль-Мамун не въехал в Багдад. Тогда за Фадля вступился Тахир ибн аль-Хусайн[181] …за Фадля вступился Тахир ибн аль-Хусайн.  — Имеется в виду крупнейший полководец Аббасидов, сторонник аль-Мамуна, захвативший для аль-Мамуна Багдад, в то время как тот находился в Хорасане.. Но говорят, что аль-Мамун нашел его до этого, а уж потом вмешался Тахир, и халиф помиловал Фадля.

Рассказывают, что Фадль встретил Тахира, когда тот выехал со своей свитой, схватил за повод коня Тахира и сказал: «О Абу Тайиб, я не держал повод ни у одного владыки[182] …я не держал повод ни у одного владыки…  — Держать повод всадника или идти перед ним — значит признавать его власть и объявлять себя его слугой., кроме халифа или наследника престола». Тахир ответил: «Ты прав. Говори, что тебе нужно». Фадль промолвил: «Мне нужно, чтобы повелитель правоверных простил меня и вспомнил о нашей прежней близости».

Когда Тахир передал аль-Мамуну эти слова, он ответил: «Я простил его, но его напоминание о прежней близости — новый проступок». А надо знать, что Фадль держал Мамуна на коленях, когда тот был еще грудным младенцем. Наконец халиф приказал позвать к нему Фадля, и когда тот предстал перед ним и посмотрел ему в лицо, то совершил земной поклон и промолвил: «Я совершил земной поклон в знак благодарности Аллаху, который внушил мне просить тебя о прощении». Халиф спросил: «Скажи, Фадль, совершили ли мои предки по отношению к тебе что-либо дурное, или я, может быть, чем-то обидел тебя, что ты порицал и поносил меня и подстрекал пролить мою кровь? Не желаешь ли ты теперь, когда я облечен всей полнотой власти, чтобы я сделал с тобой то, что ты желал совершить со мной?»

Фадль отвечал ему: «Повелитель правоверных, мое извинение разгневало бы тебя, даже если бы было ясным и если бы мои поступки были продиктованы необходимостью. Что же говорить, если оно невозможно из-за того, что грехи отяготили меня и пороки вселили в меня скверну. Как я могу принести извинения? Но не будь со мной скуп на прощение, — ведь ты был щедр с другими! Ведь ты таков, как сказал о тебе аль-Хасан ибн Раджа:

И аль-Мамун перестал упрекать Фадля и позволил ему навещать его.

Обычно, если какой-нибудь катиб Фадля отличался, Фадль при всех благодарил его и не жалел похвал, а если ошибался, то Фадль клал бумагу под молитвенный коврик и молчал до тех пор, пока не оставался наедине о тем, кто составил эту бумагу. Тогда он доставал ее, указывал на ошибку и говорил, как ее исправить. Этот обычай перенял у него Хасан ибн Сахль, который долгое время служил под началом Фадля и затем стал вазиром.

* * *

Рассказывают, что аль-Мансур был очень строг[183] …аль-Мансур был очень строг…  — Здесь и далее речь идет об аль-Мансуре ибн Абу Амире, великом хаджибе Андалусии. со своими катибами и смещал с должности за малейшее упущение. Однажды, как рассказывает аз-Зубайди, начальник шурты по имени Исхак послал за ученым-грамматистом Ибн Кадимом. Рассказывает Ибн Кадим: «Исхак велел мне явиться, и я, не ведая причины, испугался. Когда я входил в его дом, у дверей меня встретил его катиб, бледный и встревоженный, и шепнул мне: «Исхак», — а больше он ничего не смог сказать мне, опасаясь, что нас подслушают, и прошел мимо, не останавливаясь. Он ненадолго вышел и затем вновь вошел к Исхаку.

Когда же я предстал перед начальником шурты, тот спросил меня: «Как надо говорить: «И это имущество — имущество такого-то», или: «И это имущество — имуществом такого-то»? И я понял, что катиб не зря встретил меня у дверей и шепнул: «Исхак», — и я ответил: «Правильнее первое, но возможно и второе». Тогда Исхак обернулся к тому катибу и грубо сказал: «Соблюдай в своих посланиях все правила и избавь нас от того, что «возможно» и «дозволено».

Потом Исхак бросил мне какую-то бумагу, и я спросил, что случилось, и он рассказал, что этот катиб отправил на границу аль-Мансуру составленное им послание, где по ошибке написал «имуществом» вместо «имущество». Аль-Мансур же подчеркнул это место и написал на полях: «Что же ты мне пишешь с ошибками!» Получив обратно это послание, Исхак разгневался так, что можно было подумать, что наступил день Страшного суда, и решил наказать виновного, но прежде послал за мной. Потом тот катиб говорил мне: «Не знаю, как благодарить тебя, ведь ты спас меня и сохранил мне не только службу, но и жизнь».

Этот рассказ похож на то, что рассказывает аль-Джахиз о Хусайне ибн Абу-ль-Хурре, который отправил халифу Омару, да будет доволен им Аллах, послание с одной-единственной ошибкой. И Омар написал ему: «Бичом убеди своего катиба в необходимости соблюдения правил».

Рассказывают, что аль-Мансур тщательно проверял все послания и угрожал своим катибам самыми жестокими карами за ошибки. Один из них заметил: «Если эмир так наказывает, за ошибки, то как велико должно быть его вознаграждение за отсутствие ошибок!»

Однажды наместник аль-Мансура отправил к нему послание, написанное на толстых и грубых свитках пергамента. Хаджиб приказал вызвать к нему катиба, писавшего это послание, и, когда тот явился, сказал: «Если у тебя с собой топор, разруби для нас этот свиток, чтобы мы прочли его. И всякий раз, как ты будешь писать нам на такой коже, мы станем вызывать тебя, чтобы ты разрубил ее».

Зиядат Алла Ибрахим ибн аль-Аглаб, эмир Ифрикийи, приглашал к себе в катибы Абу Бакра ибн Сулаймана аз-Зухри, который был к тому времени уже немолод, но славился как искусный поэт, был честен и благочестив. Абу Бакр стал отказываться, но Ибрахим настаивал. Тогда Абу Бакр сказал: «Я буду служить тебе, если ты примешь три мои условия». Эмир спросил: «Что это за условия?» Тот ответил: «Я хочу, чтобы ты разрешил мне не снимать мою верхнюю одежду, позволял садиться у тебя в маджлисе без твоего разрешения, — я ведь старик, а в твоем присутствии дозволено сесть, лишь испросив у тебя позволения, — а также не заставляй меня писать указы о лишении жизни или имущества». И эмир принял эти условия.

Рассказывают, что однажды эмир проходил мимо аз-Зухри в то время, когда тот молился, и позвал его несколько раз, но Зухри не обратил на него внимания и продолжал молиться. Эмир разгневался на него и стал упрекать, говоря: «Я звал тебя, но ты не ответил!» — но Зухри возразил: «Меня позвал тот, кто превыше эмира, и я не мог не ответить ему, находясь пред его ликом»[184] «…находясь перед его ликом»  — то есть перед Аллахом.. Эмир ответил на это: «Ты прав», — и прекратил свои упреки.

* * *

Рассказывают, что однажды вазир аль-Фадль ибн Марван и его катиб Ахмад ибн аль-Мудаббир ссорились друг с другом в присутствии халифа аль-Хакама[185] …в присутствии халифа аль-Хакама.  — Имеется в виду омайядский халиф Андалусии аль-Хакам II (прав. в 961—976 гг.).. А в те времена правители не считали зазорным подобное, так как это их развлекало. Ибн аль-Мудаббир ведал тогда делами халифского дворца, в том числе кухней и утварью. В том помещении, где это происходило, лежала большая бархатная подушка, которую принесли зачем-то, позабыв убрать. В пылу спора Фадль сильно ударил рукой по подушке, и оттуда поднялась туча пыли. Ахмад крикнул: «Как ты осмеливаешься пылить в присутствии повелителя правоверных? Где твоя воспитанность? Разве ты не служил царям?» Фадль засмеялся и сказал: «Я сделал это только для того, чтобы послужить царю. Пусть повелитель правоверных видит, как хорошо ты заботишься о его утвари, — ведь ты даже не приказал выбивать пыль из подушек. Что же творится в тех покоях, где не бывает повелитель правоверных! И если бы я не боялся прослыть невежей в его глазах, я ударил бы рукой по ковру, — какая поднялась бы оттуда туча!» Ахмад смутился и растерялся и начал приносить извинения в своем упущении. Не прошло нескольких дней, как он был отставлен от своей должности.

Рассказывают, что Ибн аль-Мудаббир стал жаловаться халифу аль-Хакаму на Ибрахима ибн аль-Аббаса, говоря: «Ты назначил его главой дивана халифских имений, а ведь он ничего не знает, — ни великого, ни малого». Он обвинил Ибрахима в самых скверных вещах, и халиф ответил: «Завтра вы встретитесь в моем присутствии». Об этом узнал и Ибрахим и понял, что ему угрожает беда, ибо он сильно уступал Ибн аль-Мудаббиру в знании государственных дел и умении управлять. Наутро он отправился во дворец халифа, уверенный, что потеряет не только свое благоденствие, но и жизнь. Когда они оба предстали перед халифом, тот сказал: «Вот явились и Ахмад ибн аль-Мудаббир, и Ибрахим. Начинай, Ахмад, ведь из-за вас я пришел сюда, повтори, что ты сказал мне вчера!» Ахмад начал: «Ну что же сказать о нем? Начну я с того, что известно каждому: он не знает имен наместников, не помнит, кто какой стороной правит, ему неизвестно, какие дела хранятся в диванах, он не проверяет счета, не ведает, сколько налога полагается с каждого округа и даже сколько всего округов в его владении». Ахмад продолжал обвинять Ибрахима, и каждое его обвинение было серьезнее предыдущего.

Тогда аль-Хакам, обратившись к Ибрахиму, спросил «Что скажешь? Почему же ты молчишь? Говори!» Ибрахим ответил: «Повелитель правоверных, ответ мой будет заключаться в стихах, которые я прочту, если разрешит повелитель, — и он произнес:

Халиф сказал: «Хорошо, клянусь Аллахом! Приведи кого-нибудь, кто сможет положить эти стихи на музыку, и подайте нам еды и вина. Пусть придут мои надимы и музыканты, хватит с нас назойливости Ибн аль-Мудаббира. Принесите Ибрахиму ибн аль-Аббасу дорогое платье, я хочу одарить его!» Ибрахиму подали почетный дар, и он ушел домой.

Рассказывает аль-Хасан ибн Махлад, который был преемником Ибрахима и управлял после него диваном халифских имений: «На следующий день Ибрахим был задумчив и хмур, будто чем-то встревожен. Я сказал ему: «Господин мой, сегодня — день радости и веселья, — ведь Аллах послал тебе новые благодеяния, упрочив благоволение халифа и отличив тебя своей милостью. О чем же ты задумался?» Ибрахим ответил: «Сынок, такому человеку, как я, больше подобает говорить правду. Я ведь не ответил Ибн аль-Мудаббиру каким-либо убедительным доводом, а все слова, сказанные им, были правдивыми. Я ведь не знаю даже десятой доли того, что известно ему в делах хараджа, как он не имеет даже десятой доли моего красноречия. Я ведь одолел его лишь шутовством. Мне бы следовало не только грустить, но и рыдать, оплакивая время, когда правду так легко можно побеждать ложью!»

* * *

Передают множество рассказов об аль-Джахизе. Вот один из них. Амр ибн Бахр аль-Джахиз был очень привязан к вазиру Ибн аз-Зайяту и согласился пострадать вместе с ним, когда аль-Мутаваккиль разгневался на вазира; аль-Джахиза заковали в тяжелые цепи и в таком виде привели к новому вазиру, Ахмаду ибн Абу Дуаду, и тот сказал ему: «Клянусь Аллахом, ты забываешь благодеяния и не благодаришь за услуги, но хорошо помнишь все мелкие обиды. Мне не принесло вреда то, что я попытался исправить тебя, но даже само время не сможет улучшить тебя из-за природной испорченности твоего нрава, — ведь натура твоя исполнена скверны, ты выбираешь всегда самое дурное и беснуешься по малейшему поводу».

Аль-Джахиз ответил: «Успокойся и не принимай все так близко к сердцу, да поможет тебе Аллах. Ей-богу, то, что моя судьба в твоих руках, лучше, чем если бы твоя судьба была в моих руках. И то, что я совершаю скверные поступки, а ты хорошие, лучше, чем если бы ты совершал дурное, а я был бы добродетельным. И то, что ты простишь меня, получив силу, лучше, чем если бы ты покарал меня, когда я слаб». И Ахмад простил его.

* * *

Рассказывают, что катиб по имени Иса ибн аль-Фаси служил у Абу-с-Сакра Исмаила ибн Бульбуля. У Исы была невольница, которую он очень любил. Однажды утром он сидел с ней и пил вино. В это время к нему прибыл гонец от Исмаила, требуя явиться по важному делу. Тогда Иса написал Исмаилу такие стихи:

Исмаил поклялся, что не будет тревожить катиба три дня, и отослал ему благовоний, денег и богатое платье.

* * *

Рассказывают, что однажды Ахмад ибн Саид ибн Хазм, в бытность свою вазиром, находился с аль-Мансуром Абу Амиром, когда тот принимал прошения от простонародья. Ему вручили прошение о помиловании, которое подала мать некоего человека, заключенного Абу Амиром за преступление, которое он счел достойным смертной казни. Прочитав бумагу, аль-Мансур разгневался и воскликнул: «Клянусь Аллахом, она напомнила мне о нем!» Он взял в руки калам, чтобы написать на бумаге свое решение, и хотел написать: «Распять!», но вместо этого начертал: «Отпустить!» — и бросил прошение Ибн Хазму.

Взяв бумагу, Ибн Хазм начал писать указ начальнику шурты сообразно решению аль-Мансура. Ибн Абу Амир спросил его: «Что ты пишешь?» Ибн Хазм ответил: «Я пишу указ об освобождении этого человека». Придя в бешенство, аль-Мансур крикнул: «Кто приказал тебе делать это?» Вазир ответил: «Эмир сам принял такое решение»[186] «Эмир сам принял такое решение».  — Слово «эмир», кроме обозначения титула, употреблялось как вежливое обращение к человеку знатного происхождения.. Взяв прошение, аль-Мансур, увидев свою надпись, промолвил: «На меня нашло помрачение! Его следует распять! » Он снова взял бумагу, зачеркнул то, что написал, и сверху поставил свою подпись, а рядом с ней слово «отпустить», хотя желал написать «распять».

Вазир протянул руку и, увидев, что начертал аль-Мансур, продолжал писать указ об освобождении. Аль-Мансур, который в это время занялся другими бумагами, искоса поглядел на него и спросил: «Что ты пишешь?» Ибн Хазм снова сказал: «Я пишу указ об освобождении этого человека». Эмир разгневался еще сильнее и крикнул: «Кто приказал тебе делать это?» Вазир молча подал ему бумагу. Увидев свою подпись, аль-Мансур снова перечеркнул ее и сбоку приписал: «Освободить!», хотя думал, что пишет: «Распять!»

Взяв бумагу, вазир, ни слова не говоря, продолжал писать указ об освобождении, и аль-Мансур снова крикнул: «Что это ты пишешь?» Вазир снова ответил: «Указ об освобождении того человека, вот подпись эмира, которую он ставит уже третий раз».

Увидев слово «освободить», написанное в третий раз его собственной рукой, аль-Мансур удивился и промолвил: «Да, его придется освободить, вопреки моему желанию. Ведь если сам Аллах желает пощадить кого-либо, я не могу помешать этому».

* * *

Рассказывают, что аль-Мансур ибн Абу Амир даже в часы, отведенные им для отдыха и веселья, больше увлекался делами управления и придумыванием различных хитростей против врагов, чем ароматным вином, которым обносили собравшихся, и волшебными звуками струн, которыми их услаждали. Его катибом в то время был Иса ибн Саид, который служил ему еще до того, как аль-Мансур взял власть в свои руки. Эмир был постоянно благосклонен к нему, ценя его верность и давнюю дружбу. В одну из ночей аль-Мансур созвал всех своих надимов, приказал принести вино и развлекать всех музыкой и пением, а сам сел рядом с Исой ибн Саидом и занялся делами.

Иса, раздосадованный тем, что аль-Мансур не дает ему пить вино и слушать песни, лишая его любимого развлечения, наконец воскликнул: «Прости меня бог! Или вино и наслаждения, или служба и ее мучения! Если ты хочешь, чтобы паша ночь не отличалась от дня, вели певицам замолчать, прикажи принести свитки и тетради, пусть придут писцы диванов, и мы займемся делом как подобает. Ведь смешивать серьезное с шуткой — только дело портить. Дай нам часок отдохнуть, чтобы собраться с силами для вечных трудов!»

Эмир, засмеявшись, сказал: «Тот, кто испытал наслаждения, которые дает власть, не променяет их ни на одно другое наслаждение, доступное мужчине». Но потом он оставил все дела и провел ночь, беседуя со своими надимами и слушая музыку.

* * *

Одним из известных катибов аль-Мансура ибн Абу Амира был Халаф ибн Хусайн ибн Хайян, отец Абу Марвана ибн Хайяна, известного ученого, прославившегося в стихах и прозе. Халаф рассказывал: «Однажды аль-Мансур набросился на меня с бранью, и я растерялся, не зная, что делать. Заметив это, повелитель смягчил свои упреки и отправил меня по тем делам, которые, как он полагал, я выполнил недостаточно быстро и удачно. Через несколько дней я вернулся, исполнив все, что следовало, и аль-Мансур велел мне остаться, отпустив своих приближенных. Когда все удалились, он повелел мне приблизиться и сказал: «Я видел, что ты непомерно испуган, и не одобряю этого. Ведь кто верит в Аллаха, свободен от страха, ибо знает, что нет силы, кроме как у него, а я лишь орудие в руках Всевышнего, — правлю по его велению и прощаю по его соизволению, и все, чем я владею, принадлежит ему. Успокойся и не волнуйся, ведь я сын женщины из племени Тамим. Долгое время мы жили только тем, что я каждый день продавал на рынке пряжу, которую пряла моя мать. Тогда я радовался несказанно своему заработку, а потом, по воле Аллаха, добился того, что ты видишь. Кем бы я был перед ликом Аллаха, если бы не заботился о бедных, не защищал обиженных и не удерживал могущественных обидчиков!»

* * *

Рассказывают, что аль-Хаким ибн аль-Азиз, правитель Египта[187] …аль-Хаким ибн аль-Азиз, правитель Египта…  — Речь идет о фатимидском халифе Египта аль-Хакиме (985—1021). Аль-Хаким отличался странностями и, очевидно, не был вполне нормален. Так, он запрещал работать и торговать днем, а ночью приказывал зажигать фонари и вести торговлю. Он отличался необычайной жестокостью и казнил по малейшему подозрению., разгневался на своего вазира, Ахмада ибн Али аль-Джурджураи Абу-ль-Касима, и приказал отрубить ему обе руки за какой-то проступок, который тот совершил или в котором правитель его подозревал. После того как Ахмаду отрубили руки, он велел перевязать их ему и отправился как обычно в диван. Там он преспокойно сел и сказал: «Повелитель не сместил меня с моего поста, он лишь наказал за мой проступок». И люди дивились ему, хотя и знали, что это человек решительный и смелый, хитрый, терпеливый и красноречивый. Когда правитель Египта узнал об этом, он счел такой поступок великой доблестью, и вазир высоко поднялся в его мнении, и он стал раскаиваться, что поступил так жестоко с ним.

Аль-Муизз ибн Бадис, правитель Кайруана, хотел перехитрить аль-Хакима и затеял переписку, пытаясь склонить на свою сторону вазира и настроить его против господина, но аль-Джурджураи ответил ему несколькими стихотворными строками, где был такой бейт:

Потом вазир говорил: «Не удивительное ли это дело? Магрибинский берберский мальчуган желает обмануть арабского шейха? Он хотел этими посланиями посеять рознь между вазиром и его правителем и погубить вазира в случае, если кто-нибудь из соглядатаев правителя найдет одно из этих писем! Клянусь Аллахом, я не буду посылать против него войска, но не премину сделать такое, что погубит его самого: стану побуждать правителя Египта позволять египетским кочевым арабам переправляться через Нил на земли Магриба, что прежде было им строжайше запрещено». К тому же каждому переселенцу стали выдавать одежду и деньги. Через Нил переправилось в Магриб великое множество бедуинов Египта. Им не давали никаких приказаний, так как всем было известно, что они и без того знают, что им делать, Большая их часть поселилась в окрестностях Барки[188] Барка  — город в нынешней Ливии., а потом появился среди них некий Мунис ибн Яхья ар-Рияхи, который сделал своим убежищем Кайруан. Не прошло и года, как эти бедуины напали на Муизза ибн Бадиса и, нанеся поражение его многочисленным войскам, изгнали его из Кайруана и разграбили город. После этого множество их поселилось в краях Магриба, где они живут и по сей день.

* * *

Одним из выдающихся катибов и вазиров андалусских земель был Мухаммад ибн Саид ат-Такуруни Абу Амир. Еще Абу Мухаммад ибн Хазм упоминает его имя в числе тех, кто возвысился вместе с Али ибн Абд ар-Рахманом ибн Абу Амиром. Когда же Абд аль-Азиз ибн Абд ар-Рахман стал правителем Валенсии, Мухаммад ибн Саид стал его вазиром и правил всеми его делами до конца его жизни.

Вот что говорит Ибн Бассам в «Сокровищнице»: «Когда же власть рода Бану Амир закатилась и ветвь ее сломилась, оборванная губительной смутой, перемоловшей на своем жернове множество жизней, Ибн Саид был одним из тех, кто бежал от мрака смутного времени, подобно человеку, ищущему убежища на вершине горы от разлившихся вод. Он остановился в Валенсии, где эмирами были Музаффар и Мубарак, прежние невольники рода Бану Амир. Примкнув к ним, как одна бусина в ожерелье примыкает к другой, Ибн Саид разделял с ними все высокие степени власти и могущества, пока оба эмира не откликнулись на зов призвавшей их гибели, так что их лишилось собрание славных мужей. Тогда их владения, как и земли других невольников-евнухов[189] Тогда их владения, как и земли других невольников-евнухов…  — Дворцовые евнухи пользовались большой властью как при омайядских халифах Андалусии, так и при дворе аббасидских халифов. Из их числа вышел целый ряд государственных деятелей, наместников и полководцев. После распадения Омайядского халифата в Андалусии образовалось множество независимых мелких эмиратов. Некоторые эмиры прежде были дворцовыми евнухами., захвативших в то время власть на востоке Андалусии, перешли к Абд аль-Азизу, получившему прозвище «аль-Мансур», и Абу Амир испил из источника могущества аль-Мансура, утолив свою жажду, и без устали нес бремя государственных дел, не уступая его никому».

Рассказывают, что эмир Муджахид написал однажды аль-Мансуру послание, заключавшее лишь один бейт аль-Хутайи:

Когда это послание оказалось в руках аль-Мансура, тот так разгневался, что не мог ни сидеть, ни стоять и готов был выскочить из кожи, не говоря уж об одежде. Он велел позвать к себе Абу Амира и сказал ему: «Готовься встретить великую беду или немедля ответь на это послание». Абу Амир взял калам и начертал заголовок, как обычно, потом написал: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного» и продолжал:

И аль-Мансур утешился, и гнев его прошел, и он приказал написать указ о назначении Абу Амира вазиром, и тот получил множество мирских благ.

* * *

Одним из прославленных вазиров Андалусии был Абу-ль-Валид ибн Зайдун. Он родился в Кордове и возрос в дни смуты, когда городом правил совет из купцов и простонародья. Ибн Зайдун прославился как красноречивый катиб и чувствительный поэт. Он поднялся до невиданных высот, и речь его лилась свободно, так что он создал немало чудес, посрамив всякого, что желал бы сравниться с ним.

Он попался в когтистые лапы Абдаллаха ибн Ахмада аль-Маккави, одного из правителей Кордовы, который, будто коршун, налетел на него и бросил в темницу. Тогда Ибн Зайдун обратился к Абу-ль-Валиду ибн Джахвару, когда еще был жив его отец, Абу-ль-Хазм. Тот заступился за него и вызволил из беды, причислив к своим сторонникам, которые обязаны ему благодеянием. Рассказывают, что Ибн Зайдун написал в послании, которое отослал Ибн Джахвару, следующее: «Неужели ты, да возвеличит тебя Аллах, сорвал с меня покров своих милостей и лишил меня щедрот своей дружбы? Неужели ты отвратил от меня свой покровительственный взор? Ведь даже слепой видел, какие надежды я возлагаю на тебя, даже глухой слышал мои хвалы тебе, даже пораженный параличом ощущал мое доверие к тебе! Но это и не удивительно. Ведь тот, кто пьет оживляющую душу воду, может умереть, захлебнувшись, иногда погибает от лекарства тот, кто желает излечиться им, и беда может поразить осторожного оттуда, где надеялся он найти себе приют и безопасность. Однако я решил все стерпеть, сказав себе: «Кто ты, как не запястье, которое кровоточит от поранившего его браслета, или чело, уязвленное надетым на него венцом, или машрафийский гладкий меч, который мастер решил отполировать песком, поцарапав его, или самхарийское копье[190] Машрафийский меч и самхарийское копье  — традиционные эпитеты меча и копья у арабов., которое положили прямо в огонь, чтобы выпрямить, но спалили его?» Упрек иногда бывает полезен: беда может утопить в пучине горя, но и может потом рассеяться, подобно удару судьбы, что «словно летнее облако, поражающее громом, но тающее»[191] …«словно летнее облако, поражающее громом, но тающее»…  — Ибн Зайдун цитирует стихотворение, установить принадлежность которого кому-либо из поэтов трудно, так как подобные образы встречаются у многих.. Господина моего, даже если он медлит и не спешит помочь мне, можно извинить:

О, если бы мне знать, какой грех я совершил, что нет мне прощения! Ведь ведомо всем, что я невинен, — где же справедливость? А если я и согрешил, то где же милость? Я вижу, что со мною обращаются, по меньшей мере, так, будто я, словно сатана, отказался преклониться перед Адамом[192] …я, словно сатана, отказался преклониться перед Адамом…  — Согласно коранической легенде, сатана был проклят Аллахом и изгнан из рая за то, что отказался преклониться перед человеком под тем предлогом, что человек сотворен из грязи, а сатана (как и другие ангелы и вообще духи) — из пламени., или стал поклоняться золотому тельцу[193] …стал поклоняться золотому тельцу…  — намек на имеющуюся в Коране библейскую легенду, где говорится о поклонении иудеев золотому тельцу, то есть о их возврате к идолопоклонству., или нарушил день субботний. А ведь я не убил вещую верблюдицу пророка Салиха[194] …вещую верблюдицу пророка Салиха…  — Согласно коранической легенде, Салих, пророк племени Самуд, наказанного богом за непослушание, призывал своих соплеменников к покаянию. Вещая верблюдица Салиха аналогична Валаамовой ослице., и не пил из реки, которой были испытаны воины Саула[195] …из реки, которой были испытаны воины Саула…  — Согласно кораническому преданию, иудейский царь Саул запретил своим воинам пить речную воду. Ослушников ждало наказание., и не вел против Мекки слона Абрахи, царя эфиопов[196] …слона Абрахи, царя эфиопов…  — Абраха — эфиопский полководец и царь (VI в.), который совершил военный поход против Мекки. (В то время южная часть Аравии была захвачена Эфиопией.) Согласно полулегендарным сведениям, в войске Абрахи был слон. Это событие упоминается в Коране.…

Так за что я страдаю? Ведь моя вина — донос недоброжелателя и сплетня негодного распутника. Я не стал обманщиком, после того как был искренним и правдивым другом и советчиком, не отдалился, после того как был приближен тобой, не строил тебе козни, после того как был твоим верным приверженцем. Почему же ты встречаешь холодом мою привязанность и отвечаешь ненавистью на мою любовь, — ведь меня одолел бессильный и передо мной чванится слабый, и даже рабыня, не носящая браслета, осмелится дать мне пощечину! Почему же ты не защитишь меня, прежде чем меня разорвут на части, и не придешь мне на помощь, прежде чем меня растерзают? Ведь я был украшен тем, что служил тебе, готов был отдать душу у твоего порога и совершал лишь похвальные поступки:

Ибн Зайдун написал также в заключении множество стихов, которые отправил Ибн Джахвару. Его друзья готовили побег, но после заступничества Абу Хазма он был освобожден.

* * *

Одним из катибов аль-Мутадида Аббада ибн Мухаммада, правителя Севильи, был Абу Мухаммад ибн Абд аль-Барр. Он известен как составитель замечательного послания о смерти Исмаила, сына аль-Мутадида. Говорят, что он написал его без подготовки. Однако завистники оклеветали его перед эмиром, и тот изменился к нему, лишил своего благоволения и заточил в темницу. Мне рассказывал один из моих учителей, что отец Абу Мухаммада, имам Абу Омар ибн Абд аль-Барр, услышав о заточении сына, явился в Севилью из Валенсии, где постоянно проживал, и, войдя к аль-Мутадиду, громко закричал: «Эй, Мутадид, отдай мне моего сына, где мой сын, скажи мне, Мутадид!»

Тогда эмир отпустил Абу Мухаммада, и они удалились в Валенсию, осыпанные милостями.

Говорит Ибн Бассам: «Когда Абу Мухаммад пожелал, чтобы андалусские края стали его ристалищем, ибо он достиг высочайшей степени совершенства и самых недоступных вершин искусства, его стали передавать друг другу разные земли Андалусии и все взоры устремились к нему. Правители и эмиры соперничали из-за него, но он достался, по воле судьбы, бросившей жребий, после долгого спора и нескончаемого раздора, аль-Мутадиду. Абу Мухаммад прислушался к речам аль-Мутадида и запутался в силках его благосклонности, но его приезд в Севилью стал словно кость в горле Абу-ль-Валида ибн Зайдуна, который, как утверждают, прилагал все усилия для того, чтобы пролить кровь Абу Мухаммада.

Когда же последний увидел, что прибытие к аль-Мутадиду обернулось для него убытком и что его пропитание вот-вот достанется хищному волку, он стал раскидывать умом, пытаясь найти какую-нибудь возможность ускользнуть из Севильи и спасти свою жизнь и имущество. Говорят, что он постоянно был невесел душой, словно чем-то напуган или болен. Но когда он увидел, что аль-Мутадид остерегается его и изменился к нему, он сделал вид, что отбросил посох странствий, и стал приобретать дома в Севилье и имения в ее окрестностях, так что правитель Севильи подумал, что Абу Мухаммад доволен и желает навсегда остаться под его покровительством.

Тогда он, полный доверия, дал Абу Мухаммаду поручение к одному из эмиров Альсиры, своему союзнику. Абу Мухаммад поначалу отговаривался, остерегаясь, что его заподозрят, и делал вид, что это поручение ему тягостно, но затем, приняв его, ускользнул от аль-Мутадида, как ускользает от взоров ночной призрак, и спасся так ловко, что можно лишь спросить: «Как это удалось?» Он вернулся в родные земли Валенсии, где начал обхаживать кади Абу Омара ибн аль-Хазза, побуждая того променять свои владения близ Валенсии на его имения в Севилье, понимая, что отныне ему закрыт к ним путь. А до этого аль-Мутадид всячески заманивал к себе кади Омара ибн аль-Хазза, соблазняя и искушая его невиданными милостями. И когда Абу Мухаммад украсил хитрыми речами пребывание в жилище гибели и зла, кади согласился на обмен, но едва он прибыл в Севилью, как аль-Мутадид стал его обижать и притеснять, и небрежение, которое он проявил по отношению к нему, было во много раз больше обещаний, что он щедро разбрасывал прежде. А между тем Абу Мухаммад продал бывшие владения кади и, превратив таким образом унаследованное в приобретенное, стал переезжать из одной земли в другую, словно луна, что никогда не остается на одной стоянке, и был катибом и вазиром у большинства эмиров и царей Андалусии».

* * *

Поучительна судьба Абу Бакра Мухаммада ибн Сулаймана ибн аль-Касира, который прославился еще во времена правления аль-Мутадида своим благочестием и ученостью. Этот человек обладал гордой душой, что побуждала его состязаться с именитыми мужами и бросать вызов судьбе, что правит днями и ночами. Он натягивал поводья времени, закусившего удила, пытаясь укротить его, Желая, чтобы перед ним склонился непокорный рок. Абу Бакр отказывался служить правителям, не желая добиваться тех степеней, которые были дарованы именитым мужам, что нисколько не превосходили его. Чистота нрава отвращала его от мирских дел, и к тому же его удерживал страх перед своеволием эмира аль-Мутадида. Говорят, что Ибн Зайдун рассказал о нем аль-Мутадиду, и тот уже в конце своего правления стал поручать ему некоторые дела.

Когда же власть перешла к сыну эмира аль-Мутадида, аль-Мутамиду, тот возвысил Абу Бакра, сделав его своим вазиром, и отправлял его послом к другим царям Андалусии. В то время усилился Юсуф ибн Ташуфин, царь племени Ламтуна[197] …царь племени Ламтуна…  — Ламтуна — сильное и многочисленное берберское племя, проживавшее в Марокко. Происходивший из этого племени Юсуф ибн Ташуфин основал государство Альморавидов., и надежды андалусских эмиров обратились к нему. Абу Бакр не раз был послом аль-Мутамида и Юсуфу ибн Ташуфину и вел дело с постоянным успехом, так что каждый отъезд вазира из Севильи и прибытие в столицу становились важным событием. Наконец аль-Мутамид так приблизил к себе вазира, что не мог и дня обойтись без него. Он был так возвеличен, получил такой простор для своих дел и так самовластно управлял в государстве аль-Мутамида, как никто иной прежде и после него.

Но в месяце раджабе четыреста восемьдесят четвертого года[198] …в месяце раджабе четыреста восемьдесят четвертого года…  — то есть в августе — сентябре 1091 г. Юсуф, как известно, захватил Севилью вместе с другими андалусскими землями и, свергнув власть эмира аль-Мутамида, отправил его в изгнание в дальние края Магриба. Абу Бакр был среди тех, чье имущество разграбили и чьи владения отобрали. Он жил в бедности около трех лет. Наконец Ибн Ташуфин вспомнил о его благочестии и добронравии и приблизил его к себе, поручив ведение некоторых дел. А говорят, что случилось это из-за того, что к Ибн Ташуфину прибыло послание от правителя Египта, на которое никто не мог ответить должным образом. Тогда-то Юсуф и велел доставить к нему Абу Бакра, назначил его главой катибов всех своих диванов и возвысил. После Юсуфа правил его сын Али ибн Юсуф, который утвердил Абу Бакра в его должности и неизменно был благосклонен к нему.

* * *

Рассказывают, что наместник Гранады во время правления рода Бану Ламтуна, Ибн аль-Вакиль аль-Ябури, был уличен в растрате десяти тысяч динаров. Его схватили и в цепях отправили в Марокко. Когда его доставили в город Сала, что находится на магрибинском берегу, он узнал, что там находятся несколько потомков Мухаммада ибн аль-Мудаббира, известного катиба и поэта, и эти почтенные и достойные люди пользуются покровительством царей Бану Ламтуна. Одним из них был кади Абу-ль-Хасан. И аль-Ябури сложил тогда свою знаменитую касыду, восхваляя Абу-ль-Хасана и его царственного покровителя и прося о помощи.

Он попросил, чтобы эту касыду доставили к Абу-ль-Хасану. Прочтя ее, тот обратился к правителю, обещая, что заплатит деньги, которые растратил наместник Гранады, и сам привезет их. Он молил о том, чтобы Ибн аль-Вакиля пощадили, простили и вернули ому его должность, обещая постоянную помощь и покровительство. Так Ибн аль-Вакиль вернулся в Гранаду торжественно и с почетом.

А касыда начинается такими словами:

* * *

Известный катиб и вазир Абу Джафар Ахмад ибн Атыйя был превознесен родом Бану Хафс и по праву пользовался доверием царей и правителей. При царях Бану Хафс сиял блеск его искусства и было прославлено его мастерство в начале и в конце его жизни. Мановением своего жезла он правил не только людьми, но и самой судьбой и объединял в своей длани незапятнанную честь и высшее благородство. Он был из тех людей, что обязаны своим возвышением лишь своему умению и облагодетельствованы прежде всего из-за своих благих дел. Вначале он служил катибом у Исхака ибн Али, сына Юсуфа ибн Ташуфина. В пятьсот сорок первом году, на восьмой день месяца шавваля, в субботу[199] В пятьсот сорок первом году, на восьмой день месяца шавваля, в субботу…  — то есть 15 марта 1146 г., когда против Исхака выступили его враги и он был убит вместе с несколькими своими приближенными, Абу Джафар бежал и, переодевшись, скрылся среди простонародья. Не надеясь на то, что ему удастся долго оставаться в доме кого-нибудь из его прежних друзей, он решил проявить осторожность и дошел в этом до того, что записался лучником в отряд наемников и жил только на свое жалованье, которое получал наравне с прочими воинами.

В это время против правителя из рода Бану Хафс, который захватил власть у Исхака, выступил некий самозванец по имени аль-Маси и мятеж принял угрожающие размеры. Славный эмир Абу Хафс, поднявший знамя Альмохадов[200] Альмохады  — берберская династия, правившая в Северной Африке в начале XII в. Альмохады захватили Андалусию., мечам которых была дарована победа, разбил аль-Маси в сорок втором году на шестнадцатый день месяца зу-ль-хиджа[201] …в сорок втором году на шестнадцатый день месяца зу-ль-хиджа…  — то есть 7 мая 1147 г., и приверженцы мятежника обратились в бегство. Абу Хафс приказал доставить к нему красноречивого катиба, который составил бы послание об этой великой победе. Ему указали на Абу Джафара, который, как уже говорилось, скрылся среди воинов-лучников. Как он ни старался переодеться и изменить свой вид, он был слишком известен, чтобы долго оставаться неузнанным. Эмир велел доставить его к себе и велел приступить к делу. И Абу Джафар составил послание, которое принесло ему честь и почет и уподобило его чистокровному коню со звездой на лбу и браслетами на ногах, после того как ему пришлось пребывать в безвестности, словно темному коню нечистых кровей. Эмир назначил его главой всех катибов, а затем вазиров, по обычаю этого благословенного дома, известного чистотой нравов, охраняющего своих приверженцев от превратностей времени… Мы приведем отрывки из этого послания, которое стало известно во всех землях Андалусии.

«Это послание написано в долине Маса после одержанной нами ныне славной победы, ниспосланной нам но велению Аллаха, — «и всякая победа лишь от Аллаха, славного и мудрого». Эта победа, взойдя на небосвод, ослепила все небесные светила, она осенила своей радостью души всех мусульман, пробудив и заставив поднять веки уснувшие надежды, ибо такой победы не было видано прежде. Она погрузила нас в пучину благодарности, так что ни один язык не сможет, проникнув в ее глубины, достойно описать ее:

Мы спешим послать всем радостную весть, ибо обстоятельства таковы, что не терпят отлагательства. Знайте, что эти заблудшие отступники проявили неблагодарность и напали на нас, нанося нам обиды в своем ослеплении, и пожелали, чтобы их долей было явное неверие и ересь. Аллах повелел им совершать как можно больше грехов, наказав их за гордыню и непокорность, а их поганый главарь склонял к себе души своими выдумками и россказнями и привлекал сердца лживыми обещаниями и угрозами. Сатана расставил для них свои силки и сети, и к нему шли со всех сторон, из дальних и ближних краев, послания и обещания, ибо многие считали его чудом из чудес. Их привело к гибели прибытие с этих берегов людей, которые долгое время делали вид, что оставили мирскую жизнь, и занимались, как они утверждали, только постом и молитвой при свете дня и во мраке ночи. Чтобы обмануть людей, они облачились в одежды благочестия и кольчуги лицемерия, но Аллах затворил перед ними врата успеха и удачи, и не удалось врагам нашим выполнить свою задачу».

Мы приведем из этого послания также отрывок, где говорится о поражении мятежника аль-Маси: «И он был, хвала Аллаху, повержен; когда наступил назначенный срок, к нему понеслись, перегоняя друг друга, посланцы гибели, и справа, и слева его окружили почетные послы — наконечники хаттийских копий[202] …наконечники хаттийских копий…  — Хаттийское копье — традиционный эпитет копья у арабов.. А ведь он утверждал, что была ему ниспослана радостная весть о том, будто в ближайшие годы смерть ему не угрожает, гибель не настигнет и все беды минуют. Он говорил и вел множество лживых речей, возводя напраслину и на Аллаха, дабы привлечь к себе своих сторонников. Но когда они увидели собственными глазами, как он был повержен, как истерзали копья его плечи и ребра, исполняя веление всевышнего Аллаха, и никто не мог защитить его и отвратить божественную волю, они обратились в бегство, и ни один из их отрядов не остановился. И они бежали, не ведая дороги и не зная, куда несут их ноги, они разлетелись, как разлетаются мухи, и каждый из них был беззащитен перед острием мечей, так что кровь из ран лилась им на пятки, как и подобает беглецам, что удирают в беспорядке. Земля покрылась их телами, и судьба позволила смерти похитить их жизни прежде назначенного им срока, ибо Аллах взыскал с них за их неверие и за то, что они разожгли смуту. Ты не увидел бы из них никого, кто не был бы повержен и не напоил бы землю своей кровью, став жертвой острых индийских мечей. А остальных необходимость заставила броситься в реку, и кто надеялся на спасение и избавление, попытался переплыть на другой берег, но и в воде его достали острия копий, похищающие жизни и заставляющие вкусить горечь смерти. Так случилось, что те, кто погрузились в водную пучину, нашли скорую кончину, ибо Альмохады бросились в реку, разя копьем и мечом, принося мятежникам злую беду по велению Аллаха, так что полосы кровавой пены покрыли речные воды и красный цвет спорил с голубым, словно алая заря на синеве небес. И было это для всех мятежников зловещим предзнаменованием и достаточным назиданием, и потоки крови были обильнее, чем речные воды».