Онлайн чтение книги Олений заповедник The Deer Park
Глава 18

Однажды ночью, лежа в постели, Айтел заметил, что в бедрах Илены появились впадины. Это было единственным недостатком ее тела и тем не менее глубоко огорчило его. Потом он не мог оторвать глаз от этих впадин. Надо с ней расставаться, говорил он себе. С ним у нее нет будущего, а у нее осталось всего два-три года молодости.

Как же он себя ненавидел! И тешился мыслью, что он единственный, кто считает себя ответственным за нее. А потом вынужден был напомнить себе, что ведь это он начал с ней роман и превратил этот роман в нынешнее положение вещей, следовательно, ему из этого не выбраться. А что станет с ней? Влюбившись, Илена не оставляет себе ничего в качестве разменной монеты для сделки, так что она всегда будет в проигрыше. Многие будут за ней охотиться, у нее будет много любовников, один хуже другого. Если она никогда не повзрослеет, то станет пить или, для разнообразия, колоться (не надо драматизировать, говорил себе Айтел), и что же с ней станет? Он снова был полон сострадания и терзался от того, что чувствовал сострадание к созданной воображением женщине. А к лежавшему рядом с ним телу не чувствовал ничего. Это тело только мешало его ногам и рукам, он просто не мог поверить в существование этого тела, доставлявшего ему столько мучений.

Однако он чувствовал, что Иленой владело отчаяние. Она спала неспокойно. Ночь за ночью она просыпалась в ужасе от увиденного сна и, дрожа, прижималась к нему в темноте. Вор пытается влезть к ним, говорила она, или она слышала, как кто-то ходит на кухне. Все случаи изнасилования или убийства, о которых писали в газетах, виделись ей во сне, вызывая страх.

— Сегодня за мной увязался какой-то мужчина, — сообщала она Айтелу.

— Естественно. Ты привлекательная женщина, — раздраженно говорил Айтел.

— Ты не видел, какое у него было лицо.

— Наверняка он хотел отрезать тебе голову, а тело засунуть в джутовый мешок.

— Это тебе хотелось бы такое со мной проделать. — Она с горечью смотрела на него. — Ты весельчак, Чарли. Я нравлюсь тебе, лишь когда я в хорошем настроении.

Правда уколола его.

— Это тебе нужен весельчак, — сказал он. — Когда я говорю приятные вещи, ты меня любишь.

— Ты ставишь себя настолько выше меня, — заявила Илена. — А ведь ты понятия не имеешь, что у меня в голове.

После получасового препирательства он наконец выяснял ее последнюю тайну. Она хотела стать монашкой.

— Ты что, рехнулась? — спросил он ее. — Ты же станешь монашкой, к которой все будут липнуть.

— Монашки никогда не бывают одинокими, — сказала Илена.

От ее слов ему стало тяжело. А ведь это правда, подумал Айтел: он разрушает все, к чему прикасается. Человеку, который жил с ним и любил его, он давал лишь одиночество.

— У монашек всегда есть компания, — упрямо повторила Илена.

Через два-три дня она начала подумывать, не стоит ли остричься. Она возвращалась к этой теме снова и снова. Ему это понравится? Он думает, ей пойдут короткие волосы? Как он считает? Надо ей остричься? И Айтел, делая вид, будто его интересует эта тема, начал под конец думать, что, пожалуй, ей следует подстричь волосы. Волосы были одним из ее достояний, но к концу вечера они обычно становились лохматыми. Ей стоило такого труда сохранять прическу.

— Ты будешь по-прежнему меня любить, если я остригусь? — спрашивала Илена и приходила к выводу: — Нет, не будешь.

— Если моя любовь зависит от твоей прически, можешь проверить это сейчас же, — говорил он и думал: возможно, она права.

— Да, надо проверить, — следом за ним повторяла она.

С той ночи, когда Айтел вернулся от Бобби, он знал, что попытка освободиться от Илены была преждевременна. А потому с не покидавшей его печалью, хотя и сам не знал, печалился ли он об Илене или о себе, он повторял ей снова и снова: «Я знаю, что ничего не могу тебе предложить», словно считал, что достаточно частым повторением сумеет выманить у демона, который, мнилось ему, судит его, еле слышно произнесенное прощение. «А ты попытайся, — мог бы сказать ему демон, — ты ведь не безнадежно непорядочный человек». Но твердя Илене, что он ничего не может ей предложить, Айтел все больше склонялся к другой идее. В те долгие бессонные ночи он начинал думать, что справедливо было бы жениться на ней: кто-то ведь должен на ней жениться. Иначе ему так и слышались голоса ее будущих любовников: «Муншин не захотел, и Айтел не захотел, так почему я должен жениться?» Единственным ответом им могла быть женитьба, и Айтел принимался думать, как он сделает Илене предложение и как потом устроит развод. Он не станет скрывать от Илены: они поженятся, чтобы развестись. Тогда, наверное, она сможет кого-нибудь найти. Лучше быть бывшей миссис Айтел, разведенной женой бывшего режиссера, чем мисс Эспосито. Таким образом, он женится в четвертый раз — во сколько ему все это обошлось? — а она… она будет считать, что нашелся мужчина, который так ее любит, что готов дать ей свое имя. Вот идиотизм. Но для Илены это имело бы значение. Если она сумеет правильно разыграть карты… только Илена никогда этого не сумеет, она вообще не умеет играть в карты. Разозлившись на нее, он принимался смотреть в потолок и думать, сумеет ли когда-либо заставить Илену видеть все так, как он это видит. Так шли дни, и Айтел работал над сценарием, не находя удовлетворения в том, что работа идет гладко.

Однажды днем, когда он сидел за письменным столом, раздался звонок от Лулу. Съемки отложены на неделю, и она решила на вечер приехать в Дезер-д'Ор. Попраздновать: Доротея устраивает в ее честь прием.

— Чарлз, ты должен непременно на нем быть, — сказала Лулу по телефону. — Кажется, я вернулась только для того, чтобы поговорить с тобой.

Айтел сказал:

— Я слышал, ты порвала с Серджиусом.

— Да, это произошло несколько сгоряча, но теперь, мне кажется, рана уже затянулась.

— Уверен, что у тебя затянулась, — сказал Айтел.

— Вонючка.

— Ты говоришь: Доротея устраивает прием?

— Чарли, все в порядке. Доротея действительно хочет, чтобы ты пришел. Ничего больше я сказать не могу, но поверь: на то есть причины.

Прием был как прием, как многие другие. Айтел не удивился, увидев, что «Опохмелку» разукрасили к вечеру и что пятьдесят человек уже толкутся в кабинете и еще пятьдесят прибудут. Когда Айтел с Иленой вошли, Лулу как раз находилась в холле и повела их прямиком к Доротее, восседавшей на высоком табурете, откуда она приветствовала гостей.

— Какого черта, — сказала Доротея, — всякий раз, как я вижу беднягу Чарли Айтела где-нибудь на вечеринке, нас с ним знакомят.

— Стоит вам обоим узнать получше друг друга, — сказала Лулу, игнорируя Илену, — и вы затеете роман.

— А у нас и был роман, — сказала Доротея и хрипло хихикнула. Затем, прищурясь, посмотрела на Илену и добавила: — Желаю приятного времяпрепровождения, лапочка.

Чарли с Иленой побродили по кабинету и поговорили с мужем Доротеи. Мартин Пелли был в восторге от Илены и несколько раз отводил Айтела в сторонку, чтобы сказать ему, какая у него роскошная девчонка.

— Отличная малышка, — сказал Пелли. — Илена, — обратился он к ней, — ты чудо, ты прелесть.

Илена покраснела и, явно нервничая, окинула взглядом толпившихся в кабинете Доротеи людей.

— По-моему, славная вечеринка, — заметила она.

— Знаете, — продолжал Пелли, — не могу понять, глядя на вас. Никто не может понять. Когда, черт подери, вы собираетесь пожениться?

Лицо Илены оставалось бесстрастным. Пелли хлопнул Айтела по спине.

— Такая славная спокойная девочка. Тебе надо жениться на ней.

— Она за меня не пойдет, — сказал Айтел.

— Пойду поищу что-нибудь выпить, — сказала Илена и отошла от них.

— Отличный получился вечер, — произнес Пелли и, пригнувшись к Айтелу, прошептал с упорством пьяного: — Тебе следует жениться на Илене.

— Да, — согласился Айтел. Пелли раздражал его. Он был как все женатые мужчины.

В этот вечер они играли в «Призрак», играли в шарады, группа мужчин окружала игральные автоматы в холле между кабинетом и гостиной и непрерывно питала их четвертаками, опуская в отверстие с табличкой: «Пенсионный фонд Доротеи О'Фэй». Айтел потерял из виду Илену. Он с удовольствием присоединился к тем, кто играл в шарады, и быстро стал лучшим в своей команде. По прошествии часа или двух — он потерял счет времени — ему это надоело, он внезапно понял, что пьян. На другом конце комнаты он увидел Илену, стоявшую неприкаянно возле группы гостей, но ему не пришло в голову прийти ей на выручку. Потом он заметил, что с ней разговаривает Мэрион Фэй, но это его не взволновало. Ничем этот разговор не кончится.

В комнату вместе с Доротеей вошел человек, которого Айтел сразу узнал, и поздоровался. Как только Айтел услышал этот голос, его обуял страх. Это был конгрессмен Ричард Сел-вин Крейн из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, и он снился ему. Айтел часто видел в кошмаре моложавое краснощекое лицо Крейна под седой шевелюрой, слышал мягкий голос конгрессмена.

— Так и быть: дам вам двоим познакомиться, — сказала Доротея и оставила их наедине.

— Какой сегодня прием, — заметил Крейн, — правда, Доротея всегда устраивает хорошие приемы.

В те дни, когда Доротея имела свою колонку в прессе, там раз в неделю непременно упоминался Крейн: это замечательный конгрессмен, сообщала Доротея читателям и добавляла, что из всех своих друзей больше всего ценит его.

— Я не знаком с приемами Доротеи, — сказал Айтел. Он тщательно подбирал слова, заботясь о том, чтобы не выдать своих чувств.

— Вы полюбили бы ее, если бы лучше ее знали, — сказал Крейн тоном, каким говорят о близкой приятельнице. — Дотти… в общем, Дотти — это старая гвардия. Театральных людей, вроде вас, всегда тянет к таким девицам. — Хохот, раздавшийся среди игроков в шараду, заставил Крейна забавно сморщиться. — Мистер Айтел, — сказал он, — я хотел бы поговорить с вами. Мы не могли бы пройти наверх?

Айтел тупо смотрел на него. Не зная, что ответить — а столько было противоположных возможностей для ответа, — он лишь кивнул и с сильно бьющимся сердцем пошел за Крейном по коридору. Они зашли в комнату горничной. На столике стояла бутылка виски и рядом с пепельницей лежала нераспечатанная пачка сигарет.

Конгрессмен сел на кровать и жестом указал Айтелу на единственное в комнате кресло. Снизу до них доносился частично приглушенный, горячечный и всепоглощающий шум приема.

— Я давно хотел поговорить с вами, — сказал Крейн.

— Это я вижу, — откликнулся Айтел, бросив взгляд на стоявшее на столике виски.

Крейн сидел очень прямо и задумчиво смотрел на него.

— Мистер Айтел, — сказал он, — я знаю, что не нравлюсь вам но самое любопытное, что в тот день, когда я вас допрашивал, у меня возникло чувство, что при других обстоятельствах мы могли бы быть друзьями.

— Разумно ли с вашей стороны быть замеченным рядом со мной? — прервал Крейна Айтел. Сердце у него перестало колотиться, но он считал, что честь требует не выдавать своих чувств выражением лица.

— Политика всегда чревата опасностью, — сказал Крейн, — но я не думаю, чтобы это было неправильно понято.

— Иными словами, комиссии известно, что мы с вами встречаемся.

— Они знают, что я интересуюсь вашим делом.

— Почему?

— Мы все считаем, что это дело позорное.

— Вот как, в самом деле?

— Мистер Айтел, вам, по всей вероятности, кажется, что мы заинтересованы преследовать людей. А это не так. Могу сказать, что я лично крайне озабочен безопасностью нашей страны, но никто из нас не хочет понапрасну травить людей. Вы удивились бы, узнав, сколько добра мы делаем некоторым нашим свидетелям. Могу сказать, я всегда верил, что любая деятельность способствует подъему духа. Видите ли, мой отец был сельским священником, — доверительно добавил он, и поскольку Айтел не улыбнулся, Крейн лишь холодно кивнул. — Когда вы явились к нам, — продолжал он, — мы получили информацию, что вы являетесь членом коммунистической партии с билетом. С тех пор мы узнали, что это не так.

— Тогда почему же комиссия об этом молчит?

— Вы считаете это разумным требованием? — спросил Крейн. — Вы употребляли довольно сильные выражения.

— Я не понимаю, почему вы проявляете ко мне интерес.

— Мы считаем, что вы могли бы нам помочь. Если мы пройдемся по некоторым вашим знакомым в прошлом, возможно, вы обнаружите, что располагаете информацией, о значении которой даже и не подозреваете.

— Вы предлагаете мне выступить на закрытом заседании?

— Я не могу говорить от имени комиссии, но это часть того, как я все вижу.

Айтел знал, что Крейна соблазняла мысль устроить закрытое заседание. Возможно, поэтому он не мог заставить себя сразу дать положительный ответ.

— Крейн, — сказал он, — если я выступлю, как вы поведете себя с газетами?

— Мы же их не контролируем. Вы не поверите, но мы считаем, что они дают неверное о нас представление. — Крейн передернул плечами. — Пожалуй, вы могли бы попросить своего адвоката или агента по связям с общественностью устроить коктейль. Я считаю это хорошим способом смягчить прессу. Конечно, я не специалист в этих вопросах.

Вот тут Айтел улыбнулся.

— Трудно считать вас любителем, конгрессмен.

— Мистер Айтел, — сказал Крейн, — не знаю, есть ли смысл продолжать наш разговор.

— Политический деятель должен привыкать к обидным высказываниям, — сказал Айтел, — особенно в начале своей карьеры.

Крейн соблаговолил рассмеяться.

— Почему вы сопротивляетесь? — дружелюбно спросил он. — Я ведь только хочу вам помочь.

— Я предпочитаю помогать себе сам, — сказал Айтел и в упор посмотрел на Крейна. — Поговорите с вашей комиссией. Есть небольшая возможность прийти к соглашению. Конечно, при условии, что заседание будет закрытым.

— Мы об этом подумаем, — сказал Крейн, — и я дам вам знать. Завтра я улетаю назад на Восточное побережье, вот мой рабочий номер телефона — звоните в любое время.

Он улыбнулся, потрепал Айтела по спине и рассказал анекдот о тайном агенте, явившемся на банкет в женском облике. Затем они спустились вниз к остальным гостям. В кабинете они расстались: Айтел прошел в угол и начал снова пить. Он сам не понимал, был ли в хорошем настроении или в бешенстве.

К Айтелу подошел Мэрион Фэй.

— Ты увел у меня девчонку, — сказал он.

— Илену? — спросил Айтел.

— Бобби. — Мэрион сделал небольшую затяжку. — Я договорился с Колли Муншином, когда он был тут на прошлой неделе.

— А зачем она нужна Колли?

Фэй пожал плечами.

— Ему она не нужна. Он хочет пристроить ее гардеробщицей в «Сьюприм».

— Бедная малышка.

— Ей это понравится, — сказал Мэрион. — Какая-никакая, а карьера. — Он улыбнулся. — Знаешь, Дон Бида сегодня тут.

— Разве он не в Европе? — заметил Айтел.

Мэрион пропустил вопрос мимо ушей.

— Дон сказал мне, что он клюнул на Илену. Он хочет, чтобы ты познакомился с его женой — может, ты на нее клюнешь.

— А я считал, что Бида разведен, — сказал Айтел Фэю.

— Он снова женился. Подожди, пока увидишь его цыпочку. Английская модель, ты не знал?

Женитьбы Биды были у всех на устах: никто не мог понять его выбор. Он был женат и на актрисе, и на цветной певице, и на техасской нефтевладелице с европейским титулом — это был особенно громкий скандал, — и на мадам, которая, по слухам, была хозяйкой самого дорогого борделя в Южной Америке. При этом за Бидой установилась репутация человека, устраивавшего самые разгульные вечеринки в Нью-Йорке. О них ходили легенды — это были вечеринки, доведенные до логического конца: основное ядро гостей, которое оставалось после ухода оркестра, а также любопытные и мальчики, приехавшие на выходные из колледжа, — все партнеры менялись партнершами. Считалось даже шикарным сказать: «Я был однажды на вечеринке у Биды. Ушел, конечно, рано».

К этому времени компания у Доротеи пополнилась еще пятьюдесятью людьми и в кабинете стало так тесно, что Фэй с Айтелом дышали друг другу в лицо. Кто-то где-то пытался исполнять частушку, и Айтел подумал: интересно, сколько встреч устроила сегодня Доротея. «Ненавижу сводников», — решил Айтел сквозь хмельной туман, не в состоянии больше справляться с толкучкой и выпитым алкоголем.

— Право, не знаю, — сказал он, — скорей всего я предпочту не встречаться сегодня с Бидой.

Но избежать этой встречи было уже нельзя. Бида пробирался к нему и протягивал руку.

— Привет, Чарли, старая задница, — с улыбкой сказал Бида.

Самым любопытным в облике Биды было то, что он походил на сатира. Он был хорош собой — немного грузный, с маленьким шрамиком на щеке, черными усами и выпученными глазами — и держался с уверенностью человека, который знает, что о нем говорят, и похваляется тем, что может пригласить кого угодно к себе на вечеринку. «В жизни не догадаетесь, кто из рисковых людей бывал у меня, — со смешком говорил он. — Денежки мои их притягивают». И все смеялись, несмотря на то что Бида был очень богат. Айтел как-то рассказывал о нем Илене, и Бида заинтриговал ее.

— А чем он занимается? — спросила она.

— Никто не знает. Это тайна. Состояние свое он сделал на бирже — во всяком случае, так говорят. Я слышал, что у него несколько отелей, а возможно, ночных клубов. И потом, у него какой-то большой задел на телевидении.

— Похоже, у него не десять, а пятьдесят пальцев, — заметила Илена.

— Да. Его действительно трудно раскусить.

И вот сейчас Бида, стоя рядом, говорил:

— Чарли, у тебя не девчонка, а прелесть.

Айтел кивнул.

— Я слышал, ты снова женился.

— А как же иначе, — сказал Бида, указав на высокую женщину в красном платье, с тонкими чертами пустого высокомерного лица. — Я их всех перепробовал, — с улыбкой добавил он, — но Зенлия — самая-самая. Пришлось украсть ее у одного толстого царька.

— Очень красивая, — сказал Айтел. В этот момент, до тошноты пьяный, он считал, что более красивой женщины в жизни не видел, и это была дорогая красота. К своему огорчению, он заметил, что Мэрион испарился.

— Ну как, приятель, контачим? — спросил Бида.

Он все больше и больше пользовался жаргоном. Когда Айтел десять лет назад впервые встретился с ним, Бида говорил на литературном языке и даже слыл эссеистом, пишущим на разные сложные темы. Бида жил в киностолице со своей первой женой, актрисой. В те дни он не был так хорошо известен, и Айтел считал его в известной мере белой вороной, поскольку Бида на собственные деньги снимал фильм, выступая и продюсером, и режиссером. Когда картина вышла на экран, это был провал и в финансовом отношении, и рецензии были плохие: в фильме-де слишком много намеков, аллюзий — всего такого, чего никто не способен понять, — словом, не фильм, а поэма. Тем не менее Айтел считал Биду человеком талантливым.

Но кто помнил его как человека талантливого? Однажды на вечеринке, устроенной Бидой, хозяин предложил Айтелу свою жену. Айтел пришел с девушкой, которую едва знал, и Бида предложил поменяться партнершами на ночь. Это устраивало всех четверых, и жена Биды сказала Айтелу: «Я бы хотела снова с тобой встретиться». Так что у Айтела остались приятные воспоминания об этой ночи. Но Бида после этого сторонился его.

— Чарли, я спросил: контачим?

— Что ты подразумеваешь под «контачим»?

— Клянусь, ты пьян. — Бида перевел взгляд на женщину, которая с любопытством смотрела на него, и подмигнул ей — она смущенно отвернулась. — О Господи, туристы, — сказал он. — Совсем испоганили Дезер-д'Ор. Зенлии надоел Нью-Йорк, и я обещал ей, что тут будет где разгуляться. «На солнышке?» — спросила она. — И Бида захихикал. — Послушай, Чарли, ты же знаешь: мы всегда сечем вкусы друг друга. Я довольно хорошо представляю себе, что такое Илена. Есть в ней этакая грубоватая замкнутость, немного блуда и масса энергии. Я прав?

Можно было подумать, что они рассуждают о местном крестьянском вине.

— Ты не вполне прав, — сказал Айтел, — у Илены есть нечто большее, чем энергия. — Он и сам не знал, защищает ли ее или говорит как школьник. — Жизнь — сложная штука, — пришло ему в голову сказать.

— Нечто большее, чем энергия, — повторил за ним Бида. — Она знает, верно, Чарли? — спросил он, и сам ответил: — Да, вот теперь все стало на свое место. Она очень чувствительная. — Он рассмеялся. — Говорю тебе, Чарли, нам надо собраться. После такого испытания мы все будем куда больше знать.

«Перестань двигать вперед науку», — хотелось сказать Айтелу, но он не решился. Пользуясь тем, что пьян, он лишь загадочно улыбнулся Биде.

— Знаешь, Дон, — растягивая слова, произнес он, — в каждом гурмане сидит нераскрывшийся философ.

— Ха-ха-ха. Как говорит Муншин, я люблю тебя.

Поскольку Бида продолжал, осклабясь, смотреть на него, Айтел наконец произнес:

— Илена — человечек сложный.

— Что ты хочешь этим сказать? — Бида обвел взглядом комнату. — Я не знаю ни одного человека, который не был бы сложным. Почему бы нам не смыться отсюда и не поехать ко мне? — Поскольку Айтел молчал, Бида стал подсчитывать. — Нас четверо, — сказал он, — ты, я, Зенлия и Илена, затем Мэрион с парочкой из своего выводка — ты их тут видел? Одна очень славненькая — только Мэрион способен привести девчонку по вызову к Доротее на вечеринку, — затем я подумал о Лулу и о каких-нибудь юнцах, которых я могу пригласить. Я с удовольствием предложил бы поехать и Доротее — она стала такой респектабельной.

— Доротея не поедет.

— А как насчет Лулу?

— Нет, Лулу даст тебе от ворот поворот, — сказал Айтел, стараясь выиграть время.

— Ты уверен?

— Она не любит такие вещи, — сказал Айтел.

— Ну, в таком случае поедут остальные.

Айтел начал выбираться из угла.

— Не сегодня, Дон, — сказал он, — право, не получится.

— Чарли!

Какое оправдание придумать?

— Дон, тебе придется меня извинить, — запинаясь, произнес он, — но мне сегодня нездоровится.

Бида внимательно на него посмотрел с насмешливым огоньком в глазах.

— Ты хочешь, чтобы мы вчетвером встретились в другой вечер?

У Айтела в кармане лежала визитная карточка, которую он все время крутил. «Чья это?» — думал он, потом вспомнил. Это была карточка конгрессмена Крейна.

— Не знаю, едва ли, — сказал Айтел. — Если передумаю, позвоню.

— Я сам позвоню тебе,  — подчеркнуто произнес Бида, и они расстались.

В верхней ванной Айтела вырвало, и голова сразу, как бывает в таких случаях, прояснилась. Все обрело свои пропорции и отдалилось. «Хочу ли я в самом деле сказать Крейну „нет“?» — подумал Айтел, его снова вырвало, и он мысленно добавил: «Почему мозг у меня так хорошо работает, когда я слишком пьян и не могу делать то, что он подсказывает?»

Спустившись вниз, Айтел проложил себе путь к бару и, прежде чем выпить, проглотил таблетку аспирина. С ним заговорил мелкий бизнесмен из Чикаго по имени мистер Консолидой: ему хотелось узнать, сколько может стоить документальный фильм о его предприятии. Речь идет о производстве йогурта, пояснил мистер Консолидой.

— Я хочу, чтоб это было дешево, но достойно.

— Так и должно быть, — сказал Айтел и налил себе еще выпить. Все было сплошным идиотизмом, абсолютно все. — Вы не чувствуете, от меня не пахнет блевотиной? — с мрачным видом спросил он.

Позади что-то знакомо зашуршало, и Лулу поцеловала его в щеку.

— Чарли, я весь вечер ищу тебя. Это же замечательно, что Крейн проявил к тебе такой интерес!

Айтел кивнул, а мистер Консолидой откланялся.

— Мой друг, — произнес он, обращаясь к Айтелу с гордостью царедворца, выучившего фразу на чужом языке, — оставляю вас ухаживать за вашей куколкой.

— Кто это? — спросила Лулу.

— Человек, который хочет, чтобы я был режиссером эпической картины с бюджетом в два миллиона.

— Чарли, как я за тебя рада. А что он тебе предлагает?

— Полкуска.

Лулу искоса на него посмотрела и рассмеялась.

— Ну ты меня и провел, — сказала она и положила руку ему на плечо. — Чарли, ты сегодня в настроении кое-что послушать? — И не дав ему ответить, продолжила: — У меня такое чувство, что ты единственный, кто способен понять, каково мне сейчас.

— Почему именно я?

— Потому, Чарлз, что я в свое время была сильно в тебя влюблена. И ты причинил мне боль. А я всегда считала, что тот, кто причиняет боль, лучше всего понимает тебя.

Он до того напился, что, кажется, уже ничто не могло помочь. Лишний глоток виски едва ли мог иметь какое-либо значение — все равно будет кружиться голова, он будет чувствовать себя подавленным и его будет мутить.

— Да Лулу, я тоже так считаю, — сказал он. Сейчас, казалось ему, он может говорить что угодно.

— Мы были идиотами, верно?

— Идиотами.

— А знаешь, я снова влюбилась.

— В Тони Тэннера?

Она кивнула.

— По-моему, на этот раз влюбилась по-настоящему. — Он молчал, и она продолжила: — Все против нас. И только я понимаю определенные черты в характере Тони.

— Какой замечательный способ описывать того, кого любишь.

— Я серьезно, Чарлз. У Тони огромный потенциал. По натуре он куда чувствительнее, чем кажется, и мне нравится такое сочетание качеств в мужчине.

— Сочетание каких же качеств?

— Ну, грубости и чувствительности. Эти два качества забавно сочетаются в Тони. Если я его немного отшлифую, он станет очень интересным человеком. Уж ты-то должен понять, — сказала она.

— Но когда же все это произошло?

— В последние десять дней, — сказала Лулу. — Кстати, с самого начала это был праздник. Тони — ходячая энциклопедия. И знаешь, самое забавное, что сначала он мне даже не нравился.

Вокруг них толпились люди, и от шума вечеринки гудело в ушах. Айтела восхищало то, как они с Лулу действовали в унисон. Оба кивали друзьям с таким видом, что никто не прерывал их беседы.

— А как же Серджиус? — спросил он. — Ты пригласила его сегодня?

Она кивнула.

— Конечно, пригласила. — Лулу пожала плечами. — Только он скорей всего сидит дома и дуется.

— Две недели назад ты считала, что влюблена в него.

Она улыбнулась.

— О, ему еще надо столькому учиться, — сказала она и снова положила руку Айтелу на плечо. — Чарли, как я хочу, чтобы ты понял, что я желаю тебе только самого лучшего. Право же, ты один из самых милых людей, каких я знала, — продолжала она, и глаза ее увлажнились слезами. — Я даже поняла, что ты находишь в Илене. Мне она, пожалуй, нравится.

— Значит, ты влюблена в Тони? — переспросил он.

— Почти уверена, что да.

— Должно быть, ты хочешь, чтобы я это в тебе убил.

— О, ты пьян.

— Нет, я просто удивляюсь, почему ты не привела его с собой.

— Потому что… мне хотелось ненадолго расстаться, чтобы подумать о нем. А теперь мне его не хватает.

Айтел смотрел на нее и думал: до чего же она прелестна. Пока они говорили, голубые, с лиловатым отливом глаза Лулу улыбались ему — улыбались и, казалось, говорили: «Сколько бы мы с тобой ни притворялись, но у нас ведь есть что вспомнить». Айтел почувствовал себя пожилым алкоголиком. Неужели всего год или два назад они были женаты и все считали, что он взял в жены женщину ниже себя? А теперь она стала недосягаемо выше его, и на смену пришли новые поколения Тони Тэннеров, которые в свое время часами сидели под дверью его кабинета, дожидаясь возможности поздороваться с ним.

— Ты скоро отправляешься в Европу? — спросил он, прерывая тишину.

Конечно же, она скоро отправится в Европу. Появись кто-то достаточно известный, и она поедет с ним.

— Самое, по-моему, нелепое, — сказала Лулу, — то, что Тони не любит меня.

— Ничего страшного. Полюбит, если ты будешь его уважать.

— Ты стареешь, Чарли, и становишься противным.

Самое скверное, думал Айтел, что он сейчас так ее хочет. Хочет больше, чем когда-либо хотел в течение их брака. В другом конце комнаты он увидел Дона Виду, разговаривавшего с Иленой, и понял, что, если он уедет с приема вместе с Лулу, Илена скорей всего уедет с Бидой и его красавицей женой.

— О чем ты думаешь? — неожиданно спросила Лулу.

А он поймал себя на том, что покачивается, переступая с пяток на пальцы.

— Я только что пришел к выводу, — сказал Айтел, — что не удается запомнить, как выглядит тело бывшей жены.

Лулу рассмеялась.

— А куда девались все эти снимки, что ты делал?

— О, я их уничтожил, — сказал он.

— Я не верю тебе, Чарлз. — И небрежно, ласково ухватила его пальцами за мочку уха. — Наверно, это подло с моей стороны — сказала она, — но я не против того, что у тебя хранятся мои снимки, конечно, всего несколько штук.

— Лулу, давай уедем с приема, — предложил Айтел.

— Зачем?

— Ты прекрасно понимаешь зачем.

— И оставим тут Илену?

Ее вопрос был ему неприятен.

— Да, и оставим тут Илену, — сказал он и почувствовал, что как бы совершил святотатство. А святотатство заключалось в том, что ему было так легко это произнести.

— Чарлз, я считаю тебя сегодня чрезвычайно привлекательным, но я хочу быть верной Тони.

— Чушь.

— Нехорошо с твоей стороны предлагать мне это. Каждый определенный период времени я могу заниматься только чем-то одним.

— Давай уедем отсюда, — повторил Айтел. — Я покажу тебе новую энциклопедию.

И тут он почувствовал, что рядом стоит Илена. Невозможно было понять, слышала ли она то, что он сказал, но в общем-то это не имело значения. Он стоял, склонясь над Лулу так, что все было ясно.

— Я хочу домой, — сказала Илена, — но тебе не обязательно тоже уезжать. Я понимаю, что тебе хочется остаться.

Еще немного, и она устроит сцену — невыносимо было даже подумать о том, что такое может произойти у Доротеи О'Фэй.

— Нет, я поеду с тобой, — спокойно произнес он.

Тут заговорила Лулу:

— Почему бы тебе не остаться, Чарли? Илена разрешает.

— Тебе вовсе не обязательно уезжать, — повторила Илена. В глазах у нее блестели слезы.

Айтел сказал то, чего не следовало говорить.

— А ты не хочешь поехать к нам выпить кофе? — спросил он Лулу.

— Пожалуй, нет, — с улыбкой произнесла Лулу.

— Отчего же, поехали в свинарник, — сказала Илена. — Свиньи ждут не дождутся, когда можно прыгнуть в сено.

— Спокойной ночи, Лулу, — сказал Айтел.

Они пошли к выходу, не попрощавшись ни с кем. У дверей их поймала Доротея. Она была сильно пьяна.

— Все прошло хорошо с моим другом из правительства? — с трудом ворочая языком, спросила она.

— Ты ждешь благодарности? — спросил Айтел.

— Ты намерен быть таким стервозным наглецом всю свою жизнь?

Глядя в разгневанные, тяжелые от алкоголя глаза Доротеи, он вспомнил, что в свое время — как бы недолго это ни продолжалось — они лежали в одной постели. Айтела кольнуло в сердце. Где, на каком небесном кладбище покоятся те нежные слова, которые влюбленные некогда говорили друг другу?

— Поехали, Илена, — сказал он, так и не ответив Доротее.

— Ты не заслуживаешь того, чтобы даже какой-нибудь пес сделал что-то для тебя, — крикнула им вслед Доротея.

По пути домой ни он, ни Илена не произнесли ни слова. Поставив машину в гараж, Айтел прошел за Иленой в гостиную и приготовил себе коктейль.

— Ты трус, — сказала Илена. — Тебе хотелось остаться, а ты не остался.

Он вздохнул.

— Ох, детка, хоть ты-то не начинай.

— Ну конечно, только не я. Ты хотел куда-то отправиться с Лулу, и я помешала, верно?

А он подумал: как быстро она стала женой.

— Ничему ты не помешала, — машинально произнес он.

— Думаешь, ты мне так уж нужен? — вспылила она. — Хочешь я тебе кое-что скажу? Когда я пьяная, я нахожусь за миллион миль от тебя.

— А я, когда пьяный, люблю тебя, — сказал он.

— Зачем ты мне так лжешь? — Лицо ее исказилось от усилия сдержать слезы. — Я и без тебя проживу, — сказала она. — Сегодня вечером, на вечеринке, я поняла, что могу уйти оттуда и никогда не вспомнить о тебе. — Он молчал, и это лишь еще больше разозлило ее. — Я сейчас кое-что скажу тебе, — продолжала она. — Этот твой приятель, этот омерзительный мужик Дон Бида, предложил мне поехать к нему с его женой и такого мне наговорил… он считает меня потаскухой. Что ж, может, мне нравится благородное общество и то, что меня считают потаскухой. Я хотела поехать с ним, — выкрикнула она, — я ничем не отличаюсь от него. Так что не думай, будто ты обязан считаться со мной. Если ты хочешь поразвлечься, не думай, что я стану тебя останавливать. Я тоже могу поразвлечься.

Улыбаться в такую минуту было ужасно, но Айтел ничего не мог с собой поделать.

— Бедная моя малышка, — сказал он.

— Ненавижу тебя, — выкрикнула Илена и ушла в спальню.

Ох, до чего же он был пьян. «Бедная маленькая страдалица», — подумал он об Илене. Она ни за что не поверит, что он готов жениться на ней, а он женится. Он сидел и пытался найти слова, в которых его предложение показалось бы ей наиболее привлекательным. И вдруг расхохотался. В этот момент, казалось, он все понял. То, что меньше часа назад он больше всего на свете хотел переспать с Лулу, выглядело такой нелепицей. Илену в тот момент, должно быть, в такой же мере притягивал Дон Бида. Иначе она не назвала бы его омерзительным. И словно дыхание ветерка, пролетевшего над пеплом его желания переспать с Лулу, мелькнула мысль: а не следовало ли ему принять предложение Биды? Было что-то возбуждающе-волнующее и отнюдь не неприятное в том, чтобы отправить Илену в такой разгул. С мужеством человека, наблюдающего в операционное зеркало, как ему делают операцию, Айтел всматривался в самого себя. В свое время — сколько лет прошло с тех пор? — достаточно было девушке царапнуть его словом, чтобы потекла кровь застенчивого, страстного юноши, каким он был. Он вздохнул, вспомнив постулаты философии пьяного: время — это текучая жидкость, жидкость высыхает, и время исчезает.

А Илена все это время, несомненно, страдала. Есть в ней что-то комичное, думал Айтел: ведь в основе хорошей комедии всегда лежит несостоявшаяся драма, а Илена все воспринимает всерьез. В таком случае надо подкинуть ей драму — пора сделать предложение. Он поднялся, прошел в спальню и увидел, что Илена лежит на покрывале. Она лежала, зарывшись лицом в скрещенные руки, в классической позе посредственной актрисы, изображающей горе, — будучи женщиной искренней и комичной, Илена и должна была лежать так. Айтел легонько погладил ее по спине, и она шевельнулась. Наверное, хотела сказать ему, что вовсе не думала так плохо о Доне Биде.

— Уйди, — сказала ему Илена.

— Нет, дорогая, я хочу с тобой поговорить.

— Пожалуйста, оставь меня в покое.

Он стал гладить ее по голове.

— Дорогая моя, — сказал он, — я многое испортил, но ты должна знать, что я дорожу тобой. Мне невыносима мысль, что я причиняю тебе боль. — В известной мере это была правда. — Я хочу сказать, я хочу, чтобы ты всегда была счастлива. — И действительно, если бы он мог кому-то дать счастье, он дал бы его ей.

— Все это одни слова, — произнесла Илена, не отрываясь от подушки.

— Я хочу, чтоб мы поженились, — сказал Айтел.

Тут она села и повернулась к нему.

— Понимаешь, я думал, что мы можем и дальше так жить, а когда ты почувствуешь, что это тебя больше не устраивает, тогда, прежде чем разойтись, мы могли бы пожениться, ну и затем развестись. Я хочу сказать, что знаю, как тебе хочется выйти замуж, потому что тебе кажется, будто никто тобой не дорожит настолько, чтобы жениться, вот я и хочу доказать, что я тобой дорожу.

Глаза ее наполнились слезами, они побежали по щеке и стали капать на ее руки. А она сидела, опустив руки на колени.

— Так что ты на это скажешь, дорогая?

— Ты меня не уважаешь, — произнесла она деревянным голосом.

— Неправда, очень уважаю. Неужели ты не видишь?

— Не будем об этом, — сказала она.

Он почувствовал легкую тревогу, как перед бедой.

— Ты не поняла, — сказал он. — Видишь ли, как бы события ни развернулись, мы с тобой поженимся.

Она покачала головой — медленно, недоуменно.

— Ох, Чарли, — сказала она. — Я так себя ненавижу. Я пыталась набраться мужества и уйти от тебя, но не могу. Мне страшно.

— В таком случае ты должна выйти за меня, как я предлагаю.

— Нет. Разве ты не понимаешь, что я никогда не смогу так поступить? Неужели ты не сознаешь, как ты сделал мне предложение?

— Но ты должна выйти за меня, — в панике произнес он.

Он подготовил для себя выход, а теперь она закрывала дверь. Если они не поженятся, значит, он так и останется привязанным к ней.

— Когда я тебе надоем, я уйду, — сказала Илена. — Но я не хочу больше об этом говорить.

Наконец она добилась того, что он стал уважать ее, и он никогда не сможет ей это объяснить. Одеревеневшими пальцами он погладил ее по ноге. Главное в создании настроения, решил он про себя, — выбрать такую линию поведения, которая не улучшает твоего положения, а делает его более опасным. Известный ему мир потому так и плох, что он ставит мораль и осторожность на одну доску. Айтел целиком принадлежал этому миру, а Илена — нет. Она будет с ним, пока не надоест ему, и мысль о том, что за этим последует, причиняла ему боль живой раны на теле.

— Прогнил я совсем, — вслух произнес он и как бы в подтверждение своего отчаяния зарыдал, сотрясаемый непривычной силой рыданий, прижимая к себе Илену вжатыми ей в спину кулаками.

Илена проявила к нему нежность. Стала гладить по голове словно опечаленная мать. И тоненьким голоском произнесла мудрые слова:

— Не противься своему горю, дорогой. Не выжимай из себя рыданий. — Она ласково проводила пальцами по его лицу, и невеселая улыбка медленно расползалась по ее губам. — Понимаешь, Чарли, все, право же, не так уж плохо. Я всегда найду себе мужчину.

По тому, какую жестокую боль он ощутил под ложечкой, Айтел понял, что все еще живет в на редкость мучительной темнице ревности. В ту минуту — и еще в течение одной — он любил Илену так, как никогда никого не любил, — любил и понимал, что такое чувство живет всего минуту, так как, любя ее, знал, что не должен ее любить. При всей молодости Илены он слышал в ее голосе многоопытность, превышавшую его опыт, и если он останется с ней, то вынужден будет идти в намеченном ею направлении, а он избегал этого всю свою жизнь.

И он воскликнул снова, обращаясь к рассудку: «Почему мой мозг всегда так активен, когда я слишком пьян и ничего не могу предпринять?», и тут все беды жизни обрушились на Айтела — все, чего он не совершил и чего никогда не совершит, и он рыдал, рыдал, проливая тяжелые слезы взрослого мужчины, так как впервые плакал за двадцать пять лет. Однако частично оплакивал он и Илену, ибо знал, что, раз она не хочет выходить за него замуж, ему придется изыскивать другой способ обрести свободу.