Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
МАРГАРИТА

Лишь только в Москве растаял и исчез снег, лишь только потянуло в форточки гниловатым ветром весны, лишь только пронеслась пер вая гроза, Маргарита Николаевна затосковала. По ночам ей стали сниться грозные и мутные воды, затопляющие рощи. Ей стали сниться оголенные березы и беззвучная стая черных грачей.

Но, что бы ей ни снилось: шипящий ли вал воды, бегущий в удиви тельные голые рощи или печальные луга, холмы, меж которыми то нуло багровое солнце, один и тот же человек являлся ей в сновиде ниях. При виде его Маргарита Николаевна начинала задыхаться от радости или бежала к нему навстречу по полю, или же в легкой ло дочке из дубовой коры без весел, без усилий, без двигателя неслась к нему навстречу по волне, которая поднималась от моря и посте пенно заливала рощу.

Вода не растекалась. И это было удивительно приятно. Рядом ле жало сухое пространство, усеянное большими камнями, и можно бы ло выскочить в любой момент из лодки и прыгать с камня на камень, а затем опять броситься в лодку и по желанию, то ускоряя, то замед ляя волшебный ход, нестись к нему.

Он же всегда находился на сухом месте и никогда в воде. Лицо его слишком хорошо знала Маргарита Николаевна, потому что сотни раз целовала его и знала, что не забудет его, что бы ни случилось в ее жизни. Глаза его горели ненавистью, рот кривился усмешкой. Но в том одеянии, в каком он появлялся между волн и валунов, уст ремляясь навстречу ей в роще, она не видела его никогда.

Он был в черной от грязи и рваной ночной рубахе с засученными рукавами. В разорванных брюках, непременно босой и с окровав ленными руками, с головой непокрытой.

От этого сердце Маргариты Николаевны падало, она начинала всхлипывать, гнала во весь мах лодку, не поднимая ни гребня, ни пе ны, и подлетала к нему.

Она просыпалась разбитой, осунувшейся и, как ей казалось, ста рой. Поступала одинаково: спускала ноги с кровати в туфли с крас ными помпонами, руки запускала в стриженые волосы и ногтями ца рапала кожу, чтобы изгнать боль из сердца.

Сотни тысяч женщин в Москве, за это можно ручаться здоровьем, жизнью, если бы им предложили занять то положение, которое зани мала Маргарита Николаевна, в одну минуту, не размышляя, не заду мываясь, задыхаясь от волнения, бросились бы в особняк на и поселились, и сочли бы себя счастливейшими в мире. лепестки и фотографию с печатью безжалостно сжечь в плите в кухне, листки также, никогда не узнать, что было с Пилатом во вре мя грозы.

И не надо! Не надо! Если она не отречется от него, то погибнет, без сомнений, засохнет ее жизнь. А ей только тридцать лет.

Вот солнце опять вырезалось из облака и залило мосты, и засве тились крыши в Замоскворечье, и заиграли металлические гости. Надо жить и слушать музыку хотя бы и такую противную, как похо ронная.

– О, нет, – прошептала Маргарита, – я не мерзавка, я лишь бес сильна. Поэтому буду ненавидеть исподтишка весь мир, обману всех, но кончу жизнь в наслаждении. Итак, послушаем музыку.

Музыка эта приближалась со стороны Москворецкого моста. С каждой секундой она становилась яснее. Играли марш Шопена. Первыми из-за обнаженных деревьев показались мальчишки, иду щие задом, за ними конный милиционер, затем пешие милиционе ры, затем человек пять с обнаженными головами и с венками в ру ках, затем большой оркестр и медленно ползущее сооружение крас ного цвета. Это был грузовик, зашитый окрашенными щитами. На нем стоял гроб, а по углам его четыре человека. Зоркая Маргари та Николаевна разглядела, что один из этих четырех был женщи ной, и толстой при этом. За печальной колесницей, широко разлив шись до самого парапета, медленно текла и довольно большая толпа.

«Кого это хоронят? Торжественно так?» – подумала Маргарита Николаевна, когда процессия продвинулась мимо нее и сзади пота щились медленно около десятка автомобилей.

– Берлиоза Михаила Александровича, – раздался голос рядом.

Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на той же скамейке гражданина. Трудно было сказать, откуда он взялся, только что никого не было. Очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита Николаевна засмотрелась на покойника.

– Да, – продолжал гражданин, – много возни с покойником. И я бы сказал, совершенно излишней. Подумать только: голову ему при шлось пришивать. Протоколы составлять. А теперь по городу его, стало быть, будут возить! Сейчас, это значит, его в крематорий везут жечь. А из крематория опять тащи его к Новодевичьему монастырю. И к чему бы это? И веселого ничего нету, и сколько народу от дела от рывают! Клянусь отрезанной головой покойника, – без всякого пе рехода продолжал сосед, – у меня нет никакого желания приставать к вам. Так что вы уж не покидайте меня, пожалуйста, Маргарита Ни колаевна!

Изумленная Маргарита Николаевна, которая действительно под нималась уже, чтобы уйти от разговорчивого соседа, села и погляде ла на него.

Тот оказался рыжим, маленького роста, с лицом безобразным, одетым хорошо, в крахмальном белье.

– Вы меня знаете? – надменно прищуриваясь, спросила Марга рита Николаевна.

Вместо ответа рыжий вежливо поклонился, сняв шляпу.

«Глаза умные, рыжих люблю», – подумала Маргарита Николаевна и сказала:

– А я вас не знаю!

– А вы меня не знаете, – подтвердил рыжий и сверкнул зелены ми глазами.

Опытная Маргарита Николаевна, к которой из-за ее красоты не редко приставали на улице, промолчала, не стала спрашивать и сде лала вид, что смотрит в хвост процессии, уходящей на Каменный мост.

– Я не позволил бы себе заговорить с вами, Маргарита Никола евна, если бы у меня не было дела к вам.

Маргарита Николаевна неприятно вздрогнула и отшатнулась.

– Ах, нет, нет, – поспешил успокоить собеседник, – вам не угро жает никакой арест, я не агент, я и не уличный ловелас. Зовут меня Фиелло, фамилия эта вам ничего не скажет, ваше имя я узнал случай но, слышал, как вас назвали в партере Большого театра. Поговорить же нам необходимо, и, поверьте, уважаемая Маргарита Николаевна, если бы вы не поговорили со мной, вы впоследствии раскаивались бы очень горько.

– Вы в этом уверены? – спросила Маргарита Николаевна.

– Совершенно уверен. Никакие мечтания об аэропланах не по могут, Маргарита Николаевна, а предчувствия нужно уважать.

Маргарита вновь вздрогнула и во все глаза поглядела на Фиелло.

– Итак, – сказал называющий себя Фиелло, – позвольте присту пить к делу, но условимся ничему не удивляться, что бы я ни сказал.

– Хорошо, пожалуйста, – но уже без надменности ответила Мар гарита Николаевна, растерялась, подумала о том, что, садясь на ска мейку, забыла подмазать губы.

– Я прошу вас сегодня пожаловать в гости.

– В гости?.. Куда?

– К одному иностранцу.

Краска бросилась в лицо Маргарите Николаевне.

– Покорнейше вас благодарю, – заговорила она, – вы меня за ко го принимаете?

– Принимал за умную женщину, – ответил Фиелло, – условились ведь…

– Новая порода: уличный сводник, – поднимаясь, сказала Марга рита Николаевна.

– Спасибо, покорнейше благодарю, – печально отозвался Фиел ло, – и всегда мне такие поручения достаются. – И добавил раздра женно: – Дура!

– Мерзавец! – ответила Маргарита Николаевна, повернулась и пошла.

И тотчас услышала за собой голос Фиелло, но несколько изменив шийся:

– «И вот, когда туча накрыла половину Ершалаима и пальмы тре вожно закачали…» Так пропадите же вы пропадом в кладовке над ва шими обгоревшими листками и засохшей розой. Мечтайте о том, как вы его унесете на аэроплане. Пропадайте пропадом!

Совершенно побелев лицом, Маргарита Николаевна повернулась к скамейке. Сверкая глазами, на нее со скамейки глядел Фиелло.

– Я ничего не понимаю, – хрипло, удушенно заговорила она, – про листки еще можно узнать… но аэроплан… – И страдальчески до бавила: – Вы из ГПУ?

– Вот скука-то, – отозвался Фиелло, – все по нескольку раз нужно повторять. Сказал ведь раз: не агент. Ну, позвольте еще раз: не агент! Не агент! Достаточно? Сядьте!

Маргарита повиновалась и села.

– Кто вы такой? – шепнула она, с ужасом глядя на Фиелло.

– Фиелло, и кончено, – ответил тот. – Фиелло! Теперь слушай те… Приглашаю я вас к иностранцу…

– Вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мыс ли об аэроплане? – уже робко спросила Маргарита Николаевна.

– Не скажу, – ответил Фиелло, – но вы сами узнаете вскоре.

– А вы знаете о нем? – шепнула Маргарита.

– Знаю, – важно ответил Фиелло.

– Но поймите, поймите, – опять взволновалась Маргарита Ни колаевна, – я же должна знать, зачем вы меня влечете куда-то? Ведь согласитесь… вы не сердитесь… но когда на улице приглаша ют женщину… неизвестный человек… Хочу вам сказать… У меня нет предрассудков… поверьте… Но я никогда не вижу иностран цев, терпеть их не могу… и мой муж… то есть я своего мужа не люб лю, но я не желаю портить ему карьеру. Он не сделал мне ничего злого…

Фиелло с видимым отвращением выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:

– Попрошу вас помолчать.

– Молчу, – робко отозвалась Маргарита Николаевна.

– Я вас приглашаю к иностранцу, во-первых, совершенно безо пасному. Это раз. Два: никто решительно не будет знать, что вы у не го были. Стало быть, на эту тему и разговаривать больше нечего.

– А зачем я ему понадобилась? – вкрадчиво вставила Маргарита Николаевна.

– Ну, уж этим я не интересовался.

– Понимаю… я должна ему отдаться, – сказала догадливая Марга рита Николаевна.

Фиелло надменно хмыкнул.

– Могу вас уверить, что любая женщина в мире мечтала бы о том, чтобы вступить с ним в связь, но я разочарую вас – этого не будет. Он совершенно не нуждается в вас.

– Ничего не понимаю, – прошептала Маргарита Николаевна и дрожащей рукой вынула футлярчик с губной помадой и лизнула гу бы. – А какой же мне интерес идти к нему? – спросила она.

Фиелло наклонился к ней и, сверля зелеными глазами, тихо сказал:

– Воспользуйтесь случаем… Гм… вы хотите что-нибудь узнать о нем?

– Хочу! – сильно ответила Маргарита Николаевна.

– А повидать его? – еще тише и искушающе шепнул Фиелло.

– Как! Но как? – зашептала Маргарита и вдруг вцепилась в рукав пальто Фиелло.

– Попросите: может, чего и выйдет, – сквозь зубы многозначи тельно сказал Фиелло.

– Еду! – сказала Маргарита.

Фиелло с удовлетворением откинулся на скамейке.

– Трудный народ эти женщины, – заговорил он иронически, – и потом, что это за мода поваров посылать. Пусть бы Бегемот и ез дил, он обаятельный.

«Час от часу не легче», – подумала Маргарита Николаевна и спро сила, криво усмехаясь:

– Перестаньте меня мистифицировать и мучить… Я ведь несча стный человек, а вы меня поразили. Вы – повар?

– Без драм, – сухо сказал Фиелло, – повар там, не повар. Внучате надавать по роже в уборной это просто, но с дамами разговаривать, покорный слуга. Еще раз попрошу внимания и без удивлений, а то меня тоска охватывает.

Но приведенная к повиновению Маргарита и не собиралась вы ражать изумление, противоречить, лишь во все глаза смотрела на Фиелло.

– Первым долгом о помаде, – заговорил Фиелло и вдруг вынул из кармана золотой футлярчик, – получайте, – затем вынул золотую же плоскую и круглую коробку и тоже вручил Маргарите. – Это крем. Вы порядочно постарели за последнее время, Маргарита Ни колаевна…

«О, рыжая сволочь!» – про себя сказала Маргарита, но вслух ни чего не осмелилась произнести.

– Ровно в десять с половиной вечера, – строго глядя, заговорил Фиелло, – благоволите намазать губы помадой, а тело этим кремом. Кожа у вас станет белой, нежной, как девическая, вы не узнаете себя, затем одевайтесь, как вам нравится – это все равно, – и ждите у себя. За вами приедут, вас отправят, вас доставят. Ни о чем не думайте.

«В какую это я историю лезу?» – с ужасом думала Маргарита.

– Ба! Гляньте! Ах, какой город оригинальный, – вдруг восклик нул Фиелло и пальцем указал на Каменный мост.

Маргарита Николаевна глянула туда и рот раскрыла. По набереж ной, стыдливо припадая к парапету, впритруску бежал исступлен ный человек, совершенно голый, а за ним, тревожно посвистывая, шла милиция. Потом сбежалась оживленная толпа и скрыла голого.

Когда она повернулась к Фиелло, того не было. Можно было по клясться, что он растаял в сияньи весеннего дня.

Маргарита поднесла руки к голове, как человек, который от изум ления сходит с ума. В руках у нее были золотые коробки…