Онлайн чтение книги Риф Скорпион
ГЛАВА 17

Все прошло. Рассудок вернулся ко мне, но мне страшно думать о том, как близко к краю бездны я был неделю назад. Я вел себя, как последний неврастеник, и это чуть было не стоило мне жизни. Мне стало стыдно. Она тоже стыдилась бы меня.

Боль утраты не стала меньше, но теперь я смирился с ней и могу вести себя достойно. Вместо того чтобы без конца терзаться как ненормальный по поводу того, что могло бы быть, но чего не будет, стараюсь напоминать себе о том, что у нас все же были те восемь дней, тогда как миллионы людей живут и умирают, так и не испытав, хоть на час, того, что узнали мы.

Мне очень помогло то, что я написал о случившемся. Я хотел увидеть все целиком, и мне это удалось. Мне кажется, теперь я понимаю, что она не могла это сделать. Она была счастлива. До самого конца. А ее гибель — простая случайность. Я в этом уверен.

Я иду в Карибское море тем курсом, которым мы собирались идти с ней. В последнее время постоянно дует небольшой ветерок, так что уже два дня я все время продвигаюсь вперед. После того как я пришел в себя, долгое время стоял штиль и меня продолжало сносить на северо-запад, но я почти все это уже наверстал и продолжаю идти в Юкатанский пролив. В полдень я снял показания приборов и обнаружил, что нахожусь в восьми милях к северо-западу от места ее гибели. Сейчас час дня. Если ветер удержится, я буду проходить там в четыре часа пополудни.

Я не знаю, каков ритуал похорон на море, и на яхте нет Библии, так что я почти ничего не смогу сделать, но я собираюсь опустить что-нибудь в воду, что-нибудь из ее вещей, просто чтобы отметить могилу. Наверное, опущу ее белое платье, мое любимое, привязав к нему груз.

Я только что закрепил руль и вернулся в каюту. Сейчас полчетвертого, ветер хоть и небольшой, но держится. Думаю, я делаю не больше двух узлов, но, по крайней мере, продвигаюсь вперед и больше не страдаю давешней болезнью. Приятно сознавать, что ты в здравом рассудке и совершенно здоров. Правда, я все равно не понимаю, зачем понадобилось отнимать ее у меня, но, наверное, человеку не дано понимать такие вещи. Наверное, он должен просто примириться со всем, что ему уготовано.

Я хотел было взять белое платье, но, перебирая ее вещи, случайно наткнулся на флакончик духов. Они подходят для этого гораздо больше. Не знаю, почему я раньше об этом не подумал. Эти духи связаны с самим ее естеством. У них незнакомое французское название. Я не знаю никого, кто бы еще пользовался такими.

Духи стоят на столике для карт, за которым я пишу. Я вытащил стеклянную пробку и поднес ее на минуту к носу, а когда хотел поставить на место, капля духов упала на карту, что лежит рядом с моей тетрадью. Поразительно, от одной капли заблагоухала вся каюта. Наверное, духи очень дорогие.

Конечно, скорее всего, я буду на расстоянии больше мили от места ее гибели, когда стану спускать духи в воду. Но Шэннон поймет. В навигации такая точность просто недостижима. В конечном счете она основывается на замерах, осуществляемых одним человеком с помощью приборов, созданных другим человеком, а люди — не машины, они никогда не бывают абсолютно точны. Это-то и пугает меня в моих прежних рассуждениях; я, как и Маколи, считал, что, потеряв что-то в океане, можно вернуться и найти это. Он, конечно, был помешанный, да и я сам недалеко от него ушел.

У нее была привычка подойти ко мне сзади, когда я работаю за столиком для карт, и нежно провести кончиками пальцев по моей шее, снизу вверх. Это было ужасно приятно. У меня по всей спине просто мурашки шли. Потом я чувствовал ее запах, прекрасный, чистый запах, навеянный морем и солнцем, смешанный с едва уловимым ароматом духов, оборачивался и видел ее смеющиеся серые глаза, совсем рядом, ведь она была такая высокая, и серебристые волосы, струящиеся по атласным загорелым плечам. Мы смотрели друг другу в глаза, и нас вдруг охватило желание рискованно пошутить и необъяснимое веселье.

«Это нечестно, — шептала она нетвердым голосом. Ее лицо находилось почти на уровне моего. — Ты обманываешь меня».

Так оно всегда и начиналось — с того, что я ощущал нежное прикосновение твоих пальцев у себя на шее и сразу, не успев еще обернуться, чувствовал аромат твоего тела. Помнишь?

Кто я такой, чтобы утверждать, что Маколи, в конце концов, был не прав? Нет, это абсурд. Наука — одно дело, безумие — совсем другое. Маколи был безумен. Но все же…

Ты просто не поняла. Счастье мое, мы спасемся. Дай мне только возможность показать тебе, как это можно сделать. Позволь еще раз рассказать тебе. Мы будем путешествовать по всем этим замечательным местам. Они нас в жизни не найдут. Антигуа, Барбадос, Мартиника. После обеда там дуют пассаты, а ночи пьянят как вино. Мы будем смотреть на звезды…

Шведка моя, ты повсюду…

В прошлый раз это было не то место. Теперь я это понимаю, потому что чайка улетела. Но я найду его, и тогда все тебе расскажу.

Я закрываю глаза и снова вижу синеву и исчезающий в ней последний отблеск серебра. Он манит меня за собой. В бездну, туда, где восторг. Восторг…

НА ТРАВЕРЗЕ СКАЛЫ ФАУИ

Капитан танкера «Джозеф Хэллок» закрыл журнал. «Бедняга, — подумал он. — Вот бедняга! Значит, это случилось в четыре часа. А мы нашли яхту вскоре после пяти».

Он нахмурился. Кое-что в этой истории казалось ему непонятным. Было уже поздно, третий час ночи, и в погруженной в полумрак каюте стояла мертвая тишина.

«Странно, — подумал он, — что именно девушка поняла, что на яхте им не спастись. Ни на этой, ни на какой другой. Понять это должен был Мэннинг. Есть вещи, о которых знают только капитаны судов да яхтсмены, которым доводилось ходить в долгие плавания на своих яхтах. А Мэннинг пишет, что один раз совершил восьмимесячный круиз по Карибскому морю. Изменение названия яхты — чистейшей воды фарс. Для того чтобы судно не опознали, недостаточно замазать его название и написать новое. Надо еще оформить целую кучу документов. А так это все равно что вписать свое имя в чужой паспорт. Мэннинг не мог не знать и того, что без нескольких килограммов бумаг и массы бюрократической волокиты ни в один иностранный порт на яхте не войдешь, причем это касается и рыбачьих поселков. Повсюду имеются портовые власти, которые требуют консульское свидетельство из предыдущего порта захода, справки о здоровье, опять же из предыдущего порта захода, свидетельство о регистрации, таможенные списки, список команды и так далее, до бесконечности, а у пассажиров яхты, наверное, требуют паспорта и визы. У них не было ни единого шанса из тысячи. И первым догадаться об этом должен был Мэннинг, а не девушка.

Судя по записям в журнале, он вовсе не дурак и не склонен принимать желаемое за действительное. Напротив, он производит впечатление довольно умного человека. Может быть, он просто поддался отчаянию, зная, что в Штатах им не спастись, потому что за ними охотятся полиция и шайка гангстеров?»

Практического смысла этот вопрос не имел, ведь они оба погибли, но во всем этом было что-то такое, что продолжало беспокоить капитана. Где-то в подсознании у него вдруг забрезжила одна интересная мысль.

Он переоделся в пижаму, лег на койку и выключил светильник в изголовье. Но мысль эта все не давала ему покоя. Он приподнялся и сел на койке.

«Черт возьми, — сказал он. — Это было бы отличным выходом из положения. Интересно, там только Мэннинг или они оба?»

Ему ужасно хотелось верить, что им обоим удастся спастись.

* * *

Через два дня после того, как была взята на буксир «Фрейя», на закате танкер «Джозеф Хэллок» приближался к побережью Флориды южнее скал Фауи. Имея полную загрузку, двигался он медленно. Он шел ближе к берегу, чем проходит основная ось Гольфстрима, поскольку по рации было договорено, что возле Майами его встретит катер береговой охраны, чтобы, забрать «Фрейю». Во всяком случае, так капитан объяснил старпому Дэвидсону необходимость изменить курс. На самом деле он чувствовал себя капитаном из «Тайного нахлебника» Конрада, повести, которую Мэннинг наверняка знал и любил.

Он стоял на мостике вместе с Дэвидсоном, который хотел взять пелорусом маяк на скалах Фауи, когда тот покажется на траверзе, чтобы иметь все четыре точки для ориентации. Сам же капитан смотрел на «Фрейю», которая легко шла за танкером на буксире, пламенея в лучах догорающего заката. Он смотрел на нее каждый раз, когда они проходили поблизости от берега. Сейчас они подошли к берегу ближе всего. Потом будет только Майами, где яхту заберет береговая охрана.

«Если предположить, что имеющиеся в этой истории противоречия — фикция и что Мэннинг не мог поверить в то, что можно скрыться на яхте в тропиках, что мы имеем? — думал он. — Два факта: то, что Мэннинг писатель, и то, что он хочет спасти страстно любимую им женщину и спастись сам».

Она говорила, что им некуда податься. Верно, им не скрыться, пока их разыскивают шайка преступников и полиция. Но если их никто не будет искать, они смогут вернуться на родину, туда, где они будут привлекать гораздо меньше внимания, чем в любом другом месте. А искать их перестанут только тогда, когда все поверят, что они погибли.

Без сомнения, их будут считать погибшими. Факты, позволяющие обнаружить противоречия в повествовании Мэннинга, известны немногим. Зато прочие обстоятельства дела выглядят вполне убедительно. Небольшая яхта, всего тридцать шесть футов длиной, находилась в открытом море. Ее обыскали три человека. Все окрестности прочесаны танкером, но ни людей, ни другого судна не обнаружено. Яхта шла под парусом, а ее ялик так и остался на крыше каюты. Последний из бывших на борту покинул судно меньше чем за час до прихода людей с танкера, потому что кофе был еще теплый. При этом яхта находилась примерно за сто пятьдесят миль от ближайшей суши.

И, наконец, решающий довод — восемьдесят три тысячи долларов, оставленные в саквояже на кушетке, подумал капитан. В этом мире, где нет ничего важнее денег, никто не поверит, что два человека могли не колеблясь бросить такую сумму только затем, чтобы быть вместе до конца своих дней. Он почувствовал нежность к ним обоим.

Интересно, нашли ли они самолет? Вряд ли. Наверное, вся эта история, кроме концовки, чистая правда. В общем-то важно, чтобы так оно и было, иначе оставшиеся в живых гангстеры могут заподозрить, что дело нечисто. А если обстоятельства крушения самолета таковы, как описал Мэннинг, найти его просто невозможно.

«Но я же ничего не знаю наверняка, — подумал капитан, — Это всего лишь гипотеза. Да я и не хочу ничего знать, иначе мне придется об этом заявить». Они не совершили никакого преступления, если только не считать преступлением самозащиту. Он надеялся, что им удастся скрыться.

Старпом вышел из штурманской рубки.

— Скалы Фауи на траверзе, пеленг 703, капитан, — сказал он. — Расстояние семь миль. Близковато подошли, мы ведь на север идем.

— Смотрите в оба. Тут могут быть рыбачьи суда и идущие на юг танкеры, — ответил капитан. — Как только сдадим яхту, сразу отойдем подальше от берега.

Тут он увидел то, что давно надеялся увидеть. Возле «Фрейи», на поверхности воды. Может быть, это была просто какая-то деревяшка. А может быть, голова плывущего человека. Или головы двух человек. Он принялся всматриваться в этот предмет. Поднес было к глазам бинокль, но передумал.

«Нет, нельзя, — сказал он себе. — Если я буду знать наверняка, мне придется об этом заявить. А ничем не подтвержденные предположения сентиментального старика, кому они интересны?»

Интересно, что сказал бы на все на это Дэвидсон? Старпом отличный мужик и знает свое дело, он тщательно обыскал яхту. Но, будучи моряком и имея практический склад ума, он, понятное дело, не подумал заглянуть под нее. Им не составило особого труда сбросить акваланги и маски и забраться обратно на яхту прежде, чем натянулся буксирный канат.

Теперь они без труда смогут добраться до берега, ведь у них спасательный пояс. Наверное, они взяли с собой кое-какие деньги, чтобы купить одежду. А если и нет, во Флориде можно годами ходить в купальных костюмах, не привлекая ничьего внимания.

Танкер уходил все дальше. Они оставались позади. Может быть, стоит все же посмотреть в бинокль? Уж больно любопытно. На мгновение точка на поверхности воды распалась на две отдельные точки, потом они снова слились воедино. Одна из них была заметно светлее другой. Капитан вздохнул.

— Доброго пути, — тихо сказал он. Повернулся и ушел в штурманскую рубку. Бинокль так и остался висеть у него на шее.