Онлайн чтение книги Манъёсю Ten Thousand Leaves
КНИГА ТРЕТЬЯ

О государыня великая, недаром

Являешься ты богом на земле,

И потому приют нашла себе

На Икадзути, что слывет приютом грома,

Живущего в небесных облаках!

Хоть и “нет” скажу, бывало, я,—

Мучает меня всегда Сии,

Но когда ее навязчивый рассказ

Я теперь не слышу каждый раз,

Без него скучаю эти дни.

Хоть и “нет” скажу вам я,

Но всегда вы просите меня,

Оттого, что “расскажи, расскажи!” твердили вы,

Говорить пришлось Сии,

А услышала от вас про навязчивый рассказ!

И даже в глубине покоев

Огромного и пышного дворца

Далеких рыбаков нам слышны голоса,

Сзывающие на море подручных,

Чтобы тянули сети из воды.

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Режут свежую траву

Здесь, в Каридзи, на полях,

И коней построив в ряд,

На охоту едешь ты.

А олени, чтя тебя,

Пред тобой простерлись ниц,

Даже птицы удзура

Ползают у ног твоих,

Словно те олени, мы,

Чтя тебя, простерлись ниц.

Словно птицы удзура,

Ползаем у ног твоих.

Трепеща перед тобой,

Служим преданно тебе.

Как глядят, поднявши взор,

На извечный свод небес,

Как взирают, глядя вверх

На святые зеркала,

Мы взираем на тебя.

Но ведь сколько ни гляди,

Как весенняя трава,

Все милее сердцу ты,

Наш великий государь!

На вечных небесах

Плывущую луну

Канатом с высоты спустивши долу,

Себя украсил наш великий государь

Прекрасным золотым убором!

Великий государь, недаром

Являешься ты богом на земле,

И потому средь гор пустынных,

Где возвышаются деревья хиноки,

Вдруг море удалось создать тебе!

Нет, не надеюсь я

Жить вечно на земле,

Подобно облакам, что пребывают вечно

Над водопадом

Среди пиков Мифунэ…

Великий государь, ты будешь жить

Здесь, на земле, бесчисленные лета,

Не будет никогда такого дня,

Когда б исчезли в небесах навеки

И облака средь пиков Мифунэ!

Нет, не надеюсь я

Жить вечно на земле,

Подобно облакам, что пребывают вечно

В прекрасном Ёсину,

Средь пиков Мифунэ…

Как слышал я давно,

И впрямь достоин истинного преклоненья

И дивен он

В своей божественной красе

Далекий этот остров Мидзусима!

Из бухты Нусака,

В стране Асикита,

Вдаль отплывают наши корабли,

Мы к Мидзусима будем нынче плыть,

О волны, не вставайте на пути!

И волны в море,

Волны возле берегов

Пускай встают и пенятся вокруг…

Но разве встанет в гавани волна,

Куда причалит друг на корабле своем?!

Еще одна песня, сложенная принцем Нагата

Сацума — пролив в стране Хаяхито,

Будто бы колодец облаков —

Был далек…

И все же наконец

Нынче я его увидеть смог!

У мыса Мицу на морском просторе

Внушает трепет вставшая волна.

Из тихой бухты,

Где скрывается ладья,

Отправишься ли ты теперь в Нусима?

Мы прошли Минумэ,

Где жемчужные травы срезают морские,

И корабль приближается

К мысу Нусима теперь,

Где поля покрывают зеленые летние травы…

От ветра свежего, что с берега подул,

Где мыс Нусима

В стороне Авадзи,

Шнур, что любимою завязан был,

Как будто к ней стремясь, по ветру заметался!

“То не рыбак ли удит рыбу

В заливе Фудзиэ,

Где ловят судаков?” —

Подумают, наверно, нынче люди,

Смотря, как я кружу у этих берегов…

Долина Инаби! Когда я подумал,

Как трудно оставить

Места дорогие,

Вдали острова показались Како,

Которые сердцу всегда были милы!

Огней зажженных свет

В Акаси у пролива…

О день, когда войдет туда моя ладья!

В том плаванье мне суждена разлука,

Я не увижу мест, где дом стоит родной!

Дорогой долгою из дальнего селенья,

Далекого, как эти небеса,

Когда я плыл в тоске

Через пролив Акаси,

Страна Ямато показалась вдалеке!

Тиха морская гладь

У берегов Кэи…

Как срезанные травы гомо,

Разбросанные плавают вдали

Челны рыбацкие на взморье!

К нам сошедшая с небес,

О небесная гора,

О гора Кагуяма!

Лишь придет туда весна,

Дымка вешняя встает.

От порыва ветерка

В соснах молодых

Поднимаются, шумят

Волны на пруду.

От вишневых лепестков

У деревьев тень густа.

И на взморье вдалеке

Селезень зовет жену,

А на отмели морской

Адзи стаями шумят.

И печально, что уж нет

Больше весел на ладьях,

На которых, веселясь,

Отплывали из дворца

Сто почтеннейших вельмож.

Грустно, что никто теперь

Не плывет на тех ладьях…

Как знак того,

Что больше не плывут здесь люди на ладьях,

И оси, и такабэ —

Ныряющие в море утки —

На тех ладьях покинутых живут.

За незаметный срок

Так постарело все,

Что даже мох покрыл повсюду корни суги,

Что возвышаются прямые, как копье,

Вблизи вершин Кагуяма, на горных склонах!

К нам сошедшая с небес —

Вот она гора богов,

О гора Кагуяма!

Лишь придет туда весна,

Стелется туман кругом,

От вишневых лепестков

У деревьев тень густа.

От порыва ветерка

В соснах молодых

Подымаются, встают

Волны на пруду.

А на отмели морской

Адзи стаями шумят,

А на взморье вдалеке

Селезень зовет жену.

И печально, что уж нет

Больше весел на ладьях,

На которых плыли здесь

Раньше люди из дворца —

Сто почтеннейших вельмож!

А ведь я еще мечтал

На ладьях на этих плыть…

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Словно падающий снег

С вечной высоты небес,

Покрывающий дворец,

Где страною правишь ты,

Буду вечно, вновь и вновь

Приходить к тебе сюда

До пределов дней моих,

До ухода в вечный мир!

О, как весело сегодня поутру!

И кататься и валяться на снегу,

Что покрыл все белой пеленой,

И не видно даже рощи молодой

На вершине дальней Яцури!

Не погоняй коня,

Не надо так спешить,—

Ведь мы в Сига не сможем задержаться,

Чтоб день за днем здесь наслаждаться

Природы дивной красотой!

Как та волна, что, набегая, исчезает

Вблизи шестов с ловушками для рыб

У брега Удзи, где, бывало, родам военным не было числа,—

Как та волна, мир этот покидая,

Уйду и я неведомо куда…

О, как неприятен

Хлынувший вдруг ливень

На распутье дальних и чужих дорог!

Возле мыса Мива, переправы Сану

Нету даже дома, где б укрыться мог!

В час, когда ты печальная плачешь

У моря далекого Оми

Над волною вечернею, птица тидори,

Сердце вместе с тобой замирает в отчаянье горьком,

И тоскою я полон тогда о минувшем!

Зверек мусасаби искать собирался

Средь высоких верхушек деревьев — добычу,

И с удачным стрелком

Сам он там повстречался —

В тех горах распростертых!..

В селенье Асука любимом,

Где старый дом стоит

У друга моего,

Тидори стали плакать ныне,

Не в силах больше ждать его…

Если б люди не смотрели,—

Рукавом своим

Прикрыла бы тебя,

Но, наверно, ты горишь все время,

Потому и нет одежды у тебя!

Когда тоскливо было мне в пути

Вблизи подножья гор,

Корабль красный показался, —

В открытом море

Плыл он вдалеке…

В Сакура на поля

Журавли надо мной пролетают крича…

Верно, в бухте Аютигата

С берегов теперь схлынул прилив:

Журавли надо мной пролетают крича…

Когда я миновал в Сихацу горы

И посмотрел кругом, — я увидал вдали

Челн небольшой, что был без перекладин,

И плыл, скрываясь с глаз,

За остров Касануи…

Когда я плыл по морю, огибая

Мыс каменистый, в эти дни

У множества причалов

В море, в Оми,

Кричали часто журавли…

Мой челн,

Пристанем

К гавани Хира!

Не удаляйся больше в море:

Уже спустилась ночь и всюду темнота!

О, где же я

Найду себе приют,

Когда зайдет за горизонтом солнце

В долине Катину,

В стране Такасима?

И я, и милая —

Мы не одно ли?

А раз одно, то там, где Два пути,

Где Три реки встречаются в дороге,

Нам с милой порознь нельзя идти.

Когда простимся там, где Две дороги,

Где Три реки,—

И милый мой, и я,

Как сможем мы покинуть те края,

Поодиночке путь свой продолжая?

Напрасно мне спешить:

Я листьев не увижу!

В стране Ямасиро, в селении Така,

Там, где деревьев цуки раскинулися кущи,

Уже осыпалась, наверное, листва…

В Сика рыбачки возле берегов

То водоросли нежные срезают, то выжигают соль,

Досуга нет у них,

И даже гребешков не вынимают,

Чтобы пригладить волосы свои.

Моей любимой

Я показывал Инану…

Когда же ей я показать смогу

И горы Насуги, и берега Цуну

С зеленою сосновой рощей?

Итак, друзья,

Скорей в страну Ямато!

Здесь, где растут сирасугэ,

В краях Ману — долина хаги…

Нарвем цветы и поскорее в путь!

Там, где растут сирасугэ,

В краях Ману — долина хаги…

То уходя, то возвращаясь вновь,

О, ты, мой друг, налюбоваться мог

В краях Ману — долиной хаги!

Цепкие лианы обвивают скалы…

Даже Иварэ еще не миновал.

О, когда в Хацусэ

Перейду я горы?

С каждым часом ночь становится темней!

Когда в Энацу, в Суминоэ,

Отправился я в путь

И посмотрел кругом,—

Увидел я, как лодочник отчалил

От дальней пристани Мико…

О милое дитя, которое я встретил,

Когда я путь держал в Якицубэ,

На дальних городских дорогах

В стране Суруга,

В городе Абэ!

Когда бы именем любимой,

Что любит надевать

Из таку белый шарф,

Назвали бы гору Любимый.

Что ты сказал бы мне тогда?

Как раз прекрасно,

Что гора Любимый

Здесь носит имя, милый мой, твое,

И я не стал бы звать ее

По имени твоей любимой!

Здесь нахожусь я.

Где теперь мой дом?

Придя сюда,

Прошел я через горы,

Где белые плывут грядою облака!

О жизнь моя!

Когда благополучно ты будешь течь,

Приду опять сюда

Полюбоваться белою волною,

Что в Оцу плещется у берегов Сига…

Взглянул кругом —

Там, где небес равнина,

Я вижу — тонкий светлый лук

Натянут и подвешен в небе —

Прекрасен будет мой полночный путь!

Не потому ль, что очень высоки

Вершины гор в селенье Курахаси,—

Неясен свет мерцающей луны,

Что из-за гор на небеса выходит

С приходом темноты.

Когда тоски не в силах превозмочь

Я проходил горой Сэнояма,

Там, на святых деревьях хиноки, поникла долу нежная листва,

И мне казалось, эти листья знали,

Какая грусть на сердце у меня!

Как обмелела

Гавань старая Такацу,

Где приставал могучий тот корабль

Небесной девы Ама-но Сагумэ,

С небес извечных снизошедшей к нам!

В заливе Мицу

В час отлива

Рыбачки юные, держа в руках мешки,

Наверно, водоросли-жемчуга срезают.

Идемте же взглянуть на них!

Так силен ветер…

Верно, в море

Высоко встала белая волна.

Рыбацкие челны на взморье

Все возвратились снова к берегам.

Сосновый бор

На побережье Суминоэ!..

То место, где бывать изволит

Далекий бог —

Великий государь!

От мыса Киёми

В Иохара

До бухты, до Михо я плыл, все время глядя

На гладь спокойную кругом.

И вот, тоски — как не бывало!

Ту бухту Таго, на которую и днем,

Ах, сколько ни глядят,

Не наглядятся очи,

Увы, я видел только ночью,

Спеша по воле государя моего!

Высокие вершины Мацути

Вечернею порою перейдя,

В долине Сумида,

В Иодзаки,

Один уснуть смогу ли без тебя?

В дальних горных ущельях

Камышовые листья сгибая,

Снег идет — и так жалко мне будет,

Если снег этот белый растает…

Дождь, смотри же, не лейся на землю!

Пройдя Сахо, у гор Тамукэ, в Нара,

Богам великим жертвы принесу

И буду их молить:

“Не разлучайте с милой,

О, дайте мне всегда быть с ней вдвоем!”

Не в силах перейти

Опасных этих гор,

Где громоздятся, нависая, скалы,

Рыдает горько милая жена,

Но людям это выскажет едва ли!

О, как далека, далека

Дорога до дома любимой моей,

О, сможет ли спорить она

С плывущей по небу луной

Ночью черной, как ягоды тута!

В прославленной стране,

В Инами,

На взморье поднялась огромная волна,

И встала в тысячу рядов она,

От взора спрятав острова Ямато!

Когда взгляну я

На пролив меж островами,

Где плыли наши корабли не раз

К владеньям отдаленным государя,

Я вспоминаю век богов!

Раз получилось так, смотреть не будем,—

Ведь было сказано тебе,

Столицу старую

В долинах Садзанами

Напрасно ты показываешь мне!

О волны взморья в белой пене

У берегов страны Исэ!

Когда б они цветами были,

Я, завернув,

Послал бы в дар — тебе!

Камыш, расцветший пышным флагом!..

О, сколько ни любуюсь я

Пещерою Михо, где жил когда-то

Кумэновакуго, —

Не наглядеться мне!

Как скалы, вечная

Пещера здесь и ныне

Осталась, как была в те старые года,

А люди, что в пещере этой жили,

Увы, не возвратятся никогда!

Сосна, стоящая у входа

В пещеру горную,

Взглянул я на тебя —

И показалось мне, что я увидел друга.

Которого давно когда-то знал!

То дерево, что посадили мы с тобою

В столице на восточной стороне,

Теперь к земле ветвями наклонилось,—

Так долго не встречались мы…

Не удивительно, что о тебе тоскую…

Ясеневый лук спустил стрелу…

В стране Тоёкуни

Гора есть Кагами,

И если б долго мне ее не видеть,

Как я, наверно, б тосковал!

Наверно, в давние года

Здесь местность Нанива

Деревней называлась,

А ныне — сделалась столицею она

И вот какой изысканною стала!

В белой пене волны водопада

В прекрасном Ёсину,

Неведомы вы мне,

Но до меня дошли о вас рассказы,

И я грущу о давней старине!

Морская рябь у каменистых берегов —

Пути к Коса,

И там река Нотосэгава,

И ясных звуков чистота

В потоке каждом, мчащемся сюда!

В славном Ёсину

Ёсину стоит дворец,

Среди этих гор —

Величав и славен он,

Среди этих рек —

Ясен и кристален он,

С небом и землей

Долговечно, навсегда,

Тысячу веков

Будет процветать всегда

Высочайший тот дворец!

Ныне вновь любовался

На малую речку

Киса, что я видел в далекие годы.

Насколько прозрачней

С тех пор она стала!

…Лишь только небо и земля

Разверзлись, — в тот же миг,

Как отраженье божества,

Величественна, велика,

В стране Суруга поднялась

Высокая вершина Фудзи!

И вот, когда я поднял взор

К далеким небесам,

Она, сверкая белизной,

Предстала в вышине.

И солнца полуденный луч

Вдруг потерял свой блеск,

И ночью яркий свет луны

Сиять нам перестал.

И только плыли облака

В великой тишине,

И, забывая счет времен,

Снег падал с вышины.

Из уст в уста пойдет рассказ

О красоте твоей,

Из уст в уста, из века в век,

Высокая вершина Фудзи!

Когда из бухты Таго на простор

Я выйду и взгляну перед собой,—

Сверкая белизной,

Предстанет в вышине

Вершина Фудзи в ослепительном снегу!

В стороне далекой Ки

Где приносят луки в дань,

И в Суруга — стороне,

Там, где плещется волна,

Между этою и той

На границе славных стран,

Возвышаясь, поднялась

Фудзи — дивная гора!

Даже облака небес

К ней боятся приплывать,

Даже птицам, что летят,

Не подняться до нее,

И огонь, что в ней горит,

Тушат белые снега,

Снег, что падает с небес,

Тает от огня…

Трудно даже и сказать,

И не знаешь, как назвать

Пребывающее в ней

Дивным чудом божество!

У подножия лежит

Озеро большое Сэ.

Это озеро от глаз

Скрыто склонами горы.

Переходит там народ

Реку Фудзи на пути —

То стремительный поток,

Что бежит с вершины вниз.

И в Ямато- стороне,

Где восходит солнце ввысь,

Мир несет всем божество,

Пребывающее в ней.

О гора, что вобрала

Все сокровища в себя.

Ах, в Суруга — стороне

Поднялась до облаков

Фудзи — славная гора!

Сколько ни любуйся ты,

Не устанешь никогда любоваться на нее!

Пятнадцатого дня

В безводный месяц

Растаял всюду белый снег,

Что покрывал вершину Фудзи,

И вот за эту ночь он все покрыл опять!

Так высока вершина Фудзи,

Что с трепетом глядят на эту высоту…

И облака небес

Над нею плыть боятся,

И в страхе стелятся внизу…

В разных сторонах земли,

Где правление вершат

Внуки славные богов,

К нам сошедшие с небес,

Много жарких бьет ключей.

Но в народе говорят,

Что в стране этой Иё

Дивной красоты полны —

Горы наших островов!

И когда с вершин тех гор

Взглянешь на деревьев ряд,

Над источником, где принц

На холме Исанива

У крутых вершин Иё

Думы думал

И слагал

Песни славные свои,—

Видит изумленный взор,

Что деревья оми там

Продолжают зеленеть.

Голоса поющих птиц

Там звучат без перемен.

И на долгие века

Отраженьем божества

Вечно будет процветать

Место странствия царей!

Сто мужей именитых

Императорской свиты,

Верно, здесь, в Нигитацу,

На ладьях отплывали…

Нам неведомы эти далекие годы…

Словно дерево цуга

Средь священных славных гор

Каминаби в Миморо,

Что растет из века в век,

Умножая сень ветвей,

Потерявших счет в веках,

Словно тот жемчужный плющ,

Что растет меж горных скал,

Простираясь без конца,

Вновь и вновь хочу сюда

Без конца я приходить,

Чтоб на Асука взглянуть,

На столицу прежних лет!

Там и горы высоки,

Там и реки хороши,

И в весенний яркий день

Все б смотрел на склоны гор!

И осенней ночью я

Слушал бы журчанье струй!

Утром в белых облаках

Пролетают журавли,

А в тумане ввечеру

Там кричит речной олень.

Каждый раз, когда приду

И любуюсь на нее,

В голос горько плачу я,

Вспоминая старину…

Там, где Асука воды,

Не покинет вдруг заводь

Туман, что покрыл все густой пеленою.

Не такой я любовью люблю,

Чтобы быстро прошла….

Как яркие огни,

Что, вспыхнув, засверкали

Передо мной в далекой бухте Акаси,

Любовь моя — к тебе!

Так, колосом созрев, наружу вышла

Пускай ее вы отнесете в море

К владыке вод,

Опустите на дно,

Но как же возвратиться может

Утраченная ею жизнь?

Прекрасная в лазури голубой

Столица Пара,

Как цветок расцветший,

Теперь настал

Ее сверкающий расцвет!

Все думаю с тоскою о столице,

Что в самом сердце залегла страны,

Где управляет ныне Поднебесной

Наш мирно правящий

Великий государь!

Волной струящиеся вниз

Цветы сиреневые фудзи

Теперь повсюду расцвели,

И о своей столице Нара,

Наверно, друг, тоскуешь ты?

О расцвет моих сил!

Вряд ли вновь он вернется!

Неужели и мельком

На столицу мне Нара

Никогда уже больше не придется взглянуть?!

Жизнь моя!

Как хочу, чтобы длилась ты вечно!

Чтобы мог любоваться я

Малою речкой Киса,

Той, что видел в далекие годы…

Поле с мелкою травкой…

Когда начинаю

Вспоминать день за днем свои прежние годы,

Как тоскую всегда

Я о старом селенье!

Траву “позабудь”

Я на шнур свой надену,

Чтоб о старом селенье

У горы Кагуяма

Позабыть навсегда!

Мое странствие ныне

Ведь не будет же вечно?

Пусть же Имэновада

Не становится мелью,

А будет пучиной, как в давние годы!

Яркие огни в полях Цукуси…

Из страны Цукуси ватой никогда

Тело я не грел —

Не приходилось,

Но такою теплой кажется она!

Окура теперь встает,

Вас оставит и уйдет,

Сын, наверно, слезы льет,

И его родная мать

Окура, наверно, ждет!

О пустых вещах

Бесполезно размышлять,

Лучше чарку взять

Хоть неважного вина

И без дум допить до дна!

В древние года,

Дав название вину

“Хидзири”, или “Мудрец”,

Семь великих мудрецов

Понимали прелесть слов!

В древние года

Семь великих мудрецов,

Даже и они,

Все мечтали об одном —

Услаждать себя вином!

Чем пытаться рассуждать

С важным видом мудреца,

Лучше в много раз,

Отхлебнув глоток вина,

Уронить слезу спьяна!

Если ты не будешь знать,

Что же делать, что сказать,

Из всего, что в мире есть,

Ценной будет вещь одна —

Чарка крепкого вина!

Чем никчемно так, как я,

Человеком в мире жить,

Чашей для вина

Я хотел бы лучше стать,

Чтоб вино в себя впитать!

До чего противны мне

Те, что корчат мудрецов

И вина совсем не пьют,

Хорошо на них взгляни —

Обезьянам, впрямь, сродни!

О, пускай мне говорят

О сокровищах святых, не имеющих цены,

С чаркою одной,

Где запенилось вино,

Не сравнится ни одно!

О, пускай мне говорят

О нефрите, что блестит, озаряя тьму ночей,

Но, когда мне от вина

Сердце радость озарит,

Не сравнится с ней нефрит!

Если в мире суеты

На дороге всех утех

Ты веселья не найдешь,

Радость ждет тебя одна:

Уронить слезу спьяна!

Лишь бы на земле

Было счастье суждено,

А в иных мирах

Птицей или мошкой стать,

Право, все равно!

Всем живущим на земле

Суждено покинуть мир.

Если ждет такой конец,

Миг, что длится жизнь моя,

Веселиться жажду я!

Суемудрых не терплю,

Пользы нет от них ничуть,

Лучше с пьяницей побудь,

Он, хотя бы во хмелю,

Может искренне всплакнуть!

Этот бренный мир!

С чем сравнить могу тебя?..

Рано на заре

Так от берега ладья

Отплывает без следа…

Средь тростников на берегу

Журавль печально в голос плачет…

Наверно, ветер холодом подул

В той дальней гавани,

О мыс Цуоносаки!

В прекрасном Ёсину,

Над склонами Такаки,

Собрались белою грядою облака.

Они боятся плыть к вершине горной,

И видно мне, как стелятся внизу.

Дым от костров, где выжигают соль,

Здесь, в дальней бухте Нава, каждый раз,

Как вечер настает,

Рассеяться не в силах

И стелется поэтому в горах.

Пещера Сидзу,

Где когда-то были боги —

Онамути, Сукунабикона…

О, сколько же веков

Вот так стоит она?

О, верно, так же все и ныне:

И струи Асука- реки,

Где каждым вечером

Лягушек слышны крики,

По-прежнему прозрачны и чисты…

Вот за бухтою Нава,

Там, далеко, где виден

Остров в море открытом,

Челн, плывущий по волнам,

Верно, вышел на ловлю!

Челн, вдали огибающий бухту Муке!

Остров Авадзима

Позади ты оставил,

Малый челн,

На который я с завистью ныне смотрю!

На острове Абэ,

У скал, где бакланы,

Бегут беспрестанно у берега волны…

И я эти дни беспрестанно тоскую,

Исполненный думой о далеком Ямато!

Когда схлынет прилив,

Собери ты жемчужные травы морские.

Если дома любимая спросит тебя

О подарке из дальней страны,

Что тогда ей покажешь?

На рассвете холодном

От осеннего ветра,

Когда ты переходишь

Взгорья дальние Сану,

О, согреть бы тебя мне своею одеждой!

Там, где птицы мисаго,

В изгибах прибрежных!

Зеленые травы “скажи свое имя”,

И ты их послушай, скажи свое имя.

Пусть даже родители знают об этом.

Там, где птицы мисаго,

На брегу каменистом

Зеленые травы “скажи свое имя”,

И ты их послушай, себя назови мне,

Пусть даже родители знают об этом.

Хочу, чтоб люди те, которые увидят

Стрелу, что рыцарь доблестный пошлет,

Подняв свой лук и воздух сотрясая,

Из века в век, из уст в уста передавали

О славе золотой минувших лет!

Когда дорогой горною в Сиоцу

Я проезжал спокойно на коне,

Мой конь

О камни вдруг споткнулся,—

Тоскуют, верно, дома обо мне!

От Цунуга- берегов

Я отплыл

В страну Коси.

На огромном корабле,

Много весел закрепив,

Вышли на простор морской.

И когда, спеша вперед,

По морю мы стали плыть,

В бухте дальней Таюи

Показался легкий дым…

То рыбачки над костром

Выжигали соль вдали.

Но в пути скитаюсь я,

Где подушкой на земле

Служит страннику трава,

И печально мне смотреть.

Одному на этот дым…

Перевязь из жемчугов,

Что сверкали на руках

У владыки вод морских,

На себя теперь надев,

Полон я тоски и дум

О далеких островах,

О Ямато- стороне!

Когда взглянул я,

Находясь в пути,

На бухту Таюи в Коси, на море,—

Чудесной красотой сверкало все вокруг

И сердцу дорога была страна Ямато!

К большому кораблю

Приладив много весел,

Приказу государя своего

Я с трепетом великим покорился,

И потому кружу у этих берегов…

Недаром говорят,

Что славные мужи,

Придворные из воинского рода,

У государя нашего служа,

Во всем ему покорствовать готовы,

Хотя насквозь я вымок ночью,—

Дождь то переставал, то снова лил,

И всюду был туман,—

Но я тебя любил

И ждал тебя нетерпеливо…

Тидори, что живешь на берегах реки,

Чьи воды мчатся в море Оу,

Когда ты плачешь над волною,

Всегда с тоскою вспоминаю

Я о реке моей Сахо!

О весенний яркий день!

В Касуга — долине гор,

Гор Микаса, что взнесли

Гордую корону ввысь,

Как над троном у царей!

По утрам среди вершин

Там клубятся облака,

Птицы каодори там

Распевают без конца.

И как эти облака,

Мечется моя душа,

И как птицы те, поет

Одинокая любовь.

В час дневной —

За днями дни,

В час ночной —

За ночью ночь,

Встану я или ложусь —

Все томит меня тоска

Из-за той, что никогда

Не встречается со мной!

Как корона над троном,

Эти горы Микаса,

И как птицы там плачут,

Смолкнут, вновь зарыдают,—

Так любовь моя ныне не знает покоя…

Гора, что называют Каса — “шляпа”,

Хочу тебя надеть,

Коль дождь пойдет.

Смотри, других людей не прикрывай собою,

Пусть даже вымокнут насквозь!

У заводи

Реки Нацуми,

Что в дивном Ёсину течет среди долин,

Теперь кричат печально утки

В тени горы…

Словно крыльями цветными стрекоза,

Рукавами машет милая моя,

Будто в дорогой ларец на дно,

Прячу к ней любовь свою давно,

Полюбуйся на нее, мой друг!

О, сколько ни любуюсь я всегда

И ранним утром, и при свете дня

На облака среди лазурных гор,

Они полны все новой красоты,

И так же, как они, — чудесен ты!

С далеких, далеких времен

Сохранилась престарая эта плотина.

Много лет ей минуло,

И берег пруда

Сплошь покрылся густою болотною тиной…

Боги,

Что сошли сюда

С вечной высоты небес

Из-за облачных долин,

Боги славные,

Для вас

Ветвь сакаки я сорву,

Что растет в ущельях гор.

Я к той ветке привяжу

Пряжу с белым волокном,

Помолясь, зарою здесь

Я сосуд с вином святым,

Словно яшму, нанижу

Густо

Молодой бамбук

И, как дикий вепрь в горах,

На коленях поползу,

В покрывало завернусь

Слабая жена,

И, творя святой обряд,

Буду всей душой молить…

Неужели и тогда

Мне не встретиться с тобой?

Пряжу наложив горой,

В руки я ее возьму

И, творя святой обряд,

Буду всей душой молить…

Неужели и тогда мне не встретиться с тобой?

О доме о родном тоскуя,

Ты сердцу не давай спешить,

И береги себя

От грозной бури:

Опасны людям дальние пути!

Там, где много певчих птиц,

В той восточной стороне

Много есть высоких гор,

Но средь них одна гора,

Всеми чтимая, стоит —

Это двух божеств гора.

Две вершины поднялись

У нее, красуясь, в ряд,

Ненаглядною горой

Называют все ее.

С незапамятных времен,

Со времен еще богов

Люди сказ ведут о ней,

И с Цукуба, с вышины

Все любуются страной.

Но в снегу она теперь,

Хоть не время быть зиме,

А уйти, не посмотрев,—

Тосковать еще сильней!

И поэтому с трудом

Горною тропой идя,

Где повсюду тает снег,

Тяжкий путь перенеся,

На вершины я взошел!

О пик Цукуба! Любоваться

Лишь издали тобою

Я не мог.

И, мучаясь в пути, где снег растаял,

Я все-таки поднялся на тебя!

Я у дома

Посеял, взрастил карааи,—

И увяли ее лепестки…

Но не будет мне это уроком сейчас,

Я посею опять карааи!

Град идет…

Касими- пик очень крут,

И трудно мне

Ухватиться за траву,

Я любимую мою за руку возьму!

Если б этим вечером сюда

Ветка дикой шелковицы

Приплыла,

Я б ловушку для нее не расставлял,

И волшебной ветки я б не взял!

Когда бы не жил

В древние года

Тот человек, что тут ловушку ставил,

Быть может, ветка дикой шелковицы

И ныне по воде плыла,

Владыка вод,

Какой кудесник он!

Авадзи- остров

Поместил он в середину,

Волнами белыми Страну Иё он окружил.

В проливе Акаси,

Там, где луна

Раз восемнадцатый

Сменяется рассветом,

Лишь вечер настает,

Его велением

Все заполняет

Набегающий прилив.

А только рассветет —

Он заставляет

Прилив отхлынуть

Вдаль от берегов…

И так как страшны волны в те часы

В прилива грохоте,

На острове Авадзи

Средь скал укрылся я от них

И ждал с тоской:

Когда же наконец

Нам ночь тревожную

Рассвет желанный сменит?

И оттого не мог забыться сном…

И вот тогда над водопадом,

В полях Асану молодой фазан

Поднялся в небо с громким криком,

Вещая нам, что наступил рассвет.

Итак, друзья!

Мы смело в плаванье идем,

Спокойна стала гладь морская!

Когда, плывя, я огибаю

Мыс Минумэ,

Цепь островов в пути,

Тоскуя о стране Ямато,

Там часто плачут журавли…

Ведь даже утки дикие, что кружат

В извилинах спокойных берегов

Пруда Кару, ведь даже и они

Среди прибрежных трав жемчужных

Не спят одни…

Поставив тобуса у гор Асигара,

Деревья рубят, чтобы строить корабли.

Пришли срубить зеленые деревья,

Чтоб строить корабли…

Как жаль деревья мне!

Сливу в ту ночь, что черна,

Словно ягоды тута,

Я совсем позабыл

И вернулся, ее не сорвав…

А ведь так я любил эту сливу когда-то!

Пускай и не видна,

Но кто ее не любит,

Луну, что из-за гребней гор

Стремится выйти на простор?

Хочу хоть издали ее увидеть!

Та сосенка на берегу морском,

В стране далекой Суминоэ,

Которую избрал своей сосною,

Повесив знак запрета на нее,—

Останется навек моей сосною!

Алыми корнями мурасаки,

Что покрывают в Цукума поля,

Сегодня платье выкрасила я.

Но не успела я надеть то платье,

Как люди все узнали обо мне!

Долина Ману с мелкою травою

В стране Митиноку

Хотя и далека,

Но предо мной всегда

Стоит твой образ милый!

Внизу у диких скал

В ущелье горном

Глубоки корни камыша.

Навеки связанное клятвою любовной

Не в силах сердце позабыть тебя!

На сливе, что цветет у дома твоего,

В тот час,

Когда бы это ни настало,

Как только белые цветы плодами станут,

Определим судьбу свою!

Ах, если бы цветы душистой сливы,

Цветы, что расцвели у дома твоего,

Плодами стали бы,

Уж так иль этак,

Судьбу свою решили б мы тогда!

Пусть люди говорят,

Что нежных слив цветы

Цветут и после опадают долу…

Но разве может с веткой это быть,

Где знак запрета был завязан мною?

Не знала я,

Что у горы есть стражи,

И потому на той горе

Я даже знак святой запрета водрузила,

И поняла теперь, какой это позор!

Пусть даже у горы

И были б стражи,

Но тот священный знак, что милая моя

Там завязать могла, любя,

О, разве развязать другая сможет?

И рано утром, и при свете дня

Хочу всегда я ею любоваться —

Той яшмой дорогой…

Что сделать должен я,

Чтоб с ней рукам моим не расставаться?

Если б только этот храм святой,

Где всегда царит могучий бог,

Не стоял бы на моем пути,

Может быть, мне в Касуга- полях

Просо бы посеять довелось!

Если б только в Касуга- полях

Просо бы посеять ты могла,

Я все время бы туда ходил,

Я все время бы оленя сторожил,

Хоть стоял бы на дороге храм святой!

Не мой тот храм,

И в нем я не молюсь,

Там бог, которому мой рыцарь посвящен,

И бога своего

Обязан славить он!

Трава канаги, что посажена была

В селенье Касуга,

Где встал туман весенний,

По слухам, маленьким ростком была,

А ныне, кажется, пустила ввысь побеги!

О, если бы имел я у себя

Цветок, который назывался бы гвоздикой,

То каждым утром

Я б в руках его держал,

И не было бы дня, чтоб им не любовался!

День целый

В тысячи рядов волна здесь приливает за волною,

И также думы непрерывны о тебе…

Но почему же трудно в руки взять

И завладеть жемчужиною дорогою?

У дома моего в саду

Я посадила померанцы,

И пусть потом я места не найду

И буду каяться,

Но, может быть, напрасно?

Цветы расцветших померанцев

В саду возлюбленной моей

Посажены так близко вами,

Поэтому я не оставлю их,

Пока не станут те цветы плодами!

Жемчужины, что украшают

Венец на голове,—

Им равных нет нигде!

О чем бы ты меня ни попросила,

Во всем покорен я тебе!

У рыбаков в Сума одежда,

В которой выжигают соль,

Из ткани фудзи,

Очень редкой,

И потому никак я не привыкну к ней!

Средь распростертых гор

Отроги скал отвесны,

Цветущий сугэ трудно мне сорвать,

И оттого святой запрета знак

Придется, уходя, мне завязать на память!

Когда бы дома находился он,

То, верно б, спал в объятьях милой…

Как жалок странник тот,

Что лег в пути,

Где изголовьем служат травы!

Обвиты лианами каменные скалы…

В Иварэ, в пруду,

Ужель в последний раз

Я сегодня утку плачущую вижу

И навек исчезну в облаках?

Душой с тобою мы

Сольемся ли, мой милый?

В стране Тоёкуни

Кагами- гору ты

Своим чертогом сделал ныне!

В стране Тоёкуни,

Там, где гора Кагами,

За дверью каменной в скале

Ты скрылся, кажется, навеки.

Все жду тебя, но не приходишь ты…

О, если б силу мне, чтоб расколоть

На мелкие куски

Пещеру эту!

Но женщина я слабая, увы,

И сделать это — силы нету!

Как бамбуковый побег,

Строен был прекрасный принц,

Был пригож и краснолиц

Мой великий государь!

И средь гор Хацусэ он

В скрытой от людей стране

Божеством священным стал —

Люди молятся ему.

С веткой яшмовой гонец

Рассказал об этом мне,

То не выдумку ль, не ложь

Услыхала нынче я?

Не ошибку ли, не ложь

Услыхала нынче я?

О, на небе и земле

Нет печали тяжелей,

В мире бренном и пустом

Нет печали тяжелей!

Там, где облако небес

Дальний свой кончает путь,

Там, где небо и земля

Знают свой предел,

В той далекой стороне

Он нашел себе покой.

С крепким посохом в руке

И без посоха в руке

Поспешила бы к нему.

И на перекрестках всех

Я гадала б ввечеру,

И на камешках в пути

Я гадала бы о нем,

И у дома своего

Я б часовню возвела,

У постели бы своей

Со святым вином сосуд

Я поставила б, молясь,

Словно яшму, густо я

Нанизала бы бамбук,

Чтоб свершить святой обряд,

Перевязь надела б я,

В поле дальнем, в небесах,

В поле Сасара

Травы нанафусугэ

В руки бы взяла

И отправилась бы я

К берегам реки святой

На извечных небесах.

Очищенье там приняв,

Я б молилась о тебе!..

Но среди высоких гор

Ты на каменной скале

Успокоился навек!

То не выдумка, не ложь,

Не ошибка иль обман?

Что среди высоких гор,

Там, на каменной скале,

Ты лежишь, любимый мой?

Сугэ, что растут на горных склонах Фуру,

Здесь, в Исоноками,

Могут отцвести…

Только не таким ты был, мой друг любимый,

Чтоб любовь моя к тебе могла пройти!

Обвита плющом скала

По дороге в Иварэ…

Утром рано

Каждый день

Проходил, наверно, ты,

Совершая этот путь,

Верно, думал каждый раз:

Лишь придет веселый май,

Запоет кукушка здесь,

Нежных ирисов цветы,

Померанцы мы сорвем,

Яшмой нанизав на нить,

Мы сплетем себе венки…

В долгий месяц сентября,

В моросящий мелкий дождь

Украшаться будем мы

Клена алою листвой.

И как долго без конца

Тянется ползучий плющ,

Долго будет длиться все,

Вечно, тысячи веков!

Так, наверно, думал ты,

По дороге проходя…

И возможно ль, что тебя

Будем завтра мы считать

Нам чужим уже навек?

Не скажешь разве ты,

Что жемчуг дорогой,

Надетый на руки прекрасной девы,

В стране Хацусэ, запертой средь гор,

Теперь рассыпался навеки?..

В стране Хацусэ, над рекой, где ветер

Исполнен холода,

Горюя без конца,

О, если б человека мог я встретить,

Который походил бы на тебя!

Чей это муж

Приют нашел в пути,

Где травы служат изголовьем?

Он родину свою совсем забыл,

А дома, верно, ждут с заботой и любовью?

Не дошли до ста восемь десятков…

Есть множество изгибов у дорог…

И если б только я повсюду с мольбою жертвы приносил богам,

С тобою, что ушел навеки,

Быть может, довелось увидеться бы нам!

В стране Хацусэ,

Скрытой среди гор,

Клубится облако, плывя между горами,

Быть может, это облик дорогой

От нас ушедшей юной девы?..

О дева юная из Идзумо- страны,

Страны, что облаком меж гор спустилась,

Не стала ли туманом ты,

Что в Ёсину плывет

Средь пиков горных?

И пряди черные волос прекрасной девы

Из Идзумо- страны, где поднялись

Восьмью рядами облака однажды ввысь,

Вдали от берегов, по Ёсину- реке

Плывут, в волнах качаясь, вдалеке…

Говорят, что в старину

Жил на свете человек.

Чтобы деву в жены взять,

Он построил ей шалаш,

Обменяться думал он

Из цветистой ткани с ней

Поясами навсегда!

И хоть слышал я, что здесь

Место, где лежит она,

Успокоившись навек,

Чудо-дева Тэкона

Из страны Кацусика,—

Потому ли, что листва

На деревьях хиноки

Стала так густа,

Потому ль, что у сосны

Корни далеко ушли,—

Не узнать мне этих мест…

Но достаточно и слов,

Только имени ее,

Чтоб об этом позабыть

Был уже не в силах я!

Видел это я сам

И другим собираюсь поведать

О Кацусика славной стране, где в уезде Мама,

Знаменитой красавицы девы младой Тэкона

Место вечного упокоенья…

Вот в Кацусика, в дальней стране,

В тихой бухте Мама,

Верно, здесь, наклонившись,

Срезала жемчужные травы морские

Тэкона. — Все о ней нынче думаю я…

Хоть и любуюсь я цветами

Прекрасных цуцудзи на берегах Михо в Кадзахая,

Но грустно мне —

И думаю невольно

О человеке том, что гибель здесь нашел…

Те травы, что росли

На диком берегу,

К которым, верно, прикасался

Сам доблестный Кумэновакуго,

Как жаль, что все они давно увяли.

Все эти дни

Шумит молва людская!

О, если б яшмой драгоценной ты была,

Я на руки б свои надел тебя

И, верно б, так не тосковал, как ныне!

И ты, и я — мы оба сердцем чисты,

Как у реки Киёми светлая струя.

И не такое мое чувство,

Чтоб ты потом раскаяться могла,

Чтоб берега реки разрушила б вода!

Изголовье из рук, что лежали на шелковой ткани

И всегда обнимали любимую прежде…

Ах, навряд ли

Еще человека я встречу,

Для кого они будут служить изголовьем!

Вот и время пришло

Мне домой возвращаться,

Но в далекой столице

Чей мне будет рукав

Изголовьем душистым?

В покинутом доме,

В далекой столице,

Когда в одиночестве спать мне придется,

О, тяжко мне будет, намного труднее,

Чем было в моем одиноком скитанье!

Чтя волю государя своего,

Приказу ты повиновался.

И потому, хоть срок не вышел для тебя

Быть в усыпальнице священной,

В далеких облаках ты скрылся навсегда!

Недаром говорят,

Что бренный этот мир —

Непрочная такая вещь, пустая!

Вот и луна, сияющая здесь,—

То малая она, то вновь она большая!

В дальней, чуждой стороне

Там, где облака небес стелятся внизу,

Храбрым воином

Он слыл,

И родителям своим,

Детям и жене своей

Говорил он, уходя:

“При дворе богов земли,

Что правление вершат,

Стоя стражем

У дворца,

Службу во дворце неся,

Как жемчужный длинный плющ

Простирается меж скал,

Так же долго буду я

Славу предков продолжать

И хранить ее всегда!”

И со дня, когда ушел

От родных он в дальний путь,

Мать, вскормившая его,

Ставит пред собой всегда

Со святым вином сосуд,

И в одной руке она

Держит волокна пучки,

И в другой руке она

Ткани на алтарь несет.

“Пусть спокойно будет все,

И счастливым будет он!” —

С жаркою мольбой она

Обращается к богам

Неба и земли.

О, когда наступит год,

Месяц, тот желанный день,

И любимый ею сын,

Сын, сверкающий красой

Цуцудзи цветов,

Птицей ниодори вдруг

Из воды всплывет? —

— Думу думает она…

А ее любимый сын,

Тот, которого она,

И вставая, и ложась,

Тщетно ждет к себе домой,

Государя волю чтя

И приказу покорясь,

В дальней Нанива- стране,

Что сверкает блеском волн,

Годы целые провел

Новояшмовые он.

Белотканых рукавов

Он от слез не просушил,

Поутру и ввечеру

Занят службою он был.

Как же все случилось так,

Как задумал это он?

Бренный мир, что человек

Так жалеет оставлять,

Он оставил и исчез,

Словно иней иль роса,

Не дождавшись до конца срока своего…

О, ведь вчерашний день

Ты был еще здесь с нами!

И вот внезапно облаком плывешь

Над той прибрежною сосной

В небесной дали…

О милый друг, что нас навек покинул,

И ветки яшмовой

С приветом не прислав

Своей возлюбленной — жене любимой,

Что все ждала, когда-то ты придешь?

Это дерево муро, любовалась которым

Моя милая

В бухте прославленной Томо,

Будет вечно цвести.

Только милой той нету…

Каждый раз, как взгляну я

На дерево муро

На брегу каменистом над бухтою Томо,—

Ах, смогу ли забыть о жене я любимой,

С которой когда-то любовались им вместе?

Ах, если б спросил, где она, что когда-то

Любовалась тобою,

О дерево муро!

Ты, пустившее корни на брегу каменистом,

Мне смогло бы ответить, где любимая ныне?..

Когда я увидел,

Домой возвращаясь,

Дивный мыс Минумэ,

Где мы были с любимой,

Сразу хлынули слезы горячим потоком!

Когда проплывал я один мимо мыса,

Которым вдвоем любовался с любимой,

Что вместе со мною

Была здесь когда-то,—

Тяжко стало на сердце!

Мой дом опустевший, где нету любимой!

Как ныне мне тяжко,

Куда тяжелее,

Чем в пути,

Где трава мне была изголовьем!

В том саду, что вдвоем

Мы сажали когда-то

С любимою вместе,

Поднялись так высоко,

Разветвились деревья!

Каждый раз, как смотрю я на дерево сливы,

Что посажено было

Моею любимой,

Сердце горестью полно,

Льются слезы потоком!

О, если б ты, сверкавший славой,

Любимый мной,

На этом свете жил —

И ныне, и вчера, наверно,

Меня бы звал к себе, — теперь не позовешь…

Увы, лишь так

На свете и бывает…

О ты, что спрашивал меня в последний час:

“Не расцвели ль цветы

Осенних хаги?”

Тоскую о тебе —

Нет тяжелей печали!

И, как журавль средь тростников,

Лишь плачу в голос я

И днями, и ночами…

Ах, больше нет тебя,

Кому всегда мечтал

Я на земле служить

Бесчисленные годы,

И оттого покоя нет в душе…

Как малое дитя,

Я ползаю вокруг

И ввечеру, и поутру,

Я в голос плачу,

Оставшись без тебя, мой господин!

Агатамоинукай Хитоками

Ты, на которого я сколько ни смотрел,

Не мог налюбоваться вволю,

Как клена алый лист,

Ты навсегда отцвел…

И как скорблю теперь об этом!

Из волокон таку вьют

Яркой белизны канат…

В дальней, чуждой стороне,

В стороне Сираги ты

Услыхала от людей,

Что чудесна, хороша

Наша славная страна!

Прибыла ты к нам сюда,

Где родных и близких нет,

Кто б о думах мог спросить

И печали отогнать…

И хотя у нас в стране,

Где великий государь

Правит всем,

В столице здесь,

Что указывает нам

День работ,—

Полно людей,

И хотя домов и сел

И не счесть у нас в стране,—

Что на ум тебе пришло,

Что туда, к горам Сахо,

Где и друга даже нет,

Словно малое дитя

Плачущее,

Загрустив,

Потянулась ты душой…

Поселилась в доме там,

Где стелила на постель

Ночью мягкие шелка…

Новояшмовых годов

Длинная тянулась нить.

И жила ты в доме том,

Коротала дни свои…

Но живущим на земле

Суждено покинуть мир,—

Говорят об этом все.

Этой участи нельзя

Избежать здесь никому…

И когда твои друзья,

Те, кому ты в эти дни

Доверялась всей душой,

Были далеко в пути,—

Где подушкой на земле

Служит страннику трава,—

Утром рано переплыв

Быструю реку Сахо

И оставив позади

Дивной Касуга поля,

Устремясь туда, к горам,

Распростертым вдалеке,

Погрузившись в темноту,

Скрылась ты

Навек от нас…

Что сказать, что делать мне?

Как мне быть, не знаю я.

И брожу

Теперь одна…

Белотканый мой рукав

Вечно влажен с той поры…

То не слезы ли мои,

Что, печалясь, в горе лью

Там, у Арима- горы,

Где сгустились облака,

Наземь хлынули дождем?

Каэси-ута

Ах, оттого что жизнь земную

Не удержать, любимая моя

Ушла из дома, где стелились

На ложе мягкие шелка,

И в облаках навеки скрылась…

Отныне —

Осенний ветер будет дуть

Такой холодный…

Как смогу я

Ночами долгими один уснуть?

Когда ты говоришь:

“Как я смогу уснуть ночами долгими один?” —

Я вспоминаю

Всегда с тоской о той,

Которой не вернуть!

Вот расцвела в саду моем гвоздика,

Что посадила милая моя,

Мне говоря:

“Когда настанет осень,

Любуясь на нее, ты вспоминай меня!”

Хоть знаю я, что этот мир невечен,

Где смертные живут,

И все же оттого,

Что дышит холодом теперь осенний ветер,

С такой тоской я вспоминал ее!

Возле дома моего

Пышно расцвели цветы,

И любуюсь я на них,

Но без радости в душе.

Если бы жива была

Милая моя жена,

Неразлучны были б с ней,

Словно утки, что всегда

Плавают вдвоем.

Как хотел бы я теперь

Для нее сорвать цветы,

Дать полюбоваться ей!

Но в непрочном мире здесь

Бренен жалкий человек,

Словно иней иль роса,

Быстро исчезает он,

Быстро скроется из глаз,

Словно солнце, что лучом

Озарив на склоне дня

Путь средь распростертых гор,

Исчезает навсегда…

Оттого-то каждый раз,

Как подумаю о ней,

В сердце чувствую я боль…

И не в силах я сказать,

И не знаю, как назвать

Этот жалкий, бренный мир,

Что исчезнет без следа.—

Ведь помочь нельзя ничем

Всегда мог наступить — я это знал —

Для меня разлуки вечной срок,

Но так больно было сердцу, что ушла

Милая, любимая жена,

Мне оставив малое дитя…

Если б знал я, где лежит тот путь,

По которому уйдешь ты от меня,—

Я заранее

Заставы бы воздвиг,

Чтобы только удержать тебя!

Срок прошел — и отцвели цветы,

Которыми у дома любовалась

Моя любимая жена,

А слезы, проливаемые мною,

Еще никак не высохнут в тоске…

О, только так на свете и бывает,

Такие уж обычаи земли!

А я и ты

Надеялись и ждали,

Как будто впереди у нас века!

Покинувшую дом родимый

Любимую мою

Не мог я удержать.

В горах от всех она навеки скрылась,

И нет покоя сердцу моему!..

Хоть знаю я давно,

Что в этом бренном мире

Нас ждет всегда жестокая судьба,

Но все же сердце, преисполненное боли,

Тебя не в силах позабыть!

О, каждый раз, когда там вдалеке

Встает туман над склонами Сахо,

Ведь каждый раз

Я вспоминаю о тебе,

И нету дня, чтобы не плакал я…

Пусть в годы давние на горный склон Сахо

Смотрел всегда я равнодушно,

А вот теперь, когда подумал я,

Что это — место твоего упокоенья,—

Гора Сахо мне стала дорога!

И поведать это вам

Я смущаюсь и боюсь,

И сказать об этом вам

Для меня великий страх…

Ах, столица есть Куни

В нашей славной стороне,

Что Ямато названа,

Там, где тысячи веков

Должен был бы

Править принц,

Наш великий государь,

И в столице той всегда,

Лишь придет из-за морей

В дымке розовой весна,

Как повсюду на горах

Распускаются цветы,

И в прозрачных струях рек

Мчится резвая форель…

И как раз, когда в стране

С каждым днем сильнее был

Пышной славы его блеск,

То не ложь или обман,

То не вымысел иль бред,—

В платьях яркой белизны

Слуги верные его,

Встал на Вадзука- горе

Погребальный паланкин!

Ах, отныне править будет

Принц наш в вечных небесах,—

И упал я в страшном горе,

И катался по земле…

Я рыдал, и были влажны

Рукава мои от слез,

Но напрасно горевал я,—

Ведь помочь ничем нельзя…

Не думал я,

Что наш великий государь

Решил отныне править небесами,

И Вадзука- гора

Казалась мне чужой!

Как пышные цветы,

Что блеском озаряли

И горы, распростертые вокруг,

А после неожиданно увяли,

Вот так и ты, великий государь!

И поведать это вам

Я смущаюсь и боюсь…

Наш великий государь,

Принц светлейший

Как-то раз

Вдруг, призвав к себе, собрал

Множество людей

Славных воинских родов

И повел их за собой.

На охоте поутру

Диких он ловил зверей;

На охоте ввечеру

Он ловил пугливых птиц.

И прекрасного коня

За узду остановив,

Он, любуясь на цветы,

Сердце веселил.

О расцветшие цветы,

В темных зарослях лесных

Горных склонов Икудзи,

Вы увяли навсегда!

В мире бренном и пустом

Все бывает только так!

Словно мухи в майский день

Слуги верные шумят!

Слуги верные его,

Принца нашего, что был

Сердцем доблестный герой,

Что, бывало, славный меч

Крепко привязав к бедру,

Славный ясеневый лук

И колчан нес за спиной.

Уповая на него,

Мы мечтали,

Чтобы он

Вместе с небом и землей

В мире долго, долго жил,

Чтобы тысячи веков

Оставалось все, как есть!

Словно мухи в майский день,

Слуги верные шумят,

Платья яркой белизны

Нынче на себя надев…

И когда мой видит взор,

Как меняется вокруг

С каждым днем

Веселый вид

Слуг его,

Что здесь всегда

Улыбались, веселясь,—

О, как полон скорби я!

Дорога, что идет между горами

По склонам Икудзи, куда ходил всегда

И любовался ею

Принц, любимый нами,

Навеки опустела без него…

Надев колчан,

Что знаменит в роду Отомо,

Не знаю я, кому теперь отдать

Мне сердце, что служить было готово

Бесчисленное множество веков!

Думал, будем вместе мы

Коротать недолгий век

До пределов наших дней,

До тех пор, пока совсем

Не покроет седина

Пряди черные волос

У меня, что спал склонясь,

Перепутав рукава

Белотканые с тобой…

Но не выполнен обет,

Данный мною и тобой,

Что не будет никогда

Рваться яшмовая нить!

То, о чем мечтали мы,

Не свершилося у нас!

С белотканым рукавом

Ты рассталася моим

И покинула наш дом,

Где привыкла быть со мной…

Ты оставила дитя

Малолетнее свое

Плакать горько о тебе!

Словно утренний туман,

Ты растаяла вдали,

Где гора Сагарака,

В стороне Ямасиро

Скрылась ты в ущельях гор…

И поэтому теперь,

Что сказать, что делать мне,

Как мне быть, не знаю я…

В спальне, где я спал с тобой —

С милою женой моей,

Поутру

Я, уходя, вспоминаю обо всем,

Ввечеру

Вхожу туда

И горюю о тебе!

Каждый раз, как плачет там

Малое твое дитя,

Прижимаяся ко мне,

Я, что мужем храбрым был,

На спину беру его, обнимаю нежно я,

И, как птица поутру,

В голос громко плачу я

И тоскую о тебе…

Но напрасна скорбь моя!

И хотя безгласна твердь,

Но гора, куда ушла

Навсёгда жена моя,

Будет сердцу дорогой,

Вечной памятью о ней…

Все это

Мира бренного дела.

И потому гора простая,

Что раньше мне чужой была,

Теперь навеки близкой стала!

Как птица поутру,

Я в голос плакать буду,

С женой возлюбленной моей

Отныне мне не повстречаться снова,

Надежды нет на встречу с ней!