Онлайн чтение книги Английские письма или история кавалера Грандисона The History of Sir Charles Grandison
ИСТОРІЯ. Кавалера. ГРАНДИССОНА. ПИСЬМО LVIII. Генріетта Биронъ къ Люціи Сельби.

Докторъ Барлетъ спрашивалъ меня, въ чемъ заключается подробность Клементининой исторіи, которую просила я его мнѣ сообщить и обѣщалъ мнѣ переписать оныя; я ему означила ихъ письменно; можетъ быть должна я себя похулить за небольшую притворность, когда начала описывать съ такихъ мѣстъ, которыя не самыя важныя, какъ то, исторію Оливіи, о Гжѣ Бемонтъ ; о ссорахъ произходившихъ между Сиромъ Карломъ и Г. Іеронимомъ, и пр. на настоящія подробности, кои нетерпѣливо знать желаю, суть слѣдующія:

Первой разговоръ Сира Карла съ Клементиною, касательно Графа Бельведера.

Сношеніе, въ которое просили его вступить съ нею, по случаю первыхъ меланхолическихъ ея припадковъ.

Средства, коими Гжа. Бемонтъ извлекла отъ нее самой признаніе въ той страсти, которую она столь тщательно скрывала отъ нѣжнѣйшихъ родителей.

Пріемъ учиненной Сиру Карлу въ пріѣздъ его въ Вѣну.

Какъ приняты были его предложенія о примиреніи, законѣ и пребываніи отъ всей фамиліи, а особливо отъ Клементины. И самое важное, любезная Люція, послѣдовавшая печальная и послѣдняя разлука; что было необходимо къ тому нужно, что по томъ случилось въ Болоніи, и въ какомъ положеніи находится теперь Клементина.

Ежели Докторъ откровенно объяснитъ сей послѣдній запросъ, то мы узнаемъ можетъ быть, по какой причинѣ Сиръ Карлъ по столь долговременной отлучкѣ желаетъ возвратиться въ Болонію, и для чего онъ кажется удостовѣреннымъ, что его угожденіе ни къ чему не будетъ полезно. О! Люція, сколь важныя слѣдствія зависятъ отъ сего освѣдомленія! Но не медли ни мало, Сиръ Карлъ Грандиссонъ ! я тебя заклинаю, не медли к ты любезной. Докторъ ! Сердце мое отъ одной мысли и малѣйшаго медлѣнія страждетъ: оно не можетъ перенесть такой неизвѣстности.

Примѣчаніе: ( Многія письма по семъ слѣдующія содержатъ въ себѣ первыя подробности , о сообщеніи коихъ Миссъ Биронъ просила Доктора Барлета; онѣ чрезвычайно продолжительны, и потому самая большая часть оныхъ сюда не внесены для того что далеко отводятъ читателя отъ порядочнаго чтенія произшествій ; но для явнаго уразумѣнія всего сего почитаю занужное включить сюда нѣкоторыя изъ сихъ писемъ, а протчія можетъ быть приложены будутъ къ концу последняго тома, какъ бы въ дополненіе.)

ІІримѣчаніе: При сношеніи Сира Карла съ Клементиною по случаю первыхъ ея меланхолическихъ припадковъ примѣчать должно, что Сиръ Карлъ не довѣрялся еще, чтобъ могъ быть тому причиною, хотя она отвергла то предложеніе, которое поручено ему представить ей въ пользу другаго. Здѣсь внесена будетъ выписка изъ его писемъ, и такъ самъ онъ описываетъ сіе произшествіе Доктору.

Маркизъ, Маркиза, и Кавалеръ Грандиссонъ прогуливались нѣкогда по садовой аллеѣ. Клементина , которая въ печали своей искала уединенія, была отъ нихъ довольно далеко съ Камиллою, своею горнишною; которая шла за нею и старалась развеселить ее своими разговорами. Хотя она ея любила, но ничего ей не отвѣтствовала, и жаловалась, что она рѣчами своими ее безпокоитъ.

Любезная дочь! сказалъ мнѣ Маркизъ прослезясъ. Посмотрите, какъ она ходитъ, то тихо то скоро, какъ будто желаетъ освободиться отъ сообщества Камиллы. Она начинаетъ уже ей быть въ тягость, по тому что ею любима. Но на кого кажется смотритъ она съ удовольствіемъ? Увы! воображалъ ли я, чтобъ та дѣвица, которая составляла всѣ утѣхи моего сердца, могла когда либо превратить оныя въ мученіе! Однако отъ того не менѣе она мнѣ любезна. Но знаете ли, любезный мой Грандиссонъ, что мы не можемъ отъ нее добиться другихъ словъ какъ да и нѣтъ? Не можно ли какъ завесть, съ нею разговоръ хотя на самое малое время, даже и на томъ языкѣ съ нею говорить не льзя, которому вы ее учили и къ коему въ ней усматривали мы такую склонность; постарайтесь привлечь ее въ разговоръ, начните съ нею какую нибудь матерію.

Такъ, Кавалеръ, сказала мнѣ Маркиза, поговорите съ нею, начните рѣчь о чемъ ни будь такомъ, которое бы привлекло ее къ разговору. Мы ее увѣряли, что не будемъ больше говорить ей о замужствѣ, до того времени, пока она сама не пожелаетъ принять нашихъ предложеній. Глаза ея, утопающіе въ слезахъ, намъ за то благодарили. Она благодаритъ насъ поклономъ, когда стоитъ, а естьли сидитъ, то наклоненіемъ головы; но ни слова при томъ не говоритъ она кажется въ безпокойствѣ и въ смятеніи, когда мы ей что говоримъ. Посмотрите! она входитъ теперь въ Греческой храмъ, бѣдная Камилла съ нею говоритъ, но не можетъ дождаться ея отвѣта. Я не думаю, чтобъ она васъ видѣла; подойдемъ по етой боковой тропинкѣ къ миртовой рощицѣ, откуда можемъ ус л ышать все, что у нихъ произходить будетъ. Когда мы туда подходили, то Маркиза разсказывала , что въ послѣднее ихъ путешествіе въ Неаполь, одинъ молодой офицеръ Графъ Марцелли, человѣкъ любезной но не богатой, тайнымъ образомъ старался тронуть сердце ихъ Клементины. Они о томъ не давно еще узнали по признанію Камиллы, которая разсуждая съ ними о причинѣ сей глубокой задумчивости ихъ дочери, сказала, что Графъ обѣщавая ей великую награду склонялъ ее отдать отъ него письмецо ея госпожѣ; что она отвергла съ негодованіемъ его предложеніе, а онъ ее заклиналъ ничего не говорить о томъ Генералу , отъ коего все его благополучіе зависѣло; что сія самая причина принудила ее молчать, но за нѣсколько дней предъ симъ, разговаривая съ своею Госпожею о томъ, что она видѣла во время своего путешествія въ Неаполь, слышала она, что Клементина съ довольною благосклонностію произнесла имя Графа Марцелли. Развѣ не возможное дѣло, прибавила Маркиза, почувствовать ей къ нему склонность? Что бы ни было, Кавалеръ, постарайтесь обратить разговоръ на любовь, но околичностями: берегитесь произнесть имя Марцелли , ибо она бы тогда подумала, что вы разговаривали съ Камилллою : дочь моя нѣсколько горда; она бы не могла перенесть того, чтобъ вы почитали ее влюбленною, особливо въ такого человѣка, которой ея ниже. Но мы полагаемся на ваше благоразуміе. Вы можете его называть и не называть, смотря по обстоятельствамъ, и приличноли то будетъ для вашихъ намѣреній. Вѣрьте моя любезная, что такое подозрѣніе не вѣроятно; однако правда, что Марцелли не давно былъ въ Болоніи, но Клементина столь благородныя имѣетъ свойства, что не можетъ войти съ кѣмъ л ибо въ тайное знакомство.

Мы дошли до небольшой миртовой рощицы, находящейся позади храма и оттуда слышали слѣдующій разговоръ .

Кам. Но за чемъ, сударыня, хотите вы , чтобъ я васъ оставила? Вы знаете, сколько я васъ люблю; вы всегда разговаривали со мною съ удовольствіемъ, чѣмъ я васъ оскорбила? Я не войду въ етотъ храмъ, естьли вы мнѣ запрещаете; но я не могу и не должна отъ васъ удаляться.

Клемен. Какая неумѣстная принужденность! думаешьли ты, чтобъ для меня было какое мученіе жесточаѣ сего преслѣдованія? Естьлибъ ты меня любила; то старалась бы единственно мнѣ угождатъ.

Кам. Я никакой другой склонности и попеченія не имѣю, дражайшая моя госпожа.

Клемен. Такъ оставь же меня, Камилла, мнѣ бываетъ лучше когда я сижу одна; я чувствую, что отъ того мысли мои становятся спокойнѣе, ты меня преслѣдуешь, Камилла; ты ходишь за мною какъ тѣнь: по правдѣ, ты ничто иное, какъ тѣнь той услужливой Камиллы, какою была ты прежде.

Камил. Любезнѣйшая моя госпожа! я васъ неотступно прошу…

Клемент. Опять ты принимаешься за неотступныя свои прозьбы? Еще разъ говорю я тебѣ, оставь меня естьли меня любишъ. Развѣ не смѣютъ повѣрять меня самой мнѣ? Когда бы я была и подлая дѣвка, которую подозрѣваютъ въ какомъ нибудь зломъ умыслѣ; то и тогда бы ты съ большею неотвязностію надо мною не присматривала, Камилла, хотѣла было продолжать сей разговоръ; но ей то совершенно запрещено; обѣ онѣ стояли въ молчаніи; Камилла казалась плакала.

Время, Кавалеръ, сказалъ мнѣ Маркизъ, идти вамъ туда; покажитесь ей, начните съ нею говорить объ Англіи, или о чемъ другомъ: вамъ остается цѣлой часъ до обѣда; я надѣюсь, что вы ее къ намъ приведете не такъ печальну; ей надобно быть при столѣ; наши гости замѣтятъ ея отсудствіе; слухъ уже разносится, что она нѣсколько помеѣшаласъ. Я опасаюсь, отвѣчалъ я ему, что сіе самое время не весьма къ сему удобно; она кажется въ смущеніи, я не знаю нелучше ли бы Камилла при лучшихъ своихъ намѣреніяхъ сдѣлала, естьлибъ въ такихъ случаяхъ соображалась нѣсколько съ нравомъ своей госпожи. Тогда сказала мнѣ Маркиза , должно бы было опасаться, чтобъ зло неумножилось, оно можетъ обратиться и въ привычку: нѣтъ, старайтесь вступить съ нею въ разговоръ; мы здѣсь нѣсколько минутъ подождемъ, чтобъ вамъ дать время.

Я удалился на нѣсколько шаговъ, и проходя въ аллею, изъ коей дорога шла къ храму, я такъ близко подошелъ что могъ быть примѣченъ; но увидя, что она сидѣла, я довольствовался отданіемъ ей низкаго поклона. Ея горнишная стояла передъ нею между двумя столбами, держа у глазъ своихъ платокъ; я удвоилъ шаги, какъ бы опасался возмутить тишину ихъ уединенія и довольно скоро, отъ нихъ прошелъ; но послѣ того я уменшилъ свой ходъ, дабы разслышать, что онѣ говорили : Клементина, встала, и подходя къ дверямъ храма, глядѣла въ ту сторону, куда я пошелъ. Онъ прошелъ, слышалъ я какъ она говорила. Учись, Камилла, показывать больше скромности. Не позвать ли его? сказала ей ета дѣвушка; она говорила поперемѣнно, нѣтъ, да, нѣтъ, да; наконецъ, нѣтъ, не зови его; я хочу пройтись по аллеѣ. Теперь, Камилла, можешь ты меня оставитъ. Въ саду довольно людей, кои могутъ надо мною присматривать; или естьли хочешь, останься, мнѣ въ томъ мало нужды, ктобъ за мною ни смотрѣлъ; но только не говори ничего тогда, когда тебѣ приказываю молчатъ.

Она пошла по той аллеѣ, которая пересѣкала ту, гдѣ я шелъ, но какъ она прошлась раза съ два по ней,то я видя ее близъ себя, въ то самое время какъ она ко мнѣ подходила, поклонился ей съ великимъ почтеніемъ, какъ бы въ томъ намѣреніи, чтобъ оттуда удалиться и оставить ее на свободѣ; она остановилась, и я слышалъ, что она повторяла Камиллѣ , научишься ли ты отъ Кавалера , что значитъ скромность? Я ей тогда сказалъ: извините Сударыня… не излишніе ли далеко простираю я вольностъ… она прервала мою рѣчь: Камилла нынѣшняго дня очень услужлива; Камилла меня безпокоитъ. Сколько ли и ваши стихотворцы, сударь, строги какъ наши, противъ злоупотребленія, кое женщины изъ своего языка дѣлаютъ.

Стихотворцы всѣхъ земель, сударыня, хвалятся одинаковымъ вдохновеніемъ; стихотворцы, такъ какъ и другіе люди, пишутъ то, что, какъ имъ кажется, чувствуютъ.

Такъ, сударь, вы симъ дѣлаете великое уваженіе моему полу. Стихотворцы, сударыня, имѣютъ гораздо лучшее воображеніе, нежели другіе люди, слѣдственно и чувствованія ихъ живѣе, но какъ они не всегда имѣютъ равное право хвалиться своимъ разсудкомъ; ибо сіе дарованіе рѣдко бываетъ сопряжено съ воображеніемъ, то можетъ быть случается имъ иногда изьяснять очень хорошо дѣла и съ лишкомъ разпространяться о дѣйствіяхъ оныхъ.

Она увидѣла своего отца и мать подъ оранжевыми деревьями. Боже мой! сказала она мнѣ, я хулю себя, что во весь нынѣшній день не оказывала имъ моего долга. Не уходите, Кавалеръ : тутъ она подошла къ нимъ; они остановилисъ. Вы, кажется, сказалъ ей Маркизъ, имѣете важной разговоръ съ Кавалеромъ Грандиссономъ : мы васъ оставляемъ, моя любезная, я съ матушкою вашею пойду домой; при семъ они насъ оставили.

Никогда не оказывали родители такой милости; говорила она, возвращаясь въ свою аллею: какъ былабъ я виновна, естьлибъ оной не соотвѣтствовала? не видалили вы ихъ уже прежде здѣсь, сударь?

Я только что отъ нихъ пошелъ, сударыня, они васъ почитаютъ лучшею изъ дочерей; но весьма огорчаются вашею печалію.

Я познаю чрезмѣрно ихъ милость, и я бы печалилась, естьлибъ навела имъ хотя малѣйшее безпокойство. Оказалили они предъ вами свое безпокойство, сударъ. Вы имѣете довѣренность всей нашей фамилій и по своимъ благороднымъ и безкорыстнымъ поступкамъ всѣмъ дороги. Нынѣшняго же утра оплакивали они то печальное состояніе, въ которомъ, какъ имъ кажется, васъ находятъ. Слезы лилась изъ очей ихъ.

Камилла, ты можешь къ намъ подойти; ты услышишь что теперь будутъ ходатайствовать о твоемъ дѣлѣ. Подойди, говорю я тебѣ, ты услышишь то, что видно Кавалеръ сказать намъ готовится. Онъ обѣихъ насъ отъ великаго затрудненія избавитъ.

Я, сударыня, все сказалъ.

Нѣтъ, сударь, я тому не могу повѣритъ. Ежели вамъ что нибудь поручено отъ моего батюшки или матушки, то я готова, такъ какъ и долгъ мнѣ велитъ, выслушать васъ до послѣдняго слова.

Камилла подошла.

При семъ началъ я говорить ей съ смятеннымъ видомъ: о достойной предметъ толикихъ безпокойствій! что могу я и что долженъ вамъ сказать? Усердныя мои желанія, чтобъ вы были благополучны, могутъ меня сдѣлать вамъ докучливымъ; но какже можно надѣяться пріобрѣсть отъ васъ довѣренность, когда въ оной и родительницѣ вашей отказывается?

Чегожъ хотятъ, сударь? Какія имѣютъ о мнѣ намѣренія? Я нездорова я была жива; любила обращенія, пѣніе, пляски, игры и посѣщенія, а теперь ко всѣмъ симъ веселостямъ никакой склонности не имѣю; люблю одно уединеніе. Я сама собою довольна: сообщество сдѣлалось мнѣ тягостно, и я не вольна иначе о томъ думатъ.

Но отъ чего, сударыня, можетъ произойти такая перемѣна въ особѣ вашихъ лѣтъ? Ваши родственники причины тому не понимаютъ: а сіе то и много ихъ печалитъ.

Я ето вижу и очень о томъ жалѣю.

Никакое удовольствіе не дѣлаетъ, какъ кажется, впечатлѣнія надъ вашею душею: вы такъ набожны, что служите въ томъ другимъ образцемъ: ни кто не имѣлъ такого къ закѳну благоговѣнія, какъ вы; однако…

Вы, сударь! Агличанинъ, Еретикъ… простите мнѣ что я васъ такъ называю; но не тѣли вы и въ самомъ дѣлѣ? вы говорите мнѣ о благоговѣніи, законѣ?

Не станемъ о семъ упоминать, я было хотѣлъ сударыня, сказатъ…

Я разумѣю, сударь, что вы сказать хотите; и признаюсь, что иногда бываю очень задумчива: я не знаю, отъ чего произходитъ во мнѣ такая перемѣна; но оная точно дѣйствительная, и я ни кому не могу быть больше въ тягость, какъ самой себѣ.

Но такое зло, сударыня, должно имѣть свое основаніе. Не странноли, что вы одними только вздохами и слезами отвѣтствуете нѣжнѣйшей и снизходительнѣйшей родительницѣ? Однако она не примѣчаетъ въ васъ ничего такого, что бы оказывало упорность или досаду: равное подобострастіе тихость и угождательность находитъ она и теперь въ дражайшей своей Клементинѣ ; она не смѣетъ прервать вашего молчанія. По своей къ вамъ нѣжности она боится васъ надмѣру принуждать къ чему бы то ни было! какъ же можете вы, дражайшая сестрица, (простите мнѣ сію вольность, сударыня,) какъ можете вы оставить столь добродушную родительницу, не сказавъ ей ни одного слова въ утѣшеніе? Какъ можете вы взирать на ея страданія; сердце ея стѣснено, глаза орошены слезами: она не имѣетъ силъ, гдѣ ей остановиться, не знаетъ притомъ куда обратишься ей должно; ибо ничего утѣшительнаго прискорбному вашему родителю сказать не можетъ. Почему тайная причина такой печальной перемѣны остается непостижимою темъ, кои страшатся, чтобъ сіе зло необратилось въ привычку; и притомъ въ такое время, въ которое бы вы должны были совершить всю ихъ лестную надежду.

Она пролила нѣсколько слезъ, наклонила голову къ Камиллѣ, и облокотилась на ея руку; по томъ оборотясь ко мнѣ говорила: какое изображеніе моей упорности и добродушія моей матушки вы мнѣ представляете. Я бы желала… такъ, я желала бы, чтобъ мой прахъ соединенъ былъ съ прахомъ моихъ предковъ! Я была утѣшеніемъ въ нашемъ семействѣ, а теперь вижу, что одни мученія оному причинять буду.

Боже мой! что вы говорите сударыня?

Не хулите меня; я сама собою недовольна; сколь же презрѣнно то существо, которое своего бытія снести не можетъ.

Я льщусь, сударыня, что вы столько имѣете довѣренности къ четвертому вашему брату, что откроете ему свое сердце; я прошу васъ единственно облегчить сердце наилучшей родительницы, и привесть ее въ состояніе оказать равную услугу наилучшему родителю.

Она казалось о томъ начала размышлять, отворотила лице свое и проплакала; и я думалъ, что почти ее убѣдилъ.

Поручите, сударыня, вѣрной своей Камиллѣ объявить ваши печали родительницѣ вашей.

Постойте, сударь, (возразила она, какъ будтобъ собирая свои мысли) пожалуйте не спѣшите такъ въ етомъ дѣлѣ. Открыть мое сердце! чтожъ? Кто вамъ сказалъ, что я скрываю что нибудь? Вы вкрадчивы, сударь, вы меня почти увѣрили, что у меня есть какая нибудь тайна, которая тягостна моему сердцу; а когда я пожелала оной искать, дабы склониться на усильныя ваши просьбы, то ничего тайнаго въ сердцѣ своемъ не нашла. Пожалуйте, сударь, она остановиласъ.

Пожалуйтежъ, сударыня, говорилъ я, взявъ ея руку, не думайте, чтобъ я оставилъ васъ съ столь худымъ успѣхомъ въ изысканіи сего дѣла. Вы очень вольны, сударь, сказала она, но не отнимая своей руки.

Для брата, сударыня, для брата очень ето вольной поступокъ! я при семъ оставилъ ея руку.

Ну, да чегожъ братъ мой отъ меня хочетъ?

Онъ васъ усильно проситъ и заклинаетъ единственно объявить нѣжно васъ любящей и превосходнѣйшей родительницѣ.

Постоите, сударь, и я васъ усильно прошу; что мнѣ объявить? Скажите мнѣ сами, что ей сказать, выдумайте тайну, которую пристойно бы было открыть, можетъ быть, тогда возмогу я братцевъ моихъ по крайней мѣрѣ нѣсколько успокоитъ.

Такая шутливая рѣчь, сударыня, начинаетъ ласкать меня нѣкоею надеждою; продолжайте оказывать столь пріятное разположеніе вашихъ мыслей, и тайна сама собою откроется; разкаянія оной будетъ безполезны.

Камилла, которую вы здѣсь видите, не перестаетъ мучить меня глупымъ воображеніемъ, которое я будто имѣю о любви. Молодая особа моего пола когда будетъ казаться глубокомысленною и заниматься разсужденіями, то обвинятъ ея тотчасъ, что онапитаетъ въ себѣ любовную страстъ. Я бы почитала себя достойною всей моей невинности, естьлибъ подала какому нибудь человѣку власть причинять мнѣ хотя малѣйшее безпокойство. Я ласкаюсь, сударь, что вы принимая званіе моего брата, не имѣете о сестрѣ своей о томъ презрительнаго мнѣнія.

Презрительнаго! Я не согласуюся, сударыня, въ томъ, чтобъ любовь заслуживала презрѣніе.

Какъ! когда она заблуждаетъ въ выборѣ своего предмета?

Сударыня!

Что я такое сказала, которое приводитъ васъ въ изумленіе? Не имѣлили вы намѣренія… но я думала только о томъ, дабы вамъ дать выразумѣть, что я не съ нынѣшняго дня проницаю ваши вкрадчивыя вымыслы, и что когда вы однажды читали мнѣ, естьли помните, четыре стиха одного изъ вашихъ стихотворцовъ, содержащіе въ себѣ столь хорошее изображеніе задумчивости влюбленныхъ; то предполагаю, что вы по злости своей оныя соображаете съ моимъ состояніемъ; но естьли вы имѣли Кавалеръ такой умыселъ, то увѣряю васъ что онъ во все былъ неоснователенъ, равно какъ и докуки тѣхъ, кои мною ругаются и безпрестанно меня мучатъ, относя мою болѣзнь къ какой нибудь с л абости отъ любьви происходящей.

Я клянусь вамъ, Сударыня, что не было тогда такого моего намѣренія.

Тогда! я надѣюсь, что и теперь его не было.

Я вспомнилъ тѣ стихи; но какъ бы могъ я сообразить ихъ съ вашимъ состояніемъ? Отреченія ваши отъ многихъ любовниковъ и несклонность оказываемая вами человѣку достойному и знатному, каковъ есть Графъ Бельведере, коего услуги всею вашею фамиліею одобрены, суть такія убѣжденія…

Видишь Камилла , прервала она со скоростію мою рѣчь, Кавалеръ ужѣ убѣжденъ; я прошу тебя въ послѣдній разъ не обижать меня своими вопросами и догадками по сей самой матеріи. Разумѣешьли меня, Камилла ? Знай, что ни за что въ свѣтѣ не желалабъ я, дабы меня укоряли любовію.

Но естьлибъ вы подали, сударыня, вашей матушкѣ какое нибудь объясненіе о той задумчивости, которую мы нынѣ въ васъ вмѣсто сродной вамъ веселости видимъ; то неизбавились ли бы отъ всѣхъ подозрѣній, кои кажется васъ печалятъ? Можетъ быть печаль ваша происходитъ отъ сожалѣнія, что не можете согласоваться съ намѣреніями вашего родителя,… можетъ быть…

Объясненія! Прервала она; неужели всегда мнѣ должно слышать объ однихъ таковыхъ объясненіяхъ? И т акъ, сударь, знайте, что я не здорова и что не довольна сама собою; неужели нужно ето вамъ повторять?

Естьлибъ ваше безпокойство происходило отъ какого ни будь смущенія совѣсти, то я не сомнѣваюсь, Сударыня, чтобъ вашъ духовникъ. …

Онъ бы не могъ возвратить мнѣ спокойствія; онъ человѣкъ доброй, но такъ строгъ! (сіи послѣднія слова выговорила она очень тихо, и взглянула на Камиллу, не разслышала ли она ихъ) онъ иногда заботится больше, нежели ему должно то дѣлать ; а для чего? для того, что изящныя качества, кои въ васъ вижу, преклоняютъ меня имѣть хорошее мнѣніе о вашихъ правилахъ, и хотя вы еретикъ, но я, какъ мнѣ кажется усматриваю признаки благодушія въ вашихъ мнѣніяхъ.

Ваша матушка спроситъ меня, Сударыня, удостоили ли вы меня хотя нѣкоею довѣренностію. По своему праву съ природы откровенному она увѣрена что всѣ должны быть стольже скрытны, какъ и она. Вашъ батюшка прося меня склонить васъ открыть мнѣ свое сердце, ясно тѣмъ показываетъ, что весьма бы радовался естьлибъ я получилъ отъ васъ сію милость во званію четвертаго вашего брата. Епископъ Ноцера…

Такъ, такъ, сударь, я знаю, что васъ вся моя фамилія обожаетъ; я сама имѣю къ вамъ совершенное уваженіе и думаю, что тѣмъ обязана четвертому своему брату, которой столь великодушно сохранилъ мнѣ третьяго; но кто можетъ, государь мой, преодолѣть ваше собственное упорство во всемъ томъ, на чемъ вы единожды утвердилисъ. Естьлибъ я ощущала какое прискорбіе въ своемъ сердцѣ; то не ужели вы думаете, чтобъ я предоставила свою довѣренность такому человѣку, которой рожденъ въ заблужденіи, и которой отвращаетъ глаза свои ото свѣта? Обратитесь въ Католическую вѣру, сударь, тогда не скрою я отъ васъ ни малѣйшаго движенія моего сердца. Въ то время будете вы моимъ братомъ, и я освобожу одного изъ праведныхъ мужей отъ всѣхъ его заботъ и смущеній, коими онъ мучится видя меня въ дружественномъ обращеніи съ такимъ упорнымъ еретикомъ, какъ вы.Тогда, говорю вамъ, не будетъ у меня такой тайны, которою бы вамъ какъ своему брату не открыла.

Но ничто не препятствуетъ вамъ, сударыня, открывать свои тайны матушкѣ, духовнику, Епископу Ноцеръ…

Такъ, конечно… … естьлибъ я оныя имѣла.

Впрочемъ я дивлюсь, что вашъ духовникъ вооружается противъ меня за ту благосклонность, съ коею въ вашей фамиліи со мною поступаютъ.

Случилось ли мнѣ когда нибудь, сударыня, говорить съ вами о вѣрѣ? Конечно нѣтъ, сударь, но вы такъ упорны въ своихъ заблужденіяхъ, что не можно надѣяться въ оныхъ васъ убѣдитъ. Я дѣйствительно почитаю васъ, по приказанію тѣхъ, коимъ обязана жизнію, за четвертаго своего брата; я желалабы, чтобъ всѣ мои братья были единаго исповѣданія.

Не желаете ли вы имѣть о семъ сношеніе съ отцемъ Марескоти ? А естьли онъ рѣшитъ всѣ ваши сумнѣнія, то обѣщаетесь ли принять его убѣжденія?

Избавьте меня, сударыня, отъ всѣхъ споровъ касающихся до вѣры.

Давно уже, сударь, хотѣла я вамъ учинить сіе предложеніе.

Вы иногда предчувствовать мнѣ то давали, сударыня, хотя не такъ открытно какъ теперь; но я приверженъ къ отечественному моему закону; чистосердечіе замѣняетъ у меня мѣсто просвѣщенія: я уважаю честныхъ людей но всюду.

Очень хорошо, сударь, вы упорствуете въ своихъ мнѣніяхъ, сіе самое должна я заключишь изъ вашего отвѣта; я о васъ соболѣзную; я искренно о васъ жалѣю; вы одарены преизящными качествами; я иногда сама себѣ говорила, что вы не сотворены для того, дабы жили и умерли, какъ жертва гнѣва Божія: но удалитесь Кавалеръ, оставьте меня; вы упорнѣйшій человѣкъ, и ваше упорство самое виновное, потому что убѣгаете всякаго убѣжденія.

Мы такъ далеко отошли отъ нашей матеріи, Сударыня, что я хочу вамъ покорствовать; я васъ оставляю, и прошу единой милости…

Не такъ можетъ быть далеко, какъ вы воображаете, прервала она мою рѣчь оборотя отъ меня свое лице, дабы скрыть вступившую на оное краску, но чего требуете вы отъ своей сестры?

Чтобъ она ко всеобщей радости своихъ родственниковъ пришла къ столу съ веселымъ видомъ, а особливо казала бы оной предъ многими гостями, кои, ласкаются честію ее видѣтъ. Чтобъ не было тогда, Сударыня, сего молчанія. …

Вы должны были усмотрѣть, сударь, что я не очень съ вами была молчалива. Будемъ ли мы нынѣшняго вечера читать какого нибудь Аглинскаго писателя? Прощайте, Кавалеръ, я буду стараться показывать за столомъ веселой видъ; но естьли я не такъ буду весела, какъ желаютъ, то чтобъ взоры ваши не изъявили мнѣ ниединой укоризны: при семъ поворотила она въ другую аллею. Я почти не думалъ, любезной мой Докторъ , выводить по сему разговору всѣ мнѣнія, могущія произойти отъ окончанія онаго; но не менѣе считалъ себя обязаннымъ справедливостію, которую долженъ былъ отдавать сей фамиліи поспѣшать моею разлукою; а когда я далъ знать Клементинѣ, что намѣренъ ѣхать, то не мало былъ доволенъ холоднымъ видомъ, съ коимъ слушала она сіе увѣдомленіе.

Дѣвица Биронъ пишетъ слѣдующія разсужденія на сіе мѣсто и о первомъ сношеніи касающемся до исканія Графа Бельведере.

Не заключаешь ли ты изъ сей подробности, любезная Люція, равно какъ и изъ предварительныхъ объясненій, кои получала я въ библіотекѣ, что я буду имѣть удовольствіе всѣхъ васъ видѣть въ Нортгамптонъ-Ширѣ? Такъ точно, не сумнѣвайся объ етомъ.

Но не странно ли, моя дарагая, чтобъ отецъ, мать и братья столь ревнивые, какими намъ представляютъ всѣхъ Италіанцовъ, и столь надмѣнные, какими должно почитать членовъ ихъ знаменитой фамиліи, могли позволить столь вольной доступъ любезнѣйшему мущинѣ тѣ къ своей дочери а сіи къ сестрѣ, которая, какъ кажется, не старѣе 18 или 19 лѣтъ? Поручить ему обучать ее Аглинскому языку? Не дивишься ли ты такой скромности въ отцѣ и матери? И избрать его еще къ тому, чтобъ онъ сію дѣвицу склонилъ въ пользу того человѣка, коего желали сочетать съ нею; но ты можетъ быть скажешь, что средство подслушивать въ ближайшемъ кабинетѣ все происходящее въ первомъ его сношеніи, служитъ довольно вѣрнымъ основаніемъ тому, что можно положиться на его праводушіе и непорочность, и что такой опытъ оправдываетъ ихъ благоразуміе и на предбудущія подобныя случаи: я на то совершенно согласна, дорогая Люція ; ты можешь ихъ извинять; но не будучи и Италіанцемъ всякой бы могъ почесть такого наставника опаснымъ для молодой дѣвицы, а при томъ тѣмъ опаснѣйшимъ, что онъ знатной породы и уважаетъ честь, Наставникъ, въ такомъ случаѣ, бываетъ всегда тотъ, которой обязываетъ; его называютъ учителемъ (на французскомъ языкѣ слово учитель значитъ также господина. ) А сіе имя заключаетъ въ себѣ званія и ученицы и услужницы. Гдѣбъ не искали для такой должности женатаго человѣка, хотябъ хотѣли обучатъ музыкѣ, танцованью, языкамъ или другимъ наукамъ? Но пускай они сами заплатятъ за такую свою нескромностъ.

Въ сіе время я оставила Доктора ; я не преминула какъ можно искуснѣе внушить ему нѣкоторыя мои замѣчанія; онъ мнѣ говорилъ, что Маркиза воспитывалась въ Парижѣ; что съ нѣкотораго времени нравы въ Италіи очень перемѣнились; что между знатными особами французская вольность начинаетъ примѣтнымъ образомъ замѣнять мѣсто Италіанской скрытности, и что по знаніямъ, вѣжливости и хорошему вкусу, кои суть общія госпожамъ сей фамиліи, особливо ихъ называютъ Француженками.

Вы замѣтить можете при второмъ сношеніи, съ какимъ искуствомъ, (и съ какою, правда, честію) Сиръ Карлъ напоминаетъ Клементинѣ озваніи брата, которое даетъ ему право поступать съ нею вольнѣе. Съ какою нѣжностію повторяетъ онъ имя сестры? Ахъ Люція !и я въ такомъ же смыслѣ ему сестра; онъ привыкъ уже къ такимъ именамъ, а можетъ быть и употребляетъ оныя какъ предохранительное средство противу страсти молодыхъ особъ моего пола; однакожъ я тебѣ въ моей призналась и почти за славу для себя ее почитала. Не сыскали ли и его сестры способа проникнуть мои мысли? Какъ я удивляюсь молчанію Клементины, но въ тѣхъ обстоятельствахъ, въ коихъ я находилась, былалибъ она скрытнѣе? Какъ хорошо поступала она при второмъ сношеніи, когда скрыла свои чувствованія подъ покровомъ усердія къ вѣрѣ. Довольно видно, что естьлибъ его убѣдительныя прозьбы имѣли какой ни будь успѣхъ; то она не долгобъ скрывала причину своей задумчивости наипаче когда видѣла отъ своихъ родителей столько же снизхождевія, сколько я онаго вижу въ моихъ родственникахъ.

Мое сожалѣніе о сей благородно мыслящей Клементинѣ начинаетъ уже производить весьма сильное впечатлѣніе въ моемъ сердцѣ; я только сею одною мыслію и занимаюсь: какъ нетерпѣливо желаю видѣть всѣ слѣдствія сихъ сокращенныхъ выписокъ.

Примѣчаніе: Сношеніе, въ которомъ госпожа Бемонтъ открываетъ Клементинину тайну. Г. Барлетъ увѣдомляетъ Миссъ Биронъ, что по прозьбѣ Маркизы, госпожа Бемонтъ писменно объяснила сей барынѣ все произшедшее во Флоренціи съ тѣхъ поръ какъ и Клементина съ нею тамъ находилась, а здѣсь прилагается переводъ ея письма

Вы мнѣ простите, Сударыня, что я до сихъ поръ къ вамъ не писала, когда васъ увѣдомлю, что я только со вчерашняго вечера получила способъ подать вамъ нѣкое удовлетвореніе въ томъ предпріятіи которое изволили вы мнѣ поручишъ.

Я наконецъ узнала тайну; можетъ быть вы ее отгадали: любовь, но любовь чистая и похвальная есть та: болѣзнь которая возмущаетъ съ давняго времени спокойствіе прелестной Клементины , составляющей утѣху знаменитой вашей фамиліи. Я сообщу вамъ такое повѣствованіе о величіи ея души, которое заслуживаетъ равномѣрно и жалость и удивленіе. Чего не претерпѣла сія любезная дѣвица борясь неослабно съ должностію, закономъ и любовію, при всемъ томъ я опасаюсь, что такое открытіе не очень будетъ пріятно вашей фамиліи; но извѣстность всегда предпочтительнѣе сумнѣнія. Естьли вы усмотрите что я можетъ быть надмѣру хитро поступала въ моемъ обращеніи съ нею; то прошу васъ вспомнить, что въ томъ точно и состояло то дѣло, которое вы мнѣ поручить изволили. Вы мнѣ также приказывали не забывать ни единаго обстоятельства въ томъ донесеніи, коего отъ меня желали, дабы вы могли прибѣгнуть къ тѣмъ врачествамъ, кои заблагоразсудите избрать къ излеченію ея немощи. Я вамъ повинуюсъ.

Первые дни по пріѣздѣ нашемъ въ Флоренцію препровпдили мы въ увеселеніяхъ, какія только могли вообразить, дабы одна радость и утѣхи окружали любезную вашу Клементину; но видя, что общества становились ей въ тягость и что она изъ одной вѣжливости отъ нихъ не отказывалась, сказала я госпожамъ, кои насъ навѣщали, что я беру совершенно на себя стараніе ее увеселять, и что все свое время употреблю къ ея услугамъ; онѣ на то согласилися. А когда я ей открыла мое намѣреніе, то оказала она мнѣ сваю радость и удостоя меня своихъ объятій со всѣми тѣми прелѣстьми, коими небо столь щедро ее наградило, свидѣтельствовала, что мое обращеніе для ея сердца было бы цѣлительнымъ бользамомъ, естьлибъ ей позволено было наслаждаться онымъ въ уединеніи. Я не хочу уже говорить, что въ первые дни я не жалѣла ничего, дабы пріобрести ея къ себѣ любовь, и старанія мои столь были успѣшны, что она запретила мнѣ называть себя иначе, какъ дорогою Клементиною, и такъ я ласкаюсь, Сударыня, что вы простите мнѣ вольность въ штилѣ.

Вчера въ вечеру просила она меня, чтобъ я ей дала, такъ какъ она называетъ, урокъ въ какой нибудь хорошей Аглинской книгѣ: я удивилась ея успѣхамъ въ отечественномъ моемъ языкѣ. Ахъ! моя дарагая, сказала я ей, какой прекрасной способъ въ изученіи языка употребляетъ вашъ учитель, естьли судить о немъ по знанію, полученному вами въ столь краткое время въ такомъ языкѣ, которой не имѣетъ въ себѣ приятностей вашего нарѣчія, хотя сильными своими выраженіями неуступаетъ можетъ быть ни одному изъ новѣйшихъ языковъ! я увидѣла, что она покраснѣла. Повѣрители вы тому? сказала она мнѣ; и я примѣтила изъ ея глазъ, какъ и изъ лица, что не нужно было испытывать отъ нее тайну ни для Марцелли ни для другаго какого человѣка.

По нѣкоему познанію, которое я могла выводить изъ сего маловажнаго случая, начала я ей говорить о Графѣ Бельведерѣ съ похвалою; она мнѣ откровенно сказала, что никогда не будетъ къ нему имѣть склонности. Я ей представляла, что когда Графъ всей ея фамиліи пріятенъ; то мнѣ кажется, что она должна нѣсколько обьяснить свои возраженія. По правдѣ, моя дарагая, присовокупила я, вы по сему дѣлу не имѣете всего того уваженія, которымъ обязаны снизхожденію дражайшихъ вашихъ родителей.

Она возтрепетала. Такая укоризна жестока, отвѣчала она мнѣ, несогласны ли вы въ томъ, Сударыня?

Подумайте о томъ хорошенько, возразила я, естьли ее почитаете несправедливою; употребя съ часъ на размышленіе я ее сочту такоюже какъ и вы, и принесу вамъ мои извиненія.

Я въ самомъ дѣлѣ опасаюсь предпріяла она, что могу чемъ нибудь себя укорить, у меня родители самые лучшіе и нѣжные, но бываютъ такія особенныя тайны, естьли вамъ угодно ихъ такъ называть, коихъ не весьма разглашать хочется. Можетъ быть лучше иной согласится, чтобъ оныя силою и властію отъ него изторгнуты были.

Ваше признаніе, моя дарагая, показываетъ въ васъ дѣйствіе чрезвычайно великодушнаго сердца. Естьлибъ я не опасалась, что буду нескромною…

О! Сударыня, прервала она, не предлагайте мнѣ столь побудительныхъ вопросовъ; я въ замѣшательствѣ своемъ не въ силахъ буду на нихъ отвѣчать!

Мнѣ кажется, дарагая моя Клементина, что сообщеніе тайностей есть связь искренной дружбы. Случится ли что нибудь важное? Придетъ ли кто въ новое какое состояние? Вѣрное сердце не можетъ успокоиться, доколѣ не изліетъ радости или печалей своихъ въ то сердце, къ коему оно прилѣплено; и такая взаимная открытость содѣлываетъ сіи узы еще тѣснѣйшими: въ какую напротивъ того пустоту, въ какую печаль и мракъ повергается та душа, которая не можетъ ни кому взѣрить своихъ сокровеннѣйшихъ мыслей? Бремя тайны, естьли тутъ случится дѣло важное, угнѣтаетъ по необходимости чувствительное сердце: за онымъ глубочайшая задумчивость послѣдуетъ. Ни за что бы въ свѣтѣ не желала я имѣть у себя такой души, которая неспособна къ чувствованіямъ дружества; а дѣйствіе сей превосходнѣйшей страсти не есть ли сообщеніе или соединеніе сердецъ и утѣха изливать сокровенныя тайны сердца своего въ нѣдра истиннаго друга.

Я на то согласна; но вы также признаетесь, Сударыня, что молодая особа можетъ иногда не имѣть истиннаго друга; или когдабъ и имѣла какого и въ вѣрности его была увѣрена, но ея довѣренность можетъ умалиться личными качествами, разностію лѣтъ и состоянія, такъ какъ мнѣ случается съ моею Камиллою, которая впрочемъ превосходная дѣвушка. Въ нашемъ состояніи, какъ вы знаете, видимъ мы около себя болѣе притворныхъ особъ нежели друзей. Камилла имѣетъ тотъ порокъ, что непрестанно меня мучитъ и все говоритъ про одно, видно по приказу моей фамиліи. Естьлибъ я имѣла какую тайну; то охотнѣе открыла бы ее моей матушкѣ, нежели ей тѣмъ болѣе что слѣдствія оной были бы одинаковы.

Вы справедливо говорите, моя дарагая, а какъ небо даровало вамъ такую родительницу, которая болѣе почесться можетъ вашею сестрою и пріятельницею; то для меня очень удивительно, что вы столь долго оставляли ее въ неизвѣстности.

Что мнѣ сказать вамъ? Ахъ! Сударыня… (она остановиласъ.) Но моя матушка старается въ пользу такого человѣка, коего я любить не могу.

Симъ самымъ возвращаемся мы къ нашему вопросу. Не имѣютъ ли ваши родители права желать, дабы вы извѣстили ихъ о своихъ возраженіяхъ противъ того человѣка, о пользахъ коего они стараются?

Особенныхъ возраженій я ни какихъ не имѣю. Графъ Бельведере достоинъ лучшей супруги, каковою я для него быть не могу. Я бы имѣла къ нему совершенное почтеніе, естьлибъ была у меня сестра, къ коей бы обращались всѣ его старанія. И такъ, дарагая моя Клементина, естьли я угадаю причину отдаляющую васъ отъ Графа Бельведере, то обѣщаете ли открыться мнѣ съ тѣмъ чистосердечіемъ и откровенностію, кои почитаю я неразрывными съ дружбою?

Она молчала и я ожидала ея отвѣта. Наконецъ она мнѣ сказала, обратя свои взоры на меня: я васъ опасаюсь, Сударыня.

Я на то и не жалуюсь, моя дарагая, естьли вы считаете меня недостойною вашего дружества.

Чтожъ бы вы отгадали, Сударыня? Что вы предупреждены въ пользу какого нибудь человѣка; иначе не моглибъ желать своей сестрѣ, естьлибъ ее имѣли, такого супруга котораго почитаете васъ не достойнымъ.

Не достойнымъ меня! нѣтъ, Сударыня, я не имѣю такого мнѣнія о Графѣ Бельведерѣ.

Догадки мои тѣмъ еще болѣе утверждаются.

О! Сударыня, какъ настоите вы въ своихъ вопросахъ?

Естьли вы почитаете меня нескромною; то говорите сами; я молчать буду.

Нѣтъ, нѣтъ, я не говорю и того, чтобъ вы были нескромны; но вы меня приводите въ замѣшательство. Я бы не столько приводила васъ въ замѣшательство, естьлибъ точно не угадала вашей тайны, и естьлибъ тотъ предметъ не такъ былъ васъ недостоинъ , что вамъ въ томъ нельзя безъ стыда признаться.

О! Сударыня, какъ вы меня принуждаете, что могу я вамъ отвѣчать?

Естьли вы имѣете ко мнѣ нѣкую довѣренность и почитаете меня способною помогать вамъ совѣтами…

Я имѣю къ вамъ всю достодолжную довѣренностъ. Вашъ характеръ столь извѣстенъ!

И такъ, дарагая Клементина , я еще стану отгадыватъ. Позволите ли мнѣ?

Чтожъ такое? что можете вы отгадывать?

Что какой нибудь человѣкъ низкой породы… безъ имѣнія… . … безъ достоинствъ можетъ быть…

Постойте, постойте, не ужели почитаете вы меня способною унизиться да такой крайности? Для чего терпите вы меня еще на своихъ глазахъ?

Я еще стану угадыватъ. Человѣкъ, видно Королевской крови, превосходнаго разума, превышающій вашу надежду…

О! Сударыня, не скажители, что ето какой нибудъ Магометанской Князь, когда такъ распространяете свои догадки?

Нѣтъ, Сударыня, но я сіе самое открытіе беру за подтвержденіе своихъ словъ: я не сумнѣваюсь, чтобъ моя дарагая Клементина не питала въ сердцѣ своемъ страсти и увѣрена что всѣ препятствія произходятъ отъ закона. Ревностные католики не имѣютъ лучшаго мнѣнія о протестантахъ какъ и послѣдователи Магомета; я хотя протестантка, но признаюсь, что люди нашей секты имѣютъ также свои предразсудки. Ревность всегда будетъ ревностію, какой бы видъ или имя она не принимала. Мнѣ сказывали, что одинъ молодой незнакомецъ казался быть страстнымъ къ Клементинѣ… …

Незнакомецъ, Сударыня! [съ видомъ негодованія.] не думайте, чтобъ я когда либо могла…

Не станемъ о тотъ болѣе говорить, я слышала также о одномъ молодомъ господинѣ изъ Рима, младшимъ наслѣдникомъ въ фамиліи Борджезе – не онъ ли тотъ…

Пусть хоть онъ, я съ радостью на то согласна. (Она казалась очень довольна, пока думала, что я удалена еще была отъ истинны)

Но естьли Кавалеръ Грандиссонъ (при семъ имени она покраснѣла) оказалъ ей худыя услуги…

Кавалеръ Грандиссонъ, Сударыня, не способенъ оказывать худыхъ услугъ.

Увѣрены ли вы, Сударыня, чтобъ Кавалеръ былъ не хитръ? Онъ человѣкъ остроумной, сіе качество должно иногда внушать въ насъ недовѣрчивостъ. Особы его свойствъ поражаютъ уже тогда, когда увѣрены, что ихъ удары будутъ вѣрны.

Онъ не хитръ, Сударыня. Онъ превышаетъ хитрость и не имѣетъ въ ней никакой надобности. Его уважаютъ и любятъ всѣ тѣ, кои его знаютъ; откровенность его столь же удивленія достойна какъ и его благоразуміе. Онъ превышаетъ всякую хитрость повторила она съ жаромъ.

Я согласна въ томъ, что онъ много уваженія заслуживаетъ отъ вашей фамиліи, и не дивлюсь, что столько ласки и пріязни отъ оной себѣ видитъ. Но мнѣ кажется весьма удивительно, что въ противность всѣмъ благоразумнымъ причинамъ сей земли, молодой человѣкъ такого вида допущенъ. … я остановиласъ.

Какъ? не воображаете ли вы уже,что я… что я… … она также остановилась, въ недоумѣніи показывающемъ весьма примѣтно ея замѣшательство.

Благоразуміе, Сударыня, не позволяетъ отважно подвергать нѣкоей опасности честь фамиліи, и подавать случай къ предпріятіямъ…

Конечно, Сударыня, вы попустили себя предупредить противу его. Онъ самой безкорыстной человѣкъ.

Помнится, я отъ многихъ молодыхъ дѣвицъ слышала, что они во время его здѣсь пребыванія называли его очень пригожимъ мушиною.

Пригожимъ? Я тому вѣрю. Почти не видно такихъ, кои походятъ видомъ на Г. Грандиссона.

Почитаете ли вы его также удивленія достойнымъ по его разуму и свойствамъ, о чемъ помнится равнымъ образомъ я слышала? Я его не больше двухъ разъ видѣла. Мнѣ показалось, что онъ нѣсколько собою важитъ.

О! не обвиняйте его, Сударыня, что онъ не скроменъ. Правда, что онъ знаетъ различить время, когда говорить и когда молчатъ, но онъ не имѣетъ ничего такого, чтобъ походило на безразсудностъ. Нужноли ему было имѣть столько храбрости къ защищенію вашего братца, сколько большая часть людей при семъ щастливомъ произшествіи ему приписываютъ. Онъ имѣлъ двухъ слугъ хорошо вооруженныхъ и надѣялся, что попадутся ему на той самой дорогѣ прохожіе; а убійцъ было весьма малое число, да и тѣ смущалися своею совѣстію.

Любезная моя госпожа Бемонтъ, кто васъ такъ предупредилъ? Никто какъ говорится, не бываетъ пророкомъ въ своей землѣ, но я вижу, что Г. Грандцссонъ не много можетъ тебѣ обѣщать благопріятствія отъ госпожи ему единоземной. Я не знаю… но не говорилъ ли онъ вамъ тогда о комъ другомъ въ выраженіяхъ нѣсколько благопріятныхъ?

Не говорилъ ли? Конечно; онъ говорилъ мнѣ о Графѣ Бельведерѣ и Можетъ быть съ большимъ жаромъ…

Точно?

Такъ точно, да и съ большимъ жаромъ, нежелибъ должно было какъ мнѣ кажется.

А почему?

Почему? по тому… по тому что… ему ли должно было. … вы разумѣете, Сударыня.

Я предполагаю, что ему именно поручено было сіе дѣло.

Я также ето думаю,

Безъ сумнѣнія такъ. Иначе онъ бы не предпринялъ…

Я усматриваю, сударыня, что вы не любите Кавалера. Но я могу васъ увѣрить, что отъ васъ однихъ только слышала я о немъ… я говорю ето даже съ равнодушіемъ.

Скажите мнѣ, дорогая моя Клементина, что думаете вы точно о видѣ и свойствѣ Г. Грандиссона ?

Вы можете о томъ судитъ по моимъ словамъ.

Что онъ пригожъ, великодушенъ, благоразуменъ, мужественъ и вѣжливъ?

По истиннѣ я его почитаю такимъ, какъ вы говорите, и не одна я такова мнѣнія.

Но онъ Магометанинъ.

Магометанинъ, Сударыня? Ахъ! госпожа Бемонтъ.

Ахъ! моя дорогая Клементина. И вы думаете, что я не проникла ваши мысли? Естьлибъ вы никогда не звали Г. Грандиссона; то не имѣли бы отвращенія принять на себя званія Графини Бельведере.

И вы можете думать, Сударыня…

Такъ точно, моя любезная, моя молодая пріятельница, я ето думаю.

Любезная госпожа Бемонтъ, вы не знаете, что я вамъ сказать хотѣла.

Нѣсколько нужно отъ васъ откровенности, дорогая Клементина. Не ужели любовь никогда оной имѣть не будетъ?

Какъ? Сударыня. Человѣкъ различнаго исповѣданія, упорной въ своихъ заблужденіяхъ, не оказавшій мнѣ нималѣйшаго чувствованія любви, словомъ, человѣкъ такой породы, которая моей не стоитъ и при томъ тотъ, коего все щастіе и имѣніе по его собственному признанію зависятъ отъ милости его отца, и отца такого, которой ничего не жалѣетъ на свои веселости! гордѣливость, порода, долгъ и законъ, все сіе не защищаетъ ли меня предъ вами.

И такъ я могу теперь безопасно хвалить Г. Грандиссона.

Вы меня обвиняли несправедливымъ противу его предубѣжденіемъ. Теперь хочу я вамъ показать, что инной мущина бываетъ иногда пророкомъ для женщинъ ему единоземныхъ. По словамъ всѣхъ его знающихъ, коихъ я видѣла или слышала, представлю я вамъ его свойства: Англія въ сіе столѣтіе не произвела еще ни одного такого, которой бы ей приносилъ столько чести. Онъ честной человѣкъ, говоря въ самомъ обширномъ смыслѣ сего слова. Естьлибъ нравственныя добродѣтели и законъ въ людяхъ изтребилися; то можно бы ихъ было обрѣсти въ немъ безъ гордости и тщеславія. Въ какомъ бы мѣстѣ онъ ни показался, то всегда ищутъ его знакомства и уважаютъ его люди благоразумные добродѣтельные и всѣ тѣ кои отличаются по своимъ чувствованіямъ и просвѣщенію: онъ благодѣтельствуетъ всѣмъ, не различая состояній, сектъ и народовъ. Самые его соотечественники за славу поставляютъ имѣть къ себѣ его дружбу; они пользуются ею для возстановленія къ себѣ довѣрія какъ въ путешествіяхъ, такъ и въ прочихъ дѣлахъ, особливо во Франціи, гдѣ не менѣе его уважаютъ какъ и въ Англіи. Онъ произходитъ изъ лучшихъ Аглинскихъ фамилій и можетъ имѣть первыя чины въ своемъ отечествѣ, когда захочетъ оныхъ. Я освѣдомилась, что ему предлагаютъ уже нѣкоторыхъ изъ знатнѣйшихъ наслѣдницъ. Естьлибъ онъ не рожденъ былъ для богатствъ; то могъ бы себѣ любую изъ нихъ выбратъ. Вы согласитесь въ томъ, что онъ великодушенъ, мужественъ и прелѣстенъ…

О! дорогая госпожа Бемонтъ ! сего уже много, очень много!… Однако я его познаю при всякой чертѣ. Мнѣ не возможно долѣе вамъ противиться. Я признаюсь, признаюсь, что сердце мое сотворено не для иннаго кого, а для Г. Грандиссона: теперь: же, когда я несумнѣваюсь, чтобъ не родители мои поручили вамъ получить отъ меня сіе признаніе; то какъ могу перенести ихъ взоры? Я не могу сказать, что вы не получили отъ меня признанія съ доброй моей воли и безъ всякихъ условій, но чтобъ они по крайней мѣрѣ знали, сколько я боролась съ страстію, коею себя укоряю, и которая столь мало приличествуетъ дочери ихъ крови. Я вамъ дамъ способъ ихъ о всемъ извѣститъ.

Во первыхъ, какъ вамъ извѣстно, онъ сохранилъ жизнь дражайшему изъ моихъ братцевъ, и мой братъ признался, что естьлибъ послушалъ совѣта столь вѣрнаго друга: то не впалъ бы никогда въ ту опасность, отъ коей обязанъ сталъ ему своимъ избавленіемъ. Батюшка и матушка представя его мнѣ, приказали его почитать за четвертаго брата, и съ того самаго времени не могла я думать, чтобъ имѣла только трехъ братьевъ. Случилось при томъ и то, что избавитель моего брата показался мнѣ человѣкомъ самымъ любезнымъ, кроткимъ и мужественнымъ изъ всѣхъ. Всѣ мои родственники осыпали его, такъ сказать, своими ласками, упущены были всѣ домашнія обряды и всѣ чины, употребляемыя съ иностранцами. Онъ казался между нами столь же вольнымъ и дружелюбнымъ, какъ будтобъ принадлежалъ намъ. Братъ мой Іеронимъ непрестанно мнѣ говорилъ, что всемъ сердцемъ желаетъ онъ видѣть меня супругою его друга. Никаая инная награда, казалось, неприличествовала Г. Грандиссону; и братъ мой, имѣя о мнѣ столь лестныя для меня мысли, одну меня почиталъ способною оказать при семъ всю достодолжную его Кавалеру благодарностъ. Мой духовникъ, своими опасеніями и нападками болѣе еще умножилъ мое уваженіе къ тому человѣку, коего оныя, казалось, оскорбляли. Впрочемъ его собственныя поступки, безкорыстность и почтеніе много способствовали моей къ нему привязанности. Онъ всегда со мною поступалъ какъ съ сестрою, искренно и дружески, когда по добродушію своему захотѣлъ заступить при мнѣ мѣсто учителя. Какъ же могла я вооружаться противъ такого человѣка, которой мнѣ ни чемъ не могъ внушить недовѣрчивости къ себѣ?

Однако я не прежде начала познавать силу моихъ чувствованій, какъ въ то время, когда мнѣ сдѣлано предложеніе о Графѣ Бельведерѣ, и при томъ столь важнымъ голосомъ, что я отъ того озаботиласъ. Я взирала на Графа , какъ на рушителя моей надежды, а при всемъ томъ не могла отвѣчать на вопросы моихъ родителей кои желали знать причину моего отрицанія. Какуюжъ могла я привесть имъ причину когда не кто инной, какъ свое предупрежденіе въ пользу другаго человѣка, предупрежденіе совершенно скрытое въ глубинѣ моего сердца. Но я себѣ самой свидѣтельствовала, что скорѣе умру нежели буду женою человѣка противнаго моему исповѣданія. Я ревностно слѣдую по стезямъ Католическія вѣры. Всѣ мои родственники не съ меньшимъ усердіемъ ее исповѣдаютъ. Сколько зла не желала я сему упорному еретику, такимъ именемъ часто я его называла; сему человѣку, которой первый моему сердцу сталъ непротивенъ; ибо тогда еще васъ не знала, любезная моя госпожа Бемонтъ. Я дѣйствительно думаю, что онъ самой упорной изъ всѣхъ когда либо изъ Англіи выѣзжавшихъ протестантовъ. Какую нужду имѣлъ онъ ѣхать въ Италію? Зачемъ бы не жить ему между своимъ народомъ? или естьли ему должно было сюда пріѣхать, то для чего здѣсь такъ долго оставаться и закоснѣвать въ своемъ упорствѣ, какъ бы для пренебреженія тѣхъ, кои его столь дружелюбно къ себѣ приняли? Въ тайнѣ сіи укоризны исторгались изъ моего сердца . Съ начала мнѣ ‹в книге текст испорчен› что я не имѣла в разсужденіи его участія, кромѣ желанія дабы онъ добился получить себѣ спасеніе. Но потомъ чувствуя, что онъ былъ нуженъ къ моему благополучію, да не оставляя однако намѣренія отъ него отречься, естьли не обратится въ Католическую вѣру, употребила я всѣ свои старанія,дабы его обратить на путь истинны въ томъ чаяніи, что могу все получить отъ снизходительныхъ моихъ родителей и увѣрена будучи, что онъ наше сродство вмѣнитъ себѣ въ честь, естьли мы въ семъ спасительномъ дѣлѣ его преодолѣемъ.

Но когда я отчаялась его убѣдить, то приняла намѣреніе обратить свои усилія на самую себя, и преодолѣть страсть или скончать свою жизнъ. О! Сударыня, сколько трудовъ перенесла я въ семъ бореніи! мой духовникъ исполнилъ меня страхомъ небеснаго мщенія. Горнишная моя также не преставала меня мучитъ. Родители мои понуждали меня взирать благопріятно на Графа Бельведере. Графъ надокучилъ мнѣ своими стараніями. Кавалеръ болѣе еще умножилъ сіи гоненія, говоря мнѣ въ пользу Графа. Боже мой! что дѣлать! на что рѣшиться! ни минуты нѣтъ покоя, ни свободы дабы посудить, размыслить и отдать самой себѣ отчетъ въ собственныхъ своихъ чувствованіяхъ! Какъ бы могла я матушку свою взять себѣ въ повѣренную? Разсудокъ мой боролся съ страстію, и я всегда надѣялась что онъ останется побѣдителемъ. Я боролась съ великою силою: но какъ каждой день трудности сіи усугублялись, то почувствовала я, что такое бореніе для силъ моихъ надмѣру жестоко. Почто не знала я тогда Гжи. Бемонтъ съ коею моглабъ посовѣтаться? По сему неудивительно, что я стала жертвою глубокой меланхоліи, которая понуждала меня хранить молчаніе! Наконецъ Кавалеръ намѣрился насъ оставишъ. Какого мученія, но какой и радости не ощутила я при сей вѣдомости? Я дѣйствительно уповала, что его отсудствіе востановитъ мой покой. На канунѣ его отъѣзда я вмѣняла въ нѣкое торжество свой съ нимъ поступокъ предъ всею нашею фамиліею. Онъ былъ единообразенъ. Я казалась веселою, спокойною и щастливою въ самой себѣ: я удивлялась той радости, которую причиняла дражайшимъ моимъ родственникамъ. Я молила о его благополучіи во всю его жизнь, благодарила его за удовольствіе и пользу, которую получила отъ его наставленій и желала чтобъ онъ никогда не былъ безъ такого человѣка, коегобъ дружество столько ему пріятно казалось сколько его для меня. Я была тѣмъ больше собою довольна, что не чувствовала никакой нужды дѣлать себѣ насиліе, дабы сокрыть сердечное свое мученіе. Я изъ сего выводила хорошее на будущее время предзнаменованіе и столь свободно съ нимъ простилась, что онъ, казалось, того и ожидать не могъ. Мнѣ въ первые показалось, что усмотрѣла въ его взорахъ нѣкое пристрастіе, по которому я о немъ пожалѣла, и думала что себя жалѣть мнѣ не на что, воображая что со всемъ свободна. Однако при отъѣздѣ его я чувствовала движеніе. Когда дверь за нимъ затворилась; то сказала я сама въ себѣ, и такъ она никогда уже не отворится, чтобъ пропустить сего любезнаго иностранца! За симъ разсужденіемъ вырвался вздохъ изъ груди моей. Но ктобъ могъ его запримѣтить? Я никогда не разставалась съ отъѣзжающими моими друзьями, не оказавъ имъ знака чувствительности моей при разлукѣ съ ними. Батюшка прижалъ меня къ своей груди, матушка поцѣловала, братецъ Епископъ называлъ меня многими нѣжными именами, и всѣ мои друзья, поздравляя меня веселостію, какую во мнѣ видѣли, говорили что начинаютъ во мнѣ узнавать свою Клементину. Я отъ нихъ удалилась въ полномъ удовольствіи, какое сама подала дражайшей нашей фамиліи, въ коей долгое время питала собою глубокую печалъ.

Но увы! сія обманчивость столь была для меня трудна, что я не могла ее болѣе скрыватъ. Раны мои были очень глубоки… Остальное вы знаете, Сударыня, равно какъ и то, что всѣ пріятности въ жизни сей бываемыя отъ меня удалены. Естьли властна только буду въ своемъ жребіи; то никогда не изберу себѣ человѣка враждебнаго тому закону, въ коемъ я никогда не колебалась, и которой не оставилабъ и для короны, хотябъ оную носилъ любезной сердцу моему человѣкъ и хотябъ за такое отрицаніе претерпѣла жестокую смерть въ самыя пріятныя лѣта моей жизни.

Слезные токи препятствовали ей говоришь долѣе. Она укрыла свое лице у моей груди и вздохнула.

О дорогая Клементина ! сколько вздоховъ она испустила и сколько я тѣмъ была тронута!

Теперь, Сударыня, вы знаете все что ни произошло между вашею любезною дочерью и мною. Никогда не бывало еще столь благороднаго боренія между долгомъ и любовію, хотя ея сердце чрезвычайно нѣжно, а достоинство предмѣта столь велико, что вамъ и не можно была чаять такой щастливой перемѣны. Она по видимому боялась, чтобъ я неизвѣстила васъ о всѣхъ сихъ обстоятельствахъ. Она не посмѣетъ поднять своихъ глазъ, какъ сама говоритъ, передъ своими родителями. Она страшится еще болѣе, естьли то возможно, чтобъ не объявили ея духовнику о состояніи ея души и о причинѣ ея недуга. Но я ей представила, что не отмѣнно матушкѣ ея все сіе знать должно, дабы она могла избрать надлежащее ей врачевство.

Я опасаюсь, Сударыня, что такое излѣченіе неиначе возможно было совершить, какъ удовлетвореніемъ ея сердцу. Однако, естьли вы преодолѣете возраженія вашей фамиліи, то можетъ быть должно вамъ будетъ противуборствовать и самой своей дочери, то есть, ея сумнѣніямъ въ разсужденіи своего закона, когда желаете, дабы она приняла къ себѣ того человѣка, коего она любить можетъ. Вы поступите по вашему благоразсмотрѣнію; но какое бы намѣреніе вы ни принимали, однако мнѣ кажется, что съ нею надлежитъ поступать съ великою тихостію. А поелику съ нею никогда инако не поступали, то я увѣрена, что въ толь важномъ случаѣ, когда ея разсудокъ борется съ любовію, противоположенной сему способъ будетъ сверхъ ея силъ. Да внушитъ вамъ Творецъ, къ коему ваше благоговѣніе толико всѣмъ вѣдомо, наилучшія въ семъ дѣлѣ намѣренія? я присовокуплю только, что съ того времени, какъ открыла тайну, отъ коей прелестное ея свойство столько измѣнилось, она кажется, гораздо спокойнѣе. Однако она страшится того пріема, которой ей при ея возвращеніи, какъ она думаетъ, поступки ея угрожаютъ. Она заклинаетъ меня ѣхать вмѣстѣ съ нею, естьли получить отъ васъ приказаніе возвратиться. Помощь моя, какъ она говоритъ, будетъ ей нужна для подкрѣпленія ея духа. Она упоминаетъ, что пойдетъ въ монастырь, судя что ей равно не возможно быть женою другаго человѣка и согласить свой долгъ со страстію, коей преодолѣть не можетъ.

Одно утѣшительное слово, собственноручно вами написанное, много послужитъ, какъ я увѣрена, Сударыня, къ изцѣленію ея пронзеннаго сердца. Пребываю съ истиннымъ къ вамъ высокопочитаніемъ и проч;

Гортензія Бемонтъ.

Маркиза написала на сіе письмо такой отвѣтъ, въ коемъ матерняя признательность изъ каждой строки была видна и приложила къ нему записку къ своей дочери, исполненную самою нѣжнѣйшею къ ней любовію, понуждая ее не только возвратиться въ Болонію, но и склонишь ея пріятельницу вмѣстѣ съ нею пріѣхатъ. Сіе приказаніе послѣдуемо было такимъ обѣщаніемъ, что именемъ ея отца и братьевъ она принята будетъ весьма милостиво, и увѣреніемъ, что всевозможныя употребятъ способы сдѣлать ее щастливою по собственному ея хотѣнію.

Примѣчаніе. Какъ былъ принятъ Кавалеръ Грандиссонъ въ пріѣздъ свой въ Вѣну.

Я былъ принятъ самимъ Маркизомъ и Прелатомъ со всѣми знаками истиннаго почтенія и дружества. Какъ скоро они меня оставили свободнымъ, то Іеронимъ, которой еще не выходилъ изъ горницы, обнялъ меня съ нѣжностію. Наконецъ, говорилъ онъ мнѣ, щастливо рѣшилось то дѣло, которое столь долго на сердцѣ у меня лежало. О Кавалеръ ! ваше щастіе не сумнительно. Клементина принадлежитъ вамъ; теперь съ удовольствіемъ принимаю въ объятія своего брата; но я васъ останлю; подите къ щастливой моей сестрѣ. Вы ея найдете съ моею матушкою: онѣ васъ ожидаютъ. Облегчите нѣсколько смущеніе столь нѣжной дѣвицы. Она не будетъ въ силахъ выразить вамъ и половины своихъ чувствованій.

Тогда пришла къ намъ Камилла, желая меня провесть въ кабинетъ къ Маркизѣ. Дорогою она сказала мнѣ тихимъ голосомъ: съ какою радостію видимъ мы опять у себя наилучшаго изъ всѣхъ мужчинъ. Столь многократно оказыванное благодушіе заслуживало сея награды.

Я засталъ Маркизу за уборнымъ столомъ въ пребогатомъ нарядѣ, какъ бы въ церемоніи, но при ней не было ни одной женщины, да и Камилла, какъ только отперла мнѣ дверь,отъ насъ ушла. Клементина стояла за креслами своей матери. Она была одѣта съ лучшимъ вкусомъ, но сродная ей скромность, обнаженная любезнымъ румянцемъ, которой казалось выступалъ на ея лицѣ отъ тогдашнихъ обстоятельствъ, придавала ей болѣе блеска, нежели моглабъ оная получить отъ самыхъ богатыхъ нарядовъ. Маркиза при моемъ входѣ встала. Я подошедъ поцѣловалъ у нея руку, а она мнѣ говорила: вы, Кавалеръ, есть одни только, кому я могу оказать сію учтивость съ благопристойностію, потомъ оборотясь къ своей дочери сказала; что ты, дорогая моя Клементина, ничего не говоришь Кавалеру ? Прелестная Клементина потупила глаза, и измѣнилась нѣсколько въ лицѣ, у ней не достаетъ голоса, прервала сія ласковая мать, но я вамъ ручаюсь за ея чувствованія.

Посудите, любезной мой Докторъ, сколько долженъ былъ меня тронуть столь лестной пріемъ, когда еще я и не зналъ, что мнѣ дѣлать будетъ приказано.

Пощадите меня, любезная Маркиза, говорилъ я самъ въ себѣ! Не требуйте отъ меня ничего такого что бы противно было моимъ правиламъ, и возмите себѣ хотя весь свѣтъ со всею его славою и сокровищами, но я довольно буду богатъ, естьли вы мнѣ дадите свою Клементину.

Маркиза посадила свою дочь въ кресла. Я къ ней подошелъ. Но какъ могъ я предаться всей своей признательности, когда я смущался многими опасеніями? Однако я изьяснился съ такимъ жаромъ, что смогъ придать къ своей почтительности нѣкую твердость, коей оная не одна была причиною. Потомъ выдвинувъ кресла для Маркизы, взялъ другіе по ея приказу и для себя. Она взяла свою дочь за руку, для привлеченія ея къ себѣ довѣренности, а я осмѣлился взять ее за другую. Любезная Клементина покраснѣвъ наклонила голову, но не отвергла сей моей смѣлости, какъ бы то сдѣлала въ другомъ случаѣ. Матушка ея предлагала мнѣ много безпристрастныхъ вопросовъ о моемъ путешествіи и о дворахъ, при коихъ я былъ со времени моего отъѣзда: она навѣдывалась о Англіи, о моемъ батюшкѣ и о сестрицахъ; а при сихъ послѣднихъ вопросахъ оказывала видъ благопріязни и дружества, какой обыкновенно принимаемъ, когда навѣдываемся о такихъ особахъ, кои скоро намъ принадлежать будутъ.

Сколько трудностей и удовольствія чувствовалъ я отъ такой ласки! Я не сумнѣвался, чтобъ мнѣ не предложено было перемѣнить законъ, а менѣе еще колебался о непреодолимой своей приверженности къ отечественному нашему исповѣданію. По краткомъ разговорѣ любезная дѣвица вставъ поклонилась низко своей матушкѣ; мнѣ же оказала сію честь съ видомъ истиннаго достоинства и вышла изъ кабинета. Ахъ! Кавалеръ, сказала мнѣ тогда Маркиза, я ни какъ не чаяла, послѣ вашего отъѣзда, такъ скоро опять съ вами свидѣться, и не знала той причины, которая насъ теперь соединяетъ. Но вы можете принять свое благополучіе съ признательностію. Скромность ваша служитъ обузданіемъ вашей пылкости.

Я ей отвѣчалъ на то низкимъ поклономъ. Чтобъ могъ я тогда сказать?

Маркизъ и я, продолжала она, оставили нѣсколько дѣлъ на разобраніе между вами и Епископомъ нашимъ сыномъ. Вы получите, естьли не будете противиться, сокровище въ Клементинѣ, да сокровище еще и съ нею. Мы намѣрены сдѣлать въ ея пользу все, что бы мы дѣйствительно сдѣлали, естьлибъ усмотрѣли въ ней привязанность къ тому супругу, коего отецъ ей назначалъ. Вы можете посудить, что дочь наша намъ дорога… безъ чего… …

Я одобрилъ благопривѣтливость ихъ.

Я не могу сумнѣваться, Г. Грандиссонъ, продолжала она, чтобъ вы не любили Климентины больше всѣхъ другихъ женщинъ.

Истинно сказать могу, любезной Докторъ, что я никогда не видалъ такой особы, къ коей бы болѣе чувствовалъ склонности. Я защищалъ себя высокимъ мнѣніемъ, которое имѣлъ о ихъ достоинствахъ, доводами касательно закона, довѣренностію, которою меня вся сія фамилія почтила, и намѣреніемъ, которое я принялъ при началѣ моихъ путешествій, не совокупляться бракомъ ни съ какою иностранкою.

Я увѣрилъ Маркизу, что не имѣю никакихъ обязанностей, и что не бывъ столь легкомысленъ дабы домогаться могъ того щастія, кое она мнѣ показываетъ, съ трудомъ смѣлъ льститься, что оное для меня сберегается. Она отвѣчала мнѣ, что почитаетъ меня того достойнымъ; что я знаю все то уваженіе, которое ея фамилія ко мнѣ имѣетъ; что уваженію Климентины ко мнѣ не иное есть основаніе, какъ добродѣтель; что мои свойства доставляютъ мнѣ сіе щастіе; что людскія мнѣнія не преминули привести ихъ въ нѣкое замѣшательства, но что они превозмогли сіи разсужденія и не сумнѣваются чтобъ я по великодушію своему равно и изъ благодарности не сдѣлалъ также всего того, что отъ меня зависѣть можетъ.

Маркизъ не замѣдлилъ къ намъ придти. Глубокая задумчивость изображалась на всѣхъ чертахъ его лица. Сія любезная дочь, говорилъ онъ входя, сообщаетъ и мнѣ часть своей болѣзни. Не всегда бываетъ щастіемъ, Кавалеръ, имѣть дѣтей, подающихъ о себѣ наилучшую надежду. Но не будемъ о томъ говоритъ. Клементина дѣвица превосходная. По общимъ расположеніямъ Божія промысла зло однихъ обращается къ добру другихъ. Епископъ Ноцера вступитъ съ вами въ договоры.

Я изьяснила нѣсколько Кавалеру, прервала Маркиза, то что мы думаемъ для него сдѣлатъ.

Какъ ваша дочь его приняла, возразилъ онъ. Я думаю съ великимъ замѣшательствомъ.

Маркиза ему сказала, что она не смѣла поднять своихъ глазъ; а онъ отвѣчалъ со вздохомъ; ето я предвидѣлъ.

Для чего, говорилъ я самъ себѣ, позволено мнѣ видѣть сію превосходную мать и ея прелестную дочь, прежде начатія договоровъ? Какіе родители! любезной мой Докторъ. Какая благопривѣтливость! и естьли въ свѣтѣ что сравнительное съ ихъ Клементиною ? Однако они нещастливы! но себя я считаю еще менѣе щастливымъ, себя, говорю я, которой охотнѣе бы перенесъ пренебреженія дватцатерыхъ женщинъ, нежели бы принужденнымъ себя нашелъ отвергнуть предложенія такой фамиліи, коей обязанъ оказывать толико уваженія и приверженности.

Въ сіе самое время сказано, что Епископъ желаетъ со мною видѣться въ ближнемъ отъ насъ залѣ. Я просилъ позволенія исполнить его приказъ. По нѣкоихъ объясненіяхъ онъ мнѣ объявилъ прямо, чего требуютъ отъ моихъ чувствованій къ Клементинѣ и отъ моей признательности къ ихъ фамиліи и я не обманулся въ своихъ опасеніяхъ: но хотя я предвидѣлъ сію странную для меня развязку всего нашего дѣла, но силъ мнѣ не доставало ему отвѣтствоватъ. Онъ опять началъ: вы ничего не говорите, любезной Грандиссонъ ! вы сумнѣваетесь! Какъ? Государь мой, дочь изъ первѣйшей фамиліи въ Италіи, Клементина съ такимъ приданымъ, котороебъ возбудить могло честолюбіе и въ Князѣ, моглабъ получить отказъ отъ простаго дворянина, чужестранца, коего имѣніе еще зависитъ, отъ воли другаго? Возможно ли, государь мой, чтобъ вы могли недоумѣвать при моихъ представленіяхъ.

Я наконецъ отвѣчалъ, что менѣе удивленъ чемъ опечаленъ его предложеніями, что я сіе нѣсколько предчувствовалъ, безъ чего честь, оказанная мнѣ призывомъ къ нимъ, и знаки благодушія, съ коими здѣсь принятъ, не попустили бы мнѣ умѣрить своей радости.

Онъ коснулся потомъ до нѣкіихъ членовъ закона, но я долго не соглашался вступать въ изслѣдованія онаго; и отвѣчалъ ему не такъ какъ богословъ, а какъ человѣкъ, любящій честь и приверженной къ своему закону по собственному своему убѣжденію.

Слабая защита, возразилъ онъ, я не думалъ видѣть въ васъ столько упорства въ заблужденіи. Но оставимъ такую матерію, которую вы столь худо разумѣете. Я бы почиталъ за странное нещастіе, когда бы принужденъ былъ употреблять разсужденія, дабы склонить простаго частнаго человѣка принять руку моей сестры. Знайте, государь мой, что естьлибъ я далъ знать Клементинѣ что вы только недоумевали… Онъ началъ разгорячаться, и краска выступила на его лицѣ.

Я у него просилъ позволенія прервать его речь, давъ ему замѣтить нѣсколько пылкости въ такой укоризнѣ, увѣрялъ его что я и не думалъ себя защищать; ибо не долженъ былъ воображать, чтобъ онъ почиталъ меня способнымъ упустить хотя мало уваженія къ такой особѣ, которая заслуживаетъ почтенія и отъ Князей. Я ему говорилъ, что я по правдѣ не что иное, какъ честной человѣкъ, но порода коего не имѣетъ въ себѣ ничего презрительнаго, естьли можно уважить долгое послѣдованіе предковъ и не льзя себя укорить, что они обезчещены. Но, милостивѣйшій государь, присовокупилъ я, къ чему послужатъ предки въ разсужденіи добродѣтели?

Другаго вождя я не знаю, кромѣ собственнаго своего сердца. Мои правила извѣстны были прежде нежели оказали мнѣ честь и сюда призвали. Вы не присовѣтуете мнѣ отъ нихъ отречься, сколь долго я вмѣнять буду въ честь имъ слѣдоватъ.

Онъ началъ тогда говорить, умѣря свою пылкостъ. Вы о томъ будете дѣлать и другія разсужденія, любезной мой Кавалеръ, а я прошу васъ только замѣтить что и вы также горячитесъ.

Мы бы всѣ желали, равно какъ и сестра моя, видѣть васъ съ нами Такой обращенникъ какъ вы, оправдалъ бы все что бы мы ни мыслимъ въ вашу пользу. Подумайте о томъ, любезной Грандиссонъ. Однако чтобъ никто въ нашей фамиліи не зналъ, что вамъ нужно о томъ думать и чтобъ моя сестра особливо никогда того не узнала. То что она въ васъ любитъ, есть душа ваша и отъ сего произсходитъ та горячность, съ коею мы ободряемъ страсть столь чистую и благородную.

Я его увѣрялъ, что не могу выразить ему моего о томъ сожалѣнія и что во всю мою жизнь буду уважать его фамилію, и не по одной причинѣ что она благородна и знаменита.

И такъ вы не берете времени о томъ подумать? прервалъ онъ съ новымъ жаромъ. Вы совершенно въ своемъ упорствѣ закоснѣли. Естьлибъ вы знали, отвѣчалъ я ему, чего мнѣ стоитъ сказать вамъ оное, то почли бы меня достойнымъ вашего сожалѣнія.

Онъ молчалъ нѣсколько времени, какъ бы въ недоумѣніи и по томъ нарочито грубо сказалъ: и такъ, государь мой, я о томъ жалѣю. Пройдемъ къ моему брату Іерониму. Онъ всегда былъ за васъ ходатаемъ съ тѣхъ поръ какъ съ вами спознался. Іеронимъ способенъ къ признательности, но вы, Кавалеръ, не показываете въ себѣ оной способности къ искренной любьви. Одинъ отвѣтъ мой былъ только тотъ, что онъ, благодаря Бога, не отдаетъ справедливости моимъ чувствованіямъ.

По томъ пошелъ я съ нимъ въ покой его брата, гдѣ много я терпѣлъ отъ дружества одного и отъ настоятельныхъ требованій другаго. Наконецъ Прелатъ спросилъ меня съ большею холодностію, не желаюли я, чтобъ онъ провелъ меня къ его отцу, матери и сестрѣ, или хочу уѣхать не видавъ ихъ. Ето было послѣднее слово, коего отъ меня ожидали. Я поклонился весьма низко обѣимъ братьямъ, препоручалъ себя въ ихъ дружбу, а посредствомъ ихъ въ дружбу тѣхъ почтенныхъ особъ, коихъ они называли и возвратился домой съ сердцемъ толико стѣсненнымъ, что во весь тотъ день не могъ никуда выдти и въ тѣхъ самыхъ креслахъ, на кои я въ приходъ свой бросился, просидѣлъ я цѣлые два часа.

Подъ вечеръ Камилла, укрывшись большимъ салопомъ, пришла въ мой домъ и спрашивала о мнѣ. Она, какъ скоро мы остались съ нею наединѣ, во всемъ мнѣ изьясниласъ. О! государь мой, говорила она, въ какомъ уныніи оставила я всю фамилію! никто не знаетъ, что я здѣсь; но я не могла удержаться, чтобъ сюда не придти. Я пробуду здѣсь одну минуту, чтобъ увѣдомить васъ, сколько мы жалости достойны.

Великодушіе ваше наставитъ васъ, что обязаны вы сдѣлать по такимъ обстоятельствамъ. Послѣ вашею ухода Епископъ разсказалъ госпожѣ Маркизѣ все ваше съ нимъ сношеніе. Ахъ! Сударь, вы имѣете усерднаго друга въ Іеронимѣ. Онъ старался все усладить и представить въ лучшемъ видѣ. Госпожа немедля увѣдомила о томъ своего супруга: и я никогда не видывала его въ такомъ гнѣвѣ. Безполезно повторять вамъ, что онъ говорилъ.

Противъ меня, Камилла !

Такъ, сударь: онъ почитаетъ свою фамилію лишенною чести.

Маркизъ делла Порретта , дорогая Камилла, есть достойнѣйшія изъ всѣхъ особъ… я его уважаю до такой степени… но пожалуй продолжай.

Маркиза не преминула увѣдомить о всемъ также и молодую мою госпожу. Она учиняла сіе въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ. Я была въ той самой горницѣ. Можетъ быть она думала, что будетъ имѣть нужду въ моихъ услугахъ. Не успѣла она еще окончить своего повѣствованія, какъ моя молодая госпожа упала предъ нею на колѣна, и благодаря ее за такія милости, просила ее униженно чтобъ пощадила ее отъ достальныхъ такихъ извѣтовъ. Я вижу, что Порретта, что дочь ваша, Сударыня, отвержена. Сего довольно; вѣрьте, сударыня, что ваша Клементина не имѣетъ столь подлаго духа, чтобъ требовала утѣшенія отъ своей родительницы, дабы перенесть такой недостойной поступокъ. Я его ощущаю единственно за моего родителя, за васъ, сударыня, и за братцевъ. Благослови Боже сего иностранца, гдѣбъ онъ ни жилъ. Мало въ томъ благородства, чтобъ на него гнѣваться. Не властенъ ли онъ въ своихъ намѣреніяхъ. Но онъ также и меня содѣлываетъ властительницею въ своихъ собственныхъ.

Не опасайтесь, Сударыня, чтобъ въ семъ случаѣ упустила я твердостъ. Вы, Сударыня, батюшка мой и братцы, ни въ чемъ меня укорять не станете. Матушка прижала ее къ своея груди съ радостными слезами. Она велѣла позвать господина Маркиза, желая ему сказать отзывъ своей дочери. Онъ не съ меньшею нѣжностію принялъ ее въ свои обьятія и всѣ радовались столь ясному признаку ея излеченія. Но отецъ Марескотти , ея наставникъ въ сіи самыя обстоятельства пришелъ со всемъ не вовремя. Его увѣдомили о всемъ, что ни произходило, и онъ возмнилъ, что ему должно воспользоваться симъ случаемъ, дабы ее склонишь въ пользу Графа Бельведре: мнѣ поручено было предупредить ее симъ приходомъ. О Камилла ! вскричала она; дай мнѣ возвратиться въ Флоренцію къ любезной моей госпожѣ Бемонтъ ! поѣдемъ завтра; теперь, естьли можно. Я хочу отложить свиданіе съ отцемъ Марескотти до того времени, когда приду въ такое состояніе, въ какомъ онъ желаетъ меня видѣтъ. Но настоятельныя прозьбы сего духовника ее преодолѣли. Я не сумнѣваюсь о его благоразположеніяхъ. Онъ пробылъ у ней четверть часа. Сей разговоръ оставилъ ее въ глубокой задумчивости. Ея матушка, желая скорѣе ее видѣть нашла ее какъ неподвижную; глаза ея твердо устремлены были на предметы и видъ столь же мраченъ какъ и прежде. Троекратными вопросами не можно было отъ нее добиться отвѣта. Когда она начала говоришь, то рѣчи ея изьявляли заблужденныя ея мысли; и ее еще не склоняли въ пользу Графа Бельведере, а она объявила, что она не хочетъ вступить въ бракъ ни съ нимъ и ни съ другимъ какимъ человѣкомъ.

Матушка обѣщала позволишь ей возвратиться въ Флоренцію. Тогда пришла она опять въ разумъ. О естьлибъ она уѣхала прежде разговора съ своимъ духовникомъ! всѣ въ фамиліи того же теперь желаютъ. Какъ скоро она увидѣла себя на единѣ со мною, то сказала мнѣ: Камилла за чемъ отягощать Кавалера Грандиссона ? Къ чему служитъ гнѣвъ противъ его? Въ етомъ мало великодушія. Обязанъ ли онъ взять дѣвицу, которая по излишней своей торопливости сдѣлалась можетъ быть презрительною въ его глазахъ? Я не могу терпѣть, чтобы съ нимъ худо было поступаемо. Но чтобъ никогда не произносили предо мною его имени. Она тутъ не много остановиласъ. По томъ опять начала: однако, Камилла, должно согласиться, что очень трудно сносить презрѣніе. Тогда она встала со стула; и съ сего времени припадки ея подъ различными видами показываются. То говоритъ она сама съ собою, то кажется кому другому, и всегда показываетъ видъ изумленія или ужаса; иногда она дрожжитъ, какъ обыкновенно бываетъ вдругъ отъ испугу, и хотя сидитъ хотя стоитъ, но никогда не бываетъ спокойна. Хотя она мучится, оказывая разные знаки печали и унынія; но не видно чтобъ когда плакала она, которая всѣхъ въ слезы приводитъ. Въ ея речахъ кажется я замѣтила что она повторяетъ часть того разговора, которой произходилъ между ею и духовникомъ. Но ничего столь часто она не говоритъ, кромѣ сихъ трехъ словъ: Боже! быть презираемою! а однажды сказала: быть презираемою отъ Протестанта? Какой стыдъ!

Таково есть состояніе моей нещастной госпожи, присовокупила Камилла. Я вижу, государь мой, что сіе повѣствованіе васъ трогаетъ: вы чувствительны къ состраданію; великодушіе составляетъ также часть вашего свойства. Вы любите мою госпожу. Не возможное дѣло, чтобъ вы ее не любили. Сколь я жалѣю о мученіяхъ раздирающихъ ваше сердце? любовь моей госпожи къ вамъ простиралась далѣе проходящаго сего свѣта. Она желала быть вѣчно вашею.

Камилла могла бы еще и болѣе выражать нѣжность свою къ такой госпожѣ, которую она съ ребячества воспитала. Но я не чувствовалъ силъ говорить; а хотябъ и могъ, то съ какимъ бы намѣреніемъ сталъ я изображать ей мученія моего сердца? Я благодарилъ ей за такія ея желанія. Я поручилъ ей сказать Іерониму, что я вѣчно уважать буду его дружбу, что моя къ нему пріязнь равняется съ тѣмъ почтеніемъ, которое имѣю ко всей его знаменитой фамиліи и что все что у меня ниесть, не выключая самой жизни, будетъ всегда употребляемо по ихъ благоразсужденію. А какъ она прощалась со мною, то надѣлъ я ей на палецъ бриліантовой перстень, снявъ его съ своего и говоря ей, что боюсь дабы не запрещенъ мнѣ былъ входъ въ домъ Порреттовъ и чтобъ тѣмъ не лишился случаевъ съ нею говоритъ. Она долго отказывалась его принять, но наконецъ согласилась на мои сильныя прозьбы.

Какія бы другіе договоры, любезной Докторъ, могъ я отвергнуть? Сколько умножились мои печали отъ повѣствованія Камиллы ? Главнѣйшее мое утѣшеніе въ семъ прискорбномъ произшествіи есть то, что о всѣхъ своихъ размышленіяхъ, почитаю себя оправданнымъ свидѣтельствомъ моего сердца, тѣмъ болѣе что никогда можетъ быть не бывало столь великаго примѣра безкорыстности; ибо земля не производила еще ничего столь благороднаго, какъ Клементина.

Замѣчаніе. На другой день Г. Грандиссонъ получилъ слѣдующее письмо отъ Г. Іеронима.

Васъ ли, любезный другъ, долженъ я осуждать въ жесточайшемъ и самомъ нещастномъ произшествіи? Сего сдѣлать по справедливости я не могу: родителей ли моихъ? Они сами себя осуждаютъ, что позволили вамъ столь свободной доступъ къ ихъ дочери. Однако они признаютъ, что вы поступили весьма благородно. Но они забыли, что у ихъ дочери есть свои глаза. Кто не зналъ ея разсмотрительности? Кто не могъ вѣдати ея почтенія и наклонности къ достоинствамъ? Такъ долженъ я осуждать свою сестру? Нѣтъ, конечно нѣтъ. Менѣе еще могу я осуждать двухъ ея другихъ братьевъ. Но не на меня должно обратиться сіе осужденіе? Сія дражайшая сестра, сказано мнѣ, призналась Гжѣ. Бемонтъ, что нѣжнѣйшая склонность, кою она во мнѣ къ вамъ усмотрѣла, имѣла вліяніе надъ ея сердцемъ. И такъ долженъ я самаго себя обвинять? Когда я разсуждаю о своемъ намѣреніи и о правости своихъ чувствованій къ такому че л овѣку, коему обязанъ жизнію и склонностію своею къ добродѣтели; то не могу себя почитать виновнымъ, естьли предавался когда либо восторгамъ произходящимъ отъ моей признательности. Не ужели не найду я никого, коего бы могли мы обвинить въ моемъ нещастіи. Оно весьма странно въ своемъ родѣ и обстоятельства онаго безпримѣрны!

Но справедливо ли, чтобъ была столь противная разность между двумя законами? Надлежитъ тому вѣритъ. Епископъ Ноцера въ томъ удостовѣряетъ. Клементина такъ думаетъ. Родители мои въ томъ убѣждены.

Но вашъ батюшка такое ли мнѣніе о томъ имѣетъ? Не желаете л и, Кавалеръ, чтобъ мы его избрали нашимъ судіею? Нѣтъ, вы того не захотите. Вы столь же твердо убѣждены, какъ и мы , хотя по правдѣ и не такія имѣете причины.

И такъ къ чему прибѣгнуть? Попустимъ ли мы погибнуть Клементинѣ ? Какъ! не ужели тотъ храброй человѣкъ, которой не усумнился подвергнуть опасности свою жизнь за брата, ничего не предприметъ для спасенія сестры.

Приди сюда, жестокій другъ и ощути ея прискорбія. Однако вамъ не позволятъ ее видѣть въ семъ печальномъ состояніи. Впечатлѣніе отъ вашего отказа, коимъ она считаетъ себя уничиженною, и непрестанныя укоризны ревностнаго духовника…

Какъ могъ сей человѣкъ поставить себѣ за долгъ терзать душу, толико чувствительную къ жалости какъ и къ чести? Вы видите, что я наконецъ нашелъ кого мнѣ осуждать должно. Но я обращаюсь къ той причинѣ, которая понудила меня обезпокоить васъ симъ письмомъ. Пожалуйте, сдѣлайте удовольствіе, придите ко мнѣ окажите мнѣ честь, Кавалеръ, и проводите сего утра нѣсколько минутъ со мною. Можетъ быть вы никого кромѣ меня не увидите. Камилла мнѣ сказала, и только одному, что она вчера васъ видѣла. Она мнѣ описала ваши печали. Я бы отринулъ вашу дружбу, естьлибъ вы менѣе оныхъ чувствовали. Я сердечно о васъ жалѣю; ибо давно знаю, съ какою твердостію привержены вы къ своимъ правиламъ, да при томъ и не возможно чтобъ вы не любили Клементины. Почто я не могу васъ предупредишь! я бы тѣмъ охотнѣе избавилъ васъ отъ сего труда, что въ теперишнихъ обстоятельствахъ ваше посѣщеніе не можетъ быть вамъ пріятно. Но сдѣлайте однако мнѣ сію честь по усильнымъ моимъ прозьбамъ.

Вы дали выразумѣть моему брату, что почитая свои правила извѣстными, ласкались соглашеніемъ всякихъ противностей. Надобно вамъ о семъ со мною изьясниться. Естьли я увижу хотя малѣйшій успѣхъ… Но я отчаяваюсь другимъ средствомъ получить желаемое, а развѣ отверженіемъ отъ своего закона. Они любятъ вашу душу. Они увѣрены, что она драгоцѣннѣе для нихъ нежели для васъ самихъ. Не заключается ли въ семъ чувствованіи такою достоинства, какого вы въ себѣ показать не можете?

Мнѣ сказано, что Генералъ сею ночью пріѣхалъ. Нѣкоторыя надобности занимавшіе его нынѣшняго утра, не позволили еще мнѣ съ нимъ видѣться. Я думаю, что не очень хорошо будетъ вамъ съ нимъ повстрѣчаться. Онъ нравомъ вспыльчивъ. Онъ обожаетъ Клементину. Онъ только половину знаетъ о нашихъ обстоятельствахъ. Какая перемѣна въ его надеждѣ? Главнѣйшая причина его поѣздки была та, чтобъ васъ принять въ свои объятія, и способствовать къ удовлетворенію Клементины. Ахъ! Государь мой, онъ пріѣхалъ за тѣмъ, чтобъ быть при двухъ торжественныхъ обрядахъ; и одинъ, которой бы послѣ другаго послѣдовалъ, былъ бы вашъ бракъ. Я повторяю, что вамъ не должно съ нимъ видѣться. Мнѣ смертельная будетъ печаль, естьли вы получите хотя малѣйшую обиду отъ кого нибудь изъ моихъ кровныхъ, а паче всего въ домѣ моего отца. Однако приходите, я горю нетерпѣніемъ васъ видѣть и утѣшить; хотябъ вы должны были лишить всякой надежды къ утѣшенію вашего искренняго и вернаго друга

Іеронима делла Порретту.

Прим : Кавалеръ принявъ сіе приглашеніе, отдалъ тогда во всемъ отчетъ Доктору Барлету, которой продолжаетъ сообщать выписки его писемъ Миссъ Биронъ.

Я былъ введенъ безъ всякой трудности въ покой Іеронима. Онъ вставъ меня ожидалъ. Въ его глазахъ и въ пріемѣ усмотрѣлъ я, какъ мнѣ показалось, больше скрытности, нежели сколько я къ тому былъ привыченъ. Какъ я опасаюсь, сказалъ я ему, что бы не лишишься своего друга! онъ меня увѣрялъ, что такая перемѣна невозможна, и вдругъ начавъ о сестрѣ своей, говорилъ: любезная Клементина ету ночь провела очень худо. Матушка не оставляла ее до трехъ часовъ. Одна только она присутствіемъ своимъ ее подкрѣпляетъ.

Что могъ я отвѣчать? Я былъ пронзенъ до глубины моего сердца; другъ мой ето примѣтилъ и сжалился на мое смущеніе. Онъ сталъ говорить о постороннихъ вещахъ, но я не могъ внимательно его слушатъ.

Онъ обратился на другой предметъ, которой однако не такого былъ содержанія, чтобъ его пропуститъ. Можетъ быть Генералъ тотчасъ сюда придетъ, говорилъ онъ мнѣ, и я думаю, такъ какъ уже принялъ смѣлость вамъ писать, что не прилично вамъ съ нимъ видѣться. Я приказалъ, чтобъ мнѣ сказали прежде нежелибъ кого сюда ввели, въ продолженіе того времени, которое вы здѣсь пробудете. Естьли вы согласны не видѣть Генерала и даже моего отца и мать, когда они придутъ навѣдываться о моемъ здоровьѣ съ обыкновенною о мнѣ заботливостію; то можете войти въ боковую горницу или по крытой лѣстницѣ сойти въ садъ.

Я ему отвѣчалъ, мнѣ не менѣе другихъ жалѣть должно; что я пришелъ къ нему по его же приглашенію, и что естьли онъ желаетъ, относительно къ самому ему, дабы я удалился при ихъ входѣ; то охотно бы сдѣлалъ ему сіе угожденіе, но что ни для какой инной причинѣ не расположенъ я укрываться. Такой отвѣтъ достоинъ васъ, сказалъ онъ мнѣ. Все одинаковъ, любезной Грандиссонъ ! Почто мы не братья? По крайней мѣрѣ мы оными называться можемъ во сердцу и душѣ нашей. Но какимъ соглашеніемъ вы мнѣ польстили?

Я ему тогда объявилъ, что по перемѣнно могъ бы продолжать годъ въ Италіи, а другой въ Англіи, естьли дорогая Клементина согласна будетъ со мною ѣздить: или естьли ей такія поѣздки не нравны, то я хотя три мѣсяца проживать буду въ своемъ отечествѣ: чтожъ до закона касается; то она всегда будетъ свободна держаться исповѣдуемаго ею, я желаю только чтобъ раздаватель ея милостины былъ человѣкъ степенной.

Онъ далъ мнѣ знать качаніемъ головы, что ничего отъ сего условія не надѣется; однако обѣщалъ предложить оное какъ будто отъ себя. Оно бы мнѣ удовлетворило, продолжалъ онъ, но я сумнѣваюсь чтобъ оно равное имѣло дѣйствіе надъ другими. Я еще большее для васъ предпріялъ; но никто не хочетъ меня слушатъ. О естьлибъ, Кавалеръ, изъ дружбы ко мнѣ и для всѣхъ… но я знаю, что вы всегда имѣете причины себя защищатъ. Однако очень странно, что мнѣніе вашихъ предковъ кажется вамъ столь твердымъ. Я съ трудомъ могу повѣрить, чтобъ у васъ были молодые люди столь упорные… противъ такихъ предложеній! выгодъ! впрочемъ истинно то, что вы любите мою сестру. Вы любите конечно и всю нашу фамилію.

Смѣю сказать, что всѣ здѣсь заслуживаютъ вашу любовь; и вы согласитесь, что они не могли вамъ оказать сильнѣйшихъ опытовъ своего уваженія.

Другъ мой не ожидалъ того, чтобъ я отвѣтствовалъ ему доводами. Въ столь трогательномъ случаѣ молчаніе было выразительнѣйшимъ моимъ отвѣтомъ.

Камилла приходомъ своимъ прервала его рѣчъ. Маркиза, сказала она мнѣ, знаетъ что вы здѣсь, Сударь,и проситъ васъ не уходить прежде нежели съ нею увидитесъ. Я думаю, что она идетъ за мною. Я ее оставила съ моею молодою госпожею и при томъ въ великомъ смущеніи, отъ того что не можетъ ее уговорить, дабы она позволила пустить себѣ кровь, чего она очень боится? Г. Маркизъ и Епископъ оттуда вышли; они не могли перенести нѣжныхъ и усильныхъ ея прошеній, дабы отослали отъ нее лѣкаря.

Маркиза вошла почти въ то самое время. Безпокойство и печаль начертаны были на ея лицѣ, хотя при томъ и оказывала нѣкую нѣжность и горестъ. Останьтесь, сказала она мнѣ, Кавалеръ, не вставайте, и по томъ бросилась въ креслы. Она вздохнула и заплакала, но желалабъ, чтобъ можно ей было скрыть свои слезы.

Естьлибъ я менѣе ея былъ тронутъ, то бы старался ее утѣшитъ. Но что могъ я сказать? Я отворотилъ голову и желалъ чтобъ могъ также скрыть свое смущеніе. Другъ мой сіе примѣтилъ. Бѣдной Кавалеръ ! сказалъ онъ голосомъ сожалительнымъ, я не сумнѣваюсь о его мученіяхъ, отвѣчала Маркиза столь же милостиво, хотя ея сынъ выговорилъ свои слова очень тихо: Кавалеръ можетъ быть упоренъ; но я не почитаю его способнымъ къ оказанію неблагодарности. Превосходная женщина! сколь я былъ тронутъ ея великодушіемъ! симъ истинно поколебала она мое сердце. Вы меня знаете, любезной мой Докторъ и можете себѣ представить мои мученія.

Іеронимъ спрашивалъ о здоровьѣ своей сестры; я боялся самъ о томъ навѣдаться. Она не въ худшемъ состояніи, сказала ему Маркиза; но ея воображеніе въ такомъ помѣшательствѣ… нещастная дочь! при семъ залилась она слезами.

Я осмѣлился взять ее за руку и говорилъ ей. О! сударыня, не уже ли не можно намъ согласишься, не льзя-ли.

Нѣтъ, Кавалеръ, прервала она, законъ сего не принимаетъ. Мнѣ не позволено о томъ представлятъ. Весьма уже извѣстна ваша властъ. Моя дочь не долго пробудетъ Католичкою, есть ли мы согласимся ее за васъ отдать: а вы знаете, чтобъ могли мы тогда думать о ея спасеніи. Лучше ея на вѣки лишиться… однако, какъ матъ… слезы ея выразили то, чего отъ скорьби не могла она выговоритъ. Потомъ оправясь говорила, Клементина споритъ съ своимъ лѣкаремъ и не хочетъ позволить пустить себѣ кровъ. Она меня такъ усильно просила о помощи, что за лучшее почла отъ нее уйти. Я думаю, что уже кровопусканіе окончилосъ. При сихъ словахъ она позвонила. Въ самое то время пришла ея дочь сама. Рука у нее была перевязана, лице блѣдно и смущенно. Она почувствовала дѣйствіе ланцета; но не болѣе трехъ капель крови могли выпустить изъ ея руки, и въ своемъ ужасѣ бѣжала она къ своей матери просить вспомоществованія.

Примѣч. Здѣсь Г. Грандиссонъ представляетъ, въ какое изумленіе она пришла его увидя и какъ вдругъ послѣ того успокои л ся ея духъ; ибо она безъ труда согласилась позволить пуститъ себѣ кровь; когда онъ соединилъ свои прозьбы съ Маркизиными. Сіи подробности не безъ пріятности для тѣхъ описаны быть могутъ, кои подобныя повѣствованія любятъ, К л ементинѣ отворили кровь въ горницѣ ея брата и тогда воспользуясь случаемъ столько оной выпустили, что она въ безпамятствѣ перенесена была въ свои покои, куда за нею и мать послѣдовала.

Потомъ Кавалелеръ продолжаетъ.

Вскорѣ послѣ того послѣдовало другое явленіе. Камилла пришедъ объявила намъ, что Генералъ пріѣхалъ, и что оставшись у Маркизы оплакиваетъ нещастное состояніе своей сестры, которая впала въ другой уже обморокъ. Онъ скоро сюда будетъ, сказалъ мнѣ Іеронимъ, расположены ли вы съ нимъ видѣться? Я ему отвѣчалъ, что какъ его братецъ можетъ быть знаетъ что я здѣсь, то мнѣ не можно тотчасъ отсюда выдти, не оказавъ тѣмъ нѣкоего притворства: а естьли онъ тамъ не много замѣшкается, то я намѣренъ уйти. Лишь только я выговорилъ сіи слова, то онъ и вошелъ къ намъ одинъ, утирая слезы. Слуга вашъ, государь мой, сказалъ онъ мнѣ съ видомъ весьма угрюмымъ: и оборотясь къ брату своему спрашивалъ у него о здоровьѣ. Общихъ нашихъ печалей, присовокупилъ онъ, не льзя никакъ облегчитъ. Я видѣлъ Климентину. Ктобъ могъ подумать, что зло столь глубоко вкоренилось? По томъ обратясь ко мнѣ говорилъ: Правду сказать, Сударь, что вы должны хвалиться торжествомъ. Сердце Климентины не есть простое завоеваніе. Ея порода… я прервалъ его рѣчь: мнѣ кажется, государь мой, что я не заслуживаю такого пріема. Мое торжество; государь мой! нѣтъ во всей вашей фамиліи толь опечаленнаго сердца, какъ мое.

Какъ? Кавалеръ, законъ и совѣсть столько имѣютъ силы?

Позвольте мнѣ предложить такой же вопросъ вамъ самимъ, государь мой, Епископу Ноцерѣ и всей вашей фамиліи. Вашъ отвѣтъ будетъ равно и моимъ.

Онъ меня съ укоромъ просилъ изъясниться.

Ежели вы находите, началъ я говорить, существенную разность между обѣими законами, когда требуется, чтобъ я оставилъ мною исповѣдуемый , то по чему бы я могъ оной оставить, я, которой считаю за долгъ имѣть къ оному столько же приверженности, сколько и вы къ своему. Положите, что вы теперь находитесь въ моемъ мѣстѣ, государь мой?

Пусть такъ, но я думаю что будучи на вашемъ мѣстѣ имѣлъ бы менѣе сумнительства. Епископъ Ноцера можетъ быть иначе бы вамъ отвѣчалъ.

Епископъ Ноцера не болѣе приверженъ быть можетъ къ его правиламъ, сколько я къ своимъ. Но я ласкаюсь, государь мой, что самый вашъ отвѣтъ на сію важную статью можетъ мнѣ подать нѣкое право къ вашему дружеству. Мнѣ предлагаютъ отречься отъ своего закона: я съ своей стороны не подаю вашей фамиліи никакого подобнаго сему представленія, напротивъ того еще соглашаюсь, чтобъ ваша сестрица пребыла непоколебима въ своемъ законѣ и готовъ опрѣделить хорошее жалованье разумному ея духовнику, коего вся должность только въ томъ и состоять будетъ, чтобъ утверждалъ ее въ догматахъ вашей вѣры. Что касается до нашего мѣстопребыванія, то предлагаю, чтобъ намъ можно было проживать годъ въ Италіи а другой въ Англіи поперемѣнно: естьли же она не имѣетъ охоты къ такимъ поѣздкамъ; то я соглашаюсь чтобъ она и во все не оставляла своея фамиліи, я самъ довольствуюсь тѣмъ чтобъ въ каждой годъ жить по три мѣсяца въ своемъ отечествѣ.

А дѣти? прервалъ Іеронимъ, желая подкрѣпить мои предложенія.

Я соглашусь, государи мои, чтобъ дочери воспитываемы были матерью; но мнѣ позволятъ принять на себя воспитаніе сыновей.

Да въ чемъ же провинятся бѣднинькія дочери, отвѣчалъ мнѣ Генералъ съ насмѣшкою, что ихъ предадутъ погибели?

Разсудите, государь мой, что не входя во мнѣнія богослововъ обоихъ исповѣданій, предлагаю я только то, что къ соглашенію различныхъ нашихъ мнѣній послужить можетъ. Таковымъ пожертвованіемъ не началъ бы я домогаться и Принцессиной руки. Одно богатство не имѣетъ надо мною власти. Пусть оставятъ мнѣ свободу касательно закона; я охотно отрекусь даже до послѣдняго червонца отъ имѣнія вашей сестрицы.

Чемъ же моглибъ вы себя содержатъ…

Въ етомъ положитесь на нее и на меня. Я честнымъ образомъ въ такомъ случаѣ поступать буду. Естьли вы увидите что она для сего самаго меня оставитъ, то будете себя поздравлять что ето предвидѣли.

Вашъ бракъ, государь мой, весьма умножилъ бы ваше имѣніе и можетъ быть сверьхъ настоящаго вашего чаянія. Но для чего не обратимъ мы взоровъ на ваше потомство, какъ Италіанцы? А въ такомъ предположеніи… татъ онъ остановился.

Не трудно было угадать его заключенія.

Я не легчѣ могу, говорилъ я ему, отречься отъ своего отечества какъ и отъ закона. Потомство свое оставилъ бы я свободнымъ; но не желалъ бы лишить его той приверженности, которую вмѣняю себѣ въ честь, ни отнять у отечества своего такого поколенія, которое никогда не приносило ему безчестія.

Тутъ Генералъ взялъ табаку, взглянулъ на меня и отворотилъ отъ меня голову весьма угрюмымъ видомъ: я не могъ удержаться, чтобъ не быть къ сему чувствительнымъ.

Не мало мнѣ стоитъ труда, государь мой, говорилъ я ему переносить трудности моего положенія, соединенныя паче всего съ тѣми печальми, кои оно само по себѣ мнѣ наноситъ. Быть здѣсь почитаему за виновнаго, когда совершено ничемъ не могу себя укорить, ни въ мысляхъ своихъ ни въ моихъ ниже въ дѣяніяхъ… Согласитесь, государь мой, что нѣтъ ничего столь жестокаго… Такъ, братецъ, прервалъ Іеронимъ. Самое великое нещастіе въ семъ приключеніи, прибавилъ онъ весьма благопріятно, есть то, что Кавалеръ человѣкъ необыкновенной; а сестрицѣ нашей, которая не могла быть пристрастною къ простымъ достоинствамъ, не льзя было остаться нечувствительною къ его качествамъ.

Какія бы ни были пристрастія моей сестрицы, отвѣчалъ гордѣливой Генералъ, но ваши, Г. Іеронимъ намъ вѣдомы, и мы не отрицаемъ что онѣ великодушны: но не знаемъ ли мы всѣ, что пригожіе мужчины не имѣютъ нужды открывать рта для привлеченія къ себѣ молодыхъ дѣвицъ? Ядъ принятой однажды взорами вскорѣ разливается и по всему тѣлу.

Я его просилъ замѣтить, что честь моя въ разсужденіи женщинъ равно какъ и мужчинъ никогда не была подозрительна.

Онъ призналъ, что съ сей стороны я долженъ быть обезпеченъ и засвидѣтельствовалъ, что естьлибъ его фамилія такого мнѣнія обо мнѣ не имѣла, то не вступила бы со мною ни въ какіе договоры ; но что отъ сего не менѣе для нее чувствительно видѣть дѣвицу происходящую отъ ея крови отвергаемою и что я конечно не предвидѣлъ, какія слѣдствія отъ такого поношенія выдутъ въ той землѣ, гдѣ я нахожуся.

Отвергаемою? прервалъ я съ великимъ жаромъ. Естьлибъ я отвѣчалъ на такое обвиненіе, государь мой, то симъ оскорбилъ бы вашу справедливость и обидѣлъ бы недостойнымъ образомъ вашу знаменитую фамилію. Онъ всталъ съ раздраженнымъ видомъ, клянясь что не хочетъ дабы съ нимъ поступали съ презрѣніемъ. Я всталъ также и говорилъ ему: ежели со мною такъ поступаютъ при томъ тогда, когда того не заслуживаю, то не привыкъ того сноситъ.

Іеронимъ казался пораженнымъ. Онъ намъ говорилъ, что противился нашему свиданію; что зналъ пылкой нравъ своего брата и что я самъ судя по прежнимъ произшествіямъ,долженъ былъ оказывать меньше негодованія чемъ жалости. Я ему отвѣчалъ что симъ оказано справедливое уваженіе нѣжному вкусу его сестрицы, къ коей приверженъ я самыми усердными чувствованіями, равно и нужда оправдать свой собственной поступокъ, которой не позволилъ мнѣ слышать слово отверженіе безъ движенія.

Безъ движенія! подхватилъ Генералъ. Ето слова очень нѣжно, въ разсужденіи того, что оно значить можетъ. Но что до меня касается, то не разбирая тонкости въ словахъ; знаю только тѣ, кои выражаются дѣлами.

Я только сказалъ ему, что надѣялся отъ него больше благосклонности, чемъ удаленіи отъ предварительнаго моего о дѣлѣ положенія.

Тогда онъ ставъ спокойнѣе говорилъ: пожалуйте, Кавалеръ, разсудите хладнокровно объ основаніи сего дѣла. Что будемъ мы отвѣчать нашему отечеству, ибо мы люди государственные, церкви, коей мы принадлежимъ въ разномъ смыслѣ, и нашему собственному характеру, естьли примемъ для дѣвицы и сестры нашей руку Протестанта? Вы принимаете участіе, говорите вы въ ея чести: чтожъ будемъ мы за нее отвѣчать, естьли услышимъ что ее почитать станутъ дѣвицею ослѣпленною любовію, которая по страсти своей отвергла самыхъ знатныхъ жениховъ ея соотечественниковъ и единовѣрцовъ съ тѣмъ чтобъ броситься въ объятія иностранца, Агличанина…

Которой обѣщаетъ, прервалъ я, и надеется, вспомните ето, государь мой, оставить ей свободу въ законѣ ею исповѣдуемомъ. Естьли вы опасаетесь такихъ трудностей въ отвѣтствованіи на ваши предположенія, прибавляя все къ ея пользѣ; та что подумаютъ обо мнѣ, которой хотя и не государственной человѣкъ, но не изъ простаго же рода въ своемъ отечествѣ произхожденіе имѣетъ; естьли въ противность моему знанію и совѣсти оставлю свой законъ и отечество по какой либо причинѣ и безъ сумнѣнія въ частной жизни, но которая не отъ иннаго чего силу свою имѣетъ, какъ отъ самолюбія и личной корысти.

Довольно сего, государь мой, естьли вы пренебрегаете величество, и не вмѣняете ни во что богатства, почести и любовь, то можно сказать къ славѣ моей сестры, что она есть первая женщина, по крайней мѣрѣ мнѣ извѣстная, которая полюбила Философа, и я такого о томъ мнѣнія, что ей должно сносить и всѣ слѣдствія такого страннаго поступка. Ея примѣръ не очень будетъ заразителенъ. Нѣтъ, будетъ, сказалъ льстивно Іеронимъ, естьли Г. Грандиссонъ Философъ. Я былъ чрезвычайно тронутъ видя съ какимъ легкомысліемъ окончено такое дѣло, которое пронзало мое сердце. Іеронимъ улуча случаи пошутить надъ нами, присовокупилъ къ тому и другія веселыя выдумки, для изтребленія всякой досады и прискорбія, кои отъ перваго разговора могли еще оставаться: и тогда оставилъ я обѣихъ братьевъ. Проходя чрезъ залу, къ удовольствію своему услышалъ отъ Камиллы , что ея госпожѣ послѣ кровопусканія стало легчѣ.

Послѣ обѣда Генералъ удостоилъ меня своимъ посѣщеніемъ. Онъ мнѣ прямо открылся, что онъ въ худую сторону принялъ нѣкоторыя мои выраженія. Я не скрылъ отъ него, что нѣкоторыя его рѣчи привели также меня въ запальчивость и извинялся ему по его примѣру.

Онъ хорошо принялъ усильныя мои прозьбы, коими препоручалъ я ему свой планъ къ соглашенію: но онъ мнѣ ничего не обѣщалъ и довольствуясь тѣмъ что взялъ письменыя мои предложенія, спросилъ меня, столько ли твердъ отецъ мой въ законѣ, какъ я? Я ему отвѣчалъ, что до сего времени ничего еще о семъ дѣлѣ не сообщалъ своему родителю. Онъ мнѣ сказалъ, что я его удивилъ; что какого бы кто закона ни былъ, но онъ всегда зналъ, что когда къ оному столько приверженности показываютъ, то должно быть, и единообразну, и кто можетъ упущать одинъ долгъ, тотъ въ состояніи нарушать и другой. Я тотчасъ ему отвѣтствовалъ, что не мысля никогда домогаться руки его сестрицы писалъ къ родителю своему только о благопріятномъ пріемѣ, оказанномъ мнѣ въ одномъ изъ знаменитѣйшихъ домовъ въ Италіи; что моя о томъ надежда весьма еще недавно произошла, какъ и ему самому не безъизвѣстно, и умѣряема была въ самомъ своемъ началѣ тѣмъ страхомъ, чтобъ законъ и мѣстопребываніе не поставили въ томъ непреодолимыхъ препятствій: но что при первомъ признакѣ успѣха я намѣренъ сообщить о своемъ щастіи всей своей фамиліи будучи увѣренъ о одобреніи моимъ родителемъ такого союза, которой столь бы былъ соотвѣтственъ склонности его къ великолѣпію.

При уходѣ Генералъ мнѣ сказалъ довольно гордѣливо: прощайте, Кавалеръ. Я полагаю, что вы не поторопитесь уѣхать изъ Болоніи. Мнѣ невозможно отъ васъ скрыть, что я чрезвычайно чувствителенъ ко всѣмъ непріятностямъ сего произшествія. Такъ, присовокупилъ онъ съ клятвою. Я очень къ сему чувствителенъ. Не ожидайте того чтобъ мы обезчещивали сестру нашу и самихъ себя и приходилибъ къ вамъ свидѣтельствовать свое почтеніе, дабы вы ея руку приняли. По такимъ любовнымъ происшествіямъ можете вы самимъ себѣ казаться важнымъ; но госпожа Оливія вѣдь не Клементина. Вы теперь въ такой землѣ, гдѣ весьма ревнительны къ чести. Наша фамилія занимаетъ здѣсь одно изъ первѣйшихъ поколеній. Вы не знаете, государь мой, въ какое дѣло вы вступили.

Я ему отвѣчалъ, что онъ мнѣ говоритъ то, чего я не заслужилъ и по тому не хочу на то и отвѣчатъ. Изъ Болоніи я не выѣду прежде пока не дамъ ему о томъ знать и не удостовѣрясь что не остается мнѣ ни какой: надежды къ тому благополучію, коимъ меня ласкали. Правила мои присовокупилъ я, были извѣстны прежде нежели они удостоили меня письмомъ во время пребыванія моего въ Вѣнѣ.

Итакъ вы насъ укоряете сею поступкою? возразилъ онъ, кусая у себя губы. Она подла; но я въ томъ не имѣлъ участія, и съ сими словами меня оставилъ будучи очень тронутъ.

Сердце мое, дорогой Докторъ, было такъ стѣснено, что я желалъ дабы братъ Клементины пощадилъ меня отъ такой обиды. Мнѣ весьма жестоко показалось слышать угрозы. Но слава Богу, я такого поступка не заслуживаю.

Спустя два часа по уходѣ Генерала пришла ко мнѣ Камилла. Она мнѣ сказала, что сюда послана по желанію Маркизы и по приказу Г. Іеронима, которой поручилъ ей отдать мнѣ письмо. Я тотчасъ спросилъ ее о здоровьѣ ея молодой госпожи. Она довольно спокойна, сказала она мнѣ, и спокойнѣе нежели можно было чаять: ибо столь сильной припадокъ она чувствовала, что насилу вспомнила что насъ во утру видѣла.

Маркиза приказала Камиллѣ сказать мнѣ собственно отъ себя, что не взирая на мое упорство, перемѣняющее всю ея надежду въ отчаяніе, она считаетъ за долгъ имѣть ко мнѣ на всегда почтеніе и извѣстить меня, что досады и гнѣвъ могутъ излишне далеко разпространяться, и по тому она желаетъ, дабы я не долго прожилъ въ Болоніи. Естьли же обстоятельства дѣла обратятся въ лучшую сторону; то обѣщаетъ быть первою изъ всѣхъ, кои меня тѣмъ поздравлять будутъ.

Я развернулъ письмо моего друга: оно было слѣдующаго содержанія:

Я чрезвычайно безпокоюсь и печалюсь, любезной Грандиссонъ, видя человѣка столь бодраго и великодушнаго, каковъ мой братъ, колеблема сильными страстями: я его болѣе не познаю. Безъ сумнѣнія по величію своей души предпочитаете вы свой законъ всѣмъ тѣмъ выгодамъ, кои приносятъ вамъ любовь и богатства. Я съ моей стороны думаю, что вы весьма по сему дѣлу печалитесь: да естьлибъ не очень печалились, то не былибъ довольно чувствительны къ достоинствамъ превосходной дѣвицы, и оказалибъ себя чрезвычайно неблагодарнымъ, судя по тому отличію, коимъ она васъ удостоиваетъ. Я увѣренъ, что вы не похулите сихъ выраженій и вмѣните мнѣ въ право думать о ней такъ какъ о такой дѣвицѣ, которая приноситъ честь даже самому любезному моему Грандиссону. Но естьли сіе дѣло будетъ имѣть не щастныя слѣдствія; то сколько прискорбій нанесетъ оное нашей фамиліи, когда одинъ изъ двухъ братьевъ погибнетъ тою самою рукою, которая спасла другаго, или вы, коимъ она одолжена спасеніемъ жизни младшаго брата, лишитесь своей собственною рукою старшаго! дай Боже! чтобъ вы имѣли болѣе умѣренности: но позвольте мнѣ испросить у васъ одну милость, пожалуйте удалитесь въ Флоренцію хотя на нѣсколько дней.

Сколь я нещастенъ, что не могу придать болѣе силы моему посредничеству, но Генералъ при всемъ томъ вамъ удивляется. И какъ же его похулить за такую ревность, въ коей бы паче своей жизни желалъ, дабы честь ваша столько заключалась какъ и наша. Ради Бога удалитесь отсюда на нѣсколько дней, Клементина теперь спокойнѣе. Я испросилъ, чтобъ въ нынѣшнихъ обстоятельствахъ не позволено было ея духовнику съ нею видѣться, хотя онъ человѣкъ предостойной и честный. Но какое нещастіе! всякой къ лучшему расположить свои старанія желаетъ; а всѣ бываютъ нещастны. Не ужели законъ толико бѣдствій заключить можетъ? Ахъ! я не въ силахъ дѣйствовать, мнѣ можно только размышлять и сокрушаться. Любезной другъ, напишите мнѣ хотя одну строчку, что вы завтра поѣдете изъ Болоніи. Сердце мое по крайней мѣрѣ получитъ отъ сего нѣсколько облегченія.

Я говорилъ Камиллѣ , чтобъ она засвидѣтельствовала Маркизѣ мое подобострастіе и искреннюю признательность и присовокупилъ къ тому, что обѣщаюсь вести себя при семъ дѣлѣ съ такою осторожностію, которая достойна будетъ ея одобренія: я съ прискорбіемъ говорилъ о той вспыльчивости, которая ее приводила въ недоумѣніе и былъ увѣренъ, какъ сказывалъ Камиллѣ, что до какогобъ степени оная ни доходила, но человѣкъ столь великодушной и благородно мыслящій, каковъ Генералъ, ничего не будетъ предпринимать безъ разсужденія: выѣхать же изъ Болоніи мнѣ не можно, по тому что я еще не отчаяваюсь дабы не произошла какая щастливая перемѣна въ мою пользу. Я писалъ къ Іерониму письмо въ такомъ же разумѣ, увѣряя его о безпредѣльномъ моемъ высокопочтеніи къ его брату: оплакивалъ случай подавшій причину къ толь многимъ замѣшательствамъ, и ручался за себя въ умѣренности. Я напоминалъ ему также о прежнемъ моемъ твердомъ намѣреніи, въ коемъ моя непоколебимость была ему извѣстна, избѣгать всякихъ предумышляемыхъ встрѣчей, и представлялъ, сколько онъ на то положиться долженъ, судя что такое дѣло касается до сына Маркиза делла Порретты и брата не токмо друга моего но и самой любвидостойной и дражайшей сестры.

Мой отвѣтъ не удовлетворилъ ни Маркизѣ ни Іерониму. Но могъ ли я рѣшиться на что-либо другое? Я далъ слово Генералу не выѣзжать прежде изъ Болоніи, пока его о томъ не увѣдомлю, и дѣйствительно ласкался надеждою какого либо щастливаго по сему дѣлу оборота, какъ о томъ и Маркизѣ объяснился.

Маркизъ, Прелатъ и Генералъ поѣхали въ Урбинъ; и тамъ, какъ я послѣ отъ своего друга узналъ, въ полномъ собраніи положено рѣшеніе, что Кавалеръ Грандиссонъ, по различію своихъ правилъ и по неравенству породы и имѣнія недостоинъ вступить въ ихъ сродство. Дано даже выразумѣть Генералу, что онъ не менѣе былъ достоинъ его гнѣва.

Въ отсудствіе отца и двухъ братьевъ Клементина подала нѣкую надежду къ выздоровленію. Она усильно просила у своей матушки позволенія со мною видѣться. Но Маркиза не смѣя положиться на ея желанія, и опасаясь укоризнъ отъ своей фамиліи, а особливо въ такое время когда приступали, къ основательнымъ изслѣдованіямъ тогдашнихъ обстоятельствъ, удалила съ нѣжностію такую прозьбу. Ея отказъ только что умножилъ настоятельныя прошенія Клементины. Іеронимъ соглашался ее удовольствовать, но какъ духовникъ подкрѣплялъ опасенія Маркизы, то другъ мой, не взирая на свои старанія и совѣты, не могъ бы преодолѣть внушеній отца Марескотти, естьлибъ Клементина неприняла такого предпріятія, которое всѣхъ ихъ озаботило и побудило склонишься на ея желанія. Отъ Камиллы слышалъ я подробно всѣ странныя сіи обстоятельства, о коихъ одно воспоминаніе терзаетъ еще мое сердце и кои однимъ вамъ только сообщить могу.

Болѣзнь Клементины, по нѣкоторыхъ благополучныхъ признакахъ появилась опятъ, но подъ другимъ видомъ. Безпокойства и колебанія, въ коихъ непрестанно она находилась, замѣняли нѣкія признаки спокойства, и она казалась весьма веселою. Но какъ не обѣщано ей было позволеніе выдти изъ своихъ покоевъ, то такое принужденіе ее опечалило. Камилла, оставя ее на четверть часа одну, испугалась чрезвычайно, когда возвратясь къ ней не нашла ее въ покояхъ. Она тотчасъ привела весь домъ въ смятеніе. Всѣ покои и всѣ части сада были: осматриваны. Отъ премногихъ печальныхъ мыслей, коихъ одинъ другому объяснять не смѣлъ, всѣ страшились даже найти ту, которую съ такимъ стараніемъ искали.

Наконецъ Камилла увидѣла, какъ себѣ воображала, одну служанку, которая тихими шагами сходила по лѣсницѣ; она на нее разсердилась и чрезвычайно бранила ее, что она такъ спокойна въ такое время, когда всѣ въ домѣ въ смертельномъ страхѣ и безпокойствѣ находится. Не сердисъ. Камилла , сказала ей мнимая служанка. О любезная моя госпожа! вскричала Камилла призвавъ Клементину ; какъ! ето вы; – и въ платье служанки! куда вы идете, Сударыня? Сколько мученія вы намъ причинили! и въ то самое время приказала нѣкоторымъ служителямъ увѣдомить о томъ Маркизу , которая въ чрезвычайномъ страхѣ скрылась въ одной садовой бесѣдкѣ и трепетала дабы кто нибудь не пришелъ къ ней съ пагубною какою вѣстію.

Клементина пробывъ нѣсколько минутъ съ Камиллою приняла на себя весьма притворной видъ. Я хочу идти со двора, сказала она ей, точно я хочу выдти. Вы меня очень много печалите съ сумозбродными вашими движеніями. Не ужели не можете вы быть также спокойны, какъ я? Что же васъ безпокоитъ? Мать ея, которая тотчасъ къ ней подошла, взяла ее въ свои объятія. О дочь моя! вскричала она задыхаясъ. Какъ могла ты насъ привесть въ такой ужасъ? что значитъ ето переодѣяніе? Куда ты идешь? Куда я иду, Сударыня? Я иду на служеніе Богу; на обращеніе души къ своему Создателю: не для своей корысти, но для Бога самаго ощущаю я къ себѣ сіе святое побужденіе: чрезъ часъ или два я отдамъ вамъ въ томъ вѣрный отчетъ.

Печальная Маркиза уразумѣла часть ея намѣренія: она ласкою склонила ее возвратиться въ свои покои, гдѣ отъ самой ее услышала, что въ отсудствіе Камиллы она ходила въ дѣвичью и тамъ надѣла платье одной служанки: она рѣшилась, какъ говорила своей матери, видѣться съ Кавалеромъ Грандиссономъ. Она помышляла о какихъ то доводахъ, коимъ бы онъ не могъ противиться: и хотя она простая дѣвица, но ласкается имѣть надъ нимъ больше впечатлѣнія нежели Епископъ Ноцера и отецъ Марескотти. Онъ мнѣ отказалъ, присовокупила она; все кончено между имъ и мною. Никто не будетъ меня обвинять, что ищу въ томъ себѣ корысти: его собственной пользы я ищу. Мы его еще не столько ненавидимъ, чтобъ не желали его обращенія. И такъ я иду на служеніе Богу.

Но кудажъ ты идешь? Спросила у ней мать, трепеща отъ ея словъ. Знаешь ли ты, гдѣ живетъ Кавалеръ ? Отъ такого вопроса она стала безмолвна. Она долго стояла въ задумчивости. Нѣтъ , сказала она напослѣдокъ, право я о томъ и не думала. Но не всѣ ли знаютъ въ городѣ, гдѣ живетъ Кавалеръ Грандиссонъ ? Я въ етомъ увѣрена… однако естьлибъ онъ самъ здѣсь побывалъ, то все бы пошло гораздо лучше: все было бы легче. Онъ придетъ, прервала тотчасъ ея речь Маркиза. Я велю его сюда попроситъ. Маркиза надѣялась добровольно удержать ее симъ обѣщаніемъ. И въ самомъ дѣлѣ она показалась весьма довольною.

Какъ я вамъ обязана, говорила она. Ваше согласіе, Сударыня, подаетъ мнѣ щастливое предзнаменованіе. Ежели я склонила ваше сердце къ удовлетворенію моей волѣ; то для чего не моглабъ склонишь его къ тому, чтобъ онъ самъ себя удовольствовалъ? Другаго намѣренія я не имѣю. Онъ мнѣ служилъ учителемъ; мнѣ хотѣлось бы оказать ему равную услугу. Но надобно меня оставить съ нимъ наединѣ; ибо сіи гордѣливые люди стыдятся при людяхъ, когда ихъ дѣвица убѣдитъ въ какихъ либо правилахъ.

Хотя матушка ея намѣрена была только успокоить ея духъ такимъ обѣщаніемъ; однако щастливое дѣйствіе, которое въ ней отъ того произошло и страхъ дабы она не рѣшилась на другое какое покушеніе, которое бы могло избѣжать неусыпнаго за нею назиранія всѣхъ людей, убѣдили ее совершенно предложить мнѣ сіе посѣщеніе. Поди, сказала она Камиллѣ. Не льзя думать, чтобъ онъ уѣхалъ изъ Болоніи. Разскажи ему все что здѣсь ни произходило. Естьли онъ хочетъ склониться на наши желанія; то можетъ статься что теперь не очень еще поздо оное дѣло опять начать: но ему не должно ожидать возвратнаго пріѣзда отца и двухъ сыновей. Однако я ничего себѣ не обѣщаю отъ такого поступка. Все чего я отъ того надѣюсь, есть то что возвращу тѣмъ нѣсколько спокойства моей дочери; она прошла въ покой Іеронима, дабы сообщить ему сіе намѣреніе, коему, какъ была увѣрена, весьма онъ будетъ радоваться: а Камилла пошла послѣ того ко мнѣ съ ея приказаніями.

Я безъ всякаго сумнѣнія онымъ повиновался, хотя чрезвычайно былъ тронутъ всемъ что ни слышалъ. Я засталъ еще Маркизу въ покояхъ моего друга. Камилла? сказала она мнѣ, должка была васъ увѣдомить о нашемъ состояніи. Сія любезная моя дочь нетерпѣливо хочетъ съ вами переговоритъ. Кто знаетъ, не произведетъ ли ваша и моя благопривѣтливость какого либо щастливаго дѣйствія? Она съ того времени спокойнѣе стала, какъ начала ожидать вашего посѣщенія.Она надѣется привести васъ къ обращенію. Дай Боже! сказалъ мнѣ Іеронимъ, чтобъ таковое чудо предоставлено было произвесть состраданію? Какъ я о васъ жалѣю, Кавалеръ ? Какое искушеніе готовится для вашего человѣколюбія! въ глазахъ вашихъ усматриваю я всю вашу скорбь; увы! отвѣчалъ я ему: она еще сильнѣе и жесточаѣ свирѣпствуетъ въ моемъ сердцѣ. Маркиза велѣла спросить у своей дочери, расположена ли она насъ принять; а Камилла пришедъ отъ нее сказала, что она насъ ожидаетъ.

Замѣчаніе. Какое бы разсужденіе ни было о слѣдующемъ произшествіи, однако кажется нужно оное сохранишь для того, дабы подать какое нибудь понятіе о подобныхъ оному, о коихъ здѣсь умалчивается.)

Клементина, продолжаетъ Кавалеръ, въ сокращенныхъ выпискахъ Доктора, сидѣла у окна держа въ рукахъ книгу. Она встала съ весьма величественнымъ видомъ. Маркиза подошла къ ней утирая глаза свои платкомъ: я шелъ за нею, и на нѣсколько шаговъ отъ нее остановясь низко ей поклонился. Сердце мое столь стѣсненно было, что я ничего ей сказать не могъ. Клементина не въ такомъ замѣшательствѣ казалась: она мнѣ немедлѣнно сказала. Кавалеръ, вы для меня ни что не составляете: вы отвергли мою руку и я за то васъ благодарю: я даже хвалю васъ; ибо я весьма гордѣлива, а вы видите сколько печали наношу я самымъ лучшимъ моимъ родителямъ и сродникамъ. Я васъ хвалю отъ искренняго сердца; та, которая свою фамилію приводитъ въ толь великія замѣшательства, должна устрашишь человѣка, имѣющаго способность размышлятъ. Однако мнѣ кажется, что законъ есть главною вашею цѣлію. Я жалѣю, что вы упорны. Ваши сведенія подавали мнѣ больше надежды. Но вы были моимъ учителемъ. Кавалеръ, желаете ли чтобъ и я равную оказала вамъ услугу?

Я обѣщаюсь весьма внимательно слушать, Сударыня, всѣ тѣ наставленія коими вы по милости своей меня удостоить изволите.

Но позвольте мнѣ, Сударь, утѣшить мою матушку. Она бросилась на колѣни предъ Маркизою и взявъ обѣ ея руки поцѣловала ихъ одну послѣ другой. Успокойтесь, матушка. О чемъ вы плачете? Я здорова. Не уже ли вы не видите, что духъ мой свободенъ? Подайте мнѣ свое благословеніе.

Боже да благословитъ мою дочь!

Тогда она встала весьма легко и обратясь ко мнѣ говорила: вы кажетесь печальны, государь мой, вы молчите. Я не хочу видѣть васъ въ печали, но согласуюсь, чтобъ хранили сіе молчаніе. Ученикъ имѣетъ нужду во вниманіи и я оной въ разсужденіи васъ никогда не упускала.

По томъ подумавъ нѣсколько времени отворотила отъ меня голову, положа руку ко лбу. Я о весьма многомъ хотѣла съ вами говорить, Кавалеръ, но ничего не могу вспомнитъ. Отъ чего же вы такъ печальны? Вы знаете собственное свое сердце и ничего такого не сдѣлали, чтобъ не показалось вамъ справедливымъ. Не правдали? Отвѣчайте, государь мой? По томъ оборотясь къ своей матушкѣ говорила: Бѣдной Кавалеръ лишился голосу, Сударыня. Однако никто его не смущаетъ. Я его вижу въ печали. Перестаньте, Сударь, печалиться, говорила она мнѣ… однако человѣкъ, которой отвергъ мою руку. … Ахъ! Кавалеръ, етотъ поступокъ съ вашей стороны очень жестокъ! но я тотчасъ оной превозмогла. Вы видите, сколько я теперь спокойна. Не можетели и вы быть стольже спокойны.

Что могъ я тогда отвѣчать? Я не въ силахъ былъ ее успокоить, когда она хвалилась своимъ спокойствіемъ, и не могъ вступить съ нею въ разсужденія. Естьлибъ мое расположеніе къ соглашенію всѣхъ дѣлъ было принято; то я объяснился бы ей въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ. Но былъ ли когда до меня такой человѣкъ, которой бы находился въ столь нещастномъ недоумѣніи? Для чего не вся фамилія отреклась меня видѣшь? Для чего Іеронимъ не прервалъ совершенно со мною знакомства? Для чего сія безпримѣрная родительница не преставала привлекать меня къ своему дому по нѣжнѣйшему моему высокопочитанію къ ея фамиліи и возбуждать во мнѣ купно благодарность и уваженіе.

Клементина начала опять говорить съ прежнею тихостію: скажите пожалуйте, государь мой, какъ могли вы быть столь несправедливы, что желали, дабы я оставила свой законъ, когда вы столь твердо своего исповѣданія придерживаетесъ. Не много ли несправедливости заключается въ такой надеждѣ? По истиннѣ, я думаю, что вы мущины вмѣняете ни во что совѣстное зазрѣніе въ женщинахъ; для васъ довольно и того, когда вы видите, что мы научаемся узнавать вашу волю и исполнять съ вѣрностію то что мы вамъ должны дѣлатъ. Мужчины почитаютъ себя, такъ сказать, земными Богами и думаютъ что женщины сотворены единственно для служенія имъ: такихъ жестокихъ правилъ я отъ васъ не чаяла: вы привыкли говоришь всегда съ почтительностію о нашемъ полѣ. Отъ чего могла произойти такая ваша несправедливость?

Столь мало заслуженная укоризна усугубила мученія моего сердца. Я оборотился къ ея матери и говорилъ: позволители мнѣ, Сударыня, объявить вашей любезной дочери мои предложенія? Она видно думаетъ, что я требовалъ отъ нее перемѣненія ея закона. Не было и намѣренія, отвѣчала, мнѣ Маркиза, внушишь ей такія мысли: но я помню, что при первомъ извиненіи, которое я ей учинила о всемъ произшедшемъ между вами и Епископомъ Ноцерою, не могла я отъ ея нетерпѣливости всего того досказатъ. Довольно того, говорила она, что рука ея отвергнута. Она заклинала меня, не говоритъ ей о протчемъ и съ самаго того дня была въ такомъ состояніи, что никакъ не льзя было ее подробнѣе о томъ увѣдомитъ. Ежели бы ваши предложенія были такія, чтобъ мы могли ихъ принятъ; то первое наше намѣреніе было бы то, чтобъ ее о томъ извѣститъ. Однако и теперь не вижу въ томъ я ничего худаго, естьли объявлю ей, что вы предлагали. Она увидитъ, что тутъ нѣтъ ничего такого, что она называетъ пренебреженіемъ: а сія самая мысль можетъ быть и перемѣнила ея нравъ и довела до того, что по сильныхъ колебаніяхъ въ коихъ мы ее видѣли стала она чрезмѣрно сокрушаться и задумываться.

А какъ ея матушка говорила со мною очень тихо, то отъ того показалась она опечаленною. Не нужно, сказала она мнѣ, утаевать отъ меня вашихъ разсужденій. Оказавъ мнѣ такое пренебреженіе, государь мой, можете вы повѣрить, что я могу все снести и все слушать: по томъ оборотясь къ Маркизѣ сказала, вы видите, Сударыня, какъ я спокойна. Я умѣла себя преодолѣтъ. Не опасайтесь вступать при мнѣ въ объясненія.

Пренебреженіе! дражайшая Клементина. Клянусь Богомъ при вашей матушкѣ, что такое ненавистное чувствованіе не входило въ мое сердце. Ежели бы предлагаемыя мною условія были приняты; то сталъ бы я щастливѣйшимъ человѣкомъ.

Такъ, такъ, говорила она, а и стала бы нещастнѣйшею женщиною: словомъ сказать, вы отвергли мою руку. По томъ покрывъ лице свое обѣими руками сказала, чтобъ по крайней мѣрѣ опричь нашего дома не знали, что дочь наилучшей матери должна была перенесть отказъ отъ другаго кого, а не отъ владѣтельнаго Князя. Сколько сама я презираю сію дѣвицу! какъ можетъ она казаться на глаза того, кто ее презираетъ? Я сама себя стыжусь! ( отступя на нѣсколько шаговъ назадъ) О! Госпожа Бемонтъ, безъ вашихъ стараній тайна моя отсюда бы не вышла! (прижимая грудь одною рукою , а другую держа еще на лицѣ.) По томъ подошедъ ко мнѣ говорила. Но не говорите мнѣ ничего, Сударъ. Слушайте только меня. И когда окончу то, что вамъ объявить имѣю, то да будетъ мнѣ позволено хранитъ вѣчное о томъ молчаніе.

Мать ея утопала въ слезахъ и я отъ сокрушенія былъ какъ недвиженъ.

Мнѣ кажется, что я о весьма многомъ хотѣла съ вами говоритъ. Я хотѣла убѣдишь васъ въ заблужденіяхъ, коими вы омрачены. Не воображайте, Сударь, чтобъ я домогалась у васъ малѣйшей милости. Все сіе произходитъ отъ безпристрастнаго моего къ вамъ почтения. Гласъ небесный, какъ я вѣрю, повелѣваетъ мнѣ привесть васъ къ обращенію. Я готова была ему повиноваться и совершила бы его повелѣніе: въ томъ усумниться я не могу. Изъ устъ младенцевъ изводитъ Богъ себѣ славу. Вы знаете сіи слова въ нашемъ завѣтѣ. Естьли бы мнѣ позволено было выдти, такъ какъ я желала… тогда все я знала; но теперь ничего не помню. Докучливая Камиллла перебила мои мысли неотступными своими вопросами. Она со мною говорила съ такимъ видомъ, которой мнѣ казался совершенно сумозброднымъ. Она была тронута, видя что я такъ спокойна.

Я хотѣлъ ей отвѣчать; но она мнѣ сказала: будете ли вы молчать, когда я вамъ приказываю? Въ самое то время она закрыла мнѣ ротъ своею рукою, которую я удержавъ обѣими своими руками, осмѣлился прижать къ своимъ устамъ.

Ахъ! Кавалеръ, продолжала она не отнимая ее, вы ничто инное, какъ льстецъ! развѣ забываете вы, что льстите такой дѣвицѣ, которую пренебрегли?

Теперь, Сударыня, позвольте мнѣ сказать два слова. Не прозносите больше ни одного изъ оныхъ, дабы не могъ я послѣ васъ ихъ повторять, я прошу васъ изъ милости выслушать предложенія, учиненныя мною вашей фамиліи. Она дала мнѣ время ихъ объяснить, и я присовокупилъ къ тому, что одному Богу извѣстны мученія моего сердца.

Постойте, прервала она, и обратясь къ своей матери сказала: я ничего, Сударыня, не понимаю, что говорятъ мужчины. Должна ли я имъ вѣрить, матушка? По виду его кажется, что ему повѣрить могу; скажите, Сударыня, могу ли я положиться на его слова?

Мать ея отъ сердечнаго сокрушенія не въ силахъ была ей отвѣтствоватъ.

Ахъ? Государь мой: моя матушка, которая вамъ не неприятельница, опасается за васъ ручается. Но я хочу васъ къ тому обязать собственною вашею подпискою. Она побѣжала въ свой кабинетъ и принесла перо, чернильницу и бумагу. Увидимъ, Сударь, вы конечно не думаете мною игратъ. Напишите все то, что я отъ васъ слышала. Но я сама ето напишу, и мы увидимъ, подпишите ли вы свое имя.

Она тотчасъ написала слѣдующія слова: "Кавалеръ Грандиссонъ торжественно объявляетъ, что предлагалъ съ усильною прозьбою и по движенію своего сердца оставить одной дѣвицѣ, которую думали совокупить съ нимъ бракомъ, свободное отправленіе ея закона, предать въ ея волю выбрать благоразумнаго человѣка ея духовникомъ, никогда ее не принуждать ѣхать въ Англію и жить съ нею въ Италіи черезъ каждой годъ, которой проведетъ въ своемъ отечествѣ. "

Подпишите ли вы ето предложеніе, Сударь? я подписалъ свое имя.

Она прочла въ другой разъ то, что написала. Какъ? Вы предлагали такія условія? Правда ли ето, Сударыня?

Правда, моя дорогая: и я бы тебѣ прежде о томъ сказала: но ты такъ была поражена тою мыслію, что отвергаютъ твою руку… О Сударыня, прервала она, въ самомъ дѣлѣ очень было мучительно почитать себя отверженною!

Однако желалалибъ ты, моя любезная, чтобъ мы подали свое согласіе на его представленія? Моглалибъ ты рѣшиться быть женою Протестанта? Дѣвица такой породы!

Она отвела свою мать на сторону; но въ движеніи своемъ говорила такъ громко, что я могъ все слышатъ.

Я соглашаюсь, Сударыня, что я не хорошо бы поступила: но я очень радуюсь, что не съ презрѣніемъ отвержена. Я радуюсь, что мой наставникъ и избавитель моего брата не почиталъ меня презрѣнія достойною. Откровенно сказать, я подозрѣвала, что онъ любитъ Оливію и ищетъ однихъ только увертокъ.

Не увѣрена ли ты, моя дочь, что ты въ разсужденіи своего закона подверглась бы великой опасности, естьлибъ мы приняли предложенія Г. Грандиссона ?

Почему! Сударыня? Со всемъ ни мало. Не могла ли я надѣяться привести его къ обращенію, такъ какъ и онъ надѣялся вовлечь меня въ свои заблужденія? Я законъ свой вмѣняю себѣ въ славу. Онъ не менѣе и къ своему приверженъ, моя дорогая. Ето его вина, Сударыня. Кавалеръ, говорила она подошедъ ко мнѣ, вы чрезмѣрно упорны. Я ласкаюсь мыслію, что вы нашихъ речей не слышали.

Ты обманываешься, душа моя; онъ не упустилъ ни одного слова и я о томъ не жалѣю.

Дай Богъ, сказалъ я тогда Маркизѣ, чтобъ мнѣ можно было отъ васъ надѣяться хотя нѣсколько милости! нѣкоторыя слова произнесенныя любвидостойною Клементиною подали бы мнѣ смѣлостъ…

Не заключайте ни чего изъ моихъ словъ, Сударь, прервала Клементина покраснѣвши. Я не могу недоумѣвать въ такомъ дѣлѣ, которое касается до моего спасенія.

Я просилъ ея мать на минуту со мною удалишься отъ Клементины и говорилъ ей со всемъ жаромъ, какой только могъ совокупить съ своимъ голосомъ. Ради Бога, Сударыня, не супротивляйтесь отчаяной моей надеждѣ. Не видите ли вы уже нѣкоей перемѣны въ состояніи вашей дражайшей дочери? Не примѣчаете ли въ ней большаго спокойствія съ того самаго времени, когда начала она усматривать, что ничего въ разсужденіи своей чести и совѣсти страшишься не можетъ? Посмотрите на нее: какая пріятная веселость видна въ глазахъ ея кои доселѣ показывали нѣкое заблужденіе!

Ахъ! Кавалеръ, вы у меня требуете того, что не въ моей власти; а когда бы ваше щастіе и отъ меня зависѣло; но я не могла бы желать для своей дочери супруга столько прилѣпленнаго къ своимъ заблужденіямъ: да и для чегожъ, Сударь? Естьлибы, я въ васъ усматривала менѣе ревности къ вашему закону; то бы имѣла болѣе надежды, а слѣдственно менѣе и возраженій.

Естьлибъ я имѣлъ менѣе приверженности къ моимъ правиламъ; то искушеніе превозмогло бы мои силы, когда предлагается о бракѣ съ Клементиною и о чести вступить въ сродство въ такую знаменитую фамилію. Ахъ! Кавалеръ, я не могу вамъ подать нималѣйшей надежды.

Пожалуйте, Сударыня, посмотрите на дражайшую вашу дочь! можетъ быть она колеблется и преклоняется въ мою пользу; воспомните, что она составляла всю радость вашего сердца. Подумайте, что съ нею сдѣлаться можетъ, и отъ чего, прошу Бога, ее предохранить, какую бы судьбу онъ мнѣ не опредѣлилъ. Какъ? Сударыня, не уже ли любвидостойная Клементина не найдетъ себѣ ходатая въ своей родительницѣ? Я свидѣтельствуюсь Богомъ что ея благополучіе болѣе участія имѣетъ въ моихъ обѣтахъ, нежели мое собственное. Еще прошу васъ, изъ любьви къ своей дочери. Но что значатъ всѣ мой пользы въ сравненіи ея выгодъ? Позвольте мнѣ колѣнопреклонно просить сильнаго вашего заступленія, и когда оное соединено будетъ съ стараніями любезнаго сердцу моему Іеронима ; то предвижу изъ того такія дѣйствія, коихъ единая лестная надежда возраждаетъ во мнѣ радостное чувствованіе.

Клементина не могла слышать моихъ словъ; но какъ скоро увидѣла меня въ томъ положеніи, въ коемъ я находился; то подбѣжала ко мнѣ и простирая обѣ руки говорила своей матери, помочь ли мнѣ ему встать, Сударыня? Скажите же ему, чтобъ онъ всталъ. Онъ плачетъ, посмотрите на его слезы. Но я вижу, что и всѣ проливаютъ слезы. О чемъ же вы плачете, Кавалеръ ? Матушка также плачетъ. Какаябъ была причина столь великаго сокрушенія.

Встаньте, Кавалеръ, сказала мнѣ Маркиза. О любезнѣйшая дочь! она приведетъ меня ко гробу отъ состраданія къ ней и скорьби. Вы ничего, Сударь, не получите иначе какъ по нашимъ собственнымъ условіямъ, да и сама я не желаю, чтобъ дѣла наши получили другой оборотъ. Но возможноли чтобъ сія любезная дѣвица васъ не тронула? Нечувствительной Грандиссонъ !

Тогда я вставъ говорилъ; какой мой жребій! меня называть нечувствительнымъ, Сударыня, когда сердце мое, пронзенно состояніемъ вашей любезнѣйшей дочери и тою печалію, которую она разпространяетъ въ такомъ домѣ, гдѣ все для меня равно дорого и почтенно! какое инное изьявилъ я желаніе, кромѣ того чтобъ не оставить тою закона, къ коему я приверженъ по совѣсти и по чести? Вы сами, Сударыня, имѣя матернее и дружелюбное сердце, не моглибъ быть болѣе меня опечалены.

Въ сіе время Клементина посматривала съ великимъ вниманіемъ то на меня, то на свою матушку, у коей текущія слезы видѣла. По томъ прервавъ молчаніе и поцѣловавъ у Маркизы руку говорила; я не понимаю ничего, что здѣсь происходитъ. Етотъ домъ уже не тотъ, что былъ прежде. Одна только я не перемѣниласъ. Мой батюшка со всемъ противъ прежняго перемѣнился; братцы мои также: матушка никогда не перестаетъ плакатъ. Я одна не плачу и должна всѣхъ утѣшатъ. Такъ, ето мой долгъ. Любезная матушка! перестаньте сокрушаться. Но я только умножаю вашу печаль! О! матушка, что бы вы сказали, естьлибъ я отвергла ваши утѣшенія! она стала на колѣни передъ Макизою и взявъ ея руки цѣловала съ нѣжностію. Утѣштесь, Сударыня, я васъ заклинаю, или дайте мнѣ хотя одну свою слезу дабы и я могла съ вами плакатъ. Для чего не могу я извлечь оныхъ изъ своихъ глазъ? Я вижу, что и Кавалеръ плачетъ! о чемъ ето? Не ужели вы мн ѣ не скажите? Вы видите, какой примѣръ я вамъ подаю; я, слабая дѣвица не проливаю ни одной слезы. Она въ сіе время показывала весьма свободной видъ и твердостъ.

О! Кавалеръ, сказала мнѣ Маркиза испущая вздохи при каждомъ словѣ, я легко увѣряюсь, что сердце ваше тронуто.

Любезная дочь! (принявъ ее въ свои объятія) Дражайшая Клементина ! Дай Боже, чтобъ жертва жизни моей мог л а способствовать къ твоему изцѣленію! Кавалеръ ! есть л ибъ мы надежны были, склоняясь на ваши предложенія… но вы ничего для насъ сдѣлать не хотите?

Какая укоризна, Сударыня, когда я до такого состоянія довелъ наше дѣло что не сдѣлалъ бы сего можетъ быть и для первой Принцессы въ свѣтѣ! позвольте мнѣ повторить оныя объясненія передъ вашею дочерью.

Какъ, прервала Клементина, что хочетъ онъ повторить? Ахъ! Сударыня, позвольте ему сказать все что онъ ни думаетъ. Дайте ему свободу облегчить свое сердце. Говорите, Кавалеръ. Могули я послужишь къ вашему утѣшенію? Мое щастіе, естьлибъ то сдѣлать могла, состояло бы въ томъ, дабы васъ всѣхъ учинить благополучными.

Сего уже излишне много, Сударыня, сказалъ я ея матери съ глубокимъ вздохомъ. Сколь удивительная изящность въ ея свойствахъ изьявляется и при возмущенномъ ея воображеніи! Не уже ли вы не вѣрите, Сударыня, что не было еще столь нещастнаго человѣка, какъ я?

О дочь моя! сказала ей Маркиза, дражайшій плодъ нѣжной моей любьви, можешь ли ты согласиться быть женою человѣка не единой съ тобой законъ исповѣдающаго, иностранца! вы видите, Кавалеръ, что я ей повторила ваши предложенія; быть женою такого человѣка, любезная моя дочь, которой противоборствуетъ какъ закону своихъ собственныхъ предковъ такъ и твоему?

Но нѣтъ, Сударыня, я не могу думать, чтобъ онъ имѣлъ о мнѣ такое мнѣніе.

Позвольте мнѣ, Сударыня, говорилъ я Маркизѣ, представишь ей сіе же самое въ другомъ видѣ… Но естьли вы мнѣ не дадите никакой надежды къ полученію вашего покровительства и естьли ничего не могу ожидать отъ Маркиза и двухъ вашихъ сыновей; то боюсь нанести вредъ тому, чего наиболѣе желаю.

Нѣтъ, Кавалеръ, они ни на что не согласятся.

И такъ, Сударыня, я долженъ казаться несправедливымъ, неблагодарнымъ и даже наглымъ въ глазахъ Клементины, естьли такое представленіе можетъ послужить къ облегченію ея сердца н къ успокоенію ея духа. Когда я лишаюсь надежды получить ваше покровительство, то дѣйствительно не остается мнѣ ничего кромѣ отчаянія.

Естьлибъ я усмотрѣла хотя малѣйшій способъ съ пользою вамъ услужить, то всевоможное употребила бы о томъ стараніе. Но въ такомъ важномъ дѣлѣ мнѣ не позволено имѣть разнаго съ моею фамиліею мнѣнія.

По томъ желая окончить такую матерію сказала она своей дочери: Не говорила ли ты мнѣ, моя дорогая, что хотѣла переговорить на единѣ съ Г. Грандиссономъ ? Теперешній случай есть одинъ только такой, какого бы ты могла надѣяться. Твой батюшка и братья завтра сюда пріѣдутъ. Тогда Кавалеръ, сказала она обратясь ко мнѣ, все будетъ кончено.

Клементина говорила довольно спокойно, что она въ самомъ дѣлѣ хотѣла со мною видѣться на единѣ и не имѣла сама никакой выгоды въ томъ, что мнѣ говорить желала… думаешь ли ты, прервала Маркиза, чтобъ вспомнила все, что ему сказать хотѣла, естълибъ сама его посѣтила, такъ какъ прежде къ тому располагалась?