Онлайн чтение книги Столица The Metropolis
Глава третья

Оливер с ними не поселился. У него была при клубе собственная квартира, и он не захотел ее покинуть. На следующее утро, минут на двадцать позднее назначенного часа, он подъехал к отелю, и Монтэгю спустился к нему.

Гоночная машина Оливера была вывезена из Франции и представляла собой сооружение весьма предательского вида: низенькое, длинное и только с двумя сиденьями — открытым впереди и откидным, для механика, сзади. Где бы и когда бы она ни останавливалась, -вокруг мгновенно собиралась толпа.

На Оливере была длинная, до самых пят, черная медвежья шуба, меховые перчатки, шапка и огромные, сдвинутые на лоб защитные очки.

Точно такое же одеяние, предназначенное для брата, лежало на соседнем сиденье.

Чемоданы с заказанными костюмами уже прибыли, и лакей вынес их к машине вслед за Монтэгю.

— Мы не можем взять их с собой, придется доставить поездом,— сказал Оливер. И пока брат застегивал шубу, он дал лакею адрес; затем Монтэгю уселся в машину. Оливер бросил на него через плечо взгляд, включил мотор, и они вихрем помчались по улице.

Дома, в Миссисипи, иногда затевались автомобильные поездки, но обычно они кончались поломкой машины и портили всем настроение.

До вчерашнего дня Монтэгю ни разу не приходилось ездить в автомобиле.

Поездка в этой машине напоминала путешествие во сне. Автомобиль плавно скользил по дороге, стремительно несся вперед, резко сворачивал вправо или влево, потом замедлял ход и останавливался словно по своей воле; казалось, шофер вовсе не управляет им. 'Когда машина пересекала трамвайные пути, пассажиры совсем этого не ощущали, а глубокие выбоины на дороге вызывали едва заметное покачивание. И лишь когда автомобиль рывком, как живое существо, бросался вперед, можно было почувствовать его силу, которая прижимала сидящего к спинке сидения.

Монтэпо казалось, что они мчатся по улицам с бешеной скоростью, лавируя между грузовиками, экипажами, чуть не задевая трамваи, делая самые рискованные повороты.

Оливер будто заранее знал, как поступит тот или иной встречный. Но одна только мысль, что его расчет может оказаться неверным, вызывала у Монтэпо болезненное сердцебиение. Один раз он даже вскрикнул, когда человек бросился в сторону почти из-под колес машины. Оливер рассмеялся и, не поворачивая головы, сказал:

— Ничего, со временем к этому привыкаешь.

Они проехали по Четвертой авеню и свернули к Бауэри.

Поезда надземной железной дороги громыхали над головой, мимо проносились длинные ряды пивных, иллюзион-автоматов, дешевых меблированных комнат и магазинов готового платья. Раза два острый взгляд Оливера замечал впереди синий мундир полисмена, и ом сразу сбавлял ход до установленной скорости. Тогда Монтэпо имел возможность разглядеть жителей этой части города. Был холодный ноябрьский день — пора безработицы, и жалкие бездомные люди бродили по улице, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы.

— Да куда же это мы едем наконец? — спросил Монтэпо.

— На Лонг-Айленд,—ответил Оливер.— Дорога мерзкая, во всяком случае эта ее часть. Но другой пока нет. Со временем у нас будет собственная быстроходная на; земная дорога и нам не придется тащиться сквозь такую толчею.

Не доезжая Вильямсбургского моста, они свернули, по оказалось, что из-за ремонта улицы проезд закрыт. Пришлось обогнуть еще целый квартал, и машина, резко повернув, нырнула в самый центр бедняцкого района. Узкие грязные улицы-ущелья с рядами мрачных домов; ржавые пожарные лестницы, беспорядочно разбросанные повсюду ящики из-под мыла, деревянные корыта, развешенное для просушки белье; малыши, ползающие по ступенькам, узкие крылечки с оравой прыгающих ребятишек, бакалейные лавки, магазины готового платья, пивные и нагромождение вывесок и плакатов на английском, немецком и еврейском языках.

Нетерпеливо сдвинув брови, Оливер гнал машину в толпе, то и дело сердито сигналя.

— Потише,— запротестовал Монтэгю.

— Вот еще! — пренебрежительно отозвался тот. Дети, испуганно взвизгивая, бросались в стороны, мужчины и женщины хмуро оборачивались и что-то сердито бормотали им вслед. Когда из-за скопившихся на мостовой повозок и тележек им пришлось остановиться, со всех сторон сбежались ребята, по их адресу посыпались насмешки, а несколько слонявшихся у пивной хулиганов принялись осыпать их отборной руганью. Но Оливер, не оборачиваясь, сосредоточенно глядел вперед.

Наконец въехали на мост.

«Тихоходному транспорту держаться правой стороны» — гласило объявление. Машина мчалась в гору с такой быстротой, что холодный ветер бил в лицо, как ураган. Далеко внизу виднелась река. Баржи и паромы рассекали рябую от ветра серую воду, а по обоим берегам простирался город — вереница крыш с трубами, извергающими белые клубы дыма.

Затем понеслись под гору и въехали на Бруклин.

Отсюда шла асфальтированная дорога с маленькими коттеджами по сторонам. Они тянулись квартал за кварталом, миля за милей,— никогда еще Монтэгю не видел такого скопища домов, выстроенных к тому же почти сплошь по одному стандарту.

Этой дорогой, стараясь обогнать один другого, мчалось множество автомобилей. Тому, кого обгоняли, доставалась вся пыль и угар от выхлопных газов; поэтому, как правило, те, кто оказывался позади, старались поймать момент, когда дорога станет посвободней, и, наддав скорость, проскочить вперед. Но случалось и так, что только вы разгонитесь, как слева от вас, поднимая клубы пыли, появлялся ваш соперник, а когда в вас загоралось злое упорство, вы могли заставить его сдаться, если он не желал налететь на встречную машину. Оливер придерживался единственного правила — обгонять решительно всех.

Они выехали на большое Приокеаиское шоссе. Здесь также было много автомобилей, почти все ехали в одном направлении и почти все мчались наперегонки. Две машины упорно шли наравне с Оливером, все время нагоняя его и перегоняя друг друга поочередно: раз—два — три, раз — два — три.

Поднятая ими пыль ослепляла, а от запаха выхлопных газов начинало тошнить. Оливер плотно сжал губы, маленькая стрелка на спидометре поползла вверх, и машина их вихрем понеслась вперед.

— А ну-ка нагони теперь! — пробормотал он. Прошло несколько минут, и вдруг Оливер вскрикнул от неожиданности. С угрожающим возгласом к ним ринулся скрывавшийся в кустах полисмен; он вскочил на мотоцикл. Тогда Оливер крикнул механику: «Подтяни веревку!» Встревоженный Монтэгю обернулся в полном недоумении и увидел нагнувшегося ко дну машины механика. Полисмен еще некоторое время гнался за ними, а потом исчез в облаках пыли.

Минут пять они мчались вперед в напряженном молчании и с такой бешеной скоростью, которая превышала даже скорость экспресса. Встречные машины, мгновенно вырастая впереди, летели, казалось, прямо на них и проносились, чуть не задевая их. Монтэгю, готов был принять решение, что одной такой поездки ему хватит на всю жизнь, но тут он заметил, что машина сбавляет ход.

— Можешь отпустить веревку,— сказал Оливер,— теперь ему нас не догнать.

— Что это за веревка? — спросил Монтэгю.

— Она привязана к дощечке с номером; когда ее натянешь, дощечка поднимается и номера не видно.

Машина в это время сворачивала на боковую дорогу. Монтэгю откинулся и хохотал до слез; сквозь смех он спросил:

— Это что же, обычный трюк?

— Ну конечно,— ответил брат.— А у миссис Робби, например, заготовлена в гараже целая бадья грязи, и перед поездкой шофер облепливает этой грязью номер. Надо же как-нибудь выходить из положения, иначе всегда будешь попадать в беду.

— А тебя забирали когда-нибудь?

— До суда только раз дошло, а попадался раз десять.

— И что же делали в таких случаях? Ограничивались предупреждением?

— Какое там предупреждение! Просто усаживались со мной в машину, отъезжали на один-два квартала от толпы зевак, а затем я совал им в руку десятидолларовую бумажку, и они вылезали.

— А-а-а, вот что! — откликнулся Монтэгю.

Они свернули на широкую, мощенную камнем дорогу. Здесь было еще больше машин, еще больше пыли и еще большая гонка. То и дело приходилось пересекать трамвайные и железнодорожные рельсы, перед которыми всегда были вывешены предостерегающие сигналы, но Оливер обладал, видимо, какой-то сверхъестественной способностью узнавать, что путь свободен, и никогда не сбавлял скорость.

Время от времени проезжали деревней, и тогда приходилось несколько сбавлять ход; но жителям деревни и такая скорость казалась невероятной.

Потом случилось еще одно происшествие. В одном месте дорога ремонтировалась и была в таком плохом состоянии, что они с трудом по ней пробирались. Неожиданно какой-то молодой человек, шедший по боковой дорожке, обернулся к ним, вытащил из кармана красный носовой платок и помахал им. Оливер пробормотал какое-то проклятие.

Что случилось? — спросил брат.

— Мы арестованы! — воскликнул Оливер.

— Как? Да ведь мы же сейчас едва ползем,— изумился брат.

— Знаю; и все-таки мы попались,— сказал Оливер. Видимо, сразу решив, что этот случай безнадежен, он

даже не пытался прибавить скорость и позволил молодому человеку вскочить на подножку машины, когда они приблизились.

— Что такое? — спросил Оливер.

— Я послан Ассоциацией автомобилистов предупредить вас, что в ближайшем селении вам готовится ловушка, так что глядите в оба,— сказал незнакомец.

Оливер с облегчением вздохнул и ответил:

— Благодарю вас!

Молодой человек соскочил, а они поехали дальше; Оливер, откинувшись назад, трясся от беззвучного смеха.

— Часто это случается? — спросил брат, когда тот немного успокоился.

— Как-то раз уже было,— сказал Оливер,— но я совсем забыл.

Ехали очень медленно, а подъезжая к селению, стали и вовсе двигаться со скоростью похоронной процессии. Казалось, будто машину передергивает от возмущения.

У дверей деревенской лавчонки они увидели кучку зевак, наблюдавших за ними. Оливер сказал:

— Это первая часть ловушки. У них здесь телефон, а где-то немного дальше человек у другого телефона, а еще чуть подальше человек с веревкой, которую он должен протянуть нам поперек дороги.

— И что же они хотели сделать с тобой?

— Потащили бы в суд и содрали штраф от пятидесяти до двухсот пятидесяти долларов. Это самый настоящий грабеж на большой дороге. Есть селения, хвастающие тем, что не облагают жителей налогами. Все необходимые средства они выкачивают из нашего кармана.

Оливер взглянул на часы.

— Из-за всех этих задержек мы опаздываем к завтраку,— сказал он и добавил:

— Все условились встретиться в «Ястребином гнезде», сборном пункте автомобилистов.

Миновав селение, снова «поднажали» и через полчаса, подъехав к огромной вывеске: «Ястребиное гнездо», свернули в сторону. Машина, взяв небольшой подъем, неожиданно очутилась на опушке соснового леса, и их взору представилось примостившееся на самом краю крутого обрывистого берега залива здание гостиницы. На просторном дворе перед ней разворачивались и пыхтели машины, выстраиваясь длинными рядами под навесом.

Когда подъезжали к крыльцу, навстречу им выбежало с полдюжины слуг. Все они знали Оливера, двое бросились чистить ему шубу, один занялся шапкой, а механик тем временем ставил машину под навес.

Каждому из них Оливер дал на чай.

Монтэгю заметил, что в Нью-Йорке надо всегда иметь при себе полный карман мелочи и раздавать ее направо и налево, куда бы ты ни пошел. Они дали на чай человеку, несшему их шубы, и мальчишке, открывшему перед ними дверь. В туалетной одарили чаевыми мальчиков, наливавших в умывальники воду, и слуг, еще раз почистивших их одежду.

Крытые веранды были переполнены автомобилистами в странных костюмах.

Монтэгю нашел, что большинство из них люди дурного тона: лица мужчин были красны, а женщины разговаривали чересчур громко. Одна была одета в небесно-голубое пальто с ярко-красной отделкой. Монтэгю пришло в голову, что если бы женщины не носили такие огромные шляпы, им не понадобились бы эти яркие вуали, которые они либо накручивали на шляпы, либо подвязывали под подбородком, или же предоставляли им развеваться по ветру.

Ресторан, построенный на вершине скалы, был как бы разделен на секции. Одна из его стен, вся стеклянная, выходила на залив и по желанию могла разбираться. Потолок был украшен лучеобразно расходящимися от центра цветными лентами и японскими фонариками. Среди апельсиновых деревьев и пальм журчали искусственные ручейки и били фонтаны. За столиками было тесно. Звон посуды, громкий говор и смех, грохот негритянского оркестра, состоящего из банджо, гитар и мандолин,— все это в первый момент ошеломляло и оглушало. Кругом сновали негры-официаты, а толстый высоченный метрдотель, который с важностью прохаживался, лавируя между столиками, вдруг заметил Оливера и поспешил к нему, рассыпаясь в улыбках и любезностях:

— Да, сэр. Только что прибыли, сэр? — говорил он, ведя их в глубь зала, где в углу стоял стол, сервированный на шестнадцать — восемнадцать персон.

— А вот и Олли!— Под звон стаканов и хор приветствий раздались восклицания: «Здорово, Олли!», «Почему опоздали?», «Олли, что случилось — авария с машиной?!»

В компании было одинаковое количество мужчин и женщин.

Монтэгю заранее подготовился к мучительной церемонии быть представленным шестнадцать раз подряд, но, к счастью, обошлось без этого. Он пожал руку Робби

Уоллингу — молодому человеку с впалой грудью и маленькими желтыми усиками, и миссис Робби, которая, приветливо с ним поздоровавшись, представила его сразу всей компании.

Затем его усадили между двумя дамами, и над ним склонился официант, ожидая, какое он закажет вино. Монтэгю выразил желание выпить виски, потому что сильно промерз в пути, но девушка, сидевшая справа, заметила:

— Попробуйте лучше коктейль с шампанским, действует гораздо быстрее,— и, обращаясь к официанту, добавила:— Два коктейля, да поживей!

— Немудрено, что вы продрогли в этой машине,— обратилась она к Монтэгю.— Почему же вы опоздали?

— Нас несколько раз задерживали, а под конец мы решили даже, что арестованы,— ответил он.

— Арестованы! — воскликнула его собеседница.

— Олли! Расскажите же нам об этом! — подхватили другие.

Пока Оливер рассказывал, Монтэгю мог осмотреться. Компания была довольно молодая, здесь он, пожалуй, был старше всех. Одеты они были довольно просто, и все же с первого взгляда каждый видел, что у этих людей водятся деньги.

Все уже слегка подвыпили и повеселели. Гости были близко между собою знакомы и звали друг друга просто по имени. Имена произносились уменьшительно: Робби, Фредди, Огги, Клэрри, Берти, Чеппи. Если к именам нельзя было прибавить уменьшительного окончания, то вместо этого давались какие-нибудь прозвища.

Олли рассказал, как они удирали от полицейского, а Клэрри Мэйсон (один из младших сыновей некогда могущественного железнодорожного короля) поведал и о своем подвиге в этом же духе. Потом молодая особа, сидевшая рядом с Монтэгю, рассказала о толстой ирландке, которая просто чудом выскочила из-под их автомобиля на повороте, после чего, стоя на углу, долго посылала им вслед проклятия.

Официант принес коктейль, и Монтэгю поблагодарил свою соседку мисс Прайс. Ее полное имя было Энебел Прайс, но присутствующие звали ее «Билли»; она была высокого роста и превосходно сложена; позднее он узнал, что она известная спортсменка. Девушка, видно, догадалась, что он растерялся в этой ораве друзей, и старалась помочь ему освоиться. Правда, эти старания оказались: не совсем успешными.

Она спросила, любит ли он охоту. Монтэгю ответил, что да. Дальше в разговоре он упомянул, что охотился главным образом на оленей и диких индеек.

— Так, значит, вы настоящий охотник! — воскликнула мисс Прайс.— Боюсь, что вы с презрением отнесетесь к нашей охоте.

— А как вы охотитесь? — спросил он.

— Подождите, увидите сами,— ответила она и как бы невзначай добавила.—Вот возьмете повод покороче, тогда смекнете, что мы идем совсем не тем аллюром!

Монтэгю, озадаченный, даже приоткрыл слегка рот, затем, придя в себя, неуверенно пробормотал, что он так и предполагал. И, наконец, когда после соответствующих расспросов он понял, что ему следовало ответить, то уже успел позабыть, что именно ответил.

Молодая леди, сидевшая слева от него, заметила, что Робби снова заказал «завтрак шиворот-навыворот». Он осведомился, какой же это завтрак, и она сказала, что Робби называет такой завтрак «тренировкой пищеварения».

Это было единственное замечание, с которым мисс де Милль обратилась к нему за все время завтрака. Мисс Глэдис де Милль, прозванная «Бэби»,— дочь банкира, полная, круглолицая девушка, была всецело занята завтраком. К концу его она уже с трудом дышала и ее круглые на выкате глаза казались еще больше.

За столом шел общий разговор; принимать в нем участие было не так-то легко: он состоял в основном из шуточек и намеков и касался интимных особенностей собеседников и связанных с ними событий. В ходу были и жаргонные словечки, которые держали новичка в постоянном напряжении. Монтэгю утешался, однако, тем, что все его промахи с лихвой восполнялись братом, остроты которого сопровождались оглушительными взрывами смеха. Сейчас он вновь напоминал прежнего Оливера,— Монтэгю уже заметил происшедшую в нем перемену. Когда они жили дома, не было конца веселью и шуткам Оливера; трудно было заставить его относиться к чему-нибудь серьезно. Теперь же, в Нью-Йорке, все свое остроумие он сберегал для общества, а оставаясь один, становился возмутительно серьезным. Видимо, он здорово трудился над своими шутками.

Монтэгю начинал понимать, каким образом так получается. Кто-то, например, немало поработал над составлением этого завтрака, призванного произвести самый ошеломляющий эффект. Завтрак начинался с мороженого, отлитого в самые фантастические формы и покрытого сбитыми белками, подрумяненными в печи, затем следовал суп из черепахи, густой, зеленый и жирный, а за ним — о ужас! — в облаках пара появился огромный плюм-пуддинг, поданный на странном блюде с шестью высокими серебряными ножками. Официант поставил его перед Робби Уоллингом и широким жестом поднял крышку, потом снова взял блюдо и обнес им присутствующих. Монтэгю решил, что уже конец завтрака, хотел было дополнить его бутербродом, как вдруг на сцену явилась холодная спаржа, поднесенная каждому на отдельной подставке, напоминающей таганок. А когда аппетит был достаточно возбужден, подали перепелок в маленьких горячих кастрюлечках. За ними — разрезанные пополам грейпфруты, наполненные вином и замороженные во льду, затем плавающих в жиру утят и артишоки, за ними — cafe parfait, и наконец, как бы завершая всю дерзость этого меню, появился нарезанный огромными толстыми кусками ростбиф! Монтэгю давно и счет потерял нескончаемому потоку яств. Блюда чередовались с ценнейшими винами, но без всякой последовательности: херес вперемежку с портвейном, шампанское — с красным вином и ликером. Уголком глаза Монтэгю наблюдал за бедной Бэби де Милль и ему было от души ее жаль,— она была неспособна противиться искушению съедать решительно все, что бы перед ней ни поставили, хотя и страдала от этого. Он подумал даже, не попытаться ли ему отвлечь ее разговором, но у него не хватило смелости.

Завтрак окончился только в четыре часа. Большинство гостей было к этому времени уже на полпути к Нью-Йорку, и ресторан почти опустел. Наконец они уселись в автомобили и помчались к «Блэк Форесту».

Монтэгю объяснили, что «Блэк Форест»—это название охотничьего домика. Он представил себе небольшую, грубо сколоченную хижину и даже подумал, сможет ли там уместиться столько народу. Но когда свернули с главной дороги, брат заметил:

— Вот мы и приехали.

Монтэгю увидел довольно большое гранитное здание и сводчатые ворота. Но каково же было его удивление, когда они, промчавшись под аркой, понеслись еще дальше.

— Куда мы едем? — спросил он.

В «Блэк Форест»,— отвечал Оливер.

— А мимо чего же мы только что проехали?

— Это домик сторожа,— ответил Оливер.