Онлайн чтение книги Столица The Metropolis
Глава пятая

Квартира Монтэгю выглядела так, будто через нее только что пронеслась цветная метель, в которой перемешались вихри красного, зеленого, желтого и всех других цветов и оттенков. Дело в том, что весь день у их подъезда останавливались экипажи от самых модных портных, модисток, и пакеты доставлялись прямо в комнату Элис. Пол был по щиколотку покрыт обрывками оберточной бумаги и веревками, а кровати, диваны и стулья заставлены коробками, в которых сквозь полупрозрачные обертки виднелись самые поразительные сочетания цветов, настоящие симфонии красок. Посреди комнаты стояла девушка с сияющими от радостного волнения глазами.

— Ах, Аллен! — воскликнула она, когда братья вошли,— как мне благодарить тебя?

— Меня благодарить не за что,— ответил Монтэгю.— Все это сделал Оливер.

— Оливер!—воскликнула девушка, обернувшись к нему,— как же ты сумел это сделать? Откуда ты возьмешь деньги, чтобы за все расплатиться?

— Это уж предоставь мне,— смеясь, ответил молодой человек.— И лучше позаботься о том, чтобы выглядеть красивой.

— Если у меня это не получится, то уж во всяком случае не из-за недостатка в нарядах,— сказала девушка.— За всю свою жизнь я не видела столько чудесных вещей, как сегодня.

— Настоящая выставка,— согласился Оливер.

— А Рэгги Мэн! Я чувствовала себя очень неловко, Аллен! Мне ведь никогда не приходилось ездить за покупками с мужчиной. И он такой деловой. Знаешь, он покупал мне... ну решительно все!

— Он делал, как ему поручили,— сказал Оливер.— А понравился он тебе?

— Не знаю,— ответила Элис.— Он странный какой-то, мне еще не приходилось встречать таких мужчин; но очень любезен. И приказчики выворачивали для нас наизнанку все свои магазины, нас обслуживали сразу по несколько продавцов!

— Скоро привыкнешь к этому,— сказал Оливер и, направляясь к кровати, добавил: — А ну-ка посмотрим, чего ты накупила.

— Большая часть вещей еще не доставлена,— заметила Элис.— Все платья нужно переделать по фигуре. А вот это я одену сегодня вечером,— добавила она, приподнимая какое-то прелестное изделие из розового шифона.

Оливер внимательно осмотрел платье, поглядывая на девушку.

— Думаю, оно тебе пойдет, а какое манто к нему?

— Ах, манто! — воскликнула Элис.— Я до сих пор не могу поверить, что оно действительно мое. Я не представляла себе, что кто-нибудь, кроме принцесс, может носить такую прелесть.

Одна из горничных принесла манто из комнаты миссис Монтэгю. Это было манто для выездов — из серебристой парчи, подбитое каракульчой, такое великолепное, что у Монтэгю буквально захватило дыхание.

— Видали вы когда-нибудь что-либо подобное? — воскликнула Элис.— Да, Оливер, неужели правда, что мне надо иметь к каждому платью перчатки, чулки, туф ли и шляпу?

— Конечно,— ответил Оливер.— Кроме того надо иметь для каждого бального платья особое манто.

Это просто невероятно,— сказала девушка,— мыс-лимо ли тратить столько денег на наряды?

Но Оливер не собирался обсуждать с ней вопросы этики. Он рассматривал гарнитуры цветного белья из крепдешина и трикотажные изделия ручной работы из крученого шелка.

Коробки, нагроможденные одна на другую, ящики и полки шкафов и гардеробов были полны вещами с отделкой из кружев и ручной вышивкой: ночные сорочки из тончайшего батиста, кружевные носовые платочки и вуали, корсеты из французского кутиля, шелковые пеньюары самых нежных оттенков, капоты из тончайших тканей, отороченные валансьенскими кружевами и даже мехом.

— Наверное, вы потратили на это целый день,— сказал он.

— Никогда в жизни не приходилось мне пересматривать такое множество вещей,— сказала Элис,— а Мэн ни разу даже не справился о цене.

— А я и не подумал сказать ему об этом,— засмеялся Оливер.

Девушка пошла одеваться; Оливер обернулся и увидел, что брат сидит и пристально смотрит на .него.

— Скажи ты мне,— воскликнул Монтэгю,— ради всего святого, скажи, сколько все это стоит?

— Не знаю,— равнодушно ответил Оливер,— я еще не видел счетов. Думаю, тысяч пятнадцать — двадцать.

Монтэгю невольно сжал кулаки и выпрямился.— Надолго ей этого хватит? — спросил он.

— Как тебе сказать,— ответил тот,— когда она купит все, что требуется, хватит до весны, если, конечно, она зимой не поедет на юг.

— Во сколько же обойдутся наряды на весь год?

— Тысяч в тридцать или сорок, я полагаю,—последовал ответ.— Я не собираюсь подсчитывать расходы.

Некоторое время Монтэгю сидел молча.

— Ты же не собираешься держать ее дома взаперти?— спросил наконец Оливер.

— Ты хочешь сказать, что и другие женщины так же много тратят на наряды? — спросил Монтэгю.

— Ну конечно,— сказал Оливер,— сотни женщин. Некоторые тратят на это по пятьдесят тысяч, и я знаю нескольких, которые расходуют больше сотни тысяч в год.

— Но это чудовищно! — возмутился Монтэгю.

— Вздор! —заявил брат.— Тысячи людей только этим и живут; что бы они стали делать, если бы у них не было этого занятия?

Монтэгю ничего не ответил и только спросил:

— Достаточно ли у тебя средств, чтобы Элис неограниченное время могла конкурировать с другими?

— Я и не намеревался предоставлять ей все это до бесконечности,— я хочу только дать ей возможность попытать счастья. Когда она выйдет замуж, счета будут оплачены ее мужем.

— Значит, цель ее нарядов — показать товар лицом?

— Можешь называть это как угодно, если тебе нравится говорить глупости. Ты ведь отлично знаешь, что родители, вывозя своих дочерей в свет, не рассчитывают, что им всю жизнь придется вести такой широкий образ жизни.

— Мы и не собирались выдавать Элис замуж,— сказал Монтэгю.

На это брат ответил, что лучшие врачи больше всего уповают на природу.

— Порешим, пожалуй, на том, что мы только выведем ее в свет и предоставим ей полную свободу пользоваться всеми светскими удовольствиями. И не будем забегать вперед.

Монтэгю сидел нахмурившись, погруженный в раздумье. Кое-что для него начинало проясняться.

— Оливер,— вдруг спросил он брата,— а ты уверен, что ставка не слишком велика для этой игры?

— То есть как это?

— Сможешь ли ты продержаться до конца? До того момента, пока Элис или я сможем оправдать твои расходы?

— Да ты не беспокойся,— ответил, смеясь, Оливер.

— Лучше бы уж ты посвятил меня в свои планы,— настаивал Монтэгю.— Сколько недель ты в состоянии оплачивать стоимость этой квартиры? Хватит ли у тебя денег уплатить за все туалеты?

— Денег-то у меня хватит,— засмеялся брат,—но из этого еще не следует, что я собираюсь платить.

— Как, тебе не надо оплачивать счета? Значит, мы можем покупать все в кредит?

Оливер снова засмеялся.

— Ты допрашиваешь меня прямо как судебный следователь,— сказал он.— Боюсь, что тебе придется навести о твоем брате некоторые справки и научиться хоть немного его уважать.

Затем он прибавил уже серьезно:

— Видишь ли, Аллен, такие люди, как Рэгги и я, имеем возможность привлекать для торговых фирм большое количество покупателей, и потому фирмы охотно идут нам навстречу. Кроме того, нам причитаются всякого рода комиссионные, поэтому не может быть и речи об оплате наличными.

— Ах, вот оно что! — воскликнул брат, удивленно раскрыв глаза.— Значит, этим путем ты зарабатываешь деньги?

— Нет, таким образом я их только сберегаю,— сказал Оливер,— что в конечном счете сводится к тому же.

— И люди знают об этом?

— Конечно. А почему бы нет?

— Как бы тебе сказать. Все это как-то странно.

— Нисколько,— возразил Оливер.— В Нью-Йорке этим занимаются люди из высшего общества. Те, кто попадает впервые в столицу, хотели бы знать, куда им обратиться, чтобы приобрести ту или- иную вещь, и я их направляю. Или, например, Робби Уоллинг; у него пять или шесть дворцов, домов и загородных вилл, на которые он тратит несколько миллионов в год. Он не в состоянии следить за всем один. Если бы он стал всем этим заниматься сам, у него больше ни на что не хватило бы времени. Почему же ему не попросить друга помочь? Или, скажем, открывается новый магазин, и фирма хотела бы ради рекламы стать поставщиком миссис Уоллинг,— ей они предлагают скидку, а мне комиссионные. Почему бы, спрашивается, мне ее не уговорить?

— Все это очень запутанно,— проговорил брат,— значит, в магазинах нет одной определенной цены на вещи?

— У них столько же цен, сколько покупателей. Нью-Йорк кишит разбогатевшими невеждами, которые судят о качестве той или иной вещи по цене, которую за нее платят; почему бы не дать им возможности платить втридорога и чувствовать себя счастливыми? Вот, например, вечернее манто Элис: Реваль обещала взять за него с, меня две тысячи, но держу пари, что у каких-нибудь покупательниц из Монтаны или другого места она сорвала бы за точно такое же по крайней мере три с половиной тысячи.

Монтэгю внезапно поднялся.

— Хватит,— заявил он, махая руками,— ты сдуваешь всю радужную пыльцу с крыльев бабочки!

Монтэгю опросил брата, куда они пойдут вечером, и Оливер сказал, что они приглашены на неофициальный обед к миссис Уинни Дюваль. Он добавил, что миссис Уинни — молодая вдова, которая недавно вышла замуж за основателя известной банкирской конторы Дюваль и К0; она его близкая приятельница, и у нее обычно собирается интересное общество. Она пригласила к обеду своего кузена, Ча.рли Картера, чтобы познакомить его с Элис.

— Миссис Уинни вечно старается пристроить Чарли,— с веселым смехом закончил Оливер.

Он распорядился по телефону, чтобы лакей принес ему фрак, и братья стали переодеваться. Затем вошла Элис, похожая в своем великолепном розовом туалете на богиню утренней зари. Румянец на ее щеках горел ярче обычного; низко вырезанное декольте платья привело ее в смятение; она боялась, как бы не совершить faux pas [4]Ложный шаг (франц.), появившись на вечере в таком виде.

— Посоветуйте, как мне быть,— произнесла она, слегка даже заикаясь от смущения,— няня Люси говорит, что надо бы приколоть кружева или букетик цветов.

— Няня Люси не парижская портниха,—сказал Оливер, находивший все это очень забавным.— Вот подожди, посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь миссис Уинни!

Миссис Уинни очень любезно послала за ними свой лимузин. Фыркая и вздрагивая, он уже стоял у входа в отель, и его ацетиленовые фонари отбрасывали далеко вдоль улицы яркие лучи. Дом миссис Уинни помещался на Пятой авеню против парка и занимал полквартала. Его постройка и меблировка обошлись в два миллиона долларов. Он весь был из белого мрамора, и его прозвали «Снежным дворцом».

У подъезда ливрейный лакей открыл дверцу автомобиля, другой лакей с поклоном провел гостей в вестибюль. При входе стояли выстроенные в ряд почтенного вида мужчины в напудренных париках, облаченные в ярко-красные жилеты с золотыми пуговицами и бархатные бриджи до колен, и в лакированных парадных туфлях с золотыми пряжками. Эти пышно разодетые существа сняли с гостей верхнюю одежду и затем поднесли Мон-тэгю и Оливеру на серебряном подносе по букетику цветов, а на другом подносе — маленькие конверты с именем дамы, которую каждый из них поведет к столу на этом «неофициальном» обеде. Затем ряды слуг расступились, дав им возможность любоваться всей ослепительной роскошью вестибюля «Снежного дворца». Широкая мраморная лестница посредине вела к высокой галерее, выложенной резным мрамором; внизу под лестницей был мраморный камин. Для украшения этого особняка хозяева купили и вывезли древний дворец из Пенджаба с изумительными по красоте мозаиками из нефрита и черного мрамора, редкими сортами дерева и причудливой, сложной резьбой.

У входа в салон главный дворецкий громко докладывал о прибывающих гостях. А в салоне, у дверей, стояла сама миссис Уинни.

Монтэгю никогда потом не мог забыть первого впечатления, произведенного на него этой женщиной; ее вполне можно было принять за настоящую принцессу из пенджабского дворца.

Это была яркая брюнетка с великолепным цветом лица, черными глазами, пунцовыми губами, полной шеей и грудью. Одета она была в платье из серебряной парчи и белые, расшитые цветами из драгоценных камней туфли. Всю свою жизнь она собирала бирюзу. Лучшими из этих камней были украшены тиара на ее голове, колье и набедренный пояс. Каждый камень, окруженный алмазным венчиком, был прикреплен к тончайшему проволочному стебельку и при малейшем движении вздрагивал и мерцал. Все это производило странное впечатление и поражало своим прямо-таки варварским великолепием.

Миссис Уинни, видимо заметив, что Монтэгю ошеломлен ее видом, пожала ему руку немного крепче обычного и сказала:

— Я так рада, что вы приехали. Олли много рассказывал мне о вас.

От наряда ее веяло холодной торжественностью, а в голосе звучала мягкая ласка.

Монтэгю представили поочередно каждому из гостей: Чарли Картеру — красивому молодому человеку с темными волосами, с классическим лицом греческого бога, но болезненно-неприятным, желтым цветом лица; майору Винэблу—плотному низенькому краснолицему джентльмену с тяжелой нижней челюстью; миссис Френк Лэндис—молоденькой краснощекой вдове с веселыми глазами и каштановыми волосами; Уилли Дэвису — в прошлом знаменитому хавбеку, а ныне — младшему компаньону банкирской конторы; и двум парам молодоженов, имена которых он не расслышал.

На карточке, которую ему вручили, значилось имя миссис Олдэн. Она явилась почти вслед за ним — почтенная дама лет пятидесяти, внушительной внешности, со склонностью к тому, что именовалось еще не знакомым ему словом embonpoint [5]Дородность (франц.).. Миссис Олдэн носила парчу с тех пор, как овдовела, и на ее пышном бюсте красовалась брошь величиной с мужской кулак, вся из сверкающих бриллиантов— самая внушительная драгоценность, какую когда-либо видел Монтэгю.

Подавая ему руку, она, нисколько не стесняясь, оглядела его с головы до ног.

— Обед подан,— объявил внушительного вида дворецкий. Сверкающая процессия проследовала в столовую — огромный зал, отделанный панелями полированного черного дерева и украшенный великолепной стенной росписью, представляющей сцены из «Романса о розе» [6]«Романс о розе» — средневековая французская поэма..

Стол, накрытый скатертью с французской ручной вышивкой, был заставлен искрящимся хрусталем и золотой посудой, на обоих концах его красовались массивные золотые канделябры, а посредине целые охапки орхидей и ландышей в тон с абажурам-и канделябров и тонкой росписью обеденных карточек.

— Ваше счастье, что вы попали в Нью-Йорк, уже имея некоторый жизненный опыт,— говорила миссис Ол-дэн.— Большинство наших молодых людей пресыщаются жизнью прежде, чем успеют дожить до того возраста, когда были бы способны вообще что-либо оценить. Послушайтесь моего совета, не спешите, сперва осмотритесь вокруг и не позволяйте вашему веселому братцу верховодить над вами.

Перед миссис Олдэн стоял графин с шотландским виски.

— Не хотите? — спросила она, берясь за графин.

— Нет, благодарю вас,—сказал он и тут же подумал, что, может быть, следовало согласиться, а его дама тем временем уже выбрала из стоящих перед нею строем полдюжины рюмок самую большую и наливала в нее добрую порцию виски.

— Что вы успели осмотреть в Нью-Йорке? — спросила она и, не сморгнув, опрокинула рюмку.

— Не много,— сказал он,— у меня еще не было времени. Меня увезли за город, к Роберту Уоллингу.

— А-а,— протянула миссис Олдэн; а Монтэгю, чтобы поддержать разговор, спросил: — Вы знакомы с мистером Уоллингом?

— Знакома, и очень близко,— спокойно ответила миссис Олдэн.— Видите ли, я ведь сама была миссис Уоллинг.

— О! — растерянно отозвался Монтэгю. И снова спросил:—До замужества?

— Нет,— еще спокойнее сказала миссис Олдэн,— до развода.

Наступило гробовое молчание. Монтэгю был смущен. Услышав легкий сдержанный смешок, который перешел в откровенный смех, он нерешительно взглянул на миссис Олдэн, увидел в ее глазах озорной огонек и сам расхохотался.

Они так громко и весело смеялись, что на них стали в недоумении оглядываться.

Итак, лед был сломан, и Монтэгю почувствовал облегчение. Правда, его все еще не оставляло неясное чувство благоговейного трепета, так как он понял, что это, должно быть, та самая знаменитая миссис Билли Олдэн, чья помолвка с герцогом Лондонским была теперь в центре внимания всей страны. А ее огромная бриллиантовая брошь, видимо, представляла собой часть приданого, в котором одни только драгоценности расценивались по крайней мере в миллион долларов!

И эта знаменитость сама обещала, что не выдаст его, и великодушно добавила, что, когда он приедет к ней обедать, она даст ему необходимые сведения, касающиеся людей их круга.

— Я понимаю, новичку приходится здесь очень трудно,— сказала она и, помрачнев, добавила: — Когда люди разводятся, всего чаще это случается из-за глупой ссоры, и даже расставшись, они иногда не могут мирно договориться. А бывает, что люди, и не связанные браком, могут ссориться так же, как женатые. Не раз хозяйки дома губили свою репутацию только тем, что не учитывали всего этого.

Итак, Монтэгю сделал открытие, что такая на первый взгляд недоступная, знаменитая миссис Билли при желании могла быть очень добродушной и обладала недюжинным умом. Эта женщина обо всем имела собственное мнение и обладала решительным характером. Она сумела подчинить себе окружающих и занять главенствующее положение в обществе, считая себя достаточно значительной персоной, чтобы поступать так, как ей заблагорассудится; в течение обеда она не раз бралась за графин шотландского виски, предлагая Монтэгю к ней присоединиться, и, когда он отказывался, невозмутимо наполняла свою рюмку.

— Ваш брат мне не нравится,— заявила она ему несколько позднее,— он долго не продержится. Но он говорил мне, что вы совсем на него не похожи, так что вы, может быть, и понравитесь. Зайдите как-нибудь ко мне, и я расскажу вам, чего не следует делать в Нью-Йорке.

После этого Монтэгю, чтобы уделить внимание хозяйке дома, сидевшей справа, повернулся к ней.

— Вы играете в бридж? — своим нежным, приятным голосом спросила миссис Уинни.

— Брат дал мне руководство по этой игре,— ответил Монтэгю,— но если он и впредь будет возить меня по-всюду день и ночь, право не знаю, когда я смогу его прочитать.

— Приезжайте к нам, я сама буду учить вас,— предложила миссис Уинни.— Нет, серьезно,— добавила она,— мне положительно нечего делать; вернее говоря, нет занятия, которое бы мне не опротивело. Только я думаю, вам не потребуется много времени, чтобы выучиться всему тому, что я знаю о бридже.

— Вам не везет в игре? — спросил он с сочувствием.

— Я думаю, никто- не хочет, чтобы я научилась играть как следует,— сказала миссис Уинни.— Они предпочитают приходить ко мне и обыгрывать меня. Правда, майор?

Сидевший по другую сторону от хозяйки майор Винэбл задержал на полпути ко рту ложку с супом и рассмеялся коротким гортанным смехом, от которого затряслись его жирные щеки и шея.

— Что ж,— ответил он,— я знаю людей, которых это status quo вполне удовлетворяет.

— Включая и вас,— с гримасой сказала миссис Уинни.— Вчера вечером этот бессовестный человек обыграл меня на тысячу шестьсот долларов. А сегодня провел весь день у окна своего клуба только для того, чтобы иметь возможность дразнить меня, когда я проеду мимо. Сегодня я, пожалуй, не стану играть. Лучше постараюсь не давать скучать мистеру Монтэгю, а вам для разнообразия предоставляю обыгрывать Вирджинию Лэндис.

Тут майор снова прекратил свое наступление на суп и сказал:

— Милая моя миссис Уинни, на тысячу шестьсот долларов я смогу прожить больше, чем один день!

Майор был известен как завсегдатай клубов, бонвиван, о чем Монтэгю узнал позднее.

— Он дядя миссис Робби Уоллинг,— сказала ему на ухо миссис Олдэн.— И, кстати сказать, оба смертельно ненавидят друг друга,

— Это чтобы я снова не попался со своими неуместными вопросами? —спросил, улыбаясь, Монтэгю.

— Нет, они встречаются, но и вы не должны показывать, что вам об этом известно. Хотите виски?

Монтэгю был настолько поглощен наблюдением за гостями, присутствующими на этом обеде, что почти не обращал внимания на самый обед. Однако он успел заметить, что к столу подали свежего молодого барашка,— и это в середине ноября! Монтагю, разумеется, не знал, что шестимесячных ягнят специально для этой цели выращивали в вате и выкармливали с ложечки молоком и что за фунт этого мяса платили по полтора доллара! Но когда через некоторое время перед ним поставили слегка подрумяненное пирожное на золотом блюдечке, он переключил свое внимание на еду.

У миссис Уинни был герб; он видел его на автомобиле, а также на огромных бронзовых воротах «Снежного дворца», и на ливреях лакеев, и еще на графинчике с шотландским виски.

И вдруг — он едва поверил своим глазам! — герб четко вырисовывался на чуть подрумяненном пирожном.

После этого ну кто бы на его месте не заинтересовался этим обедом? На столе стояли огромные блюда с ред чайшими фруктами; закутанные в вату, они прибыли из-за океана в холодильниках со всех концов мира. Здесь были персики из Южной Африки (по десять долларов за штуку), гроздья темно-красного крупного гамбургского винограда, выращенного в теплицах под бумажными мешочками, диковинный сорт гладких персиков и слив и гранаты и персимоны из Японии, а позднее подали на блюдцах выращенную в горшках сочную землянику. Здесь были и перепелки, вывезенные из Египта, и какое-то замысловатое блюдо под названием «мусс из крабов а-ля Дьюи», запеченный в электрической кастрюле, с гарниром из грибов, растущих в заброшенных шахтах Мичигана. Здесь был выращенный под электрическим светом салат, и бобы «лима», привезенные из Порто-Рико, и артишоки из Франции по доллару за штуку. И все эти изысканные яства запивались восемью или девятью сортами вин из погребов человека, который в течение последних тридцати лет специально занимался их коллекционированием; у этого человека были во Франции свои виноградники для изготовления шампанского, двадцать тысяч кварт бордо, в запасе ренвейн из погребов германского императора, по цене двадцать пять долларов за кварту!

За столом сидело двенадцать человек. По окончании обеда гости уселись за двумя карточными столами, чтобы играть в бридж, предоставив Чарли Картеру беседовать с Элис, а миссис Уинни, как она обещала, занимать Монтэгю.

— Все охотно осматривают мой дом. Может, и вы тоже пожелаете? — И миссис Уинни повела его в огромный зимний сад, представляющий собою внутренний двор со стеклянной крышей. Она нажала кнопку, и откуда-то сверху хлынул поток мягкого света прямо на миссис Уинни, которая в своем сверкающем драгоценностями наряде была похожа на богиню огня.

В этом саду Монтэгю охотно бы провел весь вечер; здесь было изобилие самых необычайных видов растений.

— Они собраны со всего мира,— сказала хозяйка, заметив, с каким интересом он их разглядывает,— муж нанял специалиста, который исколесил в их поисках весь свет. Желая меня порадовать, он подготовил все это еще до нашей свадьбы.

В центре сада бил фонтан вышиною в двенадцать— четырнадцать футов, окруженный бассейном из каррарского мрамора. Достаточно было нажать кнопку, и бассейн заполнялся потоками скрытого света и из глубины выплывали причудливые рыбы изумительной красоты.

— Как это прекрасно! — сказала миссис Уинни и с оживлением добавила:—Знаете, иногда ночью, когда мне не спится, я прихожу сюда и просиживаю здесь часами, наблюдая за рыбками; какие это удивительные существа, у некоторых прямо человеческие лица, и даже взгляд человеческий. Хотела бы я знать, о чем они думают и не кажется ли им, как и мне, что жизнь—странная штука.

Она присела на край бассейна и наклонилась, вглядываясь в воду.

— Видите этих рыб? Их подарил мне двоюродный брат, Нэд Картер. Его прозвали «Бэззи». Вы еще не встречались с ним? Ну конечно, нет. Он брат Чарли и занимается коллекционированием редкостей — самых невероятных. Одно время, уже давно, он безумно увлекался золотыми рыбками; ведь, знаете, есть очень редкие и необычайно красивые породы этих рыбок,— приходится платить по двадцать пять, а то и пятьдесят долларов за каждую такую рыбку. Он приобрел все, что мог найти у торговцев, а когда обнаружилось, что некоторых пород ни у кого из них нет, отправился за ними сам в Японию и в Китай. Видите ли, там их разводят, а некоторые породы считаются священными: их не дозволено ни продавать, ни вывозить из страны. Он обзавелся разными сосудами из резной слоновой кости специально для рыб и привез их сюда, у него был также великолепный мраморный бассейн длиною около десяти футов, похищенный у самого императора.

В том месте, где они сидели, прямо над плечом Монтэгю свешивалась орхидея, изумительный цветок, похожий (на вспышку ярко-красного пламени.

— Это odonto glossum,— сказала миссис Уинни.— Вы о нем слыхали?

— Никогда,—признался он.

— Ах, вот она судьба славы! — промолвила молодая женщина.

— А что, этот цветок чем-то прославился? — поинтересовался Монтэгю.

— И даже очень,— ответила она.— Об этом столько писалось в газетах. Видите ли, Уинтон — так зовут моего мужа — заплатил человеку, который вывел этот цветок, двадцать пять тысяч долларов; и это стало предметом всяких глупых толков,— к нам отовсюду приезжают люди, чтобы только посмотреть на него. Мне хотелось иметь этот цветок, потому что у него такая же форма, как у короны на моем гербе. Вы заметили?

— Да,— сказал Монтэгю,— это любопытно.

— Я очень горжусь своим гербом,— продолжала миссис Уинни.— Конечно, случается и так, что какие-то выскочки-богачи делают их на заказ, но это же нелепо! Наш герб — настоящий. Он идет по моей линии, а не по линии мужа. Дювали, правда, старинная французская фамилия, но только они не принадлежали к титулованной знати. Я урожденная Моррис, и наш род ведет начало от старинного герцогского рода Монморанси. А прошлым летом во время автомобильного путешествия я отыскала в одном из замков Монморанси и привезла сюда вот это. Посмотрите!

Миссис Уинни указала на рыцарские доспехи, которые стояли в коридоре, ведущем в бильярдную.—Я провела сюда специальное освещение,— добавила она и нажала кнопку: весь сад погрузился в темноту, и только рыцарь в доспехах озарился неярким красноватым светом.

— Совсем как живой, правда?—сказала она (забрало у рыцаря было спущено, а алебарду он держал в руке, покрытой стальною броней).— Мне нравится воображать, будто это один из моих далеких предков; я иногда прихожу, усаживаюсь здесь, смотрю на него, и невольно меня пробирает дрожь. Подумать только — какое было страшное время, когда человеку приходилось надевать на себя такие штуки. Прямо в краба превращаешься.

— Вы, кажется, любительница странных ощущений,— сказал, смеясь, Монтэгю.

— Возможно,— ответила она,— мне нравится все и романтическое и древнее; это помогает забыть о нашей глупой светской жизни.

Несколько мгновений она задумчиво глядела на рыцаря и вдруг спросила:

— Что вам больше нравится — картины или плаванье?

— Как вам сказать,— ответил он, смеясь и несколько озадаченный.— Я люблю и то и другое.

— Не знаю, что показать вам сначала,— пояснила ему хозяйка дома,— картинную галерею или бассейн для плаванья? Боюсь, вы устанете, прежде чем успеете хоть что-нибудь осмотреть.

— Мне кажется, следует начать с картинной галереи,— сказал он.— Что в бассейне? Вода и все.

— У нас он особенный,— сказала молодая женщина,— как-нибудь, если вы будете хорошо себя вести и обещаете никому не рассказывать, я покажу вам свою ванну. Может быть, вам успели уже сообщить, что ванна, которая находится на моей половине, высечена из цельной глыбы чудесного зеленого мрамора.

Монтэгю не преминул выразить надлежащее изумление, как от него и ожидалось.

— Это, конечно, дало нашим ужасным газетам лишний случай посплетничать,— жалобно сказала миссис Уинни.— Разузнали, сколько я за нее заплатила. Вообще невозможно приобрести ни одной красивой вещи, чтобы вам не задали вопроса, сколько это стоит.

Последовало молчание: миссис Уинни ожидала, что и Монтэгю задаст ей этот вопрос. Но поскольку он не полюбопытствовал, она сама добавила:

— Ванна стоила пятьдесят тысяч долларов.

Они направились к лифту, у которого стоял готовый к услугам маленький мальчик в роскошной бархатной ливрее ярко-красного цвета.

— Иногда,— продолжала она,— мне кажется, что платить такие деньги просто безнравственно. Вы никогда не задумывались над этим?

— Иногда случалось.

— Это, конечно, дает людям возможность заработать, и мне думается, не может быть лучшей работы, чем изготовление таких красивых вещей. Но когда я думаю о том, сколько на свете нищеты, я чувствую себя несчастной. На юге у нас есть зимний дворец — один из загородных особняков, похожих на выставочные здания; в нем отдельные комнаты для сотни гостей. Время от времени я разъезжаю одна в автомобиле по стране, бываю в фабричных поселках, беседую с детьми. Некоторых я уже хорошо знаю — жалкие маленькие создания.

Они вышли из лифта и направились к картинной галерее.— Я приходила в отчаяние,— продолжала она,— я пробовала говорить об этом с мужем, но он и слушать не хотел. «Не понимаю, почему ты не можешь быть такой, как все»,— отвечал он, и так каждый раз. Что же мне оставалось делать?

— А вы бы спросили его: почему, наоборот, другим людям не быть такими, как вы? — спросил, улыбаясь, Монтэгю.

— Не сообразила,— сказала она.— Знаете, женщине очень тяжело, когда ее никто не понимает. Однажды я отправилась в сеттльмент посмотреть, что он собой представляет. Вы знаете что-нибудь о сеттльментах?

— Решительно ничего,— сказал Монтэгю.

— Ну, такие поселки в бедных кварталах, где живут люди, поставившие себе целью перевоспитать бедняков. Для этого, я думаю, требуется много мужества. Время от времени я даю им денег, но я не уверена, что это приносит какую-нибудь пользу. Главное несчастье бедняков в том, что их бесконечное множество.

— Да, их действительно очень много,— сказал Монтэгю, вспомнив о том, что видел во время поездки с Оливером в гоночной машине.

Миссис Уинни присела на маленький диванчик у входа в неосвещенную галерею.

— Я давно уже там не бывала,— продолжала она.— И боюсь, что нашла занятие гораздо более подходящее. Меня все больше влечет к оккультизму и мистике. Вы когда-нибудь слыхали о бабитах? [7]Бабизм — религиозное движение, возникшее в Персии в начале XIX в. и получившее распространение на западе Европы и в Северной Америке.

— Нет,— сказал Монтэгю.

— Это религиозная секта, кажется из Персии, теперь этим увлекаются решительно все. Они священники, понимаете? Они читают лекции об имманентности, о божественном начале, о перевоплощении и о Карме и все такое. Вы верите в это?

— Затрудняюсь сказать, я просто об этом ничего не знаю.

— Это прекрасно и необычайно,— прибавила она,— и это помогает понять, как устроен мир. Они учат тому, что вселенная — единое целое, а душа единственная реальная сила и что поэтому все материальное не имеет никакого значения; мне кажется, будь я бабиткой, я могла бы чувствовать себя счастливой, даже если бы мне пришлось работать на прядильной фабрике.

Вдруг миссис Уинни встала.

— Однако вы, наверное, предпочитаете посмотреть картины,— сказала она и нажала кнопку; сводчатая галерея озарилась мягким ровным светом.

— Это наша семейная гордость,— сказала она.— Мой муж задался целью собрать коллекцию картин, в которой было бы по одной выдающейся работе каждого из великих художников. Мы» приобретаем их где и как только возможно. В том углу — старые мастера. Не хотите ли взглянуть?

Монтэгю хотелось, только он предпочел бы смотреть один, не в присутствии миссис Уинни. Очевидно, миссис Уинни не раз уже приходилось показывать эту галерею; мысли ее сейчас были всецело поглощены персидскими трансценденталистами.

— Эта картина с изображением святого принадлежит кисти Ботичелли,— сказала она.—А знаете, его оранжевое одеяние всегда напоминает мне о Суоми. Знаете, Суоми Бабубанана — это ведь мой учитель. У него удивительно красивые тонкие руки и огромные карие глаза с таким мягким, кротким взглядом, точно у газелей в нашем южном поместье!

Так миссис Уинни, не умолкая, переходила от картины к картине, а сверху со стен в глубоком молчании на нее взирали души великих старых мастеров.