- А-а-а-а-ах…
Промерзший организм оттаивает в горячих водах источника. От кончиков пальцев ног и до самой макушки все тело приятно колет.
В боковой стене пещеры «прорублена» дыра, в которой виден кусочек уже совсем голубого неба. По нему, точно радуга, протянулась дуга из разноцветного облака. У меня на глазах ее пробил насквозь луч золотого света.
— О-о, вот и утро, солнце встает! — с радостными возгласами в пещеру ввалилась почти вся мужская половина общежития, Хасэ в том числе.
— Успели!
— Наблюдать за новогодним восходом из горячей ванны! Лучше не придумаешь!
— Вы же еще явно навеселе, куда вы в термальный бассейн! — испугался я.
— Ничего страшного! У нас есть, чем опохмелиться!
Едва ли наличие опохмела как-то влияет на безопасность принятия горячей ванны, но, как бы то ни было, эти несносные взрослые с графинами в руках опустились в воду. Куда в них только влезает?! Хотя, в их случае я уже ничему не удивляюсь.
Из-за водопада выглянуло солнце. Окружавшие его скалы и пруд залило золотым светом.
— О-о-о!
— Красота какая!..
Пещера загудела от хлопков и восторженных криков. Я переглянулся с сидящим рядом Хасэ. Тот едва заметно улыбнулся. У меня вдруг защемило на сердце: вспомнился прошлый Новый год.
После уезда из особняка я поселился в школьном общежитии, и как-то так вышло, что на меня одна за другой навалилась куча неприятностей, а к этому прибавилась резко усилившаяся неуверенность в себе и окружающих, из-за чего я практически впал в депрессию. Новый год я должен был встречать в одиночестве, но Хасэ, отказавшись от путешествия с семьей, специально приехал, чтобы составить мне компанию.
За бэнто с подработки и одэном из магазина мы болтали обо всем на свете, а там незаметно наступила полночь. Выдохлись мы лишь на рассвете, так что первый восход солнца в итоге проспали.
Но сейчас меня переполняет счастье, ведь этот новый год я встретил со своими соседями по особняку и Хасэ… аж слезы на глаза наворачиваются…
Первый восход выдался настолько прекрасным, что я от избытка чувств потерял дар речи. И неважно, какому измерению это солнце принадлежало.
— Ну надо же, как красиво! — раздался позади голос.
Перед бассейном стояла совершенно голая Марико-сан.
— Уа-а-а!!!
Мы с Хасэ так и подпрыгнули.
В золотистом свете утреннего солнца роскошная фигура Марико-сан была воистину ослепительной. Но нагота — это уже перебор! Однозначно перебор! Хочешь не хочешь, а подскочишь, как ужаленный.
— Марико-тян! Ну ты хотя бы спереди прикройся! Ладно мы, но тут же еще старшеклассники есть. Старшеклассников-то пожалей! — укорил ее Поэт, пока Художник, Сато-сан и остальные ржали в голос.
— Ладно тебе, она ж как статуя, какое к ней желание может быть?!
— И то верно! Но полюбоваться все-таки есть чем!
Букинист звонко захлопал.
— Прямо Бентен-сама!
— Гя-ха-ха-ха-ха-ха!
Со смерти Марико-сан прошло уже немало времени, и она успела забыть весь женский стыд. Сейчас она по своему поведению скорее напоминает мужика среднего возраста, поэтому, несмотря на потрясающие формы, никаких непристойных мыслей не вызывает.
— Ох уж эти твои соседи… — хмыкнул Хасэ.
Я тоже невольно усмехнулся, а затем, зараженный гоготом взрослых, расхохотался.
По пещере и пруду с водопадом разносился многоголосый смех. Первый смех в новом году. Здорово.
Прогревшись, все разошлись по своим комнатам и в следующий раз проснулись лишь в районе полудня.
В гостиной успели прибраться и поставить новогодние цветы. Буся с Белой наблюдали за падающим по другую сторону дверей-сёдзи снегом.
— Буся! — радостно позвал его Хасэ, и Буся не менее радостно к нему подбежал, топая маленькими ножками в теплых носочках с помпончиками — подарок Хасэ.
Буся холода и жара не ощущает, поэтому целый год ходит в футболке, черных штанишках (одежда, правда, ненастоящая, одна видимость, но это к делу не относится) и босиком.
В конце концов Хасэ не выдержал:
— Меня при взгляде на него самого мороз пробирает!
После чего приобрел ему вязаную кофточку и кучу носочков. И теперь, глядя на Бусю в обновках, так и расплывается в счастливой улыбке… Аж смотреть тошно.
— Ага, проснулись, — заглянула в гостиную Акинэ-тян.
— Доброе утро, Акинэ-сан.
— Утро!
— Обедать будете?
После вчерашнего пиршества мы ожидали нечто простое и легкое, но…
— Зимний желтохвост*!
— Ого, вкуснотища какая! А как переливается!
На обед были сашими из доставленного только этим утром свежайшего желтохвоста, вареная свинина с дайконом под юдзу-мисо, кимпира из кожицы дайкона, рыбный суп с мисо, маринованный редис и, разумеется, рис! Чем не полноценное угощение?
— Объедение! Это сашими! Челюсти так и сводит от такой вкусноты!
— А это юбзу-мисо! Просто шедевр! Задает тон всему обеду! И никакой другой закуски не надо!
— Так, кому ситими к супу? Дзони тоже есть!
— Спасибо, Акинэ-сан.
— Рурико-сан, все невероятно вкусно!
— Гениально!
От нашей неустанной похвалы общежитский повар Рурико-сан — привидение, представляющее собой одни кисти рук — принялась смущенно потирать свои тонкие белоснежные пальцы. Неважно, Новый год на дворе или обычный день, стряпня Рурико-сан всегда на высочайшем уровне. И этот год точно не станет исключением!
Сашими из зимнего желтохвоста идеально пошли под рис, а какой из него вышел наваристый суп! А это дзоси (Рурико-сан готовит дзоси из дайкона, моркови и клубней таро с добавлением белого мисо) — невозможно же остановиться! Вот тебе и «простой и легкий» обед — опять наелись до отвала, так все вкусно.
Похлопывая себя по набитому, так что дышать тяжело, животу, я посмотрел сквозь стекло дверей-сёдзи во двор.
Зимний сад Особняка нежити украшают красные и белые камелии. По самому саду носятся маленькие снеговики и катаются «снежки» — наткнувшись на кого-то, они просят: «Воды!» (Но поливать их нельзя — как мне сказали, в ответ дунут таким холодным воздухом, что запросто околеешь).
— Сугробов, похоже, так и не дождемся…
Со вчерашнего дня, не прекращаясь, идет снег, но он лишь слегка прикрыл землю и кустарники. Буся, как я заметил, тоже, не отрываясь, смотрит в сад.
— Хочешь снега побольше, Бусь?
Малыш кивнул (он не говорит).
— Домовладелец открыл рядом с водопадом проход в «снежную долину», — сказала вдруг Акинэ-тян.
— В снежную долину?!
Водопад со всех сторон закрывают высокие скалы, но наш Домовладелец может «прорубать» в них проходы в самые разные места. Так осенью мы праздновали полнолуние посреди бесконечного дикого поля.
— Пошли посмотрим, Хасэ!
— Пошли!
Мы вскочили.
— Не забудьте одеться!
— Хорошо!
Застегнув куртки и повязав на шеи шарфы, мы спускаемся в подвал. Буся тоже пошел с нами, поэтому мы надели на него голубую пелерину.
В скале сбоку от водопада темнел проход, хотя еще утром его там не было. Мы, пригнувшись, нырнули в него, и…
Перед нами открылась снежная долина.
Бесконечное нетронутое снежное полотно, в какую сторону ни повернись.
Один снег. И редкие черные голые деревца.
С этой стороны мы вышли из дыры в большом валуне не выше нас самих. Причем сам валун тоже был заснежен.
Небо было серое с легким синим оттенком, а на горизонте светилась золотая полоса. Откуда-то издалека доносился едва различимый гул ветра.
Сразу стало ясно, что здесь нет жизни.
В этом безграничном пространстве ничего нет. Некуда идти, нечего искать.
Как же там было красиво.
Прекрасный в своей пустоте, точно чистейшей воды кристалл, мир. Недоступный и неизвестный обычным людям.
Но несмотря на всю красоту пейзажа, здесь было страшно одиноко. Глядя на него, душу сковывала тоска, как в печальном сне.
Я покосился на Хасэ. Тот стоял, крепко прижимая к себе Бусю.
«Так нечестно», — подумал я.
И обнял Бусю и Хасэ.
— Ты чего?
— Да так, просто… Здесь так красиво, но грустно. Ничего нет.
— Это точно. Но это удивительный опыт. На Земле, наверное, и нет таких мест, где ничего нет… разве что в пустыне.
— В пустынях же полно животных и растений.
Мы немного прошлись.
Снег скрипел под ногами. Было приятно вот так идти, слегка проваливаясь в сугробы. Казалось, шел бы и шел бы так, куда глаза глядят.
Хрусть-хрусть-хрусть. Немного ускоряю шаг.
— Хе-хе.
Настроение заметно улучшилось.
Хруст! Хруст! Хруст! И вот я уже бегу.
За нами вдогонку бросилась Бела.
— И-и-ией! — я со всех ног рванул вперед.
Хасэ расхохотался.
— И раз!
Я «рыбкой» прыгнул в белоснежную нетронутую гладь и ушел с головой в сугроб.
— Ух ты, здорово!
— Ну-ка, я тоже хочу.
Хасэ передал мне Бусю и спиной бухнулся на снег. Взметнувшиеся в воздух хлопья присыпали его всего. Хасэ, не торопясь вставать, захохотал.
— И чем мы занимаемся? Прямо как дети малые!
— Лучше на Белу посмотри, вот кто по-настоящему счастлив!
Бела, обычно не отходящая от Буси ни на шаг, носилась по долине.
— Мама Бела все-таки собака, — улыбнулся Хасэ.
От вида бегающей и прыгающей по сугробам Белы на душе теплело.
Мы с Хасэ тоже какое-то время поиграли в догонялки, затем принялись лепить снеговика. Рядом, копируя Хасэ, сосредоточенно катал шары для своего маленького снеговика Буся. Удивительное это было чувство — получить в свое полное распоряжение бесконечную нетронутую снежную гладь.
Вдруг послышался хриплый возбужденный лай. К нам на огромной скорости, взметая клубы снега, несся серый волкодав.
— Сигар!
Верный пес художника Фукасэ, пятидесятикилограммовая махина, в жилах которой течет волчья кровь. Сигар всегда сопровождает Художника в его поездках по стране — сидит сзади на мотоцикле. Останавливаются они обычно не в городе, а где-нибудь на природе, чтобы Сигару был простор (в лесу или у реки — Художник любит походную жизнь). В особняке пес тоже ходит, где ему вздумается, но спать предпочитает все-таки в комнате хозяина.
Сигар, похоже, слегка обезумел при виде такой огромной «площадки для игр». Стрелой метнувшись к нам, он повалил нас с Хасэ в снег, облизал обоим лица, мягко ткнулся носом в щеку Буси (но и этого хватило, чтобы малыш улетел в сугроб), после чего они на пару с Белой принялись носиться вокруг, заваливая друг друга, прыгая, лая.
— Вот собакам счастье, — засмеялся Хасэ.
— Эй! Парни!
Из «дыры» показались взрослые с лопатами за плечами.
— Будем строить иглу!
Мы с Хасэ переглянулись и подскочили.
— Да!!! Иглу!!!
Следующие несколько часов ушли у нас на создание вполне так себе настоящей, крепкой иглу.
Кроме «зала» на десять человек мы соорудили «туалет» и «спальню», и даже — зачем-то — «лестницу». Веселились, как дети, строящие огромный и сложный песочный замок.
Закончили мы, когда серо-синее небо над снежной долиной стало насыщенного ультрамаринового цвета (темнее в этом мире, как я понял, не бывает). На часах было шесть вечера.
— Банзай, банзай, банзай! — хором прокричали мы.
Следующим шагом стало обустройство: мы застелили пол иглу коврами, поставили котацу, стол. В стенах пробили небольшие ниши под свечи, свет которых придали атмосфере внутри иглу красоты и уюта.
— А здесь так тепло! — восхитился я.
По сравнению с ощутимым морозцем снаружи, внутри иглу в зимней одежде было даже жарковато.
— Не зря же в них люди на Аляске живут.
— Ну что, время пировать! — притащил огромную кастрюлю Художник.
— Давно пора!
Мы встретили его аплодисментами и радостными воплями.
Стоило снять крышку с поставленной на портативную газовую плиту кастрюли, и всю иглу заполонил запах ароматного бульона. Даже голова закружилась. Но, заглянув внутрь, я обнаружил, что на поверхности плавает что-то большое, белое и округлое…
— Моти?! — не сдержал я удивления.
Что моти делает в супе?!
Взрослые засмеялись.
— Сёгоин-дайкон, я правильно понимаю? — спросил Хасэ.
— Что?! Но разве сёгоин-дайкон бывает таким большим?!
Этот шар почти касался стенок кастрюли и своим размером правда напоминал кагами-моти. Покачиваясь на пузырьках, он уже почти потерял первоначальную белизну, насыщаясь цветом бульона.
— Это, так сказать, закуска, — пояснила Акинэ-тян.
— Закуска? Это?!
— Он уже довольно давно варится в бульоне из ламинарии и кафельника, смотри сам.
Она легко, точно масло, проткнула этот огромный шар палочками и разделила на кусочки.
— Бульон из кафельника… — я сглотнул слюну.
В зимний период кафельники — любимая белая рыба жителей Кансая, особенно Киото.
Акинэ-тян добавила к кусочкам редьки немного юдзу-мисо.
— Налетайте.
У Хасэ, который еще во время обеда по уши влюбился в юдзу-мисо, глаза так и засияли.
— М-м-м!
— Вкуснотища!
— Рыбный бульон… Без него истинному японцу жизнь не мила!
Иглу затопили блаженные стоны и восторженные возгласы.
Дайкон, стоило ему оказаться на языке, тут же таял, точно хлопья снега, и рот наполнял ароматный бульон. Юдзу-мисо добавлял интересный акцент. Казалось, я сам сейчас растекусь от такой горячей вкусности.
— К этому определенно пойдет саке!
— Не скажи, по мне, лучше сётю!
— Ладно вам!
— Ну уж нет, не согласен!
Взрослые только и успевали, что накладывать себе добавки и опустошать рюмки.
— Сразу так тепло стало!
— Не закуска, а чудо!
Мы с Хасэ тоже не могли нарадоваться. Несмотря на свои внушительные размеры, очень скоро от сёгоин-дайкона ничего не осталось.
— А теперь настал черед главного блюда — рыбного супа!
В кастрюлю высыпали щедрую порцию нарезанных овощей и тонких кусочков филе кафельника.
Все плотным кольцом окружили кастрюлю и вскоре с разрумянившимися и блестящими от пота лицами уже лакомились горячим наваристым супом.
«Хорошо-то как», — подумалось мне уже в который раз за последние сутки.
— Для детей еще есть хосомаки и онигири!
В иглу занесли красные короба с разными роллами и онигири.
— Рурико-сан… Вы лучше всех!
— Не всё же одним взрослым праздновать!
— Рурико-сан никого не забывает!
Роллы отлично пошли под суп. Все было так вкусно, что хоть умри я прямо там — никаких сожалений бы не испытал.
В середине нашего веселого пиршества в иглу внезапно заглянул человек во всем черном.
— Наслаждаетесь жизнью, как я посмотрю?
— Рю-сан!
Этот высокий красавец с длинными, убранными в хвост, черными волосами и в черной одежде — могущественный экстрасенс (насколько мне известно), еще один сосед по особняку, в котором Акинэ-тян видит живой пример для подражания.
— О, давно не виделись!
— С Новым годом!
— С Новым годом!!!
— Садись давай! И супа, и саке еще полно!
— Значит, и мой подарок придется кстати, — Рю-сан поставил перед собой бутылку.
— О-о, это же «Мао»!
— Прямо твое коронное!
Все захохотали. Пир набирал обороты.
1. *Выловленный в зимний период, до нереста, когда мясо наиболее жирное.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления