Онлайн чтение книги Весёлые деньки в общежитии монстров Youkai Apartment no Yuuga na Nichijou
7 - 57

Комнату заливали подкрашенные витражами лучи закатного солнца.

На подоконнике сидели три синие птички и наблюдали за происходящим внутри.

В особняке было так тихо, что можно было почти различить шорох опадающих лепестков сакуры.

Сжавшая в комок, будто маленькая девочка, Марико-сан наконец успокоилась.

— Вы в порядке? — спросил я и протянул ей бумажный платок.

— Да… Прости, что разрыдалась вдруг, — подняв голову, горько усмехнулась Марико-сан.

Даже с опухшими веками и покрасневшим носом она оставалась красавицей.

Увидев на своем колене ручку Буси, она гулко сглотнула, подавляя новую волну слез, после чего крепко обняла малыша и принялась тереться щекой об его щечки, целовать его. В этих жестах было столько любви и столько грусти, что у меня защемило на сердце.

— Юси-кун, ты в кого-нибудь влюблен?

— К сожалению, пока нет.

— Понятно…

Я промолчал, не зная, что ответить.

— Я тоже… У меня тоже не было любимого человека… когда я была в твоем возрасте. Хотя нет, не так… Я вообще тогда не знала, что значит «любить».

По взгляду ее больших глаз я понял, что она смотрит не на меня, а в собственное далекое прошлое.

Поэт как-то упомянул, что Марико-сан родилась в богатой семье. И что по молодости жила одними развлечениями.

— Мой папа разбогател на сделках с недвижимостью. Сам он происходил из обычной рабочей семьи, но в нем была торговая жилка, да и время было такое: многие сумели за короткий срок сколотить целое состояние. Думаю, мама вышла за него тоже преимущественно из-за денег. Но они не были плохими людьми, не подумай! Я их обоих очень любила. Просто… они оба были совершенно не образованы, — после паузы с сожалением добавила Марико-сан. — Я это не из чувства превосходства говорю, у меня самой никакого должного образования нет. А папа и мама хоть и мало учились, но сумели стать уважаемыми членами общества. Папа разбогател исключительно благодаря интуиции и труду, мама была очень общительной, с кучей друзей. В этом нет ничего плохого. Но из-за этого они оба не придавали особого значения образованию. Скорее наоборот: папа постоянно хвастался, что без всяких университетов смог обеспечить нас достойной жизнью… Поэтому… они и меня никогда не заставляли учиться.

Благодаря состоятельным родителям Марико-сан с младенчества не знала нужды и слова «нет». Для нее было совершенно естественно, что все ее желания немедленно исполнялись, она и не задумывалась, что у других может быть по-другому.

— Я не помню, чтобы хоть раз делала домашние задания или слушала учителей на уроках… Ни в начальной школе, ни в средней, ни в старшей… У меня всегда была ужасная успеваемость, но все упреки учителей я пропускала мимо ушей. Ведь у меня и так все было отлично, так зачем учиться?

Разумеется, родителей Марико-сан вызывали в школу, но ни ее отцу, ни матери не было никакого дела до отметок дочери. Как и, по сути, до нее самой.

— У них была своя занятая жизнь, им некогда было со мной возиться. А я этому только радовалась. Никто не мешал мне веселиться. Бывало, мы по несколько дней друг друга не видели, а когда я сталкивалась с папой дома, наш разговор сводился к: «Пап, привет, дай денег!» — «Не вопрос. Сколько? Десять тысяч хватит?». С мамой было то же самое. И ничего большего мне не надо было, я их обоих обожала…

Обворожительная, богатая и сорящая деньгами без зазрения совести Марико-сан быстро обзавелась целой толпой приятелей. Вот только порядочными их никак нельзя было назвать. Выпивка, сигареты, азартные игры, наркотики и, конечно же, секс — вот чем они жили и чему научили Марико-сан.

В первый раз она забеременела в пятнадцать.

И без малейших колебаний отправилась делать аборт.

Она даже не знала, кто из ее многочисленных партнеров был отцом ребенка.

— У меня и… и мысли не возникло… что во мне новая жизнь… а я ее убиваю… — едва слышно прошептала Марико-сан. — Для меня главное было веселиться вместе со всеми. Я любила секс, а беременной ведь сексом не позанимаешься, поэтому я и пошла на аборт. Вот и все, о чем я тогда думала.

Развлекаться, не считая денег, менять мужчин, как перчатки, делать аборт, если вдруг снова залетишь — именно так и жила Марико-сан, начиная со средней школы и до двадцати лет.

— Я была для всех Королевой. Меня постоянно осаждали красавчики, отпускали мне комплименты, твердили, как они меня любят. С подружками мы болтали о моде и шоу-бизнесе. Постоянно кто-нибудь предлагал попробовать что-то новое, сходить туда, где я еще не была. Каждый день был полон бесконечного веселья. И я… была уверена, что так и должно быть… Что это и есть жизнь.

Но однажды в эту «жизнь» вторгся Его величество случай.

Незадолго до своего совершеннолетия Марико-сан познакомилась с одним мужчиной.

Она пришла в танцевальный класс, чтобы встретить подругу, а он — младшую сестру. Они разговорились (все началось с какой-то ерунды вроде: «Занятия так поздно заканчиваются». — «И не говорите»), и в какой-то момент Марико-сан ощутила нечто, похожее на электрический разряд. Она влюбилась.

— Тогда я не понимала, чем он так меня привлек. Симпатичный, но не сказать, чтобы красавец. Но у меня сердце выскакивало из груди, кровь приливала к лицу, я ничего не могла с собой поделать. Каждое его слово, каждый жест притягивал мой взгляд, но стоило нашим глазам встретиться, как мне от смущения хотелось бежать со всех ног… Я никогда не испытывала ничего подобного, все спрашивала себя: что со мной? Бросилась за советом к друзьям, и кто-то из них мне так и сказал: «Может, ты влюбилась?»… Никогда не забуду, что я тогда почувствовала.

В сердце Марико-сан будто распахнулась новая дверь, за которой она увидела незнакомую себя, ту, какой она на самом деле хотела стать, и это осознание поразило ее и обрадовало до глубины души. Вся ее система ценностей в один миг изменилась.

— Я поняла… Наконец-то я поняла, что все те слова о любви, что говорила я и что говорили мне — все это было ложью. Ненастоящим. Не было в них никакой любви. И самое главное, я понятия не имела, что это такое — любовь.

Из глаз Марико-сан вновь закапали слезы.

— Сейчас я понимаю, за что я его полюбила. За его искренность. Когда мы только познакомились, он бормотал, заикаясь и краснея, что никогда еще не имел чести говорить с такой красивой девушкой и как он этому рад… Что работает в чисто мужском коллективе, поэтому для него возможность встречать сестру после занятий танцами — это своего рода отдушина… Никаких витиеватостей, просто и от сердца… Он не говорил ни о чем таком особо интересном, но у меня душа разрывалась — так мне хотелось слушать его еще и еще.

С того дня Марико-сан каждую неделю приходила в танцевальный класс, когда там занималась младшая сестра этого мужчины. Для нее не было большего счастья, чем поговорить с ним те несколько минут, что они проводили вместе в комнате ожидания до окончания занятия. Они беседовали о пустяках, но Марико-сан чувствовала, как в обществе этого мужчины ее душа очищается. И в какой-то момент она вдруг расплакалась, чем страшно его напугала.

— Это сейчас я знаю, что меня тронуло тепло его слов… Тепло живого человека. Когда он рассказывал о своей семье, о работе, о проблемах с коллегами, о школьной влюбленности, я всегда чувствовала за его словами его самого, настоящего, и у меня сердце замирало… И я впервые задумалась: вот я сижу, растроганно плачу, а что за жизнь была у меня? Что в ней было такого, что может тронуть его?.. Ничего. Я испытала такой шок, не описать словами. Мне казалось, я веселюсь каждый день… А в итоге… в душе у меня оставалась пустота.

Марико-сан осознала, что жила, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, просто прожигая день за днем. И что все ее друзья-приятели ничем от нее не отличаются.

На самом деле им всем было на нее плевать, как и Марико-сан — на них. Их волновало только одно: получать удовольствие. Но и эти так называемые «удовольствия» были поверхностными и мимолетными.

— Если удовольствие ничего после себя не оставляет… Оно бессмысленно. Ты будешь помнить, что веселился, но эти воспоминания не вызовут отклика в душе. Было и было. Забылось — и ладно.

Мужчина утешил плачущую Марико-сан, и вскоре они начали встречаться.

— С ним я чувствовала, что живу. Живу в этот самый момент, рядом с ним. Что я люблю его. С ним я поняла, что это такое — любить. И как это прекрасно — любить другого человека!..

Полные слез глаза Марико-сан сощурились от воспоминаний о том счастливом времени.

Наконец она вновь посмотрела на меня и тихо продолжила:

— Сексом следует заниматься лишь с тем, кого ты действительно любишь, Юси-кун. Просто секс и секс с любимым — это как небо и земля. Секс без любви, без ощущения счастья портит людей.

«Портит людей», — повторил я про себя. Наверное, это были ключевые слова.

— С ним я… впервые в жизни занималась сексом по любви. От одного его поцелуя… У меня слезы лились из глаз. Я была так рада, так счастлива — до помутнения рассудка. Для других это было естественно, но я для меня эти ощущения стали открытием. До этого я считала, что главное — это получить удовольствие и всё… И от этой мысли мне стало так грустно…

Марико-сан честно рассказала любимому о своей беззаботной жизни все эти годы, что в пятнадцать впервые забеременела, и уже успела сделать три аборта, и взмолилась о прощении.

— Он, конечно, был в шоке, но сказал, что наибольшая вина лежит на тех, кто, зная, что я еще ребенок, позволяли себя так со мной вести. И что родители тоже виноваты. Что давать детям свободу и полностью снимать с себя ответственность — это разные вещи.

Марико-сан удивилась, что он знает, что мама с папой именно так с ней поступали, хотя она о них ему еще ничего не говорила.

— А он почесал голову и немного растерянно ответил: «Потому что это очевидно?». И меня… будто молния ударила.

Марико-сан поняла, как мало она знала.

— Я была такой дурочкой… Полнейшей невеждой, круглой идиоткой. Я не знала самых элементарных вещей. А-ха-ха… Ну еще бы. Я ведь никогда ничему не училась. Читала только журналы мод, смотрела лишь музыкальные программы. Ни разу не включила новости и не взяла в руки газету.

Глаза улыбающейся Марико-сан опять заблестели от слез.

— Но проблема была даже не в этом… Мне пришлось очень… по-настоящему пожалеть о том, что я выросла такой дурехой…

С изящного подбородка Марико-сан закапали слезы. Буся поднял ручки и вытер ее мокрые щеки, а та притянула малыша к себе и расцеловала его круглое личико.

— Вот ты умный, Юси-кун, а уроки делать любишь?

— Не особо. Но приходится.

— А ты как думаешь, зачем учатся в школе? Тебе никогда не приходила в голову мысль, зачем считать дроби, выводить функции или помнить наизусть формулу площади трапеции, если и без этого можно прожить?

— Еще как приходило. Как увижу в задачнике все эти синусы-косинусы-тангенсы, всякий раз думаю, на кой они мне сдались?

Марико-сан хихикнула.

— Но я понимаю… что это своего рода тренировка для мозга, — добавил я.

Марико-сан удивленно округлила глаза.

— Да… Ты прав. Ты совершенно прав! Все-таки ты такой умный, Юси-кун. А я вот… этого не понимала.

Устыдившись своей необразованности, Марико-сан попросила любимого стать ей учителем.

— А он смутился, сказал, что сам никогда даже хорошистом не был… Что придется учиться вдвоем, помогая друг другу.

Начать решили с чтения, чтобы восполнить пробелы в общих знаниях и расширить словарный запас. Любимый отобрал для Марико-сан сборники эссе и научно-популярные книги.

Читая книги, обсуждая их содержание с любимым, Марико-сан заметила кое-что важное.

— Цель учебы на самом деле — научить думать. Я постоянно наседала на него с простейшими на первый взгляд вопросами, а он всегда терпеливо отвечал, заставляя меня задумываться и приходить к новым вопросам. Еще и смеялся, что со временем я точно превзойду его в умности. И однажды меня опять будто молнией поразило.

Знания, что дают в школе, — это далеко не все. Понятие «общеизвестные факты» — на деле весьма расплывчатое и не имеет такой уж ценности. Человек думает, что «все об этом знают», но в действительности может быть полно людей, которые понятия об этом не имеют.

Поэтому важны не голые знания.

А понимание, что изучение разных предметов, решение разноплановых задач развивают и тренируют мозг.

— Человек должен уметь задавать вопросы и находить на них ответы. Должен не просто воспринимать что-то как нечто само собой разумеющееся, но задумываться, как эта вещь появилась и что с ней станет потом, что привело к возникновению этого события и чем оно обернется. Уметь размышлять — вот что самое главное.

— Но вы ведь это поняли, — заметил я.

Марико-сан осеклась.

Хоть ее глаза смотрели на меня, видела она нечто совсем иное, ведомое лишь ей.

— Когда я это поняла… было уже слишком поздно, — едва слышно произнесла она.

Марико-сан забеременела от любимого мужчины.

Но этому ребенку было не суждено родиться живым.

Во время родов у Марико-сан открылось сильное кровотечение, которое унесло жизни малыша и матери.

— Это я во всем виновата… Это мое безрассудство привело к этому…

От ее тихого и преисполненного печали голоса у меня разрывалось сердце.

— Я гонялась за удовольствиями, за ни к чему не обязывающему сексу, делала аборты, не задумываясь о смысле и ценности чужой жизни или о том, как это сказывается на моем организме… Пусть у меня не было нужных знаний, но мозги же у меня были, можно было сообразить! Что жизнь — бесценна, и что все эти аборты подорвут мое здоровье. Почему?! Почему у меня даже мысли об этом не возникало?! — под конец Марико-сан уже кричала.

Осознав, что она не сможет обнять своего первого желанного ребенка и что ей самой жить осталось совсем немного, она ощутила не грусть, а страшное раскаяние. ПО вине Марико-сан собственное счастье, счастье ее любимого, счастье их ребенка оборвалось. Умирая, она без остановки плакала, моля любимого о прощении.

— Прости меня, прости, пожалуйста, прости…

Никакие другие слова не шли. Любимый, тоже не находя слов, молча сжимал пальцами ее ладонь.

— Из-за моих бесконечных глупостей, из-за моего нежелания хоть чуть-чуть подумать о том, что я творю… ребенок моего любимого человека умер! Я принесла ему столько горя! Это была расплата, я понимала… Расплата за то, что я жила, как последняя идиотка, ничего не чувствуя, ни о чем не задумываясь!

«Это неправда!» — как же мне хотелось это закричать, но горло перехватило.

Вместо этого я обнял Марико-сан. Та прижалась ко мне и в голос разрыдалась.

Полно людей, которые, и не учась в школе, очень умные и проницательные. Но из-за родителей, никогда и ни в чем не отказывавших дочери и обеспечивших ей нескончаемый источник денег на любые расходы, Марико-сан росла в атмосфере, не предполагающей умственных усилий.

Ее жизнь была… слишком благополучной.

Настолько, что это уже вышло за рамки простого благополучия.

«Что же это такое на самом деле — благополучие, достаток?..»

Буся, оказавшийся зажатым между мной и Марико-сан, зараженный ее слезами, тоже заплакал. А следом и Главик.

На пол одна за другой капали крупные и прозрачные, будто драгоценные камни, слезы.

«Грустите, когда вам грустно», — вспомнились мне слова Тиаки.

В юности Марико-сан даже грустить не умела. В ее маленьком мирке не было таких понятий, как «печаль», «боль» или «обида». И она не знала, что значит «терпеть».

«Зато сейчас в воздухе разлито ощущение полноты жизни…» — подумал я.

— Юси-кун, ты учись, слышишь? Много, много учись. Чем больше ты узнаешь, тем шире будет твой мир. И тогда ты не упустишь ничего, что по-настоящему важно, и найдешь свое счастье… — сквозь всхлипы сказала Марико-сан.

Теперь я знал, почему она отказалась отправляться на Небеса и стала работать воспитательницей в яслях для нежити.

Марико-сан хотела искупить вину перед своими четырьмя умершими детьми.

Тихо отворилась дверь, и в комнату зашла Кикё-сан.

— Уснула?

— Еще бы, столько-то плакать, — усмехнулся я. У меня вся футболка была мокрая от слез Марико-сан.

Марико-сан, Буся и Главик сонно посапывали на сложенном пополам футоне.

Обнимающая двух малышей Марико-сан выглядела очень счастливой.

Поздним вечером все обитатели особняка собрались встречать маму Главика.

— Ну вот, Главика увезут! Скучища будет! — с удовольствием попивая саке, заметил Поэт.

— Жаль, Хасэ не увидит Юси с животом, — фыркнул Художник.

— Наверняка бы застыл столбом! — подхватил Букинист.

— И начал бы представлять, как такое могло произойти!

— Сто процентов!

— Гя-ха-ха-ха-ха-ха!!!

Несносные взрослые веселились. Как всегда.

Да пожалуйста. Думаете, я начну огрызаться? Еще чего. Толку все равно не будет, только устану.

— Добрый вечер! — донесся из глубин темного сада чей-то голос.

— А, заведующая! — Марико-сан спустилась ей навстречу.

Из ночной мглы вынырнула заведующая яслями для нежити «Журавль и черепаха»… На вид самая обычная женщина в спортивном костюме и переднике и с убранными в высокий хвост волосами… Вот только…

«Маска…»

На ее лице была маска с изображением спирали.

— Простите за доставленные хлопоты. Был небольшой шанс, что яйцо вылупится до возвращения матери, но чтобы это на самом деле произошло… Мне очень жаль. Примите эти сладости в качестве извинений.

— С-спасибо.

Нет, серьезно, самая обычная женщина.

За исключением маски.

«Аптекарь тоже ходит с маской. Может, это какой-то клан «масочников»?»

— Так где мама? — спросила Марико-сан.

— Она здесь. Но ввиду своих солидных размеров не может выйти в сад.

Заведующая подняла принесенный ею коричневый чемодан и открыла крышку.

— Поэтому придется обойтись ее малой частью.

Из чемодана выскользнуло огромное, напоминающее осьминожье, щупальце.

— Ого! — мы все так и подпрыгнули.

В толщину щупальце было не меньше метра, серебристо-серое с металлическим оттенком, оно переливалось на свету всеми цветами радуги. Похожие на гигантские бородавки присоски ритмично сжимались и вновь расширялись.

Я едва сдержал рвущийся из груди душераздирающий вопль: кончик щупальца (от его прикосновения у меня едва не зашевелились волосы на всем теле) осторожно обернулся вокруг Главика. Тот еще какое-то время держался за мою рубашку, затем его пальцы разжались, и щупальце утянуло его за собой в чемодан. В этом плавном движении чувствовалась любовь и ласка.

Заведующая захлопнула крышку.

— Итак, малыш вернулся к матери. Всем спасибо за содействие, — поклонилась она. — На этом вынуждена проститься. Еще раз приношу свои извинения. Марико-сан, до завтра.

— До свидания!

Мы остолбенело смотрели вслед как ни в чем ни бывало удаляющейся с чемоданом в руке заведующей.

— И кто это был? — тихо спросил я.

— Райба… — пробормотал Букинист.

— Настоящая райба… — добавил Фул.

— Вы ее знаете?

— Только по книгам…

— Ваш скромный слуга тоже не имел чести до сегодняшнего дня наблюдать ее воочию…

— Так что это такое? Нежить?

Букинист задумчиво склонил голову.

— Скорее мифологическое животное… Или священный зверь?

— Верхняя половина тела райбы — женская, а нижняя, как вы могли убедиться, представляет собой бесчисленные щупальца, — пояснил Фул. — Ее размеры воистину огромны, она живет внутри урагана и управляет молниями.

— Говоришь, она огромная, но Главик не такой уж большой.

— Ну, знаете ли, детеныши панды тоже рождаются сантиметров пятнадцать в длину.

— Верхняя половина тела — женская, значит… То есть самцов у них нет?

— На этот счет есть несколько теорий. По одной, роль самца играет прядь волос, по другой — щупальца… Полагаю, Отшельнику известно больше.

— Хорошая мысль, давайте его и спросим.

Я открыл девятую страницу «Пти».

— Хохма́!

Вспышка голубой молнии озарила сад, и перед нами возник крупный филин, родич совы всезнания, что служила богине Минерве. Ему известно все на свете, и если бы он еще склерозом не страдал, было бы совсем замечательно.

Я привычно закричал в ухо дремлющей птицы:

— Дедуль! У меня к тебе вопрос!

— М-м… Мгмгм… Мгум…

— Знаешь, кто такая «райба»?

— М-м-м… Угум… Загадала загадку Эдипу. Красивая женщина. С грудями наружу.

— Это был Сфинкс, Отшельник. Тебя спрашивают о райбе! — подключился Фул.

— О-о! Ум-м… Волосы-змеи и жуткий взгляд, обращающий любого в камень…

— Ты про Медузу? Нам нужна райба!

— Все тело покрыто красной чешуей…

— Ламия.

— Нижняя часть тела — змеиная…

— Ехидна.

— Огромный спрут…

— Кракен.

— Тело птицы…

— Сирена?

— Девять голов…

— Ты про китайского Девятиглавого змея, что ли? Тебя уже совсем в сторону унесло!

Я тяжело вздохнул. Дедуля в своем репертуаре.

Взрослые хохотали, слушая нашу «викторину».

— Столько вариантов предложил и ни разу в райбу не попал, — фыркнул Букинист.

Марико-сан тоже улыбалась.

Буся сидел на краю веранды и смотрел на небо. Должно быть, он понимал, что Главика больше с нами нет. Я погладил его по голове.

— Что, старший брат, уже скучаешь?

Марико-сан села рядом с Бусей, и мы все вместе подняли глаза к небу.

Яркие весенние звезды подмигивали из-за цветущих ветвей сакуры.