Онлайн чтение книги Волчья жизнь, волчьи законы…
Глава 16

Наряд заканчивался в пять часов вечера. К этому времени «гуси» были измотаны. Они домывали полы, заканчивали уборку. Вынесли кастрюлю с отходами на контейнер, перемыли всю посуду. Новый наряд, принимая у них ложки, не досчитался трёх штук. Штырба пришлось сбегать в каптёрку.

Наконец, всё было закончено, старшина ОБАУ принял у Нытика наряд, «гуси» нового наряда занесли в столовую ящики с продуктами, а РМО пошло к себе в кубрик.

Старшина ушёл домой, а с солдатами остался капитан Иголка. Он проверил роту по списку вечерней проверки, отругал Куриленко и Якименко за плохую дисциплину, пообещал рядовому Рудому и сержанту Ржавин, что уволит их на следующей неделе, и ушёл в каптёрку. Там он включил телевизор и, лёжа на койке, стал смотреть.

Рота между тем жила своей жизнью. Солдаты мылись после наряда в умывальнике. Ким с книгой в руках лежал на койке. Сержант Ржавин с Куриленко развернули доску и принялись рубиться в нарды.

Штырба с Найдой сходили во 2-ую ТР, взяли у них штангу и, выстроив в ряд четыре табуретки, по очереди, лёжа на табуретках, стали «качать грудь».

Дробышев, Вербин и Вдовцов ушли в бытовку – так в армии называлась комната, где солдаты стриглись, гладили форму и делали другие свои нехитрые бытовые дела.

Старослужащий Стецко умел необыкновенно хорошо рисовать. В армии он научился делать татуировки и сейчас при помощи своего ремесла жил неплохо. Арбузов сегодня получил почтовый перевод из дома. Он уговорил Стецко, чтобы тот выколол ему на плече череп на фоне эмблемы ВВС. Стецко согласился, и сейчас он стоял в бытовке, держа в руках машинку, сделанную из электробритвы, аккуратно выводил контуры черепа на смуглом, крепком плече у Арбузова.

Арбузов дважды писал своей матери, чтоб она ни в коем случае не высылала ему в армию денег первые полгода, так как их всё равно отберут деды. Но мать – всегда есть мать. Заботясь о собственном чаде, она, выслав почтовым переводом деньги, совершенно не понимала, что проявляет заботу о благе других. Если б Арбузов не договорился со Стецко, то деньги достались бы сержанту Ржавин и рядовому Куриленко. Несмотря на то, что в РМО было шесть «дедов», всей «политикой» заправляли Ржавин и Рыжий. При каждой возможности они «кидали» свой собственный призыв, и деньги, наверняка, достались бы им, так как почтовый перевод, который принёс писарь из штаба части, попал в руки вездесущего сержанта Ржавин. Но Арбузов, знавший заранее через письмо от матери об этом переводе, накануне получения договорился со Стецко, и теперь Куриленко и Ржавин душились от злобной зависти.

– Эти бабки мои, – решительно сказал им Стецко, когда Арбузов вернулся с почты и положил деньги на табуретку, а Куриленко с Ржавин хотели их забрать и поделить.

– С какого лешего они твои? – с недовольством спросил Куриленко.

– Потому как у нас с Арбузовым был договор. Я ему набиваю масть, а он мне за это платит лэвэ. Вы думаете, ему прислали бы с дома лэвэ, если б он не попросил родоков? Хрен с два! Ты, Рыжий, сам, вспомни, свою молодость, как ты писал родокам, чтоб они тебе не высылали бабло, пока в части есть деды. Или такого не было?

Куриленко промолчал. В словах Стецко была правда. Сержант Ржавин, с завистью глядя на деньги, с напускным равнодушием лениво бросил:

– Ладно, забирай. Только, если «гусям» ещё придёт перевод, ты на «общак» не претендуешь.

– Добро, – улыбнулся Стецко. – Только общака больше не будет, – насмешливо добавил он.

И на немой вопрос Ржавин пояснил:

– Не надо наших гусей держать за идиотов. Пока мы не уволимся, им почтовые переводы из дома не придут. А вот когда мы будем мчаться в поезде, вот тогда-то они напишут: «Дорогие предки! Деды уволились. Деньги можно высылать!»

Он сходил в каптёрку и достал из «нычки» машинку. Татуировки в армии делать запрещалось, и офицеры, как могли, пресекали это дело, отбирая машинки и тушь и сурово наказывая мастеров татуировок. Несмотря на это, на теле то одного, то другого солдата появлялись новые татуировки. «Наколки» были в моде.

Стецко заперся с Арбузовым в бытовке. Остальным «гусям» было любопытно посмотреть, и они просили разрешения их впустить.

Стецко их впустил, и «гуси», обступив его и Арбузова, восхищенно наблюдали за процессом работы. На плече Арбузова уже был чёткий контур черепа, обозначены глубокие глазницы, носовые впадины, оскал улыбки…

Стецко понапрасну «гусей» никогда не трогал, бил их редко, только за «залёты».

За это Арбузов его не уважал. Арбузов вообще признавал только тех, в ком чувствовал силу. Он знал, что с Куриленко и Ржавин ему не справится. Но Кима, Стецко, Рудого, Лопатина (ещё один «дед» РМО) он мог свободно забить «раз на раз». Арбузов ждал, когда уволят Рыжего и Ржавин, тогда он остальных «дедов» будет «кидать».

Жужжала бритва. Стецко выводил контур эмблемы ВВС – перекрещенные крылья и винт…

* * *

Коптёрщик 2-й ТР роты младший сержант Сагалов был земляком сержанта Ржавин. Оба из Киева, одного призыва, за полтора года совместной службы они крепко сдружились. Сержант Ржавин вечерами, после возвращения с ГСМ, обычно сидел у земляка в каптёрке. Они баловались чайком с печеньем.

Вот и сегодня вечером он сидели вместе. У Сагалова было копчёное сало, банка сгущёнки, батон. Он выложил добро на стол и угостил земляка.

– Ну что там, слышно?.. Нескоро тебя будут увольнять?

– Ротный обещал на той неделе. Но ты ж его знаешь…

– Один чёрт, до Нового года уволят.

– Да нет. Лично я Новый Год собираюсь встретить дома, – отвечал Ржавин. – Да и по–любому ротный уволит меня раньше остальных. Вот на Рыжего он зуб имеет, а на меня нет. Дело даже не в ротном, а в Лукаше

– Ну а Лукаш что?

– Он мой непосредственный начальник. Как он решит, так и будет.

– Ну, так ты пошевели его. «Товарищ капитан, нельзя ли пораньше. Я вам магар соображу». Что ты, как маленький, первый день на службе?

– Да дело тут не в магаре вовсе. Лукаш хочет, чтобы я ему личную печать вырезал. У него, типа, библиотека дома хорошая. Он хочет все свои книги пропечатать и составить опись. Типа, букинист, на блатной козе не подъедешь.

– Ну, вырежи её. В чём же дело?

– Да придётся. А неохота как… ты бы знал! – устало зевнул Ржавин. – Я, кстати, ещё и печать нашей библиотеки собираюсь вырезать. У меня задолженность за ней числится. Помнишь, год назад Лимон заставил меня ему «Три мушкетёра» взять? Я взял. Лимон прочитал её. А наши недоноски порвали её на толчок, зад подтирать.

– У наших это не застроится. Понабрали в армию сброд идиотов.

– А тебя когда увольняют?

– Пупс обещал на той неделе.

– А каптёрой кого?

– Бардо, скорей всего. А кого ещё ставить? Все остальные тормоза. Лэве толком посчитать не могут.

Сержант Ржавин откинулся на койке, не снимая сапог, забросил ноги на душку. Мечтательно сказал:

– Ладно, Вован. Даже, если не получится разом, в один день уволиться, я через неделю максимум в Киеве буду. Первым делом с пацанами увижусь. Забухаю. А потом по шалавам пойду. Есть у меня одна знакомая телуха. В районе Дарницы живёт. Я с ней в отпуске в Гидропарке зависал. Вот это баба.

– Сань, слушай, у меня к тебе дело есть. У твоего «гуся», как его? Ну, этого, который из учебки недавно приехал?..

– Дробышева что ли?

– Да. Короче, мне его афганка приглянулась. Ты не против, если я его раздену?

– Земляк, какие вопросы!

– А он не застучит… шакалам? – спросил Сагалов.

– Да вроде не должен. Хотя кто его знает? Он у меня в роте всего две недели. Я ещё так и не понял, чем он дышит.

– Ладно. Я сейчас с ним перетру.

Сагалов открыл дверь каптёрки, окликнул первого попавшегося «гуся», велел позвать ему Дробышева.

Пришёл Дробышев. Стоя на пороге, он неуверенно спросил:

– Разрешите зайти?

– Заходи, – великодушно сказал Сагалов. – Дверь только закрой.

Дробышев подошёл к столу.

– Присаживайся. Чаю будешь?

Глаза Сагалова, тёмно–карие, лукавые, горели хитрецой.

Дробышев ещё не знал, чего от него хотят, но внутренне был сильно насторожен. Он не доверял «дедам». Он молча пил чай и ждал, что ему скажут.

– Дробь, короче, мне твоя афганка приглянулась. Санёк не против, чтоб мы с тобой махнулись. Ты что скажешь?

Дробышев молчал. Ему было обидно. Солдатам форма выдаётся на полгода. Через полгода старую заменяют на новую. Но не всегда находится нужный размер. В учебке он только обменял свою старую форму, выпросив у старшины себе по размеру и поставив за это ему бутылку водки. А сейчас эту форму с него хотели снять. Было очень обидно.

– Давай, Дробь, не нарывайся на подзатыльник, – сказал сержант Ржавин. – Снимай!

Дробышев не хотел лишний раз получить. Он молча стал расстёгивать пуговицы. Между тем, Сагалов, порывшись в шкафах, достал ему старую «афганку».

Дробышев переоделся.

– Свободен, – грубо сказал сержант Ржавин.

Дробышев вышел в коридор БАТО. На глаза ему навернулись слёзы обиды. Опасаясь, что это заметят другие солдаты, вышел на лестницу. В горле держался ершистый комок. Дробышев постоял у окна, покурил. Пошёл в бытовку, к своим.

Сослуживцы моментально заметили, что он в другой форме.

– А где твоя новая форма? – спросил Стецко.

– Сагалов снял.

– С какого это хрена?

– Ему Ржавин разрешил.

– Ни фига себе! Они там что совсем обурели? Вдова, ну-ка, сгоняй сюда за Рудым и Кимом.

Вдовцов вышел из бытовки.

Через минуту здесь были Куриленко, Якименко, Рудый и Лопатин.

Стецко рассказал им, что Сагалов, договорившись с сержантом Ржавин, раздел Дробышева.

– Он что гонит? – возмутился Ким. – Это беспредел! У него свои гуси есть. Пускай, он их и раздевает!

– Це не дiло! – согласился маленький полноватый Рудый.

– Беспредел. Голимый беспредел! – высказал своё мнение длинный худощавый Лопатин.

Рыжий промолчал. Ему было всё равно. Он не хотел портить отношения с Ржавин.

– Дробь, слышь, в принципе, мне это всё по барабану, – сказал Стецко. – Но я могу впрячься за тебя при условии, что ты со мной обменяешься формами. Твоё согласие, и я иду тянуть за тебя мазу.

Та форма, какая сейчас была одета на Стецко, выглядела лучше той, какая сейчас была на Дробышеве. Не долго думая, Сергей согласился.

Тогда Стецко, сказав Арбузову, что доделает ему татуировку завтра, взяв с собой Дробышева и остальных «дедов», повёл их на разборку с Сагаловым.

Они всей толпой ввалились в каптёрку 2 транспортной роты.

– Сагал, что за херня? – сразу начал «наезжать» Стецко. – У тебя что своих гусей в роте нет, что ты за наших берёшься? Короче, мы тут всем коллективом посоветовались и решили, что тебе надо вернуть Дробышеву форму.

– А тебе какое дело до этого? – недовольно спросил Ржавин, оставаясь сидеть на койке.

– Мы с Дробью договорились. Свою форму он мне отдаёт.

Ржавин ничего не сказал. Это было законно. Дробышев был «гусём» РМО, а не второй транспортной роты. По неписанным армейским законам Салагов имел право «раздевать» только «гусей» из своей роты. Видя, что все остальные деды, кроме Куриленко, держат сторону Стецко, Ржавин злобно подумал: «Ладно, Дробь! Я с тебя за это завтра… на ГСМ спрошу. Ты у меня еще не раз пожалеешь.»

Сагалов, кипя от злобы, молча достал из шкафа форму Дробышева, швырнул на пол. Дробышев переоделся и отдал Сагалову его старую форму.

Стецко не стал сейчас меняться с Дробышевым формами, так как опасался, что это сразу же заметит ротный. Они договорились, что поменяются в день увольнения Стецко.