Онлайн чтение книги Злой
2

Поручик Михал Дзярский смотрел на крыши из окна своей служебной комнаты. Было холодное, но ясное, ветреное утро. Из дома Команды милиции виднелись Арсенал, улица Длуга, угол Белянской и знаменитый колодец «Груба Каська» с медным столбиком и таким же шариком вверху.

Поручик был щуплый, невысокий, худощавый человек. Его сухое лицо с мелкими чертами, тёмными усиками и быстрыми, пронзительными глазами не привлекало к себе внимания. Коричневый вельветовый пиджак из универмага и самый обычный галстук позволял ему долго оставаться незамеченным во всех общественных местах.

Дзярский отошёл от окна и направился к письменному столу. В комнате, большой, аккуратно прибранной, довольно пустой, кроме письменного стола стояли столик и три корявых стула. На столике разместились четыре телефонных аппарата, на стене висел большой план Варшавы.

В дверь постучали, и в комнату вошёл плечистый старший сержант в мундире, с грубо вытесанным лицом. Под мышкой он держал картонную папку.

— Добрый день, сержант Мацеяк, — проговорил Дзярский. — Что нового?

Сержант по-военному вытянулся.

— Докладываю, гражданин поручик, что я уже закончил.

— Что закончили?

— Свою систему, гражданин поручик.

Дзярский незаметно усмехнулся.

— Покажите, — сказал он.

Мацеяк положил возле Дзярского картонную папку и стал рядом. На папке была каллиграфическая надпись «Система сообщений о нарушениях порядка. Проект разработал старший сержант Мацеяк».

Дзярский раскрыл папку: педантично выполненные чертежи и таблицы, путаница красных, зелёных и голубых линий, названия: «Сигнализация о драках», «Сеть сообщений об уличных скандалах», «Учёт приставаний к прохожим, ругани и нарушений общественного порядка», «Предупредительные меры против пьянства».

Дзярский внимательно просматривал всё, сдерживая улыбку. «Ценно то, — подумал он, — что Мацеяк соединяет в себе энтузиазм в борьбе за полезное дело со склонностью к солидному канцеляризму. Не будем отвергать систематизаторов, в нашей работе и так достаточно импровизации».

— Неплохо, — проговорил Дзярский, — но не очень реально. Пока что, во всяком случае, сержант Мацеяк.

— Почему, гражданин поручик? — Мацеяк нахмурился.

— Средств, которые сейчас есть, не хватит для такой широкой кампании. Очень печально, но у нас мало людей. Нужно действовать иначе.

Дзярский закурил сигарету.

— Садитесь, — приказал он. Мацеяк сел. — Сам принцип вашей системы — правильный, но пока мы не можем его осуществить.

— Я так радовался, получив назначение к вам, гражданин поручик, потому что уже давно интересуюсь этой проблемой. Мне кажется, очень важно, чтобы люди жили, работали и отдыхали спокойно.

— Рад, что вы так думаете, — улыбнулся Дзярский. — Перед нами большая и сложная проблема. Я тоже намерен бороться за спокойствие в этом городе, за то, чтобы атмосфера доброго согласия между людьми победила везде: на улицах, в трамваях, в кинотеатрах и на стадионах. Но, видите ли, тут нужны пока что другие средства. Многочисленные случаи безнаказанного хулиганства, которые мы регистрируем в последнее время, требуют иного подхода — не только сигнализации о пьяных скандалах. Это дело значительно сложнее, и его нужно хорошо обдумать.

— Разумеется, — согласился Мацеяк. — Что мне делать сегодня, гражданин поручик?

— Подготовьте показания доктора Гальского и других врачей скорой помощи, хорошо? Да, прошу установить постоянное дежурство в скорой помощи. С сегодняшнего дня один из наших людей должен выезжать в их машине на место каждого происшествия.

— Слушаю, гражданин поручик, — ответил Мацеяк.

— И вот ещё что, — вспомнил Дзярский. — Я бы хотел иметь подробный отчёт из отдела дорожных коммуникаций о зарегистрированных за последнее время частных английских автомашинах таких марок: «Аустин», «Моррис» и «Хильман».

— Так точно, — повторил Мацеяк, записывая.

Дзярский встал.

— Пока всё, сержант, — проговорил он.

……………………………………………………

В четыре часа Дзярский запер комнату на ключ, надел серое осеннее пальто и синюю шляпу, а затем покинул дом Главной команды милиции. Он прошёл по Длугой до площади Красинских и затем до Фрета, оттуда — по Мостовой, где стояли недавно восстановленные старинные каменные дома и новостройки, на улицу Широкий Дунай и, наконец, переступил порог небольшого ресторанчика на углу под названием «Рыцарский». Здесь Дзярский сел на неудобную скамеечку в зале с низкими сводами и заказал фляки и мясо под хреном. Потом вынул из кармана несколько машинописных страниц и принялся их перечитывать. Закончив читать, он проговорил вполголоса:

— Хорошо… — с удовольствием похлопал по стоявшему рядом гигантскому рыцарскому панцирю, посмотрел на часы и принялся за еду. Кельнер искоса глянул на лежавшие на столе страницы. «Отчёт о деятельности правления Варшавского филателистического общества», — прочёл он.

Журналист Эдвин Колянко прошёл через рынок Старого Города. На минуту задержался возле высокого каменного дома и сразу же зашёл в его вестибюль через узкие каменные ворота с дугообразными сводами.

В первой комнате стоял чёрный шкаф, по форме напоминавший замок, и висели красиво оформленные витрины из красного дерева. Под стеклом лежали почтовые значки разнообразного размера, качества, образца и цвета, аккуратно размещённые и приклеенные, с надписями внизу. Комната была полна людей, оживлённо беседующих между собой. Никто не смотрел на возраст собеседника: немолодые полные паны обменивались замечаниями с подростками в закатанных Штанах.

Колянко протиснулся к лестнице в глубине комнаты; с дубового тёмного потолка над ступеньками свисала медная бляха с польским орлом. На леси также толпились люди. Кто-то коснулся рукава К лянко.

— У вас, пан, с собой ваш кляссер? — услышал он рядом молодой голос. Совсем юное, возможно, четырнадцатилетнее лицо, косящие глаза, с любопытством рассматривающие его из-под очков в проволочной оправе.

— Что? — растерянно спросил Колянко. — Что у меня с собой?

— Ах… — проговорил мальчик, — простите. Я думал, вы филателист. Вижу вас тут впервые, думаю: «Наверное, какой-то новичок. Нужно подойти, может быть, удастся поменяться.» Понимаете, пан…

— Понимаю, — ответил Колянко, потирая подбородок. — Подожди, — поспешно добавил он; его осенил внезапная мысль. — Ты любишь пирожные?

— Люблю, — безразлично ответил мальчик в проволочных очках, — но что из этого? В конце концов, это неважно. Важно другое — серии марок и этикетки. Во что меня сейчас интересует.

— Жаль, — вздохнул Колянко, — у меня сейчас столько пирожных, что не знаю, как с ними справиться.

Мальчик провёл рукой с грязными ногтями по прилизанному ёжику волос.

— Да, — задумчиво промолвил он, — придётся поводить вас по выставке…

Они поднялись наверх.

— Как тебя зовут? — спросил Колянко.

— Васяк. Анзельм Васяк. Через минуту официальное открытие выставки, — добавил мальчик.

— Знаю, — заявил Колянко, — поэтому я сюда пришёл.

— Прошу, панове! — прозвучал в глубине зала дрожащий старческий голос. Все обернулись к невысокому пану, похожему на профессора-пенсионера.

— Юбилейную выставку Варшавского филателистического общества объявляю открытой.

— Кто это? — спросил Колянко.

— Наш председатель, — уважительно ответил Анзельм Васяк.

— А этот пан рядом, в коричневом пиджаке? — снова спросил Колянко с безошибочным чутьём журналиста.

— Это наш казначей, пан Дзярский. Прекрасный знаток проблематики зубчатости.

— Чего? — переспросил Колянко. Он подумал: «Может, это другой Дзярский? Дзярский — педиатр?»

— Зубчатости, — повторил Анзельм Васяк. В голосе его слышалось пренебрежение.

— Анзельм, — с облегчением проговорил Колянко. — Приходи по этому вот адресу, и пирожные будут тебя ожидать. А пока будь здоров. Хочу побыть один — после стольких новых впечатлений нужно успокоиться. Да, — добавил он, подавая Анзельму свою визитную карточку с адресом редакции, — об этом — ни слова. Хочу сохранить своё инкогнито. — Он покинул Анзельма, охваченного почтительным изумлением.

Внимание журналиста на миг привлёк крепкого сложения молодой человек, среднего роста, с книгой под мышкой, в броском клетчатом пальто с широкими плечами. Из складок яркого шерстяного шарфа выглядывал мощный загорелый затылок, от всей фигуры веяло напряжённой, концентрированной силой. Самой приметной чертой его лица был нос, без сомнения, сломанный когда-то на ринге. Небольшие тёмные глазки восхищённо всматривались в переполненные филателистическими диковинами витрины.

— Прошу прощения! — воскликнул Колянко, неловко повернувшись и сильно ударив кого-то по голове. — Простите, пан… сто извинений. Тут так тесно.

Пострадавший спокойно поднял с пола свою старомодную шляпу-котелок.

— Ничего, — усмехнулся он. — Бывает.

«Бедный филателист, — сочувственно подумал Колянко. — Какая характерная фигура: твёрдый котелок, наверное, целлулоидный воротничок с уголками, пальто с бархатным воротником, зонтик… Классический образец бухгалтера и филателиста».

— Случается, — повторил тот, старательно смахивая рукавом пыль со своей старомодной шляпы, — не о чем говорить, прошу пана.

На жёлтом, словно вырезанном из слоновой кости, лице с умными чёрными глазами было выражение непринуждённой учтивости. Он снова поклонился Колянко повернулся и быстрым шагом пошёл прочь, обходя посетителей и витрины.

«Котелок? — задумался Колянко. — Кто сейчас носит такие шляпы?»

Дзярский не спеша шёл вдоль витрин. Он был один. Колянко приблизился к нему.

— Интересно, — проговорил он, словно обращаясь к самому себе, и остановился рядом. Дзярский одобрительно на него посмотрел.

— Вы имеете в виду эти серии тематических альбомов? — спросил он.

— Да, — ответил Колянко многозначительно. — Какие импозантные альбомы!

Дзярский внимательно взглянул на него, и Колянко почувствовал, что теряет почву под ногами.

— Я начинающий филателист, — неуверенно сказал он.

«Никакой он не филателист», — подумал Дзярский, вежливо пытаясь его обойти.

— Ещё раз прошу прощения, пан, — снова заговорил Колянко. — Я бы хотел кое-что спросить вас о зубчатости.

— Слушаю, — усмехнулся Дзярский. — Что вас интересует?

— Видите ли, у меня дома есть марка из Новой Гвинеи, — импровизировал Колянко, — и меня беспокоит, правильно ли она зубцована.

— Какая у неё зубчатость: линейная, гребенчатая, рамочная или крестовая? — серьёзно спросил Дзярский.

— Сдаюсь, — простонал Колянко. — Довольно с меня…

Дзярский вежливо улыбнулся, слегка поклонился и присоединился к одной из групп, где шёл оживлённый спор. Через минуту он распрощался. Колянко сошёл вслед за ним вниз. Тут Дзярский на миг исчез в одной из клубных комнат. Возле чёрного шкафа стояла какая-то скромно одетая женщина со светловолосым мальчиком.

— Что же мы купим? — спросила женщина мальчика.

— Кляссер. Настоящий кляссер, — мечтательно шепнул мальчик.

— Пожалуйста, один кляссер, — обратилась женщина к продавцу.

Тот вынул большой красный блокнот, страницы которого были обклеены полосочками тонкого, прозрачного целлофана. Мальчик жадно потянулся к нему. «Это и есть кляссер», — с сожалением подумал Колянко.

— Доволен? — спросила скромно одетая женщина. Мальчик не ответил. Он только глубоко вздохнул, как человек, сознающий своё счастье.

Из клубной комнаты появился Дзярский, пересёк зал и вышел на улицу. Колянко двинулся за ним следом. Он догнал его около Рынка.

— Простите, пан, что я вас беспокою, — начал он.

Дзярский быстро взглянул на него. Взгляд был совсем не такой, как там, на выставке.

— Слушаю вас.

— Я бы хотел поговорить с вами, пан поручик.

На лице Дзярского не дрогнул ни один мускул.

— Пресса — великая сила, — медленно проговорил Дзярский, и Колянко понял, что попал на человека, вылепленного из той же самой глины, что и он сам.

— Раз уж мы столько сказали друг другу, — Колянко вежливо улыбнулся, — не вижу причин, мешающих нам поговорить с полным взаимным уважением.

Несколько минут они шли молча. Неожиданно Колянко сказал:

— Я не должен был спрашивать, но мне не терпится узнать…

— Слушаю вас.

— Признаю своё первое поражение, — осторожно заявил Колянко. — Откуда вы, пан, узнали, что я журналист?

— Я выбрал только наилучшую для вас возможность. Выбери я другую, мне бы пришлось говорить с вами иначе.

— Всё в порядке. Состояние вооружённой готовности — прекрасное начало дружбы.

Они вышли на Краковское Предместье.

— Не зайти ли нам в кафе? — сухо спросил Дзярский.

— Думаю, что этого не избежать. Знаю поблизости кафе, где в эту пору пусто и уютно, — ответил Колянко.

— Разве есть такие в центре?

— Есть одно. Вижу, вы не очень любите популярность.

Дзярский не ответил. Оба перешли на другую сторону улицы, и Колянко остановился на углу, у входа «Бристоль», рядом с Каровой.

— В это время, — отозвался Дзярский, — мы не найдём места наверху.

— Однако вы неплохо ориентируетесь, — язвительно заметил Колянко. — Но, верно, не знаете, пан поручик, что открыт ещё один зал, внизу.

Они зашли в вестибюль, свернули направо и по нескольким ступенькам сошли вниз. Тут в самом деле было пусто и уютно. Несколько немолодых панов разговаривали в глубине зала, кое-где над столиками торчали палки с газетами. То тут, то там виднелись лица в очках и серебряные причёски пожилых женщин. За соседним столиком с газетами сидел какой-то человек, прикрывшийся газетой «Жице Варшавы».

— Что будете заказывать, панове? — спросила розовощёкая пухленькая официантка в белом фартучке и наколке на голове.

— Дайте мне венский сырник, кофе и содовую воду, — попросил Колянко.

Дзярский заказал полчашки чёрного кофе.

— Чем могу служить, пан редактор? — спросил он с холодной, осторожной вежливостью.

Колянко с минуту барабанил пальцами по краю испещрённого голубыми жилками столика. Наконец он заговорил:

— Моя фамилия Колянко. Эдвин Колянко.

— Об этом я уже догадался. Давно хочу с вами познакомиться, пан.

— Очень рад. Тем более, что я собирался предложить вам союз.

— Чем может быть полезен прославленному журналисту скромный офицер милиции? Разумеется, я очень рад, но боюсь, что, возможно, такое лестное предложение сделано мне незаслуженно или по недоразумению.

— Нет, — спокойно ответил Колянко. — Я точно знаю, что это не так.

Дзярский бросил на него острый неприязненный взгляд.

— Хорошо, — согласился Дзярский. — Не будем об этом говорить.

— Как же так? — возразил Колянко. — Мы должны и будем об этом говорить. Разве что вы встанете и молча покинете кафе. Но это, — усмехнулся он, — было бы невежливо.

За соседним столиком в чьей-то руке дрогнула газета «Жице Варшавы». Если за ней прятался человек, то он в эту минуту лихорадочно, но незаметно старался поближе придвинуться к Дзярскому и Колянко.

……………………………………………………

— Пан журналист, — решительно заявил Дзярский, — прошу ясно и откровенно сказать мне, чего вы хотите и чем я могу вам быть полезен. Если это в моих силах, постараюсь удовлетворить ваше желание.

— Хорошо, я скажу. Но прежде спрошу у вас, что вы знаете о нападениях на людей и скандалах, которые последнее время всё чаще случаются в Варшаве, причём пострадавшими оказываются субъекты, известные как хулиганы или, по крайней мере, как граждане с весьма сомнительной репутацией.

Дзярский засмеялся. «Идёт на откровенность», — подумал он с лёгкой тревогой.

— Об этом говорят в городе, — уклончиво ответил он. — Разное говорят. Но вы на ложном пути, дорогой пан Колянко. Хуже всего то, что мы не найдём общего языка. Вы должны понять, уважаемый пан журналист: откровенный разговор между нами невозможен, и то, что мне известно, я вам не скажу. Нас разделяет специфика наших профессий.

— Либо, — тихо и уверенно проговорил Колянко, — это означает, что вы, пан, знаете не больше, чем я, то есть почти ничего.

«Он совершенно прав, — со злостью подумал Дзярский, — выиграл! Если бы я что-то знал, то постарался бы убедить его, что разговариваю с ним достаточно откровенно. Моё поведение было ошибкой».

— Согласен, — спокойно обронил он, — на этом закончим обсуждение данной темы.

— Нет. Посоветуемся ещё относительно ближайшего будущего. Вероятно, вы предвидите, как и я, что вскоре произойдут достаточно значительные события, какая-нибудь кампания-ответ.

— Ответ? — удивился Дзярский. — Чей? Кому?

— Варшавских хулиганов своему преследователю и мучителю. Не те это люди, чтобы со слезами раскаяния на глазах простить обиду.

— Глупости, — раздражённо ответил Дзярский. — Мы в милиции называем это взаимными расчётами преступного мира. Поскольку хулиганство — общественное явление, возникающее в основном стихийно, трудно допустить, чтобы оно могло организовать какую-то продуманную, широко спланированную кампанию. Если даже вы предполагаете, что в омутах великой Варшавы существуют люди, которые пытаются самочинно урегулировать эту проблему, то для нас, для милиции, это всего лишь проявления беззакония, с которым мы будем бороться сурово и неукоснительно. А вообще вы, журналисты-романтики, часто отыскиваете спрятанные и, как правило, преувеличенные сенсации на свалке большого города, среди всяческой грязи и отбросов.

— Поздравляю, — иронично усмехнулся Колянко. — Вы, пан, законченный юрист. Образцовый юрист, милиционер и страж порядка. Но у меня есть собственное мнение по этому поводу. В конце концов, мы живём в Варшаве; couleur locale[1]Местный колорит (франц.) , знаете ли, пан, советую вам как-нибудь пройтись весенним вечером под фабричными стенами Крахмальной или Хлодной улиц, полежать где-нибудь на окраине, на замусоренном лугу, покрытом сухой травой и обломками кирпича. Или присесть на минуту над глиницами Мокотова, вслушиваясь в варшавский вибрирующий воздух, побродить среди железнодорожных путей и насыпей Восточного вокзала. Возможно, тогда вы, пан, что-нибудь и уловите в путанице моральных проблем и обычаев, среди которых рождаются и разворачиваются различные дела — те, что вы называете романтической сенсацией, выдуманной журналистами.

— Знаю, — спокойно ответил Дзярский. — Я же сам из тех мест.

— Это чувствуется. По вашему акценту.

— Не кажется ли вам, что здесь пахнет горелым? — спросил Дзярский.

— Нет, — удивился Колянко.

За соседним столиком развёрнутые листы газеты быстро упали вниз. Однако не настолько быстро, чтобы утаить от взгляда Дзярского маленькую дырочку, прожжённую сигаретой на краешке газеты. Маленькую дырочку, которую по небрежности мог прожечь увлечённый содержанием статей близорукий читатель. Но этой дырочки было вполне достаточно, чтобы сквозь неё хорошо видеть ближайший столик и сидящих там людей.

— Прекрасно, — отозвался Колянко. — Видите пана за соседним столиком? Какой колоритный реквизит этого кафе…

Пан за соседним столиком носил негнущийся, наверное, целлулоидный воротничок с уголками и чёрный галстук. На стуле рядом висел зонтик и лежал чёрный котелок. Этот пан с утомлённым видом, словно после длительного чтения, снял с длинного жёлтого носа пенсне. Затем он слегка поклонился Колянко. Тот с усмешкой ему ответил.

— Знакомый? — спросил Дзярский.

— Я встретил его сегодня днём на выставке, когда искал вас. Понятия не имею, кто он. Наверное, какой-то филателист.

— Ошибаетесь. Это вовсе не филателист.

— Во всяком случае, коллекционер, такой у него вид.

— Коллекционер? — задумался Дзярский. — Но чего именно?

Колянко подозвал официантку. Они расплатились и вышли. Был холодный мартовский вечер. С Вислы дул порывистый ветер.

— Благодарю вас, пан журналист, — проговорил Дзярский, подавая Колянко руку. — Спасибо за приятный разговор.

— Приятный? — удивился Колянко со снисходительной иронией. — Это прилагательное кажется мне не очень подходящим.

— Видите ли, мы, филателисты, воспитываем в себе особую, мелочную деликатность. Каждый зубец почтового значка, оттенок цвета, толщина мельчайшей чёрточки имеют в филателистике большое значение.

— К чему вы мне это говорите?

— Мне кажется, я вас понимаю. Вы просто не можете успокоиться, как прирождённый журналист, что вокруг вас происходят вещи, о которых вам ничего не известно. Я милиционер, и мой долг не только знать, но и предвидеть, а также классифицировать такие вещи в соответствии с законом. В этом и состоит принципиальное различие между нами.

— Вы правы, — охотно согласился Колянко. — Посоветуйте, как мне излечиться от беспокойства.

— Я вам посоветую, — серьёзно сказал Дзярский. — Займитесь, пожалуйста, каким-нибудь конкретным делом. Например, нелегальной торговлей билетами на разные зрелища. Мне очень интересно знать мнение журналистов об этих делах и результаты журналистского поиска.

— Хорошо, — кивнул головой Колянко, — буду рассматривать это как начало нашего примирения.

— Слишком сильно сказано, — холодно поправил Дзярский. — Скорее, наших бесед.

Колянко поклонился и пошёл по улице Нови Свят. Дзярский сделал несколько шагов и свернул к порталу отеля «Бристоль», где остановился за углом. Из кафе вышел невысокий человек в котелке, с зонтиком. Котелок покружил в разных направлениях и немного задержался, поскольку его владелец увидел, видимо, широкую спину Колянко, который как раз в этот момент подходил к улице Крулевской. Наконец неизвестный пан двинулся, слегка постукивая зонтиком, в ту же сторону. Поручик Михал Дзярский тихо свистнул, усмехнулся и, заложив руки в карманы пальто, небрежной походкой направился в Главную команду милиции.