Онлайн чтение книги Злой
7

— Клюсинский, — приказал поручик Дзярский, — в одиннадцать открывается ярмарка ранних весенних овощей в Кошиках. Овощи, зелень и тому подобное. Пойдёшь немного поосмотришься.

— Так точно, пан поручик! — официально ответил Клюсинский.

— Что ты там видишь на потолке? — поинтересовался Дзярский; обернувшись назад, он посмотрел в верхний угол комнаты.

— Ничего, — меланхолически ответил Клюсинский, — я смотрю вовсе не туда, а на вас, пан поручик.

Дзярский устало вздохнул.

— С таким косоглазием ты — самый опасный агент во всём мире.

— Одолжи двести злотых, Бобусь, — попросил Метеор.

— Откуда я тебе возьму, — лениво ответил Крушина. — Я совсем пустой.

— И мы с Лёвой просадили всё в «Камеральной», — вздохнул Метеор. — Не на что жить.

— Едешь на ярмарку? — спросил Крушина.

— Ну что ты! — обиделся Метеор. — Я деликатное создание и не гожусь для ваших хамских «разборок».

— Крушина, — крикнула Анеля, открывая дверь, — иди к пану председателю, баран!

Крушина поднялся и вышел в коридор.

Филипп Меринос неуверенными шагами ходил по кабинету, то и дело останавливаясь возле окна. Когда вошёл Крушина, он быстро обернулся.

— Готов? — бросил он. — Едем.

— Куда? — робко поинтересовался Крушина.

— На ярмарку, — раздражённо ответил Меринос.

Крушина удивлённо почесал свой сломанный нос.

— Вы — туда, пан председатель? На этот базар? — пробормотал он.

— Я, — оборвал его Меринос. — А что тут такого удивительного?

Но, видимо, было в этом всё же нечто необычное, потому что Крушина никак не мог успокоиться.

— Пан председатель?.. Туда?! — повторял он.

Меринос снял с вешалки модный плащ с широким воротником и ещё раз глянул в окно. Тяжёлые, набухшие весенним дождём тучи быстро мчались по небу, обнажая то тут, то там пятна голубизны. Такая погода вполне соответствовала плащу, поднятому воротнику, глубоко надвинутой на лоб мягкой шляпе с опущенными полями.

Редактор Якуб Вирус забавлялся на лестнице, как десятилетний шалун-школьник. Он съезжал по перилам, едва сдерживаясь, чтобы не звонить возле каждых дверей.

— Добрый день, пани Янова! — крикнул он дворничихе, которая подметала возле ворот. — Какие цены сегодня вечером?

— С вас, пан, кусок холеры, — буркнула дворничиха, едва сдерживая улыбку.

Вся улица знала, что у неё можно купить водку в любое время дня и ночи.

Кубусь вышел на улицу — ветреный пасмурный день показался ему солнечным утром Ривьеры. Что-то пело в груди, радостью отзывалось в ушах, щекотало в горле, словно счастье вот-вот должно было вылиться в крик. Он толкнул на ходу босоногую чумазую малышку. Мальчик это был или девочка, можно было узнать только по грязному бантику, свисавшему с соломенной головки. Кубусь вытащил из кармана пять злотых, нагнулся над девочкой, поцеловал её в испачканную щёчку и дал деньги.

— Вот, возьми, — сказал он, — купи себе самую большую радость — леденец на палочке.

Голубые глазёнки смотрели недоверчиво, но сознательно — девочка хорошо знала, какие сокровища таятся в этом коричневатом клочке бумаги.

Кубусь остановился на другой стороне улицы и долго смотрел на ободранный фасад дома. Чем дольше смотрел, тем больше ему хотелось прижать весь мир к своей переполненной счастьем груди. Неспешно, сам смакуя эту неторопливость, он поднял глаза вверх, на четвёртый этаж, к украшенному дешёвым барельефом окну, где за простенькой занавеской скрывалась его длинная узкая комната. В этой меблированной комнате, грязной и высокой, среди книг, лежавших на столе и на полу, под боксёрскими перчатками на стене, добытыми когда-то на турнире, под фотографиями различных репортажей, сделанных на разных этапах его карьеры, на железной кровати, положив голову на его, Кубуся, неудобную, твёрдую подушку, спит единственное в мире существо, наделённое волшебной силой, которое способно превратить эту сырую, хмурую комнату в чудесный радужный грот, овеянный ароматом прекрасных чувств, нежнейших, пьянящих тёплых красок юношеской любви.

С трудом Кубусь оторвал взгляд от окна и двинулся в сторону Пулавской улицы. Но на каждом шагу, когда в его воображении возникала головка с тёмными рассыпавшимися волосами на его, Кубуся, дешёвой клетчатой наволочке, когда память, уже в сотый раз, возвращала запах горячего сонного дыхания, когда Кубусь со страстным упорством отыскивал в этой памяти вкус полных алых губ, — тогда что-то сладко и нежно взрывалось у самого сердца, от безмерного, невозможного счастья захватывало дыхание, и Кубусь подпрыгивал, как одуревший от радости первоклассник, который, не приготовив уроков, пришёл в школу и вдруг узнал, что все учителя заболели и впереди у него — длинный, свободный весенний день.

«Она столько раз просила меня не идти на ярмарку, — внезапно вспомнил Кубусь. — Что за глупости! Почему это её волнует? Такие пустяки…»

Вечером он пойдёт в бар «Наслаждение», как они условились. Теперь его девушка спит в его комнате, потом запрёт двери его ключом, а ключ возьмёт с собой.

— Свободно? — крикнул Кубусь, останавливая такси. Шофёр молча опустил флажок счётчика.

— Пан, — спросил вдруг Кубусь, поставив ногу на подножку, — скажите, я вам нравлюсь?

Шофёр посмотрел на него без восторга, но с тем одобрением, которое угадывается во взгляде каждого варшавянина, когда он видит кого-то навеселе в восемь часов утра.

— Ничего себе блондин, — ответил он флегматично, меряя Кубуся доброжелательным взглядом. — В толпе сойдёт.

— Тогда поехали, пан, в Кошики, — радостно бросил Кубусь, падая на сиденье.

Расшатанный «оппель» начал подпрыгивать на булыжниках Пулавской улицы, центральной артерии Мокотува.

В день ярмарки Кошики выглядели необычно. Эту необычность придавали, прежде всего, люди. За годы своего существования Кошики уже видели бесчисленное количество превосходных, исключительных и удивительных товаров. Поэтому все чудеса, свезённые сюда энергичными работниками кооператива «Мазовецкая клубника», не могли сдвинуть с места эти стены или сотрясти хотя бы один их кирпич.

Что и говорить, богатый зелёный ковёр из привлекающих своей влажной свежестью кочанов салата поверг бы в смятение самых взыскательных любителей импрессионистской зелени и поразил бы даже ирландцев, с незапамятных времён присвоивших себе монополию на этот цвет.

Искушали своей аппетитностью и мастерски уложенные пирамиды разнокалиберной редиски, заставляющей вспомнить благословенный румянец детских щёчек.

Целые рундуки гибкими пучками покрывала пахучая рощица роскошнейшего порея; как драгоценная коллекция живых красок, привлекали взгляд пышная морковь, сварливая петрушка, требовательные сельдерей и спаржа, аристократические парниковые помидоры, клубника и ещё много других редкостных даров природы.

Всем этим богатством и изобилием Кошики, однако, нельзя было удивить. Поражало другое: люди, расхваливавшие на ярмарке сокровища «Мазовецкой клубники», совсем не походили на аборигенов Кошиков.

Оседлые и спокойные продавцы этого рынка, потомки уважаемых перекупщиц, продавцов и палаточников, словно приросших к своему товару, лавочников и мелких торговцев, имели с нагрянувшими продавцами с возов и уличными рундучниками столько же общего, как почтенные хлеборобы с хищными кочевниками. Грубоватые люди в белых фартуках тревожно поглядывали из-за чистых застеклённых рундуков на ту сторону рынка, где хозяйничали пришельцы быстрые, нервные, ловкие, крикливые сезонники.

Они стояли здесь в таком количестве, какого ещё никогда не знали Кошики, элегантно одетые в форменные тёмно-синие костюмы «с ниточкой», без рубашек и воротничков. Кое-где ряды мужчин были украшены представительницами прекрасного пола, с платками на головах, с острыми накрашенными лицами и обязательной сигаретой в почерневших зубах или в толстых пальцах с ярким маникюром.

Из-под лихо сдвинутых шапочек смотрели чуткие, насторожённые глаза с тем особым выражением, которое придаёт водка, беспутная жизнь и постоянная готовность к драке.

Пан в котелке, с зонтиком в руке, в свежем целлулоидном воротничке с отогнутыми уголками, сновал толпе, с интересом разглядывая всё вокруг. Густая толпа была явно взволнована событием: реклама в «Экспрессе» сделала своё дело. Вокруг звенели выкрики продавцов, с азартом демонстрировавших доверенные им экспонаты.

— Эти огурцы, прошу панство, — ораторствовал крепкий мужчина с огромным носом на изрытом ямками лице цвета свёклы, — эти экземпляры исключительно зернистые. Каждый проверен: семьсот пятьдесят зёрнышек в каждом! За бракованные доплачиваю по половине злотого за зёрнышко! Прошу пересчитать! Кому? Кому?

— Земляника, ананасы, выращенные лучшим, патентованным мичуринским методом! На восемь недель досрочно закончили план созревания! — плевался словами сквозь реденькие зубы горячий молодой человек в полосатой жёлто-зелёно-голубой рубашке.

— Ботаника нас учит, — живо жестикулировал невзрачный худой человечек с острым птичьим лицом и на редкость маленьким ртом, — что шпинат — невероятно питательное растение! — Говоря это, он подбрасывал обеими руками кучки нежных тёмно-зелёных листьев.

«Пока что абсолютно спокойно», — подумал пан в котелке и нырнул в толпу, не поддавшись искушающим восхвалениям продавца шпината.

Однако, несмотря на видимое спокойствие, на ярмарке ощущалось какое-то напряжение, словно под грудами овощей прятали бочки динамита. В глазах продавцов была тревожная насторожённость, готовность к чему-то неизвестному. У окошка рыночной конторы стояла кучка здоровенных плечистых мужчин в клетчатых велосипедных шапочках, тёмных двубортных куртках и спортивных цветных блузах-фантази вместо рубашек; они держали руки в карманах или заслоняли ладонями зажжённые сигареты. На их обрюзгших лицах застыло выражение скуки и даже тоски. Среди них был и высокий плотный человек с загорелым, испещрённым морщинами лицом. Внезапно он растолкал стоявших поблизости от него и бросился в толпу, прямо к пану в котелке.

«Пан Жичливый из Анина, — взволнованно подумал пан в котелке. — Встреча совсем нежелательная».

Он посторонился и спрятался за группой людей, которые внимательно прислушивались к характеристике Цветной капусты, провозглашаемой хмурым типом с кривой челюстью.

— Конечно, у цветной капусты запах не очень… — втолковывал слушателям пан с кривой челюстью, — но, как известно, не запах украшает человека…

Жичливый остановился на расстоянии шага от пана в котелке, который стоял, повернувшись к нему спиной, и всматривался в большущий кочан цветной капусты.

— Пан председатель, — тихо проговорил Жичливый, — вы здесь? Какая честь!

Пан в котелке быстро, но осторожно, обернулся: эти слова относились к высокому, крепкого сложения мужчине в модном плаще с поднятым воротником и низко надвинутой на лоб мягкой коричневой шляпе. Он и Жичливый вместе скрылись в толпе. Сразу же за ними шёл необыкновенно плечистый человек в светлом костюме; пан в котелке успел увидеть в профиль очертания его сломанного боксёрского носа. Он весь сжался, как преследуемая щука, и кинулся догонять тех трёх.

— А-а-у-у-у! — послышался болезненный стон, и пан в котелке с виноватым видом остановился. В проходе между двумя рундуками образовалась минутная толчея, из-за чего ручка его зонтика больно ударила кого-то в колено. Пан в котелке повернул голову и вежливо извинился:

— Прошу прощения, виноват!

Потерпевший тёр колено. Из-под козырька голубой фуражечки вылетали сердитые жалобы.

— Что за люди! Ни на что не смотрят! Лишь бы только толкаться! На голову человеку лезут…

— Ещё раз прошу прощения, — повторил пан в котелке и быстро повернулся.

— Лучше бы смотрели, куда идёте, вместо извинений, — простонал ещё раз потерпевший и поднял румяное лицо с седыми, свисающими вниз усами, чтобы посмотреть на своего обидчика.

«Казалось бы, немолодой, солидный человек, — подумал Юлиуш Калодонт, глядя вслед фигуре в котелке, быстро удалявшейся по жёлтому, посыпанному стружкой кафельному полу. — И одет прилично, по-старинному, а как ходит…»

И вдруг стукнул себя по лбу так, что подскочила голубая фуражечка. «Человек в котелке! С зонтиком! — вспомнил он. — Это он! Мы же о нём говорили!»

Калодонт закружил на месте, как юла, и бросился вдогонку, пытаясь обойти какую-то мешавшую ему стену, но у него ничего не вышло, так как стена продолжала упорно двигаться.

— Простите! Простите! — кричал Калодонт во все стороны, но это не помогало. Внезапно от живой стены отделилась голова, украшенная буйными бакенбардами, с лицом спокойным, как полная луна. Кто-то крикнул сверху:

— Добрый день, пан Юлиуш! Какая приятная встреча! — после чего Фридерик Компот повернулся всем своим могучим «главным фасадом» к Калодонту, вызвав минутное волнение в толпе, вплоть до самых дальних закоулков рынка. Теперь Калодонт увидел во всей красе и стоящего рядом с великаном Евгениуша Шмигло.

— Привет! — дружелюбно поздоровался Шмигло. — Что слышно у пана?

— Некогда! — буркнул из-под усов Калодонт. — Где шеф? Вы его видели?

— Пока нет, — загудел Компот и окинул взглядом рынок, как из лебединого гнезда. — Нигде его не видно, — заверил он.

— Давайте искать, панове, искать! Он наверняка здесь, потому что пришёл вместе со мной, — нервничал Калодонт. — Тут происходят важные вещи! Если найдёте его, скажите, что здесь человек в котелке и что я напал на его след.

— Человек в котелке? — поинтересовался Компот. — Кто это такой?

— Сейчас нет времени. Шеф сам знает…

И Калодонт нырнул в толпу, прокладывая себе дорогу палкой, которую держал перед собой.

— Боевой старик, — одобрительно заметил Шмигло. — Ничего не скажешь. Ну, Фридерик, — за дело! Высматривай со своей башни все котелки!

Они стали пробираться в гущу толпы, вызывая в ней широкие круги приливов и отливов.

Пан в котелке увидел коричневую шляпу сразу же за рундуком с молодой капустой, с трёх сторон окружённым зрителями. Посредине стоял коренастый мускулистый человек в голубо-красно-сине-зелёной клетчатой рубашке из хлопка. Закатанные рукава рубашки открывали сложную татуировку на узловатых бицепсах.

— Можно жить без собственной лодки, без жены, без холодильника, но нельзя обойтись в мае без молодой капусты к свиным котлетам, — энергично внушал продавец заворожённым слушателям.

В ту же минуту по другую сторону рундука мужчина в коричневой шляпе повернул к своему преследователю смуглое, красивое, немного мясистое лицо — то самое, которое появилось в щели между шторами на Саськой Кемпе.

«А за ним, как всегда, этот плечистый боксёр, — подумал пан в котелке, — тот же дуэт. Номер телефона восемь-шестнадцать-ноль-два. Производственный кооператив “Торбинка”…»

Коричневая шляпа медленно повернула от рундука с молодой капустой, а пан в котелке хитрым манёвром прошёл сквозь толпу зрителей и вынырнул сразу же за углом застеклённого киоска, куда неспешным шагом подходили те трое. Теперь он был достаточно близко, чтобы слышать их разговор.

— Ну как? — спросил человек в коричневой шляпе. — Спокойно? Никакого шума?

— Подождём, — успокаивающе сказал его спутник со сломанным носом. — Может, что-то и склеится. Гвардия в полном комплекте, отдел витаминов, как на параде, пан Жичливый привёл своих тоже… ничего не скажешь…

— Успех небывалый, — угодливо поддакнул Жичливый. — Организация на медаль. Разве не так, пан председатель?

— Что из того, если никто не нападает. Главная цель не достигнута. — Человек со смуглым лицом был явно недоволен.

— Ещё не вечер, — утешил его сломанный нос.

— Но какой успех, пан председатель! На этом мы сможем потом, в сезон, немало заработать, — упрямо возвращался к своей главной мысли Жичливый. — И всё благодаря рекламе.

— Это благодаря Пегусу, — одобрительно буркнул боксёр.

— Вот, вот, лёгок на помине! — воскликнул Жичливый. — Именно этого пана мы должны благодарить за рекламу. Этот редактор из «Экспресса» — вон он там, — показал Жичливый на брешь в толпе, где на минуту появился невысокий живой юноша с лицом, исполненным сметливости, энергии и веснушек. Он был в фантастическом, аметисто-земляничного цвета галстуке-«бабочке» и грыз свежую кроваво-красную редиску — прямо из пучка в его руке.

— Пегус! Это он! — выкрикнул человек с боксёрским носом.

Пан в коричневой шляпе неожиданно весь напрягся.

— Который? Вон тот?

— Да, — подтвердил его спутник.

— Нужно поблагодарить этого редактора, — обрадовался Жичливый, как видно, совсем не обратив внимание на этот разговор, и бросился в ту сторону, где только что появился юноша.

— Сейчас, сейчас, — быстро схватил его за рукав председатель кооператива «Торбинка». — Спокойно, пан Жичливый. Кто он, этот человек?

— Кто он, говорите, пан? Редактор из газеты «Экспресс вечорни», — слегка удивился Жичливый. — Я был там несколько дней назад, просил написать о нашей ярмарке. Он меня принял и обещал помочь. Очень вежливый парень. И делал всё, как надо. Нужно его поблагодарить, пан председатель: подарить ящик парниковых помидоров или что-нибудь такое… С прессой нужно жить дружно.

— Стой здесь, пан, говорю тебе! — прикрикнул Меринос, и в его голосе прозвучала такая нотка, что Францишек Жичливый врос в жёлтый клинкер пола, словно от этого зависела его жизнь.

Брешь в толпе затянулась, и юноша с яркой «бабочкой» растаял, подхваченный живой волной.

— Интересно… — медленно процедил Меринос, обращаясь к своему спутнику. — Редактор из «Экспресса»? Правда, интересно? Твой Пегус? Устроил всё как надо! Нужно будет его поблагодарить. Вот-вот… Нужно поблагодарить!

Человек со сломанным носом вдруг посмотрел так, словно неожиданно узнал на этой ярмарке, что морковь — голубого цвета и используется в производстве реактивных самолётов.

— Роберт, — ледяным тоном обронил Меринос, — пойдём. Сегодня тут уже ничего не будет.

Он быстрыми шагами двинулся вперёд, не обращая внимания на явно обескураженного Жичливого. Чтобы добраться до выхода, нужно было пробиться сквозь толпу. Пан в коричневой шляпе сунул руки в карманы и пропустил вперёд своего плечистого помощника: тот прокладывал дорогу. В нескольких шагах от них продвигался ловкий, как вьюн, пан в котелке, успевший незаметно обойти охваченного предчувствием неизвестной опасности Жичливого.

Боксёр впереди вдруг ощутил, что его широкое плечо сдавила почти судорожным движением чья-то могучая рука. Он обернулся — и вся кровь отхлынула у него от сердца, оставив в груди ледяной ком страха: лицо Филиппа Мериноса под обвисшими полями шляпы было серым как пепел, в противных морщинах, увядшим и измятым.

— Пппан пред… — успел простонать Крушина.

Меринос слегка пошатнулся, словно ему внезапно стало дурно, и тяжело опёрся на Крушину. Сбоку незаметно появился пан в котелке.

— Что случилось? — услужливо спросил он. — Может, врача?

Меринос не замечал никого.

— Я видел привидение! — прохрипел он. — Видел мертвеца! Сейчас! Тут!

Он всё тяжелее опирался на Крушину, который лихорадочно озирался вокруг.

Толпа густела, отовсюду слышались то весёлые, то сердитые голоса:

— Вот шпинат! Вот цветная капуста! Кому? Кому?

Лицо Мериноса стало сине-серым, потом белым и наконец залилось апоплексическим румянцем — он захрипел.

— Скорее! — сказал пан в котелке. — Может быть сердечный приступ. Или апоплексия.

Крушина окончательно растерялся: он просто по инерции поддерживал крупное тело Мериноса.

— Нужно его вытащить из толпы! — бросил тоном приказа пан в котелке. Но он не обращался за помощью ни к одному из стоящих рядом.

Крушина собрал остатки сил и ударил плечом в живую стену; раздались возгласы протеста и возмущения, но обезумевший от страха боксёр отчаянно пробивался вперёд, волоча за собой беспомощное большое тело. Пан в котелке продвигался за ним.

— Машину! — крикнул пан в котелке.

— Вон там, — указал Крушина на «вандерер», который стоял неподалёку, на небольшой площадке. Он вынул из кармана Мериноса ключи, дрожащими руками открыл дверцу машины, и они вдвоём втолкнули тяжёлое тело внутрь. Пан в котелке быстрым, ловким движением разорвал воротничок Мериноса и снял с него галстук. На губах того выступила пена, сквозь хрипение можно было разобрать слова:

— Живой… мёртвый… я сам видел… мёртвый… эти глаза…

— В скорую помощь! — закричал пан в котелке.

Крушина сидел на подножке, спрятав лицо в ладонях, неспособный ни думать, ни двигаться. С неожиданной силой пан в котелке впихнул находящегося почти в бессознательном состоянии Крушину в машину и включил мотор. Маленький «вандерер» помчал в сторону Познанской улицы.

Через полчаса пан в котелке уже стоял у ворот крытого рынка на Кошиках — он появился как раз вовремя, чтобы увидеть, как измученный напрасными поисками бодрый старичок в фуражечке на минуту присел на пустой ящик. В этот момент, поплёвывая во все стороны, к выходу пробивалась группа шумных подростков, державших руки в карманах. Одеты они были преимущественно в клетчатые рубашки и цветные куртки.

— Скучно, — повторял то один, то другой из них, — никаких развлечений, ничего интересного…

— Пойдём, Стасек, окружим этого старого паралитика, — предложил один из парней, указывая на Калодонта. — Поиграем с ним!

— Спокойно, — тихо, но твёрдо бросил невысокий человек в поплиновой куртке, шедший в середине группы. — У тебя, Манек, голова министерская — годится вместо мусорной корзины. А ну смывайтесь отсюда, только быстро!

В группе установилось дисциплинированное молчание.

— Ты чего, Шая? — неуверенно начал Манек. — Мы же…

— Такого симпатичного дедушку хотят обработать, хулиганы, бандиты… А как дойдёт до чего-то серьёзного, тогда вас нет, — издевался Шая.

— Да ладно уж, ладно, — неохотно отозвался Стасек, — кончай речь. — Видно было, что эти насмешки больно задевают его самолюбие.

Группа прошла мимо Калодонта. Неожиданно Шая вернулся и подошёл к нему.

— Не могу ли я попросить у уважаемого пана огня? — проговорил он сладким, вежливым голосом, изысканно поклонившись.

Пёстрые парни повернулись, с интересом наблюдая за этой сценой. Калодонт достал из кармана спички и подал их Шае. В ту самую минуту, когда правая ладонь склонившегося в позе предупредительной учтивости Шаи сжала коробку, левая его рука нырнула во внутренний карман чёрного пиджака Калодонта, откуда через секунду вернулась с потёртым кожаным кошельком.

Вокруг было достаточно людно, и прежде чем кто-то успел спохватиться, Шая спрятал кошелёк в собственный карман, закурил сигарету и жестом, выражающим вежливую благодарность, вернул спички Калодонту.

— Очень благодарен пану, — проговорил он со сладкой беззубой ухмылкой и повернулся, чтобы уйти.

— Отдай сейчас же, мерзавец… — услышал он тихий голос рядом: перед ним стоял неказистый человек в вельветовом пиджаке, который, казалось, внимательно всматривался в сложное сооружение из зелёного лука, высоко вздымающееся над соседним рундуком.

Шая на мгновение растерянно остановился, и это его погубило.

— Отдай! — повторил незнакомец, протягивая руку. — И иди за мной. Только без шума.

С этими словами он ткнул Шае под нос милицейское удостоверение, одновременно с необычайным интересом разглядывая железные стропила высокого навеса по ту сторону рынка. Только теперь Шаю осенило: перед ним стоял самый косоглазый человек во всей Варшаве!

— Полундра! — пронзительно выкрикнул он и метнулся к группе своих людей, немного потрясённых темпом разворачивающихся событий. За ним, как вспугнутый конь, мчался Клюсинский. Вбегая в ворота, Шая выбросил кошелёк в угол. Пан в котелке немедленно поднял его и направился к сидевшему на ящике старику. На мгновение того заслонила толпа. Когда пан в котелке добрался до ящика, там уже никого не было. Секунду назад Юлиуш Калодонт подхватился, как ужаленный, и побежал к выходу. Ему показалось, что на противоположной стороне, в толпе, мелькнула чья-то шляпа, очень похожая на чёрный котелок.