Онлайн чтение книги Злой
3

По улицам едва можно было проехать. Маленькие серебристо-голубые машины радиоцентра с громкоговорителями распространяли последние сообщения с трассы велогонки Варшава — Прага — Берлин; к ним устремлялись толпы людей, пренебрегая правилами движения, рискуя жизнью и вызывая гневную брань шофёров.

— Люди посходили с ума из-за этой гонки, — пожаловался Ежи Метеор молодому человеку лет тридцати.

— Угм, — безразлично кашлянул тот.

Они сидели в небольшой машине старого типа, с фибровым лёгоньким кузовом красного цвета. Машину вёл спутник Метеора с довольно-таки противной внешностью: большущим кривым носом, осёдланным очками, и прыщавым лицом. Одет он был изысканно, но крикливо: слишком широкий воротничок, слишком сильно затянутый мятый галстук.

— Поезжайте прямо Аллеями до Желязной, пан доктор, — посоветовал Метеор, заботливо поправляя складку мягких фланелевых брюк.

— Угм, — раздражённо буркнул врач.

— В самом деле, — угодливо улыбнулся Метеор. — Вам необходимо собрать деньги на что-нибудь получше этого грязного футляра на колёсах. — Он указал кивком на неуклюжий кузов машины, в которой они ехали.

Машина свернула на Желязную, потом на Крахмальную улицу и остановилась напротив облупленного каменного дома. Метеор и доктор вышли из машины. Доктор тщательно закрыл дверцу, спрятав ключи в карман. Они прошли через тёмные бесконечные гаражи. Врач бросил недокуренную сигарету и старательно затоптал её подошвой.

Во дворе повсюду валялись различные автомобильные принадлежности, бетонированная площадка для ремонта шасси свидетельствовала о солидности размещённого здесь предприятия. Пятна смазки вокруг, демонтированные машины без колёс, разобранные моторы, рабочие в засаленных комбинезонах и грязных спортивных рубашках, возившиеся возле машин, — всё это составляло картину, полную жизни, немного однообразную из-за преобладания серо-коричневых тонов.

К прибывшим подошёл блондин с пятнами смазки на давно не бритом лице, с приклеившейся в уголке рта сигаретой. Он обтирал тряпьём грязные руки.

— Добрый день, пан директор, — улыбнулся блондин Метеору, не выпуская изо рта недокуренную сигарету: он говорил с певучим провинциальным акцентом.

— Как дела, Пацюк? — дружески поздоровался Метеор. — Пан инженер есть?

— Да, есть, есть, — запел Пацюк. — Прошу, прошу.

Он отступил в сторону, давая им дорогу. Метеор с доктором направились в глубь гаража, и Метеор толкнул фанерную дверь с картонной табличкой, на которой чернела выведенная тушью надпись: «Контора». За фанерной дверью тянулся небольшой коридорчик, где сразу бросалась в глаза тяжёлая обитая кожей дверь с надписью на стеклянной табличке: «Директор». Метеор отворил её и шутливо постучал изнутри. Послышалось громкое: «Прошу!»

Метеор пропустил вперёд врача.

— Привет, Алюсь, — по-приятельски приветствовал он лысого мужчину с длинным обвисшим лицом, который поднял из-за письменного стола бледные, бесцветные глаза и взглянул на вошедших.

— Привет! — холодно ответил, вставая, инженер Вильга.

— Позвольте представить, — непринуждённо жестикулировал Метеор. — Пан доктор Дзидзяшевский, пан инженер Вильга. Пан доктор интересуется хорошими машинами, — продолжал он.

— Это меня очень радует, — скупо усмехнулся Вильга. Доктор Дзидзяшевский ответил такой же усмешкой.

— Угм, — кашлянул он, подчёркивая этим своё присутствие и участие в разговоре, после чего стал с интересом разглядывать всё вокруг.

Комната была без окон, ярко освещённая лампочкой под матовым колпаком. Здесь стояли письменный и канцелярский столы, застланные потёртой зелёной бумагой; у стены размещался конторский сейф. Занавеска из красного сукна против двери скрывала, видимо, вход или нишу.

На фоне этого стандартного канцелярского помещения ярко выделялась большая коллекция серебряных и хрустальных кубков, снабжённых металлическими пластинками с длинными выгравированными надписями. Кубки стояли повсюду: на шкафу, на письменном столе, на полке с бухгалтерскими книгами.

— К делу, панове, к делу! — шутливо напомнил Метеор. — Доктор — старый скупердяй, но решился наконец ликвидировать свой бумажный лимузин и купить что-нибудь приличное. Алюсь, что у тебя там есть на полках?

— «Гумбер», модель 1954 года, с комплектом запасных частей, — безразлично ответил Вильга, без купеческого оживления и малейшего намёка на расхваливание своего товара.

— Осмотреть! — буркнул Метеору доктор.

Сразу было видно, что этот человек вылеплен из твёрдой глины с примесью толчёного кремня.

— Ну, Алюсь, — только Метеор и вносил в это дело что-то похожее на традиционный торговый дух. — Веди! Будем осматривать.

Они вышли из конторы и спустились по железной лестнице в гараж, где в углу темнел силуэт красивой обтекаемой машины. Вильга повернул выключатель, и по углам помещения загорелось несколько лампочек. В глазах доктора вспыхнула жадность. Он долго ходил вокруг оливкового кузова, который поблёскивал чудесным лаком, кое-где, правда, немного поцарапанным. Неожиданно он остановился возле Вильги и, не отрывая глаз от машины, спросил:

— Сколько?

— Шестьдесят, — ответил, закуривая, Вильга.

Доктор быстро вытащил свой портсигар и прикурил у Вильги.

— Даже недорого. Но не для меня.

— Почему же, почему? — встревоженно дёрнулся Метеор.

— Слишком хороша, — сухо ответил доктор.

Вильга понимающе улыбнулся.

— Можно сделать, — проинформировал он деловым тоном.

— Не понимаю, — сухо обронил доктор.

— Сейчас я объясню, пан доктор. — Метеор взял Дзидзящевского под руку. — Добавите ещё восемь, ну, скажем, хотя бы только пять тысяч и будете иметь машину-мечту, такую, как вам нужно.

— Не понимаю, — повторил врач с осторожным упорством.

Вильга поднял на него свои блёклые глаза.

— Мне нравится, что вы автомобилист, доктор. Вижу, как вы смотрите на машину. Люблю автомобилистов. За пять тысяч всё будет в порядке.

— Не понимаю, — в третий раз заявил доктор.

— Видите ли, пан доктор, — тоном терпеливого педагога начал Метеор. — Вы знаменитый гинеколог, которого в Варшаве повсюду ценят. Вы легко зарабатываете свои тридцать тысяч в месяц, не правда ли? Это позволяет вам различными способами облегчать свою жизнь, что, скажем прямо, совершенно невозможно для каких-нибудь референтов министерств. Разве не так?

— Не люблю глупых шуток, — хмуро ответил доктор. — О том, сколько я зарабатываю, можете узнать из ведомости на зарплату в поликлинике, где я работаю.

— Хорошо, хорошо, — благодушно перебил Метеор. — Мы среди порядочных людей, пан доктор. Ты только послушай, что он говорит, Алюсь! — фамильярно обратился он к Вильге. — Дзидзяшевский, гинеколог, золотые руки, человек, которого обожают панночки из хороших семей, живёт на зарплату в поликлинике… Нужно написать об этом в «Шпильки». Лучшая шутка недели, разве нет?

— Заткнись, Метеор, — без тени улыбки посоветовал Вильга.

— Пан доктор, — вежливо обратился он к Дзидзяшевскому, — я вас понимаю. Эта машина вам не подходит, потому что некие злостные и придирчивые учреждения, скажем, такие, как финансовый отдел, который существует исключительно для того, чтобы усложнять жизнь людям с творческой инициативой и размахом, — так вот, эти учреждения могут сделать совсем неуместные выводы из факта приобретения вами такой прекрасной машины. Но есть способы этого избежать. Вы, как автомобилист, знаете, что самое ценное в машине. Значит, достаточно будет применить некоторые косметические меры, чтобы наш «гумбер», не утратив своих ценных качеств, приобрёл такой вид, что агенты налогового отдела заплачут слезами сочувствия, едва его увидят. Это будет стоить пять тысяч.

Врач глубоко задумался на несколько секунд, потом заявил:

— Пятьдесят пять вместе с косметикой, согласны?

— Что вы, пан! — резко дёрнулся Метеор.

— Шестьдесят, — коротко повторил Вильга.

— Не будем спорить из-за каких-то пяти тысяч, — сухо заметил врач. — Согласен.

— На когда это вам сделать, пан? — с холодной купеческой вежливостью спросил Вильга.

— Алюсь! — суетился Метеор. — Что ты творишь! Такая машина!

— Пожалуйста, ещё на этой неделе, — равнодушно проговорил доктор. — Только я не могу перевести деньги на ваш счёт. Получите наличными, хорошо? Не затруднит ли такая операция вашу бухгалтерию?

— Не очень затруднит, — так же вежливо ответил Вильга. — Как-нибудь уладим.

— Потому что, знаете, панове, — доктор неожиданно стал разговорчивым, — столько хлопот с этими деньгами. Вы знали Легабецкого? — обратился он к Метеору.

— Легаку? — с небрежной фамильярностью бросил Метеор. — Ещё бы не знать! Старый кореш. Ходили до войны в одну школу. Вместе получили аттестат зрелости в начале оккупации. Что с ним? Знаю, что денег у него, как ни у кого. Он всегда соображал на этот счёт, и к тому же везло ему здорово!

— Представьте себе, пан, — влип. По крайней мере, на несколько лет. Всё из-за денег.

— Как это? — удивился Метеор. — Ведь Легака — это признанная государством частная инициатива. Предприниматель в рамках всех уставов, патентов и правил.

— Вроде бы и так, — ответил доктор, — но его погубили деньги или, скорее, их излишек. Легабецкий начал свою карьеру сразу же после войны — производил зубной порошок. Казалось бы, несложная технология. Достаточно, как известно, иметь определённое количество мела, чтобы стать фабрикантом большого масштаба. Мы знаем также, что власти тогда имели собственные, достаточно серьёзные, заботы и не придавали особого значения проблеме зубного порошка. Но некоторые достижения Легабецкого показались им всё же настолько подозрительными, что однажды к этому поборнику гигиены явились несколько панов, ещё в военных, выгоревших на солнце мундирах, и конфисковали у него все запасы сырья. Выяснилось, что это даже не мел, а какой-то гораздо более дешёвый минерал. У посетителей было дело и лично к Легабецкому, но они не застали его дома.

Когда он снова появился в Варшаве, то был уже видным деятелем экономики и даже членом демократической партии. Легабецкий имел небольшую фабричку, где работало пятьдесят рабочих, согласно нормам, установленным для частной инициативы. С их помощью Легабецкий изготовлял ответственную деталь какого-то важного аппарата — гидравлического или измерительного. Он рассказывал мне, что аппарат состоит из семи основных частей, и каждую из них делают на отдельной фабрике с коллективом из пятидесяти рабочих. Никогда не говорил только одного: что все семь фабрик подпольно принадлежат ему, и есть ещё восьмая, где собирают эти части в единое целое.

Таким образом, у него работали четыреста рабочих и ещё семь официальных, хотя и фиктивных владельцев этих промышленных предприятий. Голова, да? Нужно иметь голову, чтобы в наших условиях сколотить такой концерн, верно? И поскользнуться на ровном месте! Представьте себе, он уже столько нахватал, что не знал, куда деть. И поэтому заказал большую цистерну из высококачественной меди, которую закопал у себя в саду, на Залесье. Из цистерны выходила труба, маленькое отверстие которой было старательно спрятано в траве, под яблоней. Легабецкий ходил туда по вечерам и каждую неделю бросал через трубу в цистерну золотые доллары, голландские гульдены и английские фунты. Кто-то подсмотрел, милиция выкопала цистерну; от золотой валюты добрались до восьми фабричек, и таким образом припаяли бедному Легабецкому двенадцать лет.

— Жаль человека, — буркнул Вильга. — Такой талант. Финансист.

Доктор обратился к Вильге:

— Буду у вас, панове, в конце недели. Привезу деньги. Ну и, конечно, приглашаю на традиционную рюмку. Вас, пан, тоже, — холодно бросил он Метеору.

— Очень благодарен, — вежливо, но, как всегда, деревянно ответил Вильга; он держался, как образцовый владелец образцового автомобильного салона.

Доктор Дзидзяшевский посмотрел на-него с явной симпатией.

Вильга выключил свет, и все направились к выходу. Во дворе их глаза, привыкшие к полумраку, с минуту ничего не видели. Этой минуты было достаточно, чтобы небольшая тёмная фигура человека, который внимательно наблюдал всю сцену и прислушивался к раз говору возле оливкового «гумбера», беззвучно спряталась за длинный кузов полуразобранного «кадиллака» старого типа.

Во дворе Вильга, Метеор и доктор обратили внимание на кучку механиков и рабочих, которые смеялись и шутили, столпившись вокруг чего-то так тесно, что не видно было даже объекта их шуток.

— До свидания, пан, — проговорил доктор.

— До свидания.

— Знаешь, Алюсь, — сообщил Метеор, — помчусь в контору. Меня дожидается председатель. Я воспользуюсь машиной: пан доктор меня подкинет. Хорошо, доктор?

— Ничего не поделаешь, — равнодушно согласился врач. — Но немедленно — я спешу.

Они попрощались, и Метеор с доктором направились к воротам. Вильга собирался подойти к механикам, но сверху донёсся голос Пацюка:

— Пан инженер, телефон!

Вильга поднялся по железной лестнице наверх, зашёл в контору и, не закрыв за собой дверь, взял трубку.

— Да, — ответил он через минуту. — Буду. С удовольствием. Прошу принять, пан председатель, мою благодарность. Ха-ха-ха, — тихо засмеялся он. — Форма? Да, для меня это очень важно. А сегодняшний вечер я считаю важной датой в истории общественной жизни нашей сферы. Банкет? Прекрасное название! Итак, сегодня вечером в «Крокодиле». Костюм — вечерний, правда? До свидания. Моё почтение.

Он положил трубку, взял со стола сигареты и вышел.

— Пан инженер, — подошёл к нему, Пацюк. — Там пришёл к вам какой-то пан.

Вильга вернулся в коридорчик. На стуле, у двери конторы, сидел маленький невзрачный человечек в тёмном, немного потёртом, очень старомодном костюме; между коленями он держал зонтик, на коленях лежала сброшенная с лысой головы шляпа-котелок; жёлтое лицо с выступающими скулами и длинным носом было, как у спящего, неподвижным и бесстрастным.

«Как я мог его не заметить», — задумался Вильга, но человечек был таким воплощением безликости, что тут не над чем было и размышлять.

— Вы ко мне, пан? — сухо спросил Вильга.

Человечек открыл глаза, тёмные, небольшие, но неожиданно полные жизни, поднялся и ласково усмехнулся.

— Да, — вежливо ответил он, — я насчёт ремонта. Моя машина стоит во дворе.

— Может, мы сойдём вниз? — слегка поклонился Вильга. — Я посмотрю машину.

Он был в превосходном настроении, что проявилось в безукоризненной корректности: удачная продажа смягчила его, приглашение на банкет польстило самолюбию, а этот удивительный человечек, словно выскочивший из какого-то водевиля, окончательно его развеселил.

Оба сошли вниз. Интерес механиков уже пропал, и посреди двора одиноко стояла машина, которая несколько минут назад возбуждала такую шумную весёлость.

Как ни странно, вид этой машины произвёл на инженера Вильгу совсем иное впечатление: выражение его поблёкшего длинного лица неожиданно изменилось, и если на таком лице вообще могло отразиться душевное состояние, которое называют воодушевлением, то это случилось именно сейчас. Коричневый румянец выступил на скулах, вспыхнули большие оттопыренные уши, правое веко задрожало.

— Чья это машина?! — впервые за много лет голос Вильги повысился до восклицания.

— Моя, — пан с зонтиком обратил к Вильге своё сухое лицо и бросил на него взгляд, в котором были и лёгкое удивление, и удовлетворённость.

— Пан, — проговорил Вильга. — Пан…

Он не мог выдавить из себя ни слова: от волнения у него перехватило горло.

Машина, вызвавшая такой восторг у Вильги и такую весёлость у его людей, действительно оправдывала столь противоречивые чувства: это был старинный автомобиль со спицами в колёсиках, так называемый «кабриолет-лодочка», той модели, которая была в моде сразу же после первой мировой войны. У людей со склонностью к бессмысленному смеху он и в самом деле мог вызвать беспричинную весёлость, но у тех, кому было что вспомнить, эта машина пробуждала сладкие сентиментальные чувства.

Среди последних совершенно неожиданно оказался инженер Альберт Вильга: несколько минут он, как околдованный, всматривался в кабриолет, потом схватил своего скромного посетителя за плечо и потащил его наверх, тщательно закрыв за собой дверь конторы.

— Садитесь, пан, — промолвил он, справившись наконец с волнением. — Прошу вас минуту подождать. — Он раздвинул занавеску из красного сукна и открыл спрятанную за ней дверь, которую тут же старательно запер.

«Неужели там есть ещё какое-то помещение? — подумал пан с зонтиком. — Интересно. Ведь эта пристройка опирается на стену сгоревшей фабрики, вход на которую был со стороны Гжибовской. Сейчас, сейчас! Если комната, где я сижу, находится в задней части пристройки, значит, в её наружной стене должен быть какой-то ход. Следовательно, там, на территории разрушенной фабрики, есть ещё помещение, принадлежащее инженеру Альберту Вильге. Возможно, даже квартира? Интересно…»

Вошёл Вильга с бутылкой французского коньяка и двумя рюмками. Он молча поставил рюмку перед своим гостем, налил в обе рюмки топазово-золотистую жидкость, сел за письменный стол и заговорил:

— Выслушайте меня, пожалуйста, пан. Я не выношу дешёвой банальности и принёс этот коньяк не для того, чтобы, как говорится, обмыть дело. Я достал его, желая вместе с вами отметить великую минуту.

— Понимаю, — ответил пан с жёлтым лицом. Его чёрные глаза светились умом. — Я угадываю в вас человека, который знает, чего хочет, а хочет он вещей великих и необычайных.

— Так оно и есть, — кивнул Вильга, поднимая рюмку. Глаза его необычно оживились. — Так и есть, — повторил он. — Думаю, вы, пан, поймёте меня, если я скажу без лишних слов: моя жизнь прошла среди машин. Если я и люблю что-нибудь, то только силуэты машин, гудение мотора, запахи горючего и смазки, прикосновение слегка вибрирующего эбонитового руля… Не знаю, понимаете ли вы меня, пан?

— Да, прекрасно понимаю, — мягко отозвался собеседник, рассматривая кубки, награды, плакаты и эмблемы, которые висели и лежали повсюду. В его взгляде было столько понимания, что Вильга ещё выше поднял рюмку с коньяком.

— Не знаю, кто вы такой, пан, и как вас зовут, — начал он снова, и какой-то необычный пафос зазвучал в его голосе, — но, несмотря на это, а, может быть, именно поэтому, я открою вам свои самые заветные мечты. Сейчас, правда, не то время, но меня не оставляет мысль об одном частном учреждении.

— Что, что? — не на шутку заинтересовался пан с зонтиком.

— Мысль об одном частном учреждении, — серьёзно повторил Вильга. — Видите ли, пан, у меня нет ни жены, ни детей, ни даже дальней родни. Но у меня есть некоторые средства, и потому я бы хотел сделать что-нибудь такое, чтобы оставить по себе память. Итак, я собираюсь основать частный автомобильный музей, чтобы почтить саму идею автомобилизма, и это я напишу в своём завещании. — Тут Вильга кашлянул, тронутый собственными словами. — Вы, пан, наверное, заметили моё волнение при виде вашей машины. Теперь вам будет понятно, почему я так разволновался? Ваша машина — идеальный экспонат номер один. И я предлагаю вам такую вещь: вы получите от меня хорошую современную машину в обмен на ваш кабриолет. Вам не придётся постоянно заботиться о ремонте, запасных частях, непрерывной починке. Ну как? Согласны?

На лице пана с зонтиком отразилась меткая меланхолия.

— Это не так-то просто, — вежливо, но решительно возразил он, — я очень люблю свою машину.

— Прекрасно вас понимаю, — шепнул Вильга, — и не настаиваю. Но надеюсь, что когда вы хорошо продумаете мотивы, которыми я руководствуюсь, то в конце концов дадите своё согласие.

— Возможно, — дружелюбно кивнул пан с зонтиком, — и поэтому мы будем поддерживать постоянный контакт. Да?

— Конечно, — поспешно сказал Вильга. — А что там у вас требует ремонта?

— Кажется, что-то с коробкой скоростей… — неуверенно ответил его собеседник.

— Всё отремонтируем, — сердечно заверил его Вильга. — Будьте спокойны.

В эту минуту в дверь постучали, и вошёл почтальон. Обычный варшавский почтальон в расстёгнутом тёмно-синем мундире с почтовым гербом, в шапке, сдвинутой на затылок, и с большой брезентово-кожаной сумкой. У него были длинные усы неопределённого цвета и светло-бежевые сандалии, которые совсем не шли к мундиру, но зато позволяли ему ежедневно проходить много километров по ступенькам. Почтальон вынул из сумки газетную бандероль и протянул Вильге:

— Подписка, уважаемый пан директор, новый номер «Сцепления».

Вильга взял газету, вынул из кармана пять злотых и протянул почтальону, потом неожиданно обратился к нему:

— Как вас зовут, добрый человек?

Почтальон явно был поражён.

— Пайонк, — ответил он машинально. — Пайонк Антоний.

— Вот рюмка коньяку, — с каким-то болезненным возбуждением предложил Вильга. — Выпейте, Пайонк; вам, наверное, не часто случается пить такой коньяк, а?

— Точно! — согласился Пайонк. — Люди сейчас как-то меньше держат дома водку. Получит первую зарплату, выпьет себе и всё. Ваше здоровье, пан директор!

Он выпил, обтёр рукавом губы и добавил:

— Хорошая водка, мягкая. На каких-то травах, что ли?

Вильга посмотрел на него со снисходительным презрением.

— Коньяк, — ответил он, — «Мартель». Три звёздочки. Так просто не достанете. Ну спасибо.

Почтальон взял шапку и вышел. Через минуту поднялся и пан с зонтиком.

— Значит, пан инженер, я зайду через несколько дней. Хорошо?

— Всегда рад вас видеть, — ответил Вильга.

Пан с зонтиком с достоинством поклонился и вышел.

— Пацюк! — крикнул Вильга.

Зашёл Пацюк с сигаретой в уголке рта, вытирая руки тряпкой.

— А ну, беги посмотри, что там с коробкой скоростей в том экспонате внизу, — распорядился Вильга.

Пацюк вышел, но через десять минут вернулся и сообщил:

— Коробка старая, изношенная, но ещё поработает. Столько лет старик на машине ковылял и ещё поковыляет.

Лицо Вильги снова стало безразличным и бесцветным.

— А поэтому, — приказал он, — насыпь в неё песка или чего-нибудь там ещё, чтобы она раз и навсегда перестала работать, понял?