Онлайн чтение книги Змей Уроборос
XXVIII. ЗОРА РАХ НАМ ПСАРРИОН

КАК ЛОРД ДЖУСС СКАКАЛ НА ГИППОГРИФЕ К ЗОРЕ РАХ, И О ТЕХ ЗЛЫХ СОЗДАНИЯХ, КОТОРЫЕ ПОВСТРЕЧАЛИСЬ ЕМУ В ЭТОМ ПРОКЛЯТОМ МЕСТЕ, И О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ УДАЛОСЬ ЕМУ ВЫПОЛНИТЬ СВОЮ ВЕЛИКУЮ ЗАДАЧУ И ОСВОБОДИТЬ СВОЕГО БРАТА ИЗ ЦЕПЕЙ.

УБАЮКАННОЕ легким ветерком, настолько нежным и ласковым, что даже рябь не бежала по зеркальной поверхности воды, и теплым воздухом, наполненным запахом бессмертных цветов, спало под луной зачарованное озеро Равари. Был последний час перед рассветом. Волшебные лодки, сделанные, казалось, из сияния светлячков, медленно плыли по звездой груди озера. Над растущими на склонах лесами поднимались освещенные лунным светом горы, неизмеримые, огромные и загадочные. На далеких ночных вершинах сверкали шпили Коштра Пиврарха и девственные снега Ромшира и Коштра Белорн. Ни птица ни зверь не нарушали спокойствия: только соловей пел звездам из рощи оливковых деревьев около павильона королевы на восточном берегу. И пел он не ту мелодию, которые обычно поют птицы средиземья, но каждая нота черпала волшебство от духов воздуха или из вечных чувств богов, разговаривающих со святой ночью и наполняющих ее совершенством, и для глаз которых все ее светильники и голоса — абсолютная красота.

Распахнулись шелковые занавески двери павильона, давая дорогу Королеве, питомице высоких Богов. Она помедлила на пороге и посмотрела на лордов Демонландии. Спитфайр и Брандох Даха вместе с Гро, Зиггом и Астаром, завернувшись в плащи, лежали на широких, покрытых росой скамьях, полого спускавшихся к краю озера.

— Спят, — прошептала она. — Хотя он проснулся перед рассветом. Я должна была понять, что только по-настоящему великие люди могут так крепко спать перед великими событиями.

Как лилия или лунный луч, блуждающий под лиственной крышей тихого леса, стояла она, с лицом, поднятым к звездной ночи, воздух которой пропитался серебряным сиянием луны. И тихим голосом начала она молиться бессмертным Богам, называя по очереди их священные имена: сероглазой Палладе, и Аполлону, и Артемиде, легконогой Охотнице, и Афродите, и Гере, королеве Небес, и Аресу, и Гермесу, и черновласому Колебателю Земли. Не побоялась она обратиться с мольбой и к тем, кто из занавешенного портика за Ахероном и Летейским озером диктует свою волю дьяволам подземного мира, и даже к Великому Отцу Всего, для которого время от рождения вселенной до сегодняшнего дня всего лишь жезл, погруженный в безграничный океан вечности. Она молилась всем этим благим богам, самым серьезным образом требуя от них помощи в путешествии, которого еще не знала эта земля: путешествии на гиппогрифе, и не безрассудного дурака, который только убил сам себя, а человека равного богам, с ясной целью и несокрушимым мужеством, который должен заставить воздушного коня перенести себя туда, куда зовет его сердце.

На востоке, за изящными вершинами холмов и огромной снежной стеной Ромшира, открылись ворота дня. Спящие пробудились и встали. За павильоном раздался громкий шум. Они повернулись и с расширившимися от удивления глазами увидели, как мимо двери прошло только что вылупившееся на свет существо, бледное и колеблющееся, как новый свет, мерцающий в воздухе. За ним шел Джусс, его рука лежала на сапфировой гриве. Решительным и возвышенным был его взгляд, и сердечно приветствовал он Королеву, брата и друзей. Никто из них не сказал ни слова, но только покрепче обнял его. Час настал. Ибо как только день ступил на восточные снежные поля, изгоняя ночь с высоких небес, быстро стали увеличиваться сияние и физическая мощь дикого жеребца, и родилось в нем желание летать. Он засиял так, как если бы внутри него зажегся светильник, понюхал сладкий утренний воздух и заржал, ударяя копытом по траве, росшей на берегу, и срывая ее золотыми когтями. Джусс потрепал выгнутую шею чудесного существа, вставил ему в рот заранее приготовленные удила, застегнул доспехи и ослабил завязки огромного меча. И в этот момент взошло солнце.

— Помни, — сказала Королева. — Только когда ты увидишь лорда своего брата в его собственном облике, это не будет иллюзией. Но все остальное — обман. И пускай всемогущие Боги сохранят и поддержат тебя.

И в это мгновение гиппогриф, обезумевший от лучей дня, рванулся как дикая лошадь, распустил свои радужные перья, встал на дыбы и взмахнул крылами. Но Лорд Джусс прыгнул на него, и, как медным хомутом, крепко сжал коленями его ребра. И тут же твердая земля унеслась назад, озеро, берег и острова стали далекими и маленькими, а фигуры Королевы и его друзей — игрушечными, потом превратились в точки, а потом вообще исчезли, и просторная тишина верхнего воздуха приняла их в свои одинокие объятья. В окружившей их тишине земля и небо кружились как вино в трясущемся бокале, ибо дикий жеребец ввинчивался в воздух, поднимаясь все выше и выше. Колыхающиеся белые облака закрыли небо под ними; и чем ближе подлетали они к ослепительно-белому небу, тем ярче становилась оно, пока, наконец, они не коснулись белого полотна, сияние мгновенно растаяло, превратилось в серый туман, который постепенно становился темнее и холоднее, пока, внезапно, они не вынырнули с другой стороны облака и опять окунулись в синеву и ослепляющее золотое сияние. Так и летели они какое-то время, только вверх, пока, наконец, не подчинил Лорд Джусс гиппогрифа. Заставил он дикого жеребца прекратить бездумную гонку и полететь на запад, быстро и прямо, над Равари, вдогонку за уходящей ночью. И вот настигли они ночь и как будто оказались в ее западных пещерах. Сгустился над ними воздух и потемнел, темнота окружила их со всех сторон, спрятала высокие вершины, стоявшие кольцом вокруг Равари, спрятала и зеленую страну Зимиамвию, с ее долинами, вьющимися реками, холмами, высокогорьем и очарованными лесами; все пропало и затерялось в злых сумерках. Верхнее небо оказалось заполнено чудесами: целые армии людей сражались в воздухе, драконы, дикие твари, кровавые северные сияния, обжигающие кометы, огненные полосы, и еще великое множество других призраков. Но холодно и тихо было в небе, и заледенели руки и ноги Джусса, а его борода покрылась инеем.

И вот под ними, до того невидимая, затемнела мрачная вершина Зора Рах, черная, холодная и огромная, поднимающаяся выше любой другой, над которыми они уже пролетели, одиноко стоящая на ледяных пустошах Ледника Псаррион. Джусс с удивление глядел на нее, пока его глаза не застили слезы, вызванные порывистым ветром; но еще слишком далек был гигантский пик, и не сумел он увидеть то, что так жаждал: ни медной цитадели, ни пламенной короны, ни людей, с мольбой глядевших в небеса. Зора, как темная королева Ада, презирающая дерзкие глаза смертных, отважившихся взглянуть на ее ужасную красоту, окутала свое чело грозовым облаком. Они подлетали все ближе, и синевато-стальная завеса громоносного пара развертывалась над ними, пока не закрыла все небо. Джусс спрятал обе замерзшие руки в перьях гиппогрифа, туда, где крылья соединялись с телом, и почувствовал, как они согреваются. Вокруг стоял настолько жестокий холод, что мерзли даже его глазные яблоки, но эта боль казалась ничем, по сравнению с чем-то неведомым, что пропитало воздух вокруг него: смертельный ужас голый пустоты, бездомной и одинокой, вот кто схватил его за сердце.

Они приземлились на скале из черного обсидиана, находившейся слегка ниже облака, которое покрывало самые высокие утесы. Гиппогриф, скрючившийся на крутом склоне, повернул голову и посмотрел на Джусса, который почувствовал, как тело под ним задрожало. Гиппогриф закинул уши назад, его глаза расширились от ужаса. — Бедное дитя, — сказал Джусс. — Я заставил тебя совершить очень неприятное путешествие, а ведь ты вылупился из яйца только час назад.

Он спрыгнул на камень, и в то же мгновение остался один. Ибо гиппогриф с диким ржанием взмахнул крылами и исчез в мрачном воздухе, бросившись на восток, к миру жизни и солнечного света.

И Лорд Джусс остался один в этой области страха, холода и леденящей душу мглы, под черными вершинами Зоры Рах.

Устремив, как и советовала ему Королева, все свое сердце и мысли на ужасную цель, повернулся он к ледяному утесу, и стал подниматься вверх, и покрыло его холодное облако, но все таки не такое густое, так что мог он видеть на десять шагов вокруг себя. И страшные картины видел он на своем пути, которые поколебали бы решимость любого, самого сильного человека: фигуры адских бесов и каменных горгон вставали у него на пути, угрожая ему смертью и гибелью. Но Джусс, сжав зубы, карабкался сквозь них, ибо были они нематериальны. И тут поднялся жуткий крик: "Что это за человек из средиземья, который нарушает наше спокойствие? Покончить с ним! Позовите василисков. Позовите Золотого Василиска, который изрыгает огонь на все, что видит. Позовите Звездного Василиска, которому стоит только взглянуть на живое существо, как оно уменьшается и каменеет. Позовите Кровавого Василиска, которому стоит только коснуться человека, как тот тает и от него остаются только кости".

Голос замораживал мозг, и Джусс сказал себе: "Все это иллюзия, призраки, как они и сказала мне". И, действительно, не произошло ничего, только молчание и холод, и каменный склон становился все круче и круче, ледники на нем все более опасными, и стало ему так же тяжело, как на Барьере Эмшир, на который он вместе с Брандох Даха поднимался два года назад: тогда он повстречал и убил мантикору. Медленно тянулось время, и на гору опустилась ночь, жестокая, черная и молчаливая. И почувствовал Джусс, что устало его тело, устала душа и близок он к смерти, и тут повстречалась ему устланная снегом расселина, перерезавшая лицо горы, и решил он отдохнуть в ней до наступления дня. Но не должен он был спать в морозной ночи, ибо едва осмелился он лечь, как холод едва не убил его, но продолжал стоять и ходить, и постоянно растирать ноги и руки. И все-таки, когда ночь медленно уползла, сама смерть показалась ему желанным концом небывалой усталости.

Пришло утро, холодный туман из черного стал серым, и открылись покрытые снегом вершины, молчаливые, опасные и мертвые. И Джусс, заставлявший свои наполовину замерзшие ноги двигаться, увидел пугающее глаза зрелище: юноша, в шлеме и доспехах из черного железа, чернокожий, с выпученными глазами и оскаленными белыми зубами, держал за шею прекрасную юную даму, стоявшую на коленях, и с мольбой обвившей вокруг него руки; юноша размахивал шестифутовым окровавленным копьем, как если бы собирался похитить ее жизнь. Леди, увидев Лорда Джусса, жалостно назвала его по имени и позвала на помощь, сказав: — О Лорд Джусс Демонландский, помоги мне, перестань сражаться с силами тьмы, остановись на мгновение и спаси меня, бедную страдающую девушку, от этого жестокого тирана. Не можешь ли ты, чья выдающая отвага завоевала царства, расправиться с ним? Тогда бы я посчитала тебя действительно благородным человеком и благословляла бы вечно.

И конечно дрогнуло сердце Лорда Джусса, и схватился он за меч, чтобы восстановить справедливость. Но вспомнил он об уловках злых сил, живущих в этом месте, и о своем брате, тяжело вздохнул и прошел мимо. И краем глаза увидел он, как в то же мгновение жестокий убийца ударил копьем изящную даму, и разрезал ей вены на шее, и упала она на снег, обливаясь кровью. Большими шагами пошел Джусс к выходу из рытвины, и, обернувшись на ходу, увидел, как чернокожий и дама изменились, и стали двумя извивающимися змеями. И хотя тяжело ему пришлось, и был он потрясен до глубины души, но все равно обрадовался, что сумел не поддаться злой силе, искушавшей его.

Туман опять потемнел, и еще более тяжелым стал нависший над горой ужас, который казался элементалью воздуха этого места. Джусс, почти полностью лишившийся сил, остановился на небольшом снежном пятне и увидел человека в доспехах, который лежал ничком, загораживая ему дорогу, и ногтями рвал твердый камень и замерзший снег, и весь снег под ним был усеян пятнами запекшейся крови, и задыхающимся голосом человек стал умолять Джусса поднять его и спустить с горы. И когда Джусс, на мгновение заколебавшийся, решительно прошел мимо, человек крикнул и сказал: — Постой, я же твой брат, которого ты ищешь, хотя Король и придал мне другой облик, надеясь обмануть тебя. Ради твоей любви, не обманись! — И на мгновение голос его стал похож на голос Голдри, хотя и очень усталый. И опять Лорд Джусс вспомнил слова Королевы Софонисбы: "Только когда ты увидишь лорда своего брата в его собственном облике, это не будет иллюзией", и решил, что и этот человек — иллюзия. И сказал он вслух: — Если ты действительно мой дорогой брат, прими его облик. — Но закричал человек голосом Голдри Блазко: — Я не могу, пока ты не снесешь меня с горы. Немедленно неси меня вниз, иначе мое проклятие будет вечно преследовать тебя.

И опять Лорд Джусс заколебался, раздираемый жалостью, сомнениями и удивлением, ибо услышал он голос своего дорогого брата, умоляющий его о спасении. И, тем не менее, ответил он и сказал: — Брат, если это действительно ты, подожди меня здесь, пока я не войду в медную цитадель на верхушке горы, которую я видел во сне, и не убежусь, что это действительно ты. Тогда я вернусь и спасу тебя. Но пока я не увижу тебя в твоем собственном облике, я не буду доверять тебе. Ибо ради тебя пришел я сюда с края земли, и не стану ставить все свое состояние на сомнительный бросок, потратив так много сил и пройдя через столько опасностей.

С тяжелым сердцем он опять положил руку на черные камни, скользкие и покрытые льдом. И раздался сзади громкий жалобный крик: — Радуйся, землерожденный, ибо ты безумен. Радуйся, неверный друг, который бросил своего брата в минуту нужды. — Но Джусс уже карабкался вверх, и, обернувшись, увидел, как на месте человека извивается кошмарная змея. И опять он обрадовался, насколько можно было обрадоваться на этой горе, юдоли бедствий и отчаяния.

И когда его силы почти закончились, а день опять приблизился к ночи, он поднялся на последние утесы под верхушкой Зоры. И он, которые все эти дни пил глубокими глотками, как из фонтана, радость жизни, славу и чудо бытия, почувствовал, как в его душу проник мрак и страх смерти, и его опять охватил еще более сильный ужас, чем вчера, когда он впервые увидел Зору, пролетая через наполненное чудесами небо; и в его сердце вошла боль.

И подошел он к огненному кольцу, окружавшему верхушку горы. Умерли в нем страх и желание жить, и он вступил в огонь, как на свой собственный порог. Но синие языки пламени умерли под его ногами и открылся путь, в конце которого стояли широко распахнутые медные ворота. Вошел он в них, поднялся по медной лестнице и оказался на высокой плоской крыше, которую видел во сне, и, как во сне, он взглянул на того, ради которого пересек границы жизни и смерти: на Лорда Голдри Блазко, несшего одинокую стражу на грешных высотах Зоры.

Ни на йоту не изменился Голдри Блазко с той ночи в Коштра Белорн, два года назад, когда Джусс в первый раз увидел его. Сидел он каменной скамье, опираясь локтем о медную ручку, голова поднята, глаза смотрят вдаль, в глубину небес за блеском звезд, как тот, кто ждет конца времени.

Приветствовал его Джусс, но не повернул головы Голдри Блазко. Подошел Джусс к нему и встал прямо перед ним, но и тогда даже веко не пошевелилось у сидящего человека. Опять заговорил Джусс и коснулся его руки. И была та рука сырая и закостенелая, как сама земля. Холод пробежал по телу Джусса и разбил ему сердце. "Он мертв", самому себе сказал Джусс.

И безумный ужас опустился на душу Джусса, и боязливо огляделся он вокруг. Облако поднялось с вершины горы и белым покрывалом накрыло ее наготу. Холодный воздух казался дыханием могилы, в которую превратился весь окружающий мир: обширный облачный барьер, далекие туманные силуэты из снега и льда, молчаливые, одинокие, бледные, как горы мертвых; как если открылось дно мира и обнаженная правда вышла наружу: изначальная Пустота.

Чтобы изгнать ужас из своей души, Джусс начал вспоминать жизнь на дорогой земле и то, что он больше всего желал в жизни, а также мужчин и женщин, которых он любил больше всего; битвы и триумфы его первой молодости; праздники в Гелинге; золотые летние полдни под соснами Вестмарка; охоту на высокогорных пустошах Миланда; день, когда он впервые сел на спину лошади: весеннее утро на поляне, заросшей примулами, с которой открывался вид на Лунную Заводь; тогда его маленькие загорелые ножки были размером в нынешнее предплечье, отец поднял его вверх и показал гнездо, которое белка устроила себе на старом дубе.

Опустил голову Джусс, как если бы уклонялся от удара, ибо показалось ему, что кто-то кричит ему в ухо, громким и отчетливым голосом: "Ты никто. И все твои желания, воспоминания, любовь и мечты, ничто, пустота. Даже земляная вошь, маленькая и мертвая, более полезна, чем ты, ибо она больше, чем ничто, а ты — ничто. Ибо все ничто — небо, земля и море, и все те, кто живет в них. И пусть не утешает тебя мысль что, хотя сам ты и погибнешь, жизнь на земле продолжится, вернутся звезды и месяцы, люди будут стареть и умирать, появятся новые мужчины и женщины, и будут жить, любить и забывать. Ибо что это будет значить для тебя, который сам будет как задутое пламя? Все то, что есть на небе и на земле, все что прошло и все что будет, жизнь и смерть, пространство и время, бытиё и небытиё, все это ничто для тебя, ибо ты сам будешь ничем, навсегда".

И в смертельно муке Лорд Джусс закричал, громко и пронзительно: — Пошлите меня в Тартар и отдайте меня черным адским Фуриям, пускай они ослепят меня и сварят в кипящем озере. Ибо даже там еще есть надежда. Но здесь только ужас Пустоты, и нет ни надежды, ни жизни, ни смерти, ни сна, ни пробуждения, ничего. Только вечность и пустота.

И какое-то время он оставался на месте, охваченный черным ужасом, пока звук плача и рыданий не заставил его поднять голову, и он увидел процессию плакальщиц, одетых в траурные плащи и идущих одна за другой по медному полу. И все они громко плакали и пели, превознося славные дела Голдри Блазко и восхваляя его красоту, и доблесть, и доброту, и силу: нежные женские голоса звучали настолько жалобно, что душа Лорда Джусса вновь поднялась из безводной пустыни, сердце смягчилось, а в глазах появились слезы. Он почувствовал, как что-то коснулось его руки, и увидел, как из-под тьмы капюшона одной из плакальщиц на него смотрят два залитых слезами глаза, нежных, как будто голубиных; и женский голос заговорил и сказал: — Сегодня день поминания Лорда Голдри Блазко, который умер ровно год назад, и, как ты видишь, мы, его товарищи по заключению, оплакиваем его и будем оплакивать год за годом, пока живы. А тебя, великий лорд, мы будем оплакивать с еще большей жалостью, ибо за все твои великие труды получил ты в награду пустоту. Но пойдем с нами, и на какое-то время ты утешишься, ибо даже власть Судьбы имеет предел, и нет короля на дороге смерти.

И Лорд Джусс, с печалью и отчаянием в сердце, позволил взять себя за руку и свести вниз по винтовой лестнице, которая привела их во внутреннюю комнату медного замка, прекрасную и наполненную приятными запахами, и освещенную дюжинами ламп. И немедленно жизнь и ее заботы, казалось, растаяли вдали, сделались бесполезным шорохом, а ужас пустоты — игрой воображения. Все чувства замерли, и он повернулся к той, кто привела его сюда. Внезапно она отбросила траурный плащ, и гордо встала перед ним, показав все свое прекрасное тело и обнаженные руки; зрелище, которое наполнило его душу любовью и наслаждением.

И эта ослепительная красота едва не наполнила целиком все его сердце. Но в это мгновение удача, или высшие Боги, или душевная сила пробудила в его околдованном сознание воспоминание о стоящей перед ним цели, и, резко отвернувшись от наживки, приготовленной для его погибели, и бросился обратно на крышу, где сидел его дорогой брат, мертвый. Схватил его за руку Лорд Джусс и начал исступленно молить: — Скажи мне хоть слово, о родич. Это я, Джусс, твой брат.

Но не пошевелился Голдри и не ответил на его слова.

И взял Джусс в руку ладонь Голдри, во всем похожую на его собственную, вплоть до пальцев, формы ногтей и волосков на обратной стороне ладони. Потом отпустил, и безвольно упала рука на ручку скамьи. — Нет никаких сомнений, — сказал он вслух, — что тебя каким-то образом заморозили, и все твои чувства и мысли замерзли вместе с тобой.

Сказав так, наклонился он и заглянул прямо в глаза Голдри, коснулся его рук и плечей. Но не пошевелился Голдри Блазко, не дрогнули его веки. Тогда в ярости схватил Джусс Голдри за руки, поднял его со скамьи, громко назвал его по имени и начал грубо трясти, крича изо всех сил: — Говори со мной, брат, ведь я пересек весь мир в поисках тебя. — Но мертвым грузом оставался Голдри в объятиях Джусса.

— Если ты мертв, — сказал Джусс, — я умру вместе с тобой. Но до тех пор я никогда не поверю, что ты умер. — И сел он на скамью рядом с братом, и взял его руку в свою, и стал не отрываясь смотреть на него. Ничего, только тишина. Настала ночь, спокойный свет луны и мигающий звезд смешался с бледными огнями, ограждавшими вершину горы. Ад больше не высылал в воздух своих обитателей, и с того мгновения во внутренней комнате, когда Джусс освободился от последних иллюзий, он не видел больше подобий людей или дьяволов, вообще никого живого, кроме своего брата Голдри Блазко; и больше никакой ужас не мог подчинить себе его великое сердце, но даже память о нем была как жестокий холод зимнего моря, поглощающего дыхание пловца в то мгновение, когда он впервые ныряет в ледяные волны. Так, спокойно и твердо, оставался там Лорд Джусс, и провел без сна вторую ночь, ибо не осмелился он заснуть в этом проклятом месте. И хотя его брат не говорил, не видел и не слышал, но настолько велика была радость, охватившая сердце Джусса, что в это мгновение понял он, насколько устал. И подкрепился он амброзией, данной ему Королевой, ибо знал, что много сил потребуется ему для того, что доставить Голдри к берегам волшебного озера.

Пришел день, и взвалил Джусс тело брата себе на плечи, и пошел с ним вперед. Прошел он ворота медной крепости, и огненный барьер, и начал медленно и тяжело спускаться по длинному северному кряжу над Ледником Псаррион. Весь день, и всю следующую ночь, и еще один день провел Джусс на горе, и полумертвым от усталости за два часа до заката достиг он морены. Но радостно было у него на сердце, ибо совершил он великий подвиг. Эту ночь провели они в роще земляничных деревьев под крутым склоном горы в десяти футах от западного берега Равари, и вечером следующего дня повстречались со Спитфайром и Брандох Даха, которые два дня и две ночи ждали их с лодкой в заранее назначенном месте.

И как только Джусс спустился с горы, начал Голдри Блазко постепенно оттаивать, и скоро уже мог стоять на ногах и идти; но не мог сказать ни одного слова и не получили они от него ни одного взгляда, как если бы смотрел он сквозь своих товарищей куда-то далеко в одному ему виденный туман. И каждый из них втайне волновался, опасаясь, что не сумеют они вылечить Голдри Блазко, и получится так, что освободили они из тюрьмы не его, а то, что от него осталось.

Проплыли они через озеро и привели его к Королеве Софонисбе, которая встретила их на прекрасной лужайке перед павильоном. Королева, как если бы заранее знала и болезнь и лекарство, взяла Лорда Джусса за руку и сказала: — О милорд, чтобы вернуть его, ты посмотрел с лицо неприкрытому ужасу, находящемуся за пределами человеческого разумения, и теперь тебе осталось сделать всего одно последнее усилие и ты освободишь его окончательно: маленький камешек, который венчает построенное тобой огромное здание, и, тем не менее, без него все будет впустую, но и сам он бесполезен без того, что ты уже сделал; этот камешек мой и с чистым сердцем я отдаю его тебе.

Сказав так, она заставила Лорда Джусса наклониться к ней и поцеловала его прямо в губы, быстрым, но сладким поцелуем. И сказала: — Теперь отдай его лорду твоему брату. — Так и сделал Джусс, поцеловав своего дорогого брата в губы, и Королева сказала: — Берите его, дорогие милорды. А я навсегда изгоняю из его сердца все воспоминания об этих мрачных событиях. Берите его, и благодарите за него великих Богов.

И после этих слов Лорд Голдри Блазко взглянул на них, и на прекрасную Королеву, и на горы, и на леса, и на великолепное холодное озеро, как человек который проснулся после долгого сна.

И в тот день радость наполнила сердца их всех.