Онлайн чтение книги Дети горчичного рая
28. Попечители

Собирались медленно, без особой охоты. Лица и позы заранее выражали скуку: эти ежемесячные собрания в школе давно успели всем надоесть.

Однако никто из присутствующих ни разу не пропустил собрания, потому что здесь встречались представители всех «тринадцати семейств» Стон-Пойнта. И это было такой же традицией светского общества, как ежемесячные сборища в клубе, на «конференции волкодавов» или на пикниках, которые устраивались по подписке и куда допускались только «свои». Впрочем, на этот раз собрание должно было оживить обсуждение ежегодного весеннего праздника – его устраивал город, то есть мистер Миллард, для «простых людей», в том числе и для школьников. Кроме того, директор Мак-Магон успел намекнуть каждому из попечителей, что у него есть еще особые новости, которые должны всех заинтересовать.

Итак, здесь находились уже известный нам судья Сфикси, еще более брюзгливый и въедливый, чем обычно; редактор «Стон-пойнтовских новостей» Клиффорд Уорвик – меланхоличный мужчина, которому, по-видимому, все на свете давно успело надоесть; доктор Рендаль – морщинистый, с упрямым и волевым лицом ученого; владелец «Атенеума» Тернер – маленький человечек, похожий на морскую свинку, и Парк Бийл – директор банка, белокурый гигант, председатель многих спортивных клубов и устроитель матчей и состязаний в гольф. Кроме Мак-Магона, присутствовало несколько наиболее доверенных учителей, в том числе Хомер и мисс Вендикс.

Все ждали Милларда и, поглядывая в окна, курили, пили содовую и лениво перебрасывались словами.

– Уже совсем весна, – сказал доктор Рендаль. – Вчера меня вызвали к больному на ферму, и я видел куст боярышника, весь покрытый бутонами.

– Гм… боярышник? – промычал Уорвик. – В самом деле?

– В такое время не об уроках думать, а о том, чтобы побегать на воле с хорошенькой подружкой, – сказал, приосанясь, Тернер. – Нет, не краснейте, мисс Вендикс, – обратился он к учительнице, – ведь я говорю о самой идеальной, чистой дружбе.

Мисс Вендикс стыдливо хихикнула.

– Однако и шалун же этот Тернер! – промямлил Уорвик. – Вы только посмотрите на него: он и сейчас готов носиться по полям, как дикий конь.

Все обернулись к морской свинке – Тернеру, – которая слегка похрюкивала, довольная общим вниманием.

– А вы, Парк, конечно, с первыми теплыми днями умчитесь в Беркли, на матч университета? – спросил Сфикси директора банка.

– Ну конечно, Боб! – весело отвечал тот. – Надо же поддержать своих. Я кончил в один год с великим вратарем Хелтоном и теперь ежегодно бываю на стадионе, когда играют наши университетские футболисты.

– Счастливый человек! – фыркнул Сфикси. – Мне бы ваши заботы! Думать о том, кто сколько мячей забил в ворота противника, когда в мире может начаться такой международный матч, что всем нам не поздоровится!

– О, Сфикси сел на своего конька! Теперь держись! – комически ужаснулся доктор Рендаль.

– Я с вами не говорю, док! – мгновенно вспылил Сфикси. – Все знают, что вы и ваша жена посылали продукты и давали деньги испанским беженцам, выступали на каком-то митинге в защиту мира… Вы думаете, нам это неизвестно? Ваши воззрения, док, могут причинить вам неприятности, пора вам их пересмотреть!

– Может, и пора, но я их действительно еще не пересматривал, – невозмутимо отвечал доктор Рендаль. – Что же касается продуктов и денег, то я их правда посылал и не собирался это скрывать. И в защиту мира я тоже говорил.

– Берегитесь, док, так недолго скатиться и до измены! – бушевал Сфикси.

– Ну, ну, все верно, Сфикси. Все совершенно правильно, и вы абсолютно правы, – поспешил согласиться с судьей Парк Бийл. – Только зачем же так горячиться? Что-то я не видел в вас такой горячности на прошлой партии в гольф.

– Вам всё шутки, – проворчал Сфикси, – а я знаю: мы живем на вулкане. Даже в Стон-Пойнте коммунисты тоже собираются выступать. И здесь работает агентура красных…

– Что такое? Что вы говорите? – раздались со всех сторон встревоженные голоса. – У нас в Стон-Пойнте?..

– А вот спросите у него, – показал Сфикси на редактора «Стон-пойнтовских новостей», – пускай он вам расскажет.

– В самом деле, Уорвик, в чем дело? – Все с тревогой взглянули на меланхолического джентльмена.

Тот пошевелился в кресле и отхлебнул глоток содовой.

– Ничего особенного, леди и джентльмены, – протянул он. – Действительно, я бы сказал, настроение у части населения довольно кислое. На Восточной окраине митингуют, на заводах митингуют, негры тоже начали митинговать… Конечно, послевоенное, так сказать, разочарование…

– Вы им расскажите о коммунистах, о местных агитаторах, о том, что в Горчичном Раю – целый осиный рой, – буркнул Сфикси. – Они думают о матчах, эти маменькины сынки, когда в городе полным-полно красных!

– Вы преувеличиваете, Боб, – зевнул редактор. – Конечно, есть несколько агитаторов – белых и негров, – которые шляются и смущают рабочих; есть этот крикун Цезарь Бронкс, за которого мы скоро возьмемся, есть, наконец, рабочие-славяне, которые тянутся на родину… Но все это еще далеко от настоящей опасности… И, кроме того, мы уже принимаем некоторые меры, – добавил он успокоительно.

Мак-Магон поднялся и многозначительно кашлянул. До сих пор он держался в тени и только внимательно прислушивался к тому, что говорили попечители. Однако сейчас настал удобный момент: директор ни в коем случае не желал его упускать.

– Попрошу на несколько минут вашего внимания, джентльмены, – начал он. – Я хочу сказать, что и здесь, в школе, на маленькой, так сказать, площадке, происходят тоже некоторые события и чувствуются настроения, подобные тем, о которых только что поведал нам мистер Уорвик – наш уважаемый редактор и попечитель.

Присутствующие с любопытством посмотрели на директора.

– Так выкладывайте, что там у вас случилось, Мак, – сказал директор банка.

– Я все скажу вам, джентльмены, но только когда явится наш уважаемый председатель, – заявил Мак-Магон.

Весь вид директора школы, его таинственность, его многозначительное покашливанье еще сильнее возбудили общее любопытство.

Впрочем, присутствующим не пришлось долго ждать: Хомер, выглядывавший в окно и карауливший прибытие Милларда, объявил торжественно, что машина председателя у подъезда.

В этот день Большой Босс выглядел особенно парадно. Его щеки были краснее обыкновенного и лоснились; сквозь коротко остриженные волосы просвечивала такая же красная кожа головы; жемчужно-серая пара крепко облегала его сухощавую фигуру с выгнутой по-военному грудью. Да и весь Босс напоминал надраенное до блеска военное судно.

Он сбросил пальто и шляпу на руки подоспевшему Хомеру, коротко поклонился присутствующим и занял председательское место за столом.

– Прошу извинения за опоздание, – сказал он, быстро взглянув на часы. – Меня вызывал Чикаго.

Дыхание гигантского бизнеса, громадных операций с акциями, кораблями и грузами как бы пронеслось по комнате, и каждый присутствующий, вообразив масштабы этих дел, невольно преклонился перед Большим Боссом.

А Босс, уловив это, бросил как бы невзначай:

– Начнем, Мак-Магон, потому что времени у меня в обрез: через два часа я должен вылететь на совещание алюминиевого треста.

– Слушаю, сэр, – поклонился директор. – Итак, леди и джентльмены, первым вопросом у нас стоит обсуждение программы праздника. Мы разослали всем вам еще на прошлой неделе предполагаемую программу, которая выработана при участии мисс Вендикс.

Босс кивнул:

– Помню. Программа эта известна всем присутствующим? Да? Должен сказать вам, джентльмены, что в этом году я считаю подобный праздник особенно желательным. Надо, чтобы люди немного развлеклись, отдохнули, чтобы они не тратили все свое время на бесполезные и даже, я сказал бы, вредные собрания, какие-то митинги – словом, на всю эту возню, которая стала у нас такой распространенной за последнее время, Пускай лучше танцуют, смотрят фейерверки, катаются на каруселях… Вы согласны со мной? – Босс бегло оглядел присутствующих.

– Ну разумеется! Очень правильно! Отлично придумано! – раздались голоса.

– Гм… Дать ребенку пустую соску вместо молока – хорошо придумано, – пробормотал доктор Рендаль.

– Вы что-то сказали, док?.. – прищурился Миллард. – Нет? Тогда я продолжаю. Итак, мы устраиваем традиционный праздник в городском саду с бесплатным буфетом для народа, с двумя оркестрами, которые нам дает мэр города, с обычным парадом и выступлениями школьников. На этот раз, чтобы напомнить американскому народу его славное прошлое и освежить в нем чувство патриотизма, мисс Вендикс, – он слегка поклонился в сторону учительницы, – мисс Вендикс придумала устроить шествие сорокадевятников…

– Очень хорошо! Превосходно! – закивали попечители.

Мисс Вендикс раскраснелась от удовольствия и гордости.

– Это будет Подлинная Красота и Высокая Идея, соединенные вместе, – сказала она, едва дыша от волнения перед таким ответственным собранием,

– Хорошо, хорошо! – поспешно прервал ее Босс, боясь, что разговор о Красоте с большой буквы может затянуться надолго. – Я только не понял, мисс Вендикс, что вы подразумеваете под изменением состава выступающих? Это касается школьников?

Мисс Вендикс растерялась и что-то забормотала.

– Разрешите мне доложить собранию, сэр, – встал со своего места Хомер. – Дело в том, что за последнее время у нас в школе замечаются вредные настроения, и всему этому задают тон цветные ученики. Поэтому мы, педагоги, вместе с директором школы мистером Мак-Магоном решили, что лучше не выпускать цветных детей в праздничной программе. Они этого не заслужили. – И Хомер, эффектно разрубив рукой воздух, опустился в кресло.

Мистер Миллард повел глазами в сторону редактора Уорвика.

– Но почему же? – начал он как бы в нерешительности. – Почему так? Ведь я всегда был, так сказать, сторонником равенства… Вот и в газете об этом писали…

– Не беспокойтесь, сэр, – поднялся Мак-Магон, – все знают ваши прогрессивные воззрения и отдают им должное. Школа берет эту перемену в составе выступающих на себя.

– Ага, если школа берет на себя, то мы не можем возражать… Не правда ли, господа? – обратился Миллард к попечителям.

– Чем меньше черномазых будет торчать у нас на глазах, тем лучше, – сказал Сфикси. – Вот видите, что получается, когда их распускаешь! Даже в школе они устраивают бунты…

– Ох, Сфикси, вам бы жить на Юге! – сказал доктор. – Там вы могли бы себе позволить небольшое удовольствие – сжечь на костре какого-нибудь негра . Я чувствую, вам этого очень не хватает в жизни!

– Вы опять за свое, док! – Сфикси явно злился. – Целуйтесь с вашими неграми и лечите их бесплатно, если вам это нравится, а меня уж увольте!

– Джентльмены, джентльмены, призываю вас к порядку, – сказал тоном добродушного папаши Миллард. – Тем более, что директор школы хочет сделать нам какое-то сообщение… Говорите, Мак-Магон, – обратился он к директору.

Мак-Магон встал и откашлялся. Его очки блистали холодно и решительно. Он мельком взглянул на своих «верных» – Хомера и Вендикс – и начал:

– К сожалению, джентльмены, то, что сказал мой помощник мистер Хомер, правда: в школе у нас имеются нездоровые настроения. К моему величайшему огорчению, среди подобранных попечительским советом педагогов нашелся один, который поддерживает и разжигает в учениках эти настроения и всячески пропагандирует идеи равенства среди цветных школьников…

– Кто этот педагог? Назовите его имя! Кто его рекомендовал? – раздались нетерпеливые голоса.

– Это младший учитель, преподаватель литературы мистер Ричардсон, – ответил директор. – А рекомендовал его к нам в школу доктор Рендаль.

Все взгляды обратились на доктора, который продолжал невозмутимо курить.

– Ага, док, стало быть, вы поставляете красный товар? – угрюмо сказал Сфикси. – Это похоже на вас. А знаете, в этом можно усмотреть желание специально воспитать новое поколение в коммунистическом духе. Наша комиссия по расследованию антиамериканской деятельности может вами заинтересоваться.

– Бросьте, Сфикси, я не из пугливых! – Доктор Рендаль вынул трубку изо рта. – Ричардсон – отличный педагог и был таким же отличным офицером американского флота, я видел его характеристику. На его руках больная старуха мать. Я хорошо знал его покойного отца, капитана торгового парохода, и готов поручиться, что сын ничем дурным не занимается.

– Это зависит от точки зрения, док, – отозвался со своего места Тернер. – Иной считает хорошим то, что другой определяет как дурное.

– Джентльмены, вопрос настолько серьезен, что я считаю пустую болтовню совершенно неуместной, – внушительно сказал Босс. – Мак-Магон только что сообщил мне, что у него имеются свидетели вредной и опасной деятельности этого педагога. Сейчас сюда будут вызваны два ученика, которые смогут подтвердить все сказанное о Ричардсоне и дать нужные пояснения. – Он кивнул директору: – Можете позвать мальчиков.

Присутствующие ждали в напряженном молчании. Доктор Рендаль свирепо курил. Мак-Магон сделал знак Хомеру, тот вышел и почти тотчас же вернулся, ведя за собой директорского сына и его друга Роя Мэйсона.

У мальчиков был по-разному смущенный вид. Фэйни все помаргивал белесыми ресницами, как будто ему трудно было вынести блеск такого высокого общества. Рой Мэйсон держался преувеличенно прямо и откидывал назад голову самым гордым и независимым образом. Казалось, ему совершенно нипочем выступать перед советом попечителей. Впрочем, оба «свидетеля» старались держаться поближе друг к другу и изредка обменивались многозначительными взглядами.

– Вот, сэр, ученики, о которых я говорил, – сказал директор.

– Позвольте, джентльмены, неужели вы всерьез придаете значение таким свидетелям? – спросил доктор.

– А почему бы и нет? – снова вмешался Тернер. – Дети куда наблюдательнее взрослых. От них ничто не скроется.

– Итак, мальчики, назовите нам прежде всего ваши имена, – сказал Большой Босс.

– Ученик седьмого класса Ройяль Мэйсон, сэр, – отрапортовал первый.

– Ученик седьмого класса Фэниан Мак-Магон, – как эхо, повторил второй.

– Мой сын, джентльмены, первый ученик. Его одноклассник – сын сквайра из Натчеза, – сказал директор. Он обратился к «свидетелям»: – Джентльмены из попечительского совета хотят услышать, что вы можете сообщить им об учителе мистере Ричардсоне. Предупреждаю: вы должны говорить только то, что слышали сами.

– Хорошо, сэр, – сказал Рой, закусывая пухлую нижнюю губу.

Босс откашлялся.

– Нам сказал директор, – обратился он к мальчикам, – что вы заметили в мистере Ричардсоне, в его поступках и высказываниях нечто такое, что не соответствует поведению истинного американского патриота. Это так?

Рой утвердительно кивнул:

– Да, сэр, я это давно заметил. С тех самых пор, как пришел в эту школу. Мистер Ричардсон постоянно говорит о равенстве всех людей, и он очень любит всех цветных у нас в классе. Постоянно их отличает, ставит им самые высокие отметки…

– Ну, это еще не такая серьезная вина, – громко сказал доктор Рендаль. – Это еще не повод для обвинения человека.

Никто не обратил внимания на его слова. Все взгляды были обращены на Мэйсона.

– Ну что же ты замолчал? Припоминаешь еще что-нибудь? – спросил Босс.

– Еще он постоянно восхваляет Джона Брауна и его время и говорит, что прошло время настоящих людей и благородных поступков… Помнишь? – обратился Рой к Фэйни.

– Еще бы не помнить! – подхватил тот. – Это он сказал, когда его любимчик – черномазый Робинсон из нашего класса – написал сочинение о Джоне Брауне…

– Ого, негры начали писать о Джоне Брауне! – произнес молчавший до тех пор Парк Бийл. – Это знаменательно. Весьма, весьма знаменательно! – повторил он торжественно.

В то время как два «свидетеля» давали свои показания, присутствующие по-разному проявляли свое отношение к ним. У Сфикси была торжественная физиономия с выражением: «Я так и знал!» и «Что я вам говорил!» Редактор «Новостей» начал выказывать некоторые признаки заинтересованности: он приоткрыл сонные глаза и переводил их с одного мальчика на другого, делая, видимо, какие-то свои заключения не слишком веселого свойства. Тернер подался вперед на своем кресле и, казалось, с любопытством не только прислушивался, но и принюхивался к каждому слову: его подвижная мордочка так и ходила, так и подергивала маленьким чутким носом. Директор банка наблюдал все происходящее со снисходительным терпением человека, которому все это глубоко безразлично. Зато Миллард все более хмурился и мрачнел. Тяжелел его подбородок, тяжелели глаза, тяжелели руки.

Да, он знал, что сейчас во всем мире идет страстная, напряженная борьба: собираются все, кто устал от войн, собираются мужчины и женщины, старики и молодежь, говорят о дружбе народов, о долгом, счастливом мире, о каких-то неслыханных правах и свободах.

Но если не будет войн, значит, придется выпускать вилки, детские коляски и газовые плиты, а это куда менее прибыльно, чем снаряды и оружие… Эти проклятые разговоры о мире портят всю игру Большому Боссу. Вон у его друзей и конкурентов в Чикаго, Нью-Йорке и в других городах уже начались разные неприятности: забастовки на заводах и на транспорте, требования рабочих, какие-то бесконечные выступления ораторов, разные демонстрации. Он, Миллард, считал, что его-то это не может коснуться.

И вдруг оказывается, что здесь, в его суверенных владениях, тоже завелся этот зловредный, опасный дух!

Большой Босс сидел с таким выражением лица, как будто его только что смертельно обидели.

Один только доктор Рендаль всем своим видом выказывал равнодушие к тому, что здесь происходило. Он отвернулся к окну, и, если бы было возможно, он, по всей вероятности, с удовольствием заткнул бы уши или ушел бы отсюда.

Но беспокойство за своего любимца Ричардсона, боязнь оставить его на произвол этих людей приковала доктора к месту.

Между тем Фэйни, весь напыжась от гордости, что его слушают самые именитые и богатые люди города, старался выложить как можно полнее и скорее все, что ему известно:

– Вот, значит, когда Чарльз Робинсон написал это сочинение, Ричи, то есть, я хочу сказать, значит, мистер Ричардсон, очень хвалил и его и Джона Брауна за то, что тот так здорово расправился с белыми. А Робинсон тогда, значит, говорит, что Браун – его любимый герой, а мистер Ричардсон говорит, что это, мол, правильно и что Браун и впрямь герой, а Чарльз тогда говорит…

– Ну-ка, погоди минутку, – остановил его повелительным жестом Миллард. Он обратился к директору школы: – Второй или третий раз уже мне приходится слышать об этом негритенке. Это что же, тот самый, который отказался тогда дать полиции свои оттиски?

– Тот самый, сэр, – отвечал Мак-Магон. – Он и так был чересчур боек для цветного, а тут еще учитель внушает ему разные неподходящие идеи. Конечно, мальчишка вообразил себя чуть не избранной натурой, и когда мистер Хомер очень деликатно отстранил его от участия в живых картинах, он на него чуть не с кулаками набросился.

– Да не чуть, а просто с кулаками, – пробасил со своего места Хомер. – Это опасный тип, джентльмены.

Фэйни, все время порывавшийся что-то сказать, не выдержал.

– Ты о выборах расскажи, отец, – вскричал он: – как Робинсон организовал всех цветных и белых ребят и как явился мистер Ричардсон и поддержал их!

Однако Мак-Магон не рискнул рассказать о выборах: при этом могло обнаружиться много невыгодного для него. Поэтому директор ограничился тем, что заметил:

– Да, да, младший учитель охотно поддерживает детей низших классов населения, явно оказывает предпочтение цветным. Кажется, часто бывает у родителей учеников.

– Скажите, Мак, – вмешался вдруг Парк Бийл: – этот мальчишка Робинсон не родственник ли нашему знаменитому певцу Джемсу Робинсону?

– Племянник родной, сэр, – опередив отца, радостно заявил Фэйни. – Он всегда хвалится, что дядя привозит ему замечательные подарки. Вот и теперь, как приедет, обещал привезти ему лодочный мотор.

– Действительно, Робинсон должен скоро приехать и дать несколько концертов в городе, – с неожиданным оживлением вмешался редактор. – Мы посылали репортера к матери этого мальчишки – узнать, когда прибывает черный Карузо, как его прозвали в Европе.

– Что меня удивляет, Парк, так это ваше пристрастие к неграм, – самым язвительным тоном обратился к директору банка Сфикси. – «Наш знаменитый певец», – передразнил он Бийла. – Да что у вас, белого джентльмена, общего с черномазым, будь он хоть семи пядей во лбу!

– Джемс Робинсон – мировая знаменитость, и мы можем только гордиться тем, что он наш соотечественник и земляк, – повернулся к присутствующим доктор Рендаль. – Я слышал его в Париже. Парижане носили его на руках и ломились на его концерты.

– Я тоже слышал его в Лондоне, – сказал Тернер. – Поет он действительно хорошо. Но он опасная личность. Вам всем отлично известно, что он выступал на конгрессе сторонников мира. Да и вообще о нем говорят, что он все свои деньги за концерты раздает каким-то комитетам да союзам…

– Вот видите! – Сфикси побагровел. – А вы толкуете – «наш знаменитый певец»! Наверно, он самый настоящий красный агитатор… Теперь понятно, в кого пошел мальчишка.

– Послушайте, Уорвик… – Миллард повернулся к редактору. – Мне бы не хотелось, чтобы вы в газете уделяли слишком большое внимание этому певцу и его выступлениям. Не к чему нам особенно выдвигать… э… э… цветное население… Кроме того, и я тоже кое-что слышал о политических воззрениях этого черного Карузо. Так что, вы понимаете…

– О-кэй, полковник, – как понятливый ученик, сказал Уорвик. – Мы постараемся писать о нем не так пространно.

– А теперь, джентльмены, не угодно ли будет вам послушать, что еще скажут нам ученики? – спросил Миллард.

Снова выступил Рой.

– Наш младший учитель, о котором вы желали узнать, джентльмены, всегда рассказывает нам о русских, с которыми он подружился, когда был на войне в России, – начал он веско. – Мистер Ричардсон переписывается с этими друзьями и часто в классе читает нам эти письма.

– Эк, хватил! – невольно пробормотал Фэйни.

– Вы слышите, вы слышите, джентльмены! – взвизгнул Сфикси. – Чего вы еще ждете?

Фэйни страстно завидовал успеху Роя. Он рылся в памяти, стараясь придумать об учителе что-нибудь столь же поразительное и сенсационное: если не перекрыть, то хотя бы не уступить первенство товарищу.

– А я его много раз встречал на Восточной окраине, и постоянно с какими-то людьми в комбинезонах, – выпалил он вдруг. – Вот третьего дня, значит, идет он с, каким-то типом в белой рубахе, и Чарльз тут же вертится. И я своими ушами слышал, как мистер Ричардсон сказал тому, в белой рубашке: «Войны нам, нормальным людям, не нужны. Мы решим свое будущее иным путем!»

– Вы слышите? – снова, на еще более высокой ноте, сорвался Сфикси. – Чего вы еще ждете?

Босс тяжело положил руки на стол:

– Как будто все ясно. Картина довольно полная. Он кивнул «свидетелям»:

– Спасибо вам, мальчики, вы отлично выполнили ваш гражданский долг.

И под благосклонными взглядами попечителей Рой и Фэйни удалились, весьма гордые собой.

Через полчаса, когда, обсудив все подробности майского праздника и меры, которые следовало принять против враждебного влияния в школе, попечители начали разъезжаться, Парк Бийл увидел у своей машины «свидетелей».

– Простите, сэр, мы только хотели спросить вас, правда ли, что вы будете главным судьей-распорядителем на гонках «табачных ящиков»? – обратились они к директору банка.

– Буду, мальчики, – весело отвечал тот. – А в чем дело?

– Тогда мы хотели бы поговорить с вами по очень важному делу, – сказал Рой.

– Ох, мальчики, я занят по горло! Впрочем, послезавтра утром у меня в банке, если вас это устраивает.

– Послезавтра утром мы будем у вас, сэр, – сказал. Рой, кланяясь, как взрослый.