Онлайн чтение книги Театральная история Histoires comiques
КРЕНКЕБИЛЬ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Кренкебиль

Торговец каштанами

Председатель суда Буриш

Адвокат Лемерль

Доктор Давид Матье

Обаре

Полицейский № 64 Лермит

Уличный продавец мелкого товара

Полицейский № 121

Судебный пристав

Г-жа Байяр

Г-жа Лора

Мышь

Мальчишка из колбасной

Женщина

Маленькая девочка

Торговка

Рабочий

Работница

Газетчик

Виноторговец

Альфонс, сын виноторговца

Мальчишка

Штукатуры

Человек из толпы

Другой человек из толпы

Уличные прохожие, школьники, публика в зале суда.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

УЛИЦА БОЖОЛЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Уличный продавец мелкого товара( одет как приказчик из «Лувра», стоит на табурете; перед ним на подставке покоится ящик размером с небольшой чемодан, — продавец ежеминутно извлекает оттуда и затем кладет обратно разные вещицы; он усердно расхваливает их обступившим его прохожим, завершая уже, как видно, свою бойкую речь… Каждый, раз при упоминании своей фирмы он слегка приподымает цилиндр). Если бы я стал утверждать, что торговый дом «Гамерон, Кормандель и компания», который я имею честь представлять, решил пойти на все перечисленные мною жертвы из чистейшего человеколюбия, вы бы мне, господа, не поверили… Глубоко ошибочно также думать — я не боюсь заявить об этом во всеуслышание! — будто торговый дом «Гамерон, Кормандель и компания» добивается разорения универсальных магазинов и даже мелких торговцев, — в чем безуспешно старались уверить публику некие злонамеренные лица, распространяя везде и всюду клевету, к которой стоит только внимательней приглядеться — и она испарится в воздухе. Нет, господа, торговый дом «Гамерон, Кормандель и компания» преследует лишь одну-единственную цель. Она не лишена значения, и я сейчас вам ее открою. А пока, полагаясь на вашу хорошо известную любезность, попрошу уделить мне секунду внимания — я воспользуюсь ею, дабы подвести итоги. Шесть предметов, могущих поступить в распоряжение каждого желающего, вручаются ему по первому же слову, движению, взмаху руки или другому знаку. Вот краткий перечень этих предметов. Во-первых, пневматическая трость, — складывается от простого нажатия пальцев и превращается в небольшой предмет, который можно свободно спрятать в кармане средней величины. Продажная цена этой вещи, сделанной целиком из неокисляющегося металла, — три франка. Полагаю, господа, вы не сочтете эту цену чересчур высокой. Достаточно представить себе, сколь непомерно дороги рабочие руки в наше время! Я продолжаю. Во-вторых, набор великолепных запонок из американского золота для мужской сорочки. Три запонки для манишки. Две запонки для манжет с лапками из огнеупорного алюминия, способного противостоять действию огня свыше четырех часов. Наконец запонка для пристежного воротничка, украшенная прелестным голубым камнем под бирюзу. Я спрашиваю вас, господа, и прежде всего обращаюсь к тем, кто понимает в подобной работе… Скажите сами, в состоянии ли какой-нибудь ювелир… я, конечно, исключаю Бушеронов или Веверов… их, как говорится, за пояс не заткнешь…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мальчишка из колбасной (выступая из толпы, продавцу). Сам заткнись! Будет язык чесать!

Продавец (улыбаясь со скрытой злобой). Погодите, дружок мой, погодите… Сию минуту я кончу — и тогда смогу заняться…

Мальчишка из колбасной (с выразительным жестом). Полезай выше, увидишь Монмартр! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Продавец (продолжая). Вы предпочитаете удалиться, молодой человек? Что ж, мы вас не держим. Итак, продолжаю. Как вы думаете, говорю я, может ли самый скромный ювелир, довольствуясь самой жалкой прибылью, назначить за эту вещь цену ниже полутора франков? Конечно, нет! Ну вот, а я оцениваю ее сейчас в один франк. В-третьих, коробка с чудесным мылом «Океан», волшебное действие коего я вам уже демонстрировал, мыла, от которого исчезают бесследно самые стойкие пятна и ткань выглядит совсем как новая. Не желая, господа, утомлять вас математическими подсчетами, я сразу сообщу его поистине смехотворную стоимость, — двадцать пять сантимов. В-четвертых, коробочка из приятно окрашенного норвежского целлулоида, содержащая пятьдесят пастилок — вернейшее средство от бронхита. А цена? Какова цена?.. Пятнадцать сантимов… Возможна ли большая дешевизна?.. Да, возможна, я сию минуту это вам докажу. Вот, наконец, самое удивительное. Два последних предмета: автоматический зажим, который может служить пажом для юбки, кольцом для салфетки, держателем для бумаг, и в довершение всего цепочка для часов, она же дамское колье, с аграфом под чистое золото… Цена? Никакой цены! Ничего!.. Подарок! Ноль франков, ноль сантимов, что составляет вместе с ценами всех вышеназванных предметов… общую сумму… (скороговоркой) три франка; пневматическая трость, один франк — набор запонок, двадцать пять сантимов — мыло «Океан», пятнадцать сантимов — лечебные пастилки… итого четыре франка сорок сантимов, каковую сумму торговый дом «Гамерон, Кормандель и компания», который я имею честь представлять перед вами, уполномочил меня обратить в подарок. Да, в подарок, я торжественно заявляю об этом, ибо дело пойдет не о четырех франках сорока сантимах, не о трех или двух франках, не об одном франке и даже но о пятидесяти сантимах… Дело пойдет, господа, о невероятной, смешной, ошеломляющей, нелепой сумме в… двадцать сантимов…

Люди роются у себя в карманах.

И если, возвратясь домой, сидя под лампой за большим семенным столом, на котором дымится ваш ужин, вы попытаетесь, господа, движимые вполне простительным любопытством, уяснить себе, из каких же побуждений поступает таким образом торговый дом «Гакерон, Кормандель и компания», то, советую вам, прервите ваши размышления и не теряйтесь в догадках!.. Все равно вам этого никогда не постичь!.. Это — реклама! (Он вручает каждому, кто ему протягивает двадцать сантимов, рекламируемые предметы, и покупатели рассматривают их, уходя со сцены.)

Торговка (обращаясь к рабочему). А что, правда, эта штуковина так хорошо выводит пятна?

Рабочий.Знаешь, милая моя, вот уже двадцать пять лет, как я работаю красильщиком. Будь это мыло хоть на что-нибудь пригодно, я бы давно им пользовался. Так, дрянь какая-то!

Торговка.А все-таки четыре су за все — это уж больно дешево…

Кренкебиль.Капуста! Репа! Морковь!

Ребята (выходя из школы). Эй! Эй, дядюшка Кренкебиль!

Кренкебиль.Шли бы вы лучше в школу, чем набираться всякой пакости на улице. И то сказать — чему могут они научиться, шлепая по грязи? Ничему не научатся, кроме плохого… А вот спаржа! Кому пучок спаржи?

Женщина.Да где ж у вас тут спаржа?

Мышь.Вы недогадливы: его спаржа — это порей. Ведь порей — спаржа для бедняков, это всем известно.

Один из мальчишек раскидывает в тележке пучки порея.

Оставьте, не мешайте ему торговать, зарабатывать себе кусок хлеба! Вот если б вы, как я, сами добывали себе пропитанье… Эх, вы, лоботрясы!

Кренкебиль.А ты разве сам себя прокармливаешь?

Мышь.Ну да!

Мальчишка.Он совсем никудышный. Ночует на улице, подзаборник. У него и родителей-то нет.

Кренкебиль.Коли у него нет родителей — виноваты они, а не он.

Мальчишка.Ему есть нечего, а он еще собаку кормит. Вот и ешь свою собаку!

Мышь.Кто сказал, что я ночую на улице? Кто, кто это сказал? Ну-ка, повтори!.. Я ночую не на улице, смотрите сами — вон мое окно!

Мальчишка.В твоем окне и стекол-то нет — не дом, а развалина.

Мышь.Ночью я сторожу магазин, он сейчас на ремонте. Стало быть, я живу честным трудом. Чего ко мне пристаете?

Кренкебиль.Ну, а чем ты все-таки промышляешь?

Мышь.Для игроков мячи подбираю, газеты продаю, исполняю всякие поручения… Все делаю!

Кренкебиль.А как звать тебя?

Мышь.Мышь.

Кренкебиль.Ну вот что, Мышь: ты рассуждаешь толковее, чем те ребята, лучше жизнь понимаешь.

Мышь.Потому что я знал нужду. А они ничего не испытали. Кто горя не видал, у того и смекалки нету.

Кренкебиль.Ты, говоришь, знал нужду?

Мышь.Я и сейчас ее знаю. Нужда привяжется, так не отвяжешь.

Кренкебиль.Правда, с виду ты плоховат… На вот, держи грушу; она малость перезрела, зато сорт хороший, это — бера.

Мышь.Ох, какая мягкая… Если у хозяйки твоей сердце такое же нежное… Ну, спасибо тебе, дядюшка Кренкебиль!

Маленькая девочка (несет каравай хлеба больше, чем она сама; произносит, как затверженный урок). А капуста у вас хорошая?

Кренкебиль.Лучше не бывает, тугая-претугая.

Девочка.А почем она? Мама больна, не может сама ходить за провизией.

Кренкебиль.Что же такое с ней, с твоею мамой? Где у нее болит?

Девочка.Не знаю… Что-то внутри… Она мне велела купить у вас кочан капусты.

Кренкебиль.Ну, детка, не бойся, я услужу тебе не хуже, чем твоей маме… И даже лучше, потому если б я, допустим, и захотел обмануть кого, так уж скорее женщину взрослую, у которой нету ко мне доверия. Обкрадывать никого не годится, что и говорить… каждому — свое. Но коль на то пошло, так уж охотнее обманешь тех, кто при случае тебя и сам надует. Обижать же такого ангелочка, как ты, детка, совесть не позволит. (Дает девочке кочан.) Гляди, какой важный, — что твой сенатор!

Девочка дает ему пять су.

Он стоит шесть су, здесь одного су не хватает. Ты ведь не хочешь меня ограбить?

Девочка.Нет, сударь, мама дала мне только пять су.

Кренкебиль.Не надо говорить неправду, милочка. Поищи хорошенько, — может, одно су ты положила в кармашек?

Девочка (простодушно). Нет, сударь, у меня всего пять су.

Кренкебиль.Ну что ж, милочка, поцелуй меня — и будем в расчете. А маму свою спроси, так ли хорош был тот кочан капусты, в котором она нашла тебя. Ступай деточка, да не упади по дороге… Добрый день, госпожа Лора! Как живете, все ли в порядке?

Г-жа Лора (рыжий шиньон, явная кокотка). У вас нет сегодня ничего хорошего.

Кренкебиль.Можно ли так говорить!

Г-жа Лора (пробуя редиску). Старая, вялая у вас редиска.

Кренкебиль.Нынче вы что-то придираетесь. Видно, с левой ноги встали.

Г-жа Лора.Никакого вкуса. Совсем, как вода.

Кренкебиль.Я вам вот что скажу: это вы потеряли вкус, не чувствуете, что едите. А все парижская жизнь виновата. Здесь сжигают себе желудок. Что бы сталось и с вами и с другими покупательницами, если б дядюшка Кренкебиль не привозил вам свежих овощей, таких полезных для здоровья? Сгорели бы вы совсем!

Г-жа Лора.Мне плохо вовсе не от еды. Кроме салата и редиски, я уже почти ничего не ем. А все-таки вы верно сказали: в Париже сжигают себя. (Мечтательно.) Знаете, папаша Кренкебиль, мне хотелось бы дожить до того дня, когда я смогу обходиться без вашей капусты и моркови, когда я сама буду выращивать их — в своем собственном огородике, у себя на родине, в восьмидесяти лье от Парижа. Как спокойно было бы жить в деревне, разводить цыплят, поросят…

Кренкебиль.Это сбудется, госпожа Лора, все это сбудется, не горюйте. Вы любите порядок и деньгам счет знаете, вы женщина солидная. Я не сую нос в дела своих покупательниц. Скажу одно: нет на свете негодного ремесла и хорошие люди во всяком звании встречаются… Да, вы женщина солидная. Вы к старости разбогатеете и будет у вас свой домик в родных местах, там, где вы родились… И все будут вас уважать. Приятно оставаться, госпожа Лора!

Г-жа Лора.До скорого свиданья, дядюшка Кренкебиль!

Кренкебиль.Да, да, хорошие люди встречаются во всяком звании… (Кричит.) Капуста! Репа! Морковь!

Г-жа Байяр (выходя из своей лавки). А порей-то у вас неважный… Сколько за пучок?

Кренкебиль.Пятнадцать су, хозяюшка, лучшего порея нигде не сыщешь.

Г-жа Байяр.Пятнадцать су за три дрянных луковицы?

Полицейский № 64.Проходите!

Кренкебиль.Да… да… Я уже продал. Скорей решайте, слышали, что сказал полицейский?

Г-жа Байяр.Надо же выбрать… Пятнадцать су? Не дам ни за что! Хотите двенадцать?

Кренкебиль.Самому дороже стоит… Ведь к пяти утра, а то и раньше, нужно быть на Центральном рынке, чтобы получить все самое свежее.

Полицейский № 64.Проходите!

Кренкебиль.Да, да… Сию минуту… Поторопитесь-ка, госпожа Байяр.

Г-жа Байяр.Двенадцать су…

Кренкебиль.А с семи утра у меня руки уже так и горят от оглоблей, я хожу и кричу: «Капуста! Репа! Морковь!» И все лишь затем, чтобы заработать гроши на хлеб. А ведь мне перевалило уже на седьмой десяток; сами понимаете, надрываюсь не для своего удовольствия! Нет, нет, так дело у нас не выйдет… Верите ли, я и двух су на этом порее не наживаю.

Г-жа Байяр.Даю четырнадцать су. Только схожу за ними в лавку, с собою нет. (Выходит.)

Полицейский № 64.Проходите!

Кренкебиль.Я жду денег.

Полицейский № 64.Я вам не говорю, чтобы вы ждали денег, я говорю — проходите!.. Ну, в чем дело? Вы не знаете, что такое проходить?

Кренкебиль.Вот уже пятьдесят лет, как я это знаю — с тех самых пор, как вожу свою тележку… Но мне сейчас должны принести четырнадцать су — вон оттуда, из обувной лавки «Ангел-хранитель». Госпожа Байяр пошла за деньгами, вот я и жду.

Полицейский № 64.Вы что — в протокол попасть хотите? Этого, что ли, добиваетесь? Живо, очищайте мне мостовую, слышите?

Кренкебиль.Вот проклятье!.. Пятьдесят лет я продаю людям капусту, репу, морковь, зарабатываю себе кусок хлеба, и вдруг из-за того, что я не желаю терять четырнадцать су, что мне задолжали…

Мальчишка из колбасной останавливается.

Полицейский № 64 (вытаскивает записную книжку и огрызок карандаша). Предъявите вашу бляху.

Кренкебиль.Мою бляху?

Полицейский № 64.Ну да, бляху на право уличной торговли с тележки.

Появляется мальчик-пирожник с корзиной.

Кренкебиль.Ох, сынок, если ты желаешь видеть мою бляху, тебе придется пройтись ко мне.

Полицейский № 64.У вас нету бляхи?

Кренкебиль.Есть, есть у меня бляха… только она дома… Я и так потерял их целых две штуки, таская с собой. Это стоило мне всякий раз по два франка; хватит с меня!

Полицейский № 64.Ваша фамилия?

Кренкебиль.Брось шутить… Обворовали меня на четырнадцать су — и все тут! (Он берегся за оглобли и двигается к середине мостовой.)

Полицейский № 64.Эй вы, постойте!

Кренкебиль.Я ухожу…

Полицейский № 64.Теперь уже поздно… (Он подходит к Кренкебилю и хватает его за руку.)

Кренкебиль оборачивается к нему и как раз в это время на тележку валится груз с подводы штукатуров, которые поднимают крик и ругань.

Штукатуры.Чтоб тебя, старый хрыч! Куда прешь? Вот остолоп!

Полицейский № 64.Поглядите, что вы наделали!

Газетчик на велосипеде налетает со всего размаху на тележку Кренкебиля с другой стороны и вопит.

Газетчик (с кипой в полторы сотни номеров «Родины» на голове). Чего смотришь, порей поганый!

Полицейский № 64. Вотвидите? Вот видите?

Он становится справа от Кренкебиля; тот, сделав полный оборот, зацепляется левым колесом своей тележки за левое колесо повозки банного заведения с погруженной на нее медной ванной; возница свирепо рычит и изрыгает проклятия.

Ну, на этот раз вам не поздоровится!

Кренкебиль.Ах ты, горе какое! Как же тут прикажете проходить?

Полицейский № 64.А кто виноват? Вы сами.

Кренкебиль.Нет, виновата во всем госпожа Байяр. Будь она тут, она бы так и сказала. Удивительно, что ее до сих пор нет… Ушла — и будьте здоровы!

Между тем на сцене появляются мальчишки, рабочие, торговцы, праздные зеваки, самая разношерстная публика; из глубины сцены за подводой штукатуров движется повозка, уставленная ящиками с сифонами, полными сельтерской водой; поверх ящиков скачет, яростно лая, какая-то собачонка. Эта повозка незаметно вклинивается в кучу других, способствуя образованию «пробки». На мостовой, на тротуарах, на лестнице и повозках скапливается человек шестьдесят; человек тридцать глазеют из окон. Все волнуются, напирая друг на друга. Полицейский № 64, придя в исступление, трясет Кренкебиля за плечи.

Полицейский № 64.А-а! Вы сказали «Смерть коровам!» Ладно! Следуйте за мной.

Кренкебиль.Я сказал это, я?

Полицейский № 64.Ну да, вы сказали.

Кренкебиль.Я сказал «Смерть коровам»?

Смех.

Полицейский № 64.А! Вы еще повторяете?

Кренкебиль.Что?

Полицейский № 64.Разве вы не сказали «Смерть коровам»?

Смех.

Кренкебиль.Сказал.

Полицейский № 64.Ага!

Кренкебиль.Но вам-то я ведь этого не говорил!

Смех.

Полицейский № 64.Вы этого не говорили?

Кренкебиль.Тьфу ты пропасть, — не говорил!

Человек из толпы.Что у вас тут за спор?

Кренкебиль.Да, видишь он говорит, будто я повернулся к нему и закричал (он поворачивается к полицейскому и, поясняя, кричит) : «Смерть коровам!»

Полицейский № 64 (который что-то записывал в своей книжке, на это не реагирует и говорит Кренкебилю без всякого гнева). О, теперь вы можете повторять эти слова хоть двести раз — дело от этого не изменится.

Кренкебиль.Я только им объясняю.

Человек из толпы (другому, улыбаясь). Меня это не касается, только он и в самом деле произнес эти слова по крайней мере три раза.

Другой человек из толпы.Да, но его заставил их произносить полицейский.

Человек из толпы.Что вы! Полицейский никогда бы этого не сделал.

Другой человек из толпы.Старик увидел, что все смеются, это его разозлило, и он совсем голову потерял.

Кренкебиль.Да ведь чего, кажется, проще…

Полицейский № 64.Довольно разговоров! (Хватает Кренкебиля.)

Подходит седовласый господин — доктор Давид Матье; он одет во все черное, на голове у него цилиндр, в петлице орденская ленточка.

Доктор Матье (потянув легонько полицейского за рукав). Позвольте… позвольте… Вы ошиблись.

Полицейский № 64.Ошибся? Вы говорите, я ошибся?

Доктор Матье (мягко, но уверенно). Вы не так поняли, этот человек не оскорблял вас.

Полицейский № 64.Не так понял?

Доктор Матье. Ябыл при этом происшествии и превосходно слышал все, что. здесь говорилось.

Полицейский № 64.И что же?

Доктор Матье.Я утверждаю, что этот человек не произносил никаких обидных слов, за которые следовало бы…

Полицейский № 64.Это не ваше дело.

Доктор Матье.Прошу прощения. Мое право и мой долг — предостеречь вас от ошибки, которая может иметь для этого бедняги пагубные последствия. Мое право и мой долг как свидетеля происшествия…

Полицейский № 64.Потрудитесь быть вежливее.

Рабочий.Господин прав: зеленщик не сказал «Смерть коровам!»

Толпа.Нет, сказал! Конечно, сказал! Он этого не говорил! Говорил! Нет! Да! Вот так история!..

Полицейский № 64 (рабочему). А вы что — хотите, чтобы вас тоже арестовали?

Рабочий исчезает.

Доктор Матье (полицейскому). Вас никто не оскорблял. Слова, которые вам послышались, вовсе не были произнесены. Вы это сами признаете, когда успокоитесь.

Полицейский № 64.Прежде всего кто вы такой? Я вас не знаю.

Доктор Матье.Вот моя карточка: доктор Матье, заведующий клиникой при больнице имени Амбруаза Паре.

Полицейский № 64.Это меня не касается.

Доктор Матье.Нет, это вас касается. Я попрошу вас записать мою фамилию и адрес и занести в протокол мои показания.

Полицейский № 64.А, вы настаиваете? Что ж, тогда следуйте за мной, вы дадите показания комиссару.

Доктор Матье.С полной готовностью.

Работница (мужу, показывая на доктора). Вот чудно! Хорошо одетый, видать, образованный человек — и впутывается в такую историю… Пускай сам на себя пеняет, коли наживет неприятности… Никогда не надо вмешиваться в чужие дела. Ну, пойдем, муженек… Я-то отлично видела, как это все происходило: он сказал — про госпожу Байяр — «Ушла — и будьте здоровы!», а полицейскому послышалось «Смерть коровам»! Ну идем же, идем скорей, а то, не дай бог, зацапают тебя в свидетели.

Г-жа Байяр (выходя из своей лавки). Вот они, ваши деньги… Ай-ай-ай! Да ведь его арестовали! Не могу же я отдавать деньги человеку, которого арестовали… Это не полагается. Я думаю, это даже запрещено.

Толпа принимала во всем происходящем самое живое участие, но по жестикуляции трудно угадать, какие настроения преобладают. Все теснятся, следуя за группой, состоящей из полицейского № 64, Кренкебиля и доктора Матье. Посреди ужасающего шума слышатся — поочередно и одновременно — ругательства, взрывы смеха, крики мальчишек, гудки велосипедистов, собачий лай, пощечина, которую дает мать расшалившемуся ребенку, и множество других звуков.

КАРТИНА ВТОРАЯ

ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ В СУДЕ ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ ПОЛИЦИИ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Председатель Буриш (оглашает приговор). Рассмотрев в соответствии с законами настоящее дело и принимая во внимание…

Судебный пристав.Соблюдайте тишину!

Председатель.…что из приложенных к делу документов и свидетельских показаний, заслушанных на заседании, с полной очевидностью следует, что третьего октября сего года обвиняемый Фромаж Александр оказался виновен в нищенстве, преступлении, предусмотренном статьей двести семьдесят четвертой уголовного кодекса, суд исправительной полиции, применив означенную статью, приговорил Фромажа Александра к шестидневному тюремному заключению.

Двое конвойных уводят Фромажа, сидевшего рядом с Кренкебилем. Пауза. Шум в зале.

(Перелистывает бумаги.) Ваша фамилия — Кренкебиль… Встаньте… Кренкебиль Жером, родился в Пуасси (департамент Сены) четырнадцатого июля тысяча восемьсот сорок третьего года. Наказания по суду не отбывал.

Кренкебиль.Можете хоть кого спросить. Я никому ничего не должен. Я знаю счет деньгам. Могу сказать, человек я аккуратный.

Председатель.Помолчите… Двадцать пятого июля сего года в полдень, на улице Божоле, вы оскорбили полицейского при исполнении им служебных обязанностей, произнеся по его адресу непристойное слово. Вы его обозвали к… (Выговаривает лишь первую букву.) Вы признаете это?

Кренкебиль (обращаясь к своему адвокату). Что такое он сказал? Это он у меня спрашивает?

Председатель.Вы угрожали ему. Вы крикнули «Смерть к…» (Выговаривает лишь первую букву.)

Кренкебиль.Вы хотите сказать «Смерть коровам»?

Председатель.Значит, вы не отрицаете?

Кренкебиль.Клянусь всем святым, головой дочери поклялся бы, если бы у меня была дочь, — не оскорблял я полицейского. Правду вам говорю!

Председатель.Расскажите, что произошло… Изложите факты, как вы их себе представляете.

Кренкебиль.Господин председатель, я человек честный. Я никому ничего не должен. Я знаю счет деньгам. Могу сказать, человек я аккуратный. Уж сорок лет меня все знают и на Центральном рынке, и в предместье Монмартр, везде и всюду… Ведь с четырнадцати лет я живу своими трудами…

Председатель.Я вас не спрашиваю о вашей биографии.

Движение в зале.

Пристав.Соблюдайте тишину!

Председатель.Я спрашиваю у вас: что вы можете сказать относительно фактов, предшествовавших вашему аресту.

Кренкебиль.Могу одно сказать: за сорок лет, что я таскаюсь со своей тележкой, я хорошо узнал полицейских. Чуть завижу кого из них — сразу поверну в другую сторону. Потому и не было у меня с ними никаких неприятностей. А чтобы оскорблять их — словом или как иначе — да никогда в жизни! Это не в моем характере. К чему же на старости лет мне меняться?

Председатель.Вы не выполнили требования полицейского, когда он вам велел проходить.

Кренкебиль.Ой-ой-ой! Легко сказать — проходить! Если б вы только видели, что там творилось!.. Повозки наехали друг на друга и стояли так тесно, что никаких сил не было сдвинуть колеса даже на полоборота.

Председатель.Ближе к делу. Признаете ли вы, что сказали «Смерть к…»?

Кренкебиль.Я сказал «Смерть коровам», потому как господин полицейский сказал «Смерть коровам». Тогда и я оказал «Смерть коровам». Ведь ясно?

Председатель.Вы утверждаете, что полицейский первый произнес эти слова?

Кренкебиль (в отчаянии, что не может объяснить). Ничего я не утверждаю, а только…

Председатель.Вы не настаиваете, и правильно делаете. Садитесь.

Пауза. Движение в зале.

Пристав.Соблюдайте тишину!

Председатель.Переходим к допросу свидетелей. Господин пристав, пригласите первого свидетеля.

Пристав (пройдя через публику к выходу из зала, громко зовет). Полицейский Бастьен Матра!

Входит Mатра; на нем портупея.

Председатель.Ваше имя, фамилия, возраст и профессия.

Матра.Матра Бастьен, родился пятнадцатого августа тысяча восемьсот семидесятого года в Бастии, на Корсике. Постовой полицейский номер шестьдесят четыре.

Председатель.Поклянитесь, что будете говорить всю правду и только правду… Скажите: «Клянусь».

Матра.Клянусь.

Председатель.Что вы можете рассказать по настоящему делу?

Матра.Двенадцатого октября в полдень, стоя на посту на улице Божоле, я заметил какого-то человека, по всей видимости, торговца, который, в нарушение правил, задерживал свою тележку возле дома номер двадцать восемь, вызывая этим затор уличного движения. Я ему трижды приказывал проходить, но он не повиновался. Когда же я предупредил его, что составлю протокол, он крикнул в ответ: «Смерть коровам!» — что я счел за оскорбление.

Председатель (отеческим тоном Кренкебилю). Слышите, что говорит полицейский?

Кренкебиль.Я сказал «Смерть коровам», потому как он сказал «Смерть коровам». Тогда и я сказал «Смерть коровам». Что же тут непонятного!

Председатель (который его не слушал, готовясь дать свое заключение). Больше свидетелей не имеется?

Пристав.Есть, господин председатель, еще двое.

Председатель.Как! Еще двое?

Лемерль.Два свидетеля вызваны по ходатайству защиты.

Председатель.Господин адвокат, вы настаиваете на их допросе?

Лeмeрль.Разумеется, господин председатель.

Председатель (вздыхает; полицейскому, который снова надевает свою портупею). Можете остаться здесь.

Пристав.Госпожа Байяр!

Входит нарядно одетая г-жа Байяр.

Председатель.Ваша фамилия, имя, возраст и профессия.

Г-жа Байяр.Полина-Фелиситэ Байяр, владелица обувного магазина по улице Божоле, в доме номер двадцать восемь.

Председатель.Ваш возраст?

Г-жа Байяр.Тридцать лет.

Движение в зале.

Председатель.Поклянитесь, что будете говорить всю правду и только правду. Поднимите руку и скажите: «Клянусь».

Г-жа Байяр поднимает руку.

Снимите перчатку с правой руки. Господин пристав, попросите ее снять перчатку.

Она снимает.

Скажите: «Клянусь».

Г-жа Байяр.Клянусь.

Председатель.Что вам известно о происшедшем случае?

Кренкебиль.Делает вид, что не узнала меня. Ишь, какая гордячка!

Пристав.Соблюдайте тишину!

Председатель (обращается к г-же Байяр). Что вы можете сказать по настоящему делу?

Г-жа Байяр молчит.

Что вы знаете о происшествии, которое привело к аресту Кренкебиля?

Г-жа Байяр (тихо). Я покупала пучок порея; зеленщик мне сказал: «Поторопитесь», а я ему ответила…

Председатель.Говорите более внятно.

Г-жа Байяр.Я ему ответила: «Надо же мне выбрать товар». Как раз в это время ко мне в магазин зашла покупательница и мне пришлось уйти, чтобы заняться с ней. Это была дама с ребенком.

Председатель.Это все, что вы можете сказать?

Г-жа Байяр.Пока торговец объяснялся с полицейским, я примеряла голубые башмачки полуторагодовалому ребенку, я примеряла ему голубые башмачки.

Председатель (Лемерлю). Господин адвокат, у вас нет вопросов к свидетельнице?

Лемерль отрицательно качает головой.

А у вас, Кренкебиль? Желаете задать вопрос свидетельнице?

Кренкебиль.Да, желаю, у меня есть вопрос…

Председатель.Спрашивайте.

Кренкебиль.Я хочу спросить госпожу Байяр, сказал ли я «Смерть коровам»? Она меня знает, это моя постоянная покупательница. Она может сказать, в моем ли это характере произносить такие слова.

Г-жа Байяр хранит молчание.

Вы можете сказать, госпожа Байяр, вы ведь с давних пор у меня покупаете.

Председатель.Обращайтесь к суду, а не к свидетельнице.

Кренкебиль (не разбираясь в этих тонкостях). Мы же с вами, госпожа Байяр, старые знакомые. Вы еще даже остались мне должны четырнадцать су. Говорю я не к тому, чтобы у вас их потребовать, — проживу, бог даст, и без этих четырнадцати су.

В зале смех и шум.

Пристав.Соблюдайте тишину!

Кренкебиль.Я хочу только сказать, что вы — моя постоянная покупательница.

Г-жа Байяр (Кренкебилю). Я вас не знаю.

Председатель (свидетельнице). Можете идти. (Лемерлю.) Это показание ни в чем не противоречит показанию полицейского… Имеется еще свидетель?

Лeмeрль.Да, еще один.

Председатель.Вы настаиваете, господин адвокат, на его допросе?

Лeмeрль.Я полагаю, господин председатель, что показание, которое вы сейчас услышите, будет полезно для выяснения истины. Оно будет исходить от очень видного человека, и его свидетельство, я уверен, получит весьма важное, основное, решающее значение.

Председатель (соглашаясь, скрепя сердце). Пригласите сюда последнего свидетеля. Пристав. Господин доктор Матье!

Доктор Матье входит.

Председатель.Ваша фамилия, имя, возраст и профессия.

Доктор Матье.Матье, Пьер-Филипп-Давид, шестидесяти двух лет, главный врач больницы имени Амбруаза Паре, кавалер ордена Почетного легиона.

Председатель.Поклянитесь, что будете говорить всю правду и только правду. Поднимите руку и скажите: «Клянусь».

Доктор Матье.Клянусь.

Председатель (Лемерлю). Господин адвокат, какой вопрос вы желаете задать свидетелю?

Лeмeрль.Доктор Матье присутствовал при аресте Кренкебиля. Мне хотелось бы, господин председатель, спросить у него, что он тогда видел и что слышал.

Председатель (свидетелю). Вам ясен вопрос?

Доктор Матье.Да. Я находился в толпе, собравшейся вокруг полицейского, который требовал, чтобы торговец не задерживался и проходил. Однако скопление людей и экипажей было столь велико, что не было возможности двинуться. Вот почему я оказался свидетелем происшествия, которое там имело место. Я могу утверждать, что не упустил ни единого слова. Я отлично видел, что полицейский ошибся: он не подвергся никакому оскорблению. Уличный торговец не произносил бранных слов, которые послышались полицейскому. Мое впечатление разделялось всеми окружавшими меня людьми, которые тоже заметили эту ошибку. Подойдя к полицейскому, я пытался разъяснить ему недоразумение. Я обратил его внимание на то, что торговец отнюдь не оскорблял его, что, напротив, он был очень сдержан в своих выражениях. Но полицейский все-таки не отпустил его, а мне предложил, в несколько грубой форме, следовать за собою в комиссариат. Я так и сделал. Там я повторил свое заявление комиссару полиции.

Председатель (ледяным тоном). Хорошо. Можете сесть… Матра!..

Матра, сняв портупею, предмет постоянных своих забот, подходит к барьеру.

Скажите, Матра, в тот момент, когда вы производили арест обвиняемого, не заметил ли вам доктор Матье, что вы ошибаетесь?

Матра молчит.

Вы слышали показания господина Матье? Я спрашиваю: когда вы производили арест Кренкебиля, не говорил ли вам господин Матье, что, по его мнению, вы ошиблись?

Матра.Ошибся?.. Ошибся?.. Дело в том, господин судья, что он меня оскорбил.

Председатель.Что же он вам сказал?

Матра.Он сказал мне: «Смерть коровам!»

Председатель (поспешно). Можете удалиться.

Пока Матра надевает свою портупею, в зале волнение и шум; на бледном лице доктора Матье грустное недоумение.

Лeмeрль (потрясая рукавами своей мантии, перекрывая шум). С полным доверием предоставляю суду дать словам свидетеля надлежащую оценку.

Шум продолжается.

Голос из публики (на фоне общего гула). Ну и наглец же этот фараон! Тебя непременно оправдают, старина Кренкебиль!

Пристав.Соблюдайте тишину!

Мало-помалу спокойствие восстанавливается.

Председатель.Эти бурные проявления чувств в высшей степени неуместны. Если они повторятся, я прикажу немедленно очистить зал… Господин Лемерль, предоставляю вам слово.

Лемерль открывает папку с бумагами.

Сколько времени вы предполагаете занять?

Лемерль.Немного. Я думаю, что показания полицейского Матра позволяют мне сильно сократить свою речь, и если суд разделяет это мнение…

Председатель (весьма сухо). Я спрашиваю — сколько времени вам потребуется?

Лeмeрль.Двадцать минут, не больше.

Председатель (нехотя соглашаясь). Ваше слово.

Лeмeрль.Господа! Я высоко ценю, уважаю и почитаю работников городской полиции. Случай, имевший место на этом заседании, как бы ни был он характерен сам по себе, не может поколебать во мне чувства симпатии к этим скромным служителям общества, которые, получая ничтожное вознаграждение, пренебрегая усталостью и подстерегающими их на каждом шагу опасностями, проявляют повседневный героизм — быть может, наиболее трудный из всех видов героизма. Это — старые солдаты, и они остаются таковыми…

Голоса (ропот в зале). Гляди-ка, он говорит в пользу фараонов!.. Защищай лучше Кренкебиля! Эй ты, бездельник!

Стража выводит одного из присутствующих.

Выводимый.Я же ничего не сказал такого… Право, ничего не сказал…

Лeмeрль (продолжает свою речь). О да! Я, разумеется, не могу не признавать тех скромных, но драгоценных услуг, которые ежедневно оказывают славному населению Парижа эти блюстители порядка. И я, господа, не посмел бы выступать перед вами в защиту Кренкебиля, если бы усматривал в нем оскорбителя старого солдата… Но обратимся к фактам. Моего подзащитного обвиняют в том, что он сказал «Смерть коровам». Я могу, ничуть не оскорбляя вашего слуха, повторить во всеуслышание название этой величавой королевы лугов, доброго и мирного создания, питающего нас молоком. Не отрицаю, что при известных обстоятельствах и в устах некоторых лиц это слово может приобретать оскорбительный характер. Здесь, господа, перед нами маленькая, но довольно любопытная проблема простонародной речи. Перелистайте словарь рыночного жаргона, и вы в нем найдете (читает): «коровяк» — ленивый, бездельник; кто валяется, как корова, вместо того чтобы работать. «Корова» — тот, кто продался полиции, сыщик. «Смерть коровам» — говорится в известной среде. Весь вопрос, однако, заключается в том, как это сказал Кренкебиль. И даже — сказал ли он это? Позвольте, господа, усомниться. Я отнюдь не подозреваю полицейского Матра в недобросовестности. Но, как мы уже говорили, на нем лежат тяжелые обязанности. Он бывает подчас усталым, измученным, переутомленным. При таких условиях он мог оказаться жертвой своего рода галлюцинации слуха. После того как он нам здесь заявил, будто бы доктор Давид Матье, кавалер ордена Почетного легиона, главный врач больницы имени Амбруаза Паре, светоч науки и человек из хорошего общества, крикнул «Смерть коровам», мы вынуждены признать, что полицейский Матра страдает навязчивыми идеями, что он — если уместно столь сильное выражение — одержим манией преследования.

Голоса в зале (многочисленные и шумные выражения одобрения). Вот это правильно! Правильно! Можешь больше не говорить, все ясно. Очень хорошо, очень хорошо.

Пристав.Соблюдайте тишину!

Председатель.Всякое проявление одобрения или неодобрения строго воспрещается, — я отдам приказание страже удалять из зала нарушителей порядка.

Мертвая тишина.

Лeмeрль.Господа! Передо мной лежит сочинение высокоавторитетного в данной области автора. Это — «Трактат о галлюцинациях» Бриера де Буамона, доктора медицины Парижского университета, кавалера ордена Почетного легиона, польского ордена «За воинскую доблесть» и т. д. Из этого трактата мы узнаем, что слуховые галлюцинации — явление весьма и весьма распространенное и что под влиянием сильного волнения, переутомления, чрезмерного умственного или физического напряжения слуховым галлюцинациям бывают подвержены люди психически совершенно здоровые. Какова же обычная, постоянная природа этих галлюцинаций? Какие слова должны были послышаться полицейскому Матра, находившемуся в том болезненном состоянии, когда возникают ложные слуховые восприятия? Об этом скажет вам доктор Бриер де Буамон. (Читает.) «В большинстве случаев возникновение таких иллюзий связано с профессиональными занятиями, с привычками, с увлечениями больных». Заметьте, господа: с профессиональными занятиями, с привычками… Таким образом, галлюцинирующий хирург услышит жалобы пациента, биржевой маклер — сообщения о курсе акций, политический деятель — бурные интерпеляции депутатов, своих коллег, постовой полицейский — крик «Смерть коровам». Нужно ли останавливаться на этом дольше?

Председатель отрицательно качает головой.

Допустим, даже, что Кренкебиль крикнул «Смерть коровам»; надо еще уяснить себе, носит ли этот возглас в его устах характер преступления. Господа! При правонарушениях бывает достаточно установить самый факт правонарушения, независимо от того, имелся или нет у правонарушителя злой умысел.

В зале слышен гул разговоров.

Но здесь речь идет об уголовном праве, строгом и точном. Преступное намерение — вот что подлежит преследованию прокурорского надзора, вот что караете вы, господа! В суде исправительной полиции намерение становится существенным элементом преступления. И перед нами встает вопрос: имелось ли в данном случае преступное намерение? Нет, господа, его не было.

Шум возрастает.

Пристав.Соблюдайте тишину.

Лeмeрль.Кренкебиль — незаконнорожденный сын уличной торговки, погибшей от разврата и пьянства. Он…

Чей-то голос.Вот-те на! Он позорит теперь. его мать!

Лeмeрль.…наследственный алкоголик… Умственно ограниченный от природы и лишенный какой бы то ни было культуры, он живет одними инстинктами. И, позвольте вам заметить, инстинкты эти, в сущности, вовсе не так уж плохи, но они грубы и примитивны. Душа его как бы заключена в непроницаемую оболочку. Он не понимает как следует ни того, что ему говорят, ни того, что говорит он сам. Слова имеют для него лишь смутный, рудиментарный смысл. Он принадлежит к тем жалким существам, которых столь мрачными красками изобразила кисть Лабрюйера , — к людям, которые живут и ходят так низко пригнувшись к земле, что их можно издали принять за животных. Вот он перед вами, отупевший за шестьдесят лет нищенского существования. Господа! Вы признаете, что он — невменяем. (Садится.)

Председатель.Суд удаляется на совещание.

Шум. Два члена суда наклоняются к председателю, который им что-то шепчет.

Кренкебиль (своему адвокату). Видно, вы долго обучались, что можете говорить так много без передышки. Говорите-то вы хорошо, да уж больно скоро, понять нельзя. Ну, да ладно — хоть я не разобрал, о чем вы там говорили, я все же благодарен вам, только…

Пристав.Соблюдайте тишину!

Кренкебиль.Как заорет этот малый, так меня словно по животу ударят… Только надо было бы еще им сказать, что я никому ничего не должен. Ведь это сущая правда! Я — человек аккуратный, знаю счет каждому су. Да, может, вы и говорили, но я не дослышал… А потом надо было спросить, куда они девали мою тележку.

Лeмeрль.Ведите себя спокойно, это в ваших интересах.

Кренкебиль.Это что же — они там сейчас приговор мой высиживают? Ну и волынка… Ох, боже ты мой!..

Пристав.Соблюдайте тишину!

В зале водворяется тишина.

Председатель (войдя, оглашает приговор, написанный на разных бумажках — на извещениях о смерти, о браках, на проспектах торговых фирм и т. д.) . Рассмотрев, в соответствии с законами, настоящее дело…

Голос из публики (прерывает внезапно тишину). Оправдали!..

Председатель (бросив уничтожающий взгляд). …и принимая во внимание, что из приложенных к делу документов и свидетельских показаний, заслушанных на заседании, следует, что двадцать пятого июля сего года, в день своего ареста, Кренкебиль Жером оказался виновен…

Из глубины зала поднимается глухой и грозный ропот; председатель пресекает его разящим как меч взглядом и продолжает чтение в наступившей снова тишине.

… в нанесении оскорбления представителю государственной власти при исполнении им служебных обязанностей, преступлении, предусмотренном статьей двести двадцать четвертой уголовного кодекса, суд исправительной полиции, применив означенную статью, приговорил Кренкебиля Жерома к пятнадцати дням тюремного заключения и пятидесяти франкам штрафа… Объявляется перерыв.

В зале невообразимый шум.

Невнятные голоса.Круто с ним поступили… Никак не ожидал этого… Да, приговор довольно жесткий.

Кренкебиль (к конвойному). Так я, стало быть, осужден?

Суд удаляется.

Когда конвой собирается увести Кренкебиля, Лемерль, который приводит в порядок бумаги, документы и пр., делает знак, что хочет поговорить с подсудимым.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кренкебиль.Служивый!.. Служивый!.. Эй ты, служивый! Кто бы сказал мне полмесяца тому назад, что со мною этакое случится… Господа эти вежливые, надо правду сказать, слова грубого не промолвят. Мудрено только столковаться с ними. Не поспеть никак. Они-то, может, и не виноваты, только никак не поспеть, верно я говорю? Что же ты мне не отвечаешь? С собакой — и то разговаривают! Что ж ты молчишь? Боишься рот раскрыть — верно, изо рта воняет?

Лeмeрль.Ну, друг мой… Нам не приходится особенно жаловаться. Могло быть хуже.

Кренкебиль.Все может быть, все может быть…

Лeмeрль.Больше ничего нельзя было сделать… Ведь вы не послушались моих советов. Ваша тактика запирательства оказалась на редкость неудачной. Лучше было бы вам сознаться.

Кренкебиль.Уж, конечно, сынок, чего бы лучше. Только в чем было мне сознаваться? (В раздумье.) А все ж неладное что-то со мной творится.

Лeмeрль.Не будем преувеличивать. Такие случаи, как ваш, не редки, далеко не редки!.. Ну, не падайте духом.

Кренкебиль (которого уводит конвой, оборачивается и говорит). А вы не можете сказать, куда они девали мою тележку?

Обарe (Лермиту). Что ты здесь делаешь?

Лeрмит.Заканчиваю набросок. Во время заседания мне приходится рисовать, держа бумагу на дне шляпы. Это ведь не очень удобно… А сейчас я уточняю некоторые детали…

Обарe.Ты изобразил здесь председателя Буриша?

Лeрмит.Так это Буриш — тот, кто выносил приговор уличному зеленщику?

Обарe.Да, его фамилия Буриш.

Лeрмит.Посмотри, кажется вышло неплохо.

Лемерль (приставу). Ламперьер, вы не знаете, отложено дело Гупи в третьей камере?

Пристав.Нет, оно слушается.

Лемерль.Черт возьми, надо бежать!.. Я вернусь сюда к возобновлению заседания. Надо попросить председателя Буриша отложить одно дело.

Лeрмит (робко и неловко, шаря у себя в кармане, окликает Лемерля, который его не слышит и уходит). Господин Лемерль… Мне надо вам сказать два слова… Ах! Он уже ушел.

Обаре.После перерыва он сюда вернется. О чем может быть у тебя разговор с этой пташкой?

Лeрмит.Ни о чем… Я так… Согласись, дружище, что приговор по делу этого зеленщика все-таки чересчур суров.

Обаре.По делу Кренкебиля? Пожалуй, да. Но нельзя сказать, чтоб он был исключительно суров… (Рассматривая рисунок.) По этому наброску ты, вероятно, сделаешь небольшую картину?

Лeрмит.Да, на сцены в суде теперь хороший спрос. Утром я продал двух адвокатов за сотню франков; эта сотня у меня в кармане.

Обаре.И незачем ее извлекать оттуда…

Лeрмит.Что там ни говори, Обаре, а суд признал этого беднягу виновным без доказательств…

Обаре.Как без доказательств?

Лeрмит.Вопреки показаниям профессора Давида Матье, на основании только слов полицейского — это выше моего разумения, просто не могу понять…

Обаре.А ведь понять совсем не трудно.

Лeрмит.Как? Беспристрастному свидетельству заслуженного, высококультурного человека предпочесть нечленораздельное мычание тупого, упрямого неуча? Доверять какому-то ослу больше, чем ученому, — и ты, ты находишь это естественным? Да ведь это чудовищно! Председатель Буриш — мрачный и злой шутник после этого!

Обаре.Не скажи, Лермит, не скажи. Председатель Буриш — почтенный судейский чиновник, лишний раз доказавший нам тонкость своего юридического мышления.

Лeрмит.В деле Кренкебиля?

Обаре.Разумеется. Если бы он стал сопоставлять противоречащие одно другому показания полицейского номер шестьдесят четыре и профессора Матье, он вступил бы на путь, приводящий только к сомнениям и неуверенности. Председатель Буриш обладает достаточно гибким юридическим умом, чтобы не ставить свои приговоры в зависимость от разума и науки, заключения которых бывают сплошь и рядом спорными.

Лeрмит.Значит, судья должен отказаться от выяснения истины?

Обаре.Да, но он не может отказаться от своих судейских обязанностей. По правде говоря, для председателя Буриша просто не существует никакого Бастьена Матра. Он знает только полицейского номер шестьдесят четыре. Человеку свойственно ошибаться, рассуждает он. Декарт и Гассенди, Клод Бернар и Пастер иной раз ошибались. Но полицейский номер шестьдесят четыре не ошибается. Это — номер. А номер не подвержен никаким заблуждениям.

Лeрмит.Рассуждение довольно занятное.

Обаре.Неопровержимое! Есть тут и еще одно соображение. Полицейский номер шестьдесят четыре является представителем государственной власти. У государства все мечи должны быть обращены в одну сторону. Если же направить один меч против другого…

Лeрмит.…то будет нарушен общественный порядок. Я понял.

Обаре.Наконец, если бы суд выносил приговоры против носителей власти, то кто бы стал их выполнять? Без жандармов судья был бы жалким мечтателем.

Входит Лемерль.

Лeмeрль.Обаре, вас ждут в четвертой камере… Как, заседание еще не возобновлялось?

Обаре.Нет.

Лeмeрль.И пристав еще не показывался?

Лeрмит.Простите, господин адвокат… Скажите, при неуплате подсудимым положенного штрафа продлевается тюремное заключение?

Лeмeрль.Да.

Лeрмит.В таком случае не будете ли вы любезны передать пятьдесят франков этому зеленщику?

Лeмeрль.Кренкебилю?

Лeрмит.Да, не говоря ему, откуда эти деньги.

Лeмeрль.Хорошо, передам.

Лeрмит.Но дело в том, что у меня только стофранковая бумажка.

Лемерль (ищет у себя в карманах). Посмотрю, может быть, у меня найдется… нет… три луидора… Ах, вот! Десять франков… Сорок и десять — пятьдесят. Пожалуйста.

Лeрмит.Благодарю вас.

Лемерль.Это я должен благодарить вас за моего подзащитного.

Доктор Матье (входя, Лемерлю). Скажите, пожалуйста, ведь это вы защищали Кренкебиля? Я вас ищу.

Лемерль.Да, господин… Доктор Давид Матье. Вы были нашим свидетелем в процессе Кренкебиля.

Доктор Матье.Не могли бы вы передать вашему клиенту эти пятьдесят франков для уплаты штрафа?

Лемерль.С большим удовольствием. Но я уже получил пятьдесят франков для той же цели от господина… (Указывает на Лермита.)

Доктор Матье.Ах, так…

Доктор Матье и Лермит обмениваются поклонами. Пауза.

Лемерль (держа в одной руке деньги, полученные от Лермита, в другой пятьдесят франков доктора Матье). Как же мне теперь быть, господа?

Доктор Матье.Что ж… Пятьдесят франков для уплаты штрафа.

Лeрмит.Да, а другие пятьдесят передайте ему при выходе из тюрьмы.

Лемерль.Превосходно! Я так и сделаю, будьте спокойны…

Он раскланивается и выходит. Небольшая пауза. Доктор Матье и Лермит приветливо кланяются друг другу. Матье направляется к выходу, за ним на расстоянии нескольких шагов идет Лермит. Оба говорят одновременно, протягивая друг другу руки: «Позвольте…» Они улыбаются и сердечно, хотя не без грусти, обмениваются рукопожатием. Доктор Матье выходит.

Пристав (объявляет). Суд идет!

Лeрмит.Начинается все сначала.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

НОЧЬ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Торговец каштанами.Каштаны! Каштаны! Горячие каштаны!.. (Отпускает мальчишке на одно су каштанов.)

Кренкебиль (шумно споря, выходит из лавки виноторговца). Как! В чем дело?! За то, что я попросил стаканчик вина в долг?.. Можно ли из-за этого обращаться со мной как с мошенником!

Торговец каштанами.А ты знаешь картинку: «Кредит умер, — его убили неплательщики»?

Кренкебиль.Скажите на милость, неужто ему так трудно отпустить мне стаканчик в долг? Мало он меня обворовывал, когда у меня водились деньжата? Вор — вот он кто! Вор!.. Так в глаза ему и скажу.

Торговец каштанами.Сам из тюрьмы только вышел, а людей обзывает ворами!

Альфонс (подросток лет двенадцати, выходит из винной лавки и спрашивает Кренкебиля нарочито вежливо). Скажите, сударь, правда ли, что в кутузке живется совсем не плохо?

Кренкебиль.Ах ты, сопляк!.. (Дает Альфонсу пинка; тот убегает, хныча.) Отца твоего — вот кого бы упечь в кутузку, а он наживается тут, продавая людям отраву!

Виноторговец (за ним его сын). Проучил бы я вас ужо, кабы не ваша седина, — знали бы, как бить моего сына. (Сыну.) Ступай домой, мерзавец!

Оба уходят.

Кренкебиль (торговцу каштанами). Каково! Подумать только…

Торговец каштанами.Чего ж ты хочешь? Он прав: нельзя бить чужих детей и попрекать отцом, которого они сами себе не выбирали… За два месяца, как ты оттуда вышел, ты сильно изменился, старина Кренкебиль, — со всеми ссоришься да ругаешься. Это бы еще не беда. Но ты ни на что, кроме выпивки, стал теперь не годен.

Кренкебиль.Сроду я не бывал гулякой, да ведь требуется иной раз пропустить стаканчик — понабраться сил, освежиться… Право, здесь вот, внутри, так у меня и горит. А выпьешь — и полегчает малость.

Торговец каштанами.И это бы еще не беда, но ты разленился, лодырничаешь. Коли человек дошел до такой жизни, можно сказать, что он валяется на земле, а подняться не в силах. Все проходящие топчут его ногами.

Кренкебиль.Что правда, то правда: нет во мне былой бодрости. Пришел мне каюк. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить. А потом после дела моего в суде и характер у меня переменился. Словно другим человеком я стал, ей-богу! Что тут прикажешь делать?.. Они меня арестовали за то, что я крикнул «Смерть коровам». А это неправда, я не кричал. Почтенный доктор один, с орденом, то же самое им говорил. Да они и слушать не хотели. Судьи-то, положим, люди вежливые, грубого словечка не скажут, только вот мудрено столковаться с ними. Дали они мне пятьдесят франков, а тележку мою угнали невесть куда, две недели потратил, покуда ее отыскал. Чудно как-то все получилось. Ей-богу, словно в театре я побывал!

Торговец каштанами.Они дали тебе пятьдесят франков? Вот это новости, раньше так не делали.

Кренкебиль.Врать не буду: они мне дали пятьдесят франков прямо из рук в руки. Да потом и тюрьма — заведение приличное. Ничего плохого про нее не скажешь. Порядок везде, чистота. На полу хоть ешь. Только выйдешь когда оттуда — работать уже не сможешь, не заработаешь больше ни одного су. Все показывают тебе спину.

Торговец каштанами.Я тебе, знаешь, что скажу: перемени квартал.

Кренкебиль.Вот и госпожа Байяр, башмачница, воротит рожу, когда я прохожу мимо. Задирает нос передо мной, а ведь из-за нее меня тогда и забрали. Всего хуже, что она мне так и осталась должна четырнадцать су. Я сейчас хотел было их с нее потребовать, да она занята с покупательницей. Что ж, подождем, а свое возьмем!

Торговец каштанами.Ты куда это?

Кренкебиль.К госпоже Байяр, потолковать о деле.

Торговец каштанами.Только смотри, веди себя потише.

Кренкебиль.А что — разве я не имею права требовать у нее свои четырнадцать су? Мне они нужны до зарезу, уж не ты ли мне дашь их? Если дашь, так и скажи.

Торговец каштанами.Нет, я никак не могу, хозяйка глаза мне выцарапает. Я и так довольно передавал тебе за два последних месяца: каждый раз по двадцать, а то и по сорок су.

Кренкебиль.Не подыхать же мне, как собаке! У меня — ни гроша в кармане.

Торговец каштанами (снова подзывая его к себе). Кренкебиль! Знаешь, что тебе надо сделать?

Кренкебиль.Что?

Торговец каштанами.Тебе надо переменить квартал.

Кренкебиль.Нет, не выйдет. Я ведь словно коза: она щиплет траву там, где привязана, щиплет, хотя б там остались уже одни булыжники.

Г-жа Байяр (провожает покупательницу; когда та сворачивает за угол, г-жа Байяр подходит к Кренкебилю и резко спрашивает его). Что вам надобно от меня, а?

Кренкебиль.Можете сколько угодно стрелять глазами, как из пистолетов… Я желаю получить свои четырнадцать су.

Г-жа Байяр (точно упала с неба). Ваши четырнадцать су?

Кренкебиль.Да, мои четырнадцать су.

Г-жа Байяр.Прежде всего я запрещаю вам врываться в мой магазин, как вы ворвались сейчас. Это еще что за нахальство?!

Кренкебиль.Ладно! Ладно! Подавайте мои четырнадцать су!..

Г-жа Байяр.Не понимаю, о чем вы говорите. Кроме того, знайте: людям, которые в тюрьме побывали, долгов не платят.

Кренкебиль.Ну и шельма!

Г-жа Байяр.Грубиян!.. Ах, если бы муж был жив…

Кренкебиль.Будь у тебя, скупердяйка, муж, я бы так отделал его по заднице, что сразу отучил бы тебя обворовывать людей да еще оскорблять их вдобавок.

Г-жа Байяр.Где же полиция?! (Предусмотрительно запирается у себя в лавке.)

Кренкебиль.Забирай себе мои четырнадцать су, подавись ими, воровка!

Торговец каштанами.У тебя только и на языке, что вор да воровка. Послушать тебя, так все воры. Это правильно, а с другой стороны, неправильно. Я сейчас объясню. Жить все хотят, а жить и не делать никому вреда нельзя, это просто немыслимо… и, стало быть…

Мышь.Добрый вечер, честная компания!

Торговец каштанами.Добрый вечер, Мышь!

Мышь.Ну как, папаша Кренкебиль, дела, поправляются? Вы не узнаете меня? Я — Мышь. Ведь мы с вами — старые знакомые. Вы еще мне подарили грушу, немножко переспелую… Помните?

Кренкебиль.Все может быть.

Мышь.Пойду отдохну. Я проживаю здесь. Ох, и намаялся же я! А поработал здорово — целый день выкрикивал «Родина»! «Пресса»! «Вечерняя газета»! — аж глотка охрипла. Сейчас пожую чего-нибудь — и завалюсь на перину. Прощайте, друзья!

Торговец каштанами.Какая там у тебя перина!

Мышь.Думаешь, нет? Приходите — увидите. Я ее сам сделал, из мешков да стружек.

Кренкебиль.Тебе, стало быть, везет, малыш. А я уже целых два месяца мягко не спал.

Мышь уходит.

Истинная правда! Ведь из чулана-то моего меня прогнали. Вот уже пятая неделя как ночую в сарае, на своей тележке. А дождь шел и шел, весь сарай залило. Чтоб не потонуть, сидеть надо на корточках, а под тобой — вонючая вода, кругом кошки, крысы, пауки — прямо с кулак. А прошлой ночью еще возьми да лопни сточная труба: повозки так и плавали в нечистотах, одно горе! У входа в сарай даже сторожа поставили — смотреть, чтоб никто не входил туда: стена, того гляди, рухнет. Вроде меня она, значит, стена-то — стоймя не держится… (Видит, что в винную лавку входит г-жа Лора.) А! Госпожа Лора.

Торговец каштанами.Госпожа Лора — женщина солидная, степенная; ремесло — ремеслом, а держать себя умеет. У стойки она пить не станет. Готов поспорить — выйдет сейчас оттуда с литром вина, чтобы распить дома, с приятелями.

Кренкебиль.Госпожа Лора! Я ее знаю бог весть с каких пор, это ведь моя покупательница. Да, госпожа Лора — женщина что надо!

Торговец каштанами.И собой хороша?.. Ишь, плут!

Из винной лавки выходит г-жа Лора.

Видишь, что я тебе говорил?

Кренкебиль.Здравствуйте, госпожа Лора!

Г-жа Лора (торговцу каштанами). На двадцать сантимов каштанов. Самых горячих.

Кренкебиль.Не узнаете меня, госпожа Лора? Продавец порея.

Г-жа Лора.Вижу, вижу. (Торговцу каштанами.) Только не давай из мешка. Кто знает, сколько времени они там лежат; может, остыли.

Торговец каштанами.Что вы! Такие горячие, что пальцы обожжешь.

Кренкебиль.Вам трудно меня узнать, потому. что я без тележки? Это меняет иногда человека… Ну а вы — как поживаете, госпожа Лора? (Дотрагивается до ее руки.) Я спрашиваю, как живется вам, как дела?

Г-жа Лора.Ну же, господин Растяпа, отпусти мне каштанов. Меня ищут гости. Сегодня праздник. Я, конечно, принимаю только тех, с кем знакома.

Кренкебиль.Не отрекайтесь от старых знакомых, госпожа Лора! Вы бываете скуповаты, но покупательница вы хорошая.

Г-жа Лора (торговцу каштанами). Отпускай же скорей. Неприятно, когда к вам пристает человек, сидевший в кутузке.

Кренкебиль.Что такое вы говорите?

Г-жа Лора.Я с вами не разговариваю.

Кренкебиль.Ты говоришь, что я сидел в кутузке, гадина? Ну, а ты, ты сама? Никогда, небось, не ездила в зеленой карете? Эх, кабы у меня было столько монет по сто су, сколько раз тебя в ней возили…

Торговец каштанами.Чего ты лаешься на моих покупательниц? Замолчи, не то дам тумака.

Г-жа Лора.Поглядите, как разошелся… Ишь ты, старая кляча!

Кренкебиль.А ты — потаскуха!

С появлением молчаливой и неподвижной фигуры полицейского перебранка смолкает; г-жа Лора важно удаляется.

Мышь (из окна). Эй, заткнитесь! Орете во все горло, спать мешаете.

Кренкебиль.Ну и шлюха! Самая последняя, грязная шлюха — вот кто эта баба.

Торговец каштанами (складывая свою жаровню). Надо потерять всякую совесть, чтобы нападать на женщину, когда ей отпускают товар. Убирайся к черту! Твое счастье, что я не попросил забрать тебя в полицию. (Уходя.) И этому-то человеку я уже два месяца даю по двадцать, по сорок су в неделю! Не знает совсем, как с людьми обходиться. Видали?

Мальчик из винной лавки затворяет ставни.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кренкебиль.Эй, господин Растяпа, господин Растяпа! Послушай-ка!.. Удрал от меня. Ничего слышать не хочет. А разозлился я на эту шлюху, потому что все они поступают со мной, как она, все! Прикидываются, что не узнают. Госпожа Куэнтро, госпожа Лессен, госпожа Байяр — да что говорить, все решительно… Стало быть, если человека упрятали на две недели в кутузку, он уже не годен и порей продавать?! Разве это справедливо? Разве не противно это рассудку — заставлять подыхать с голоду честного человека только потому, что у него вышли неприятности с фараонами? Ведь коли я не смогу больше торговать овощами, мне остается только околевать! Ей-богу! Будь я вором, убийцей, будь прокаженным — и тогда не было бы мне хуже. Донимает и холод и голод… Есть нечего… Что ж, подыхай! Подыхай, дядюшка Кренкебиль! Эх! Иной раз пожалеешь, что не сидишь больше там.

В глубине сцены неподвижная фигура полицейского; Кренкебиль его замечает.

Ну и дурень же я! Ведь я знаю один славный фокус, отчего не попытаться?..

Он приближается тихонько к полицейскому, который стоит теперь почти на авансцене, и нерешительно, слабым голосом произносит:

Смерть коровам!

Полицейский смотрит на Кренкебиля пристально, с презрением и грустью. Пауза. Кренкебиль, удивленный, бормочет:

Смерть коровам! Вот что я вам сказал.

Полицейский № 121.Так говорить нельзя… не положено так говорить. В ваши годы понимать надо… Идите своей дорогой.

Кренкебиль.Что же вы не арестуете меня?

Полицейский № 121 (покачивая головой). Всех пьянчуг задерживать, которые болтают чего не следует, — хлопот не оберешься… Да и какой прок!

Кренкебиль (подавленный, долго и тупо молчит, затем говорит очень мягко). Это я не вам сказал «Смерть коровам», и никому я не хотел так говорить, никому. Просто была мысль одна…

Полицейский № 121 (снисходительно, но серьезно). Мысль какая или что другое, а так говорить не годится: раз человек службу несет и столько ему терпеть приходится, нехорошо оскорблять его пустыми словами… Повторяю — идите своей дорогой.

ЯВЛЕНИИ ТРЕТЬЕ

Мышь (из окна). Папаша Кренкебиль! Папаша Кренкебиль! Папаша Кренкебиль!

Кренкебиль.А? Кто там говорит у меня над головой? Или это чудо?

Мышь.Папаша Кренкебиль!..

Кренкебиль.А-а, это ты?

Мышь.Куда это вы идете — под дождем без зонтика?

Кренкебиль.Куда я иду?

Мышь.Да…

Кренкебиль.В Сену броситься,

Мышь.Не ходите, не надо! Ведь там так холодно. И слишком мокро.

Кренкебиль.Ну, а что же мне, по-твоему, осталось делать?

Мышь.Надо встряхнуться, дорогой папаша. Надо жить.

Кренкебиль.А зачем?

Мышь.Не знаю, но из всякой беды нужно как-то выкручиваться. Была незадача, придет и удача. Вы еще будете торговать капустой и морковью, верно вам говорю! Пойдемте ко мне. У меня есть хлеб, колбаса и литр вина. Мы поужинаем, как миллионеры, и я сооружу вам постель, такую же, как моя, — из мешков да стружек. А завтра увидим, — утро вечера мудренее. Ну, идемте же, дорогой папаша!

Кренкебиль.Ты такой молодой, ты еще не испорченный. Люди злые, но ты еще не сделался таким, как все. Что ж, мальчонка, можешь сказать себе, что хоть ты и мал годами, а спас человека. Понятно, это не такое уж важное дело и особенно гордиться тут нечем: ведь и луна на небе будет ходить по-прежнему и наша республика краше не станет… А все же ты человека спас. (Не проронив больше ни слова, свесив голову на грудь и опустив руки, Кренкебиль проходит в обратном направлении по сцене.)