Онлайн чтение книги Поход «Челюскина»
Летчик М. Бабушкин. Самолеты летят

В лагере Шмидта получено радио:

«Из Хабаровска на помощь челюскинцам вылетели три самолета. Ведут их Галышев, Доронин и Водопьянов».

Естественно, что сейчас же ко мне как к летчику — представителю воздушного флота обратились с просьбой рассказать, что за пилоты летят к нам. Я познакомил весь лагерь с краткой биографией каждого пилота и решительно заявил: если они прилетят первыми, то два дня работы — и ни одного человека не будет на льду. Через несколько дней получаем новое радио:

«С мыса Олюторского вылетели пять самолетов «Р-5» под командованием пилота Каманина».

Вслед за этим получаем еще радио:

«С Аляски, из Нома, вылетают при первой благоприятной погоде два пилота — Слепнев и Леваневский на самолетах, закупленных советским правительством в Америке специально для помощи челюскинцам». [263]

Три телеграммы одна за другой о том; что самолеты в воздухе, что они летят к нам, произвели ошеломляющее впечатление. Меня атаковали. Каждый хотел узнать больше того, что было рассказано на общем собрании; каждому хотелось непременно выяснить, кто из летчиков первым прилетит в лагерь. Открыли своеобразный тотализатор: кто ставил за группу Водопьянова, кто за Каманина, а кто за «американцев» (так сокращенно мы называли Леваневского и Слепнева).

Каждый день получаем радио:

«Самолеты летят».

Борясь с пургой, туманами, морозом, преодолевая все преграды, расставленные стихией на пути, самолеты продвигаются вперед, берут препятствие за препятствием.

Жизнь в лагере идет своим чередом. Мы неустанно боремся с природой. Самолеты летят! Их надо принять, для них нужен аэродром. Сделать аэродром на материке — одно, а вот здесь, на дрейфующем льду! Стихия беспощадна. В поисках подходящей льдины мы исходили десятки километров вокруг лагеря. Весь лед разломан. Образовались горы. Казалось, что потребуется не один месяц, чтобы расчистить, сравнять, сделать площадку пригодной для спуска самолета.

Подходящее поле наконец найдено. С громадным трудом мы превращаем его в аэродром. В работе участвуют все, кроме больных. В три смены с раннего утра до позднего вечера работали мы, разбивая нагроможденные льды. Три-четыре дня работали с огромным напряжением, чтобы сделать площадку, а на утро менялся ветер, и вся наша работа шла насмарку. Расчищенное поле снова разломано, образовались разводья. Новое сжатие льдов, и они снова лезут друг на друга, образуя горы в несколько метров высоты. Опять поиски, опять сложнейшая работа.

С опасением всматриваюсь в лица. Неужели не выдержат, сдадут? Но мое беспокойство было напрасно. Всюду улыбающиеся люди. С песнями и шутками, высоко подняв головы, приступали челюскинцы к работе. И смех, смех вокруг. Руководство не дремлет. Чувствуются твердая рука начальника лагеря т. Шмидта, зоркий глаз его помощника по политчасти т. Боброва. Неутомим «начальник штаба», как прозвали помощника по труду т. Колесниченко. Всегда впереди отрядов секретарь ячейки т. Задоров и неразлучный его спутник, самый надежный застрельщик всех работ, председатель судкома т. Румянцев. Все эти товарищи дают бодрую зарядку коллективу, в первых рядах борются со стихией вместе со всеми. Вот [264] откуда весь лагерь черпает силу на борьбу с природой, вот почему улыбаются лица, всюду слышны песни и смех.

Все ближе и ближе самолеты, но в лагере тревожно. Радио сообщает, что из пяти самолетов группы т. Каманина три прилетели в Анадырь, а два из-за тумана не могли пробиться и остались в Наварине. Следующая радиограмма еще тревожнее: т. Каманин вылетел с тремя самолетами в Ванкарем и… пропал. О нем нет сведений три дня. Новая радиограмма: с Аляски, из Нома, вылетел т. Леваневский, но во время его полета в Ванкареме резко ухудшилась погода, началась пурга. Колючинская губа покрылась туманом. Летчик Леваневский, попадая в туман, пробивается кверху, чтобы уйти от гор. Но недаром туман в полярных условиях называют бичом авиации: самолет быстро покрывается льдом, тяжелеет, теряет летучесть, его тянет вниз. Только спокойствие т. Леваневского и его опыт спасают жизнь ему, его бортмеханику и известному полярнику т. Ушакову, который находился на самолете в качестве уполномоченного правительственной комиссии по спасению челюскинцев.

В туман, в сильную пургу, когда, как говорят, небо сливается с землей, т. Леваневскому все же удалось посадить машину среди ледяных нагромождений на краю берега Колючинской губы, но… машина вышла из строя. Товарищи Ушаков, Леваневский и механик живы, Леваневский получил легкое ранение лица. Отремонтировать самолет на льдине нельзя.

Штаб чрезвычайной тройки в Ванкареме волнуется. Приготовленный на льду лагуны аэродром часто портит пурга, нанося снежные заструги. Высокие бугры снега мешают посадке самолетов, можно поломать шасси, лыжи. После каждой пурги аэродром приходится чистить, привлекая для этого местное население — чукчей. А самолетов все нет и нет. Чукчи уже с неохотой идут на расчистку аэродрома. Они не верят, что самолеты прилетят.

По настроению, которое создалось в Ванкареме, и по общему ходу дела чувствуется, что там, на центральной базе, куда должны слететься самолеты и откуда они будут совершать полеты в лагерь Шмидта, нехватает человека, знакомого с летным делом. Начальник лагеря Отто Юльевич Шмидт предлагает мне вылететь в Ванкарем и помочь штабу в его работе. Находившийся на «Челюскине» самолет «Ш-2» мы спасли. При выгрузке самолет получил, правда, небольшие повреждения, но бортмеханик т. Валавин и его непременные помощники во всех ремонтах самолета — моторист острова [265] Врангеля т. Погосов и заведующий факторией Врангеля т. Гуревич после долгой возни отремонтировали машину. Осталось устранить только один существенный дефект: отеплить карбюратор. Обогреть карбюратор не удавалось, мотор при низкой температуре останавливался, не работал.

Передо мной стояла задача: либо попытаться спасти машину, хотя в случае остановки мотора при посадке в ледяные нагромождения она может разбиться, либо оставить ее просто здесь на льду, бросить на произвол судьбы. У меня было твердое решение: лететь! Но как сказать всю правду Отто Юльевичу? Если он узнает, что есть хоть один-два процента риска не долететь, он не разрешит вылететь ни под каким видом. А у меня было не много процентов за то, что я долечу. Было необходимо, чтобы температура воздуха была не ниже минус 10–12° по Цельсию.

Ждать такую температуру в первых числах апреля, когда вот уже два месяца стоят холода, колеблясь от минус 25° до 39°, было бесполезно. Но невозможное случается и в Арктике! Наступило резкое потепление. 31 марта температура поднялась до минус 8° по [266] Цельсию. Не теряя ни минуты, я пошел на аэродром, чтобы еще раз испытать машину и приготовить ее к отлету. Сообщение о погоде должен был дать Ванкарем. Мы условились: если погода в Ванкареме плохая, то на сигнальной вышке лагеря, где у нас была радиосвязь, уберут флаги.

Со мной пошел Отто Юльевич. Я чувствую, что он в возможность полета не совсем верит, хотя и стараюсь убедить его в этом. Он нет-нет, да задаст какой-нибудь вопрос, в котором проскальзывает его беспокойство обо мне. Нам удается быстро запустить мотор, но мои попытки оторваться с полной нагрузкой остаются безуспешными. Подруливаю к палатке, начинаем облегчать машину. Сбросили часть груза, вылили часть бензина. Делаю новую попытку взлететь. Ура! На этот раз я отрываюсь от льдины, летаю минут пятнадцать. Мотор работает хорошо. Сажусь, подруливаю к палатке и вижу — сигнальные флаги сняты: Ванкарем, не принимает…

Подходит Отто Юльевич, поздравляет с успешным ремонтом и испытанием машины. Нас окружают товарищи. Среди них плотники. Они ремонтировали крылья. До последней минуты они не верили, что самолет будет летать. Даже теперь, когда я только что летал, у них осталось еще какое-то сомнение. Тогда я решаюсь на самое сильное средство: я предлагаю Отто Юльевичу подняться со мной и посмотреть сверху на лагерь. Мое предложение произвело колоссальный эффект. Все насторожились, в особенности строители, они прямо-таки впились глазами в Отто Юльевича: что он ответит?

Неужели полетит?!

Общая напряженность с быстротой молнии передалась ему (он очень чуткий человек). Отто Юльевич спокойно благодарит меня за предложение и… соглашается. Мы снова заводим мотор, идем на старт. За нами с тревогой следят двадцать пар глаз. Через пять минут мы в воздухе.

Я облетел кругом лагеря два раза. Все вышли из палаток приветствовать нас, машут нам шапками, кто-то в восторге выломал доску от ящика и махал ею. После 20-минутного полета я сел на аэродром. И тут почувствовал, что то неверие, какое проглядывало у всех, исчезло.

Я победил!

Да, я победил. Но удержится ли погода? Не ударят ли снова морозы? Эта мысль не давала мне покоя. На следующий день появился туман, температура упала до минус 10–12°. Через день, [267] 2 апреля, утром туман стал рассеиваться. К 12 часам совсем прояснело. Иду на аэродром для полета. Снова договорился, что при благоприятных обстоятельствах в Ванкареме на вышке поднимут флаги. К моему приходу на аэродром мотор был уже готов, его запустили без меня. Смотрю на вышку — флага нет. Но еще не время, надо подождать 30 минут. Смотрю в сторону земли. Впечатление хорошее. Ждать боюсь: а вдруг там, в Ванкареме, люди напуганы? Ведь уже третья авария была. Что если ванкаремцам только покажется, что погода плохая… Температура воздуха стала падать, вот уже минус 14°. Подул северо-западный ветер, он принесет мороз. Решаюсь лететь, не дожидаясь сигнала. Сажусь, механику говорю:

— Полетаем пока, попробуем…

Взлетели. Сделал прощальный крут над лагерем, взял курс. Смотрю: флага нет!

— Все равно… Иду в Ванкарем!…

Через 40 минут нагнал ту низкую облачность, которая была у нашего лагеря утром. Температура начинает падать, мотор изредка потряхивает. Я снижаюсь на 200 метров. Теперь теплее. Через час полета вижу впереди с правой стороны берег, гору. Левая часть закрыта туманом, идет мелкий снег. Взял направление на гору. Через 1 час 15 минут вижу впереди дым костра и посадочный знак, Я — в Ванкареме!

Нас встречал весь чукотский поселок. Чукчи были несказанно рады. Их труды не пропали: самолет сел на их аэродром. Через 15 минут получаю восторженную радиограмму. Весь лагерь в восторге. Нас поздравляют с удачным полетом.

С полетом мне действительно повезло: на следующий день температура снизилась до минус 28°, подул сильный ветер, стала свирепствовать пурга, и до самого конца всех спасательных работ температура колебалась в пределах минус 26–32°. Я пробовал подниматься в Ванкареме, мотор останавливался.

Мне повезло. Но в первые дни своего пребывания в Ванкареме я не знал, куда себя деть, не спал ночью, в особенности, когда поднялся сильный ветер. Вот когда я почувствовал всю спайку нашего коллектива, понял, как он мне дорог. Я знал, что такое сильный ветер в лагере, я знал, что происходит там, на аэродроме, и мои опасения не были напрасны.

За день до прилета в Ванкарем двух самолетов — Каманина и Молокова мы получили радиограмму: «Аэродром в лагере Шмидта поломало, от полета в лагерь воздержитесь до особого сообщения». [269]

Я знал, какую героическую работу по восстановлению аэродрома ведут челюскинцы. Потом выяснилось, что они работали день и ночь.

На следующий день вечером нам сообщили: «Площадка готова». Мы встаем в два часа ночи, готовим машины. Утром из Уэллена прилетает Слепнев, а за ним Каманин и Молоков. Теперь у нас три машины. Самолет Слепнева разгружается. В это время Каманин с штурманом Шелыгановым и Молоков выруливают на старт, чтобы лететь в лагерь. Вслед за ними, разгрузив машину и погрузив собак и нарты, вылетит Слепнев с Ушаковым.

На этот раз все обошлось благополучно. Через час мы получили радио: «Машина Слепнева в лагере, Каманин и Молоков вернулись обратно в Ванкарем». А еще через час они оба снова поднялись я удачно прилетели в лагерь. К вечеру на землю высадилась партия из пяти челюскинцев.

А где же Слепнев? Слепнева сегодня не будет. Был сильный боковой ветер. При посадке самолет Слепнева влетел в торосы и слегка повредил машину. Сегодня она будет отремонтирована. [270]

Сюда прилетит только завтра. Значит ночевка в лагере. Вот чего я больше всего боялся.

Погода стоит неустойчивая, нет уверенности, что завтра можно будет лететь. Ночью может подняться ветер и поломать аэродром. И не вылетишь! Хорошо, что только аэродром поломает, а если машину лед раздавит?! Вот что больше всего меня тревожило. Опять ночь без сна, полная тревоги.

На утро лег туман, к вечеру разыгралась пурга. На второй день в лагере произошло сильное сжатие льдов. Челюскинцы не спали. Не до сна было. Часть людей бросилась на аэродром спасать самолет Слепнева. [271]

Люди и льды