Онлайн чтение книги Семья Зитаров. Том 1
Глава первая

1

На Видземском взморье [1]Видземское взморье — побережье Рижского залива к северу от Риги (к северо-востоку от устья реки Даугавы)., там, где прибрежная полоса дюн суживается и на мелях начинают появляться камни, расположились маленькие поселки береговых жителей. Заливные луга и зеленые берега многочисленных речек, впадающих в море, оживляют сосновый бор и скрашивают однообразную картину болот. Вблизи устьев рек растут лиственные деревья, местами видны липы, кое-где проглядывает дуб. Теперь в этих местах многое изменилось. У края дороги встали новые дома, и с каждым годом все больше встречаешь незнакомых людей. У самого моря теперь расположились дачи. И лишь кое-где, словно свидетели прошлого, стоят старые придорожные корчмы с толстыми каменными стенами и громадными конюшнями. Когда-то по осени здесь слышался говор крестьян, едущих в Ригу из дальних мест; тут, на полпути, останавливались они на ночлег.

Скрытое густыми зарослями дикого винограда, высится здание старой школы, но не слышно здесь больше весёлых голосов ребятишек, выбегающих на перемену. Неподалеку отсюда стоит маленькая дача капитана Зиемелиса, и там же, у самой реки, в яблоневом саду, виднеется дом бывшего судовладельца капитана Зитара — большой, старинный, в полтора этажа, с искрошившейся черепичной крышей. Ветхий погреб ещё не успел провалиться, но его заросшая крапивой дерновая кровля напоминает скорее обычный холмик, чем творение рук человеческих. Даже мачта для флага, которую капитан Зитар соорудил как-то зимой, вернувшись из плавания, всё ещё стоит во дворе, хотя с той поры прошло уже немало лет. Флюгер в виде парусника давно сбит западными ветрами, нет уже на полусгнившей мачте и рей, но крепкие проволочные ванты по-прежнему поддерживают её, и в праздники на ее верхушке развевается флаг.

По рассказам местных старожилов, Зитары пришли сюда очень давно; здесь уже прожили четыре поколения, и дед теперешних Зитаров служил старостой у помещика. За долголетнюю и усердную службу граф сдал ему в аренду усадьбу, в которой и поныне живет семья Зитаров. Сын старосты не пожелал пахать землю и стал моряком. Прослужив некоторое время матросом, затем помощником капитана, он первый в роду построил судно — двухмачтовый парусник «Анна-Катрина». Хороший моряк и скаредный человек, он кормил команду соленой салакой и картофелем, и это дало ему возможность скопить средства не только для постройки нового, более емкого судна, но и для покупки арендуемой усадьбы. Когда она стала его собственностью, он возвел здесь всякие хозяйственные постройки и расширил скотный двор. Старший сын его уехал путешествовать и остался жить в Австралии, две дочери вышли замуж за капитанов дальнего плавания — Зиемелиса и Калниетиса, — а младший сын, человек с коммерческой жилкой, пожелал стать трактирщиком. Профессию отца вместе с домом и парусником унаследовал средний сын Андрей. При нем семья Зитаров стала одной из самых зажиточных в округе.

В молодости Андрей Зитар слыл большим озорником и сорвиголовой, но был отличным знатоком своего дела и настоящим моряком. Из семьи Зитаров он первый несколько лет плавал на пароходе и окончил мореходное училище. Правда, болтали, что диплом капитана, давший ему право на судовождение во всех морях мира, приобретен несколько необычным путем: будто бы, провалившись на экзаменах, Андрей Зитар на следующую весну, пользуясь тем, что экзаменаторы не знали его в лицо, за десять рублей золотом поручил сдать экзамены другому, более сильному в науках парню. Трудно сказать, насколько соответствуют истине эти толки, но, вероятно, кое-какие основания для подобных утверждений все же имелись. Как бы то ни было, Андрей Зитар, пусть даже с купленным дипломом, проявил себя в дальнейшем толковым судоводителем. Несколько лет он плавал на парусниках отца, затем перешел капитаном на судно рижского судовладельца Иргена и ходил на нем до той поры, пока старый Зитар не построил сыну красивое трехмачтовое судно, названное им «Дзинтарс». На этом судне можно было смело отправиться через Атлантику на острова Вест-Индии за красильным деревом и сахаром. Первое плавание продолжалось три года. За это время «Дзинтарс» заходил во многие порты Антильских островов, Мексики, Центральной Америки и Бразилии. Вернувшись на родину, молодой капитан поставил судно на зимовку, а сам отправился домой погостить до весны. Тридцатидвухлетний бравый мореплаватель — интересный собеседник и состоятельный человек — всю зиму находился в центре внимания жителей родной округи; особенно им интересовались заневестившиеся девушки и их матери. Андрей мог сделать блестящую партию и стать зятем одного из местных судовладельцев или даже самого пастора, у которого в имении тосковало несколько взрослых дочерей. Но он был в достаточной степени состоятельным, чтобы не обращать внимания на приданое избранницы своего сердца. Этой избранницей оказалась не кто иная, как дочь хозяина хутора Лиелноры Альвина. Почему именно она, сказать трудно, ибо семейство Альвины слыло далеко не самым достойным в этой округе: старый Лиелнор любил выпить, а его хозяйка вполне открыто дружила с каким-то лесником. Альвина, миловидная, здоровая девушка, была моложе Андрея на десять лет. На рождество он привез её домой. Вначале старый Зитар немного поворчал — дескать, сноха из «балованной» семьи, — но мать решительно стала на сторону сына, и старику пришлось покориться судьбе. Сыграли пышную свадьбу, гуляли всю неделю. Среди гостей было несколько капитанов и судовладельцев. Молодые получили много дорогих подарков и лестных поздравлений от наиболее уважаемых семейств округи.

С наступлением весны Андрей Зитар опять отправился в море. Его жизнь походила на жизнь многих других моряков: дома, между двумя поездками, он был хорошим, покладистым, добродетельным и уживчивым мужем, но, находясь в плавании, вел прежний образ жизни, с той лишь разницей, что теперь из каждого порта писал письма жене, а отцу посылал сообщения о состоянии судна, о фрахтах и предложениях агентов. Впрочем, последняя обязанность вскоре отпала, ибо старый Зитар однажды зимой, когда «Дзинтарс» стоял в Порт-оф-Спейне под погрузкой красильного дерева, умер от разрыва сердца. Теперь Андрей стал совершенно независимым. Отныне он один регулировал рейсы судов, распоряжался доходом, и вместе с тем его рейсы стали продолжительнее. О семье он не горевал: она ни в чем не нуждалась. После каждого возвращения капитана из плавания семейство прибавлялось. Сам капитан Зитар, находясь вдали от дома, не стеснял себя ни в чем. Разве мог кто-нибудь требовать, чтобы он на чужбине сгорал в тоске по дому, по жене и прочим привычным удобствам? Моряк, если он хочет быть настоящим моряком — мужественным, выносливым добытчиком ценностей, — должен выбросить эти мысли из головы. Да этого от него никто и не требовал, даже Альвина. И об этом вообще не принято было говорить. Лишь порою старые моряки, сидя в тесном кругу за стаканом вина, вспоминали былые похождения. Таков уж заведенный распорядок жизни. Если во всем этом кое-что и не совсем соответствовало ветхозаветным заповедям и если у капитана Зитара завязывались случайные связи то в Кардиффе, то на Тринидаде — это, право же, такие мелочи, над которыми не стоит ломать голову. Андрей Зитар не задумывался над тем, как могут отнестись к этим обычным, по его мнению, и само собой понятным явлениям окружающие люди, например, его жена. Как переживала Альвина долгие годы одиночества, его не волновало. У нее была куча ребят, много обязанностей по дому. Пусть растит мальчиков и ведет хозяйство — этого вполне достаточно, чтобы заполнить жизнь женщины. Кому какое дело до того, что ей только тридцать пять лет, что она здорова и жизнерадостна? Капитан Зитар уходил на юг…

2

Осенью 1907 года судно Зитара «Дзинтарс» после двухлетнего отсутствия бросило якорь в Рижском порту с грузом кузнечного угля. Из Кардиффа они вышли в конце сентября, и команда предполагала добраться до Риги не раньше второй половины октября, но на всем пути дул попутный ветер, позволявший временами доброму паруснику соревноваться в быстроте с пароходами, и команда «Дзинтарса» увидела родные берега дней на десять раньше срока. Это был рекордный рейс капитана Зитара. Вполне понятно, что никто из домашних не встречал его. Судно поставили в Яунмилгрависе [2]Яунмилгравис — район на северной окраине Риги, расположенный на южном берегу протоки Милгравис, впадающей справа в реку Даугаву неподалеку от ее устья., а после разгрузки угля увели в Даугавгриву [3]Даугавгрива — отдаленный окраинный район Риги на левом берегу реки Даугавы у впадения ее в Рижский залив. Здесь находились аванпорт и зимняя гавань Риги. на зимовку. Зитар рассчитал команду, оставил боцмана Кадикиса охранять судно и, уладив дела в портовых учреждениях, собрался домой. Он ничего не писал, желая сделать жене и детям маленький сюрприз. В его чемоданах лежали подарки, купленные за границей; при этом не был забыт ни один, даже самый маленький член семьи Зитаров. Всякий путешественник, надолго разлученный с семьей, становится немного сентиментальным. Он уже заранее во всех подробностях представляет себе час свидания и то впечатление, которое произведет его приезд. Все это получается несколько театрально, здесь, пожалуй, неизбежны поза и некоторая искусственность, но зато сколько радости, как глубоки нежность жены, восторги детей, любопытство соседей! Андрей Зитар представил себе, как он приедет поздно вечером: везде уже темно, дети только что улеглись в свои кроватки. Никто еще не спит. Где-то на кухне или в большой комнате горит лампа, и молодая хозяйка приводит в порядок детскую одежду. Кругом тишина, спокойствие — обычный будничный вечер. И вдруг кто-то стучит в дверь и на вопрос: «Кто там?» — отвечает чужим; измененным голосом. «Папа приехал!» — громко кричат в комнатах, и все соскакивают с постелей, у детей сон как рукой сняло. Никто в эту ночь уже не может уснуть.

Размечтавшись, капитан Зитар почувствовал, что ему не терпится скорее добраться домой. Но в порту он встретил знакомых по мореходному училищу — двух капитанов и штурмана. Все они, подобно ему, поставили суда на зимовку и готовились «стать на прикол» до весны. Кое-кого из них Зитар не видел около десяти лет.

— Так дело не пойдет, Андрей! — заявил ему капитан Екабсон, владелец двухмачтовой развалюхи. — Встречу нужно отметить.

— Когда еще увидимся… — присоединился второй капитан, Берзинь.

Чемоданы Зитара отвезли к штурману Аргалису — он жил в Риге, — и друзья направились в излюбленный моряками кабачок. За долгие годы пережито так много, столько накопилось приключений, — за один вечер и не перескажешь всего. У каждого в портах мира и на разных судах были общие знакомые. Как они поживают? Все так же ли весело у Чарли Брауна в Лондоне? А латыш Петерсон в Барридоке все еще содержит бордингхауз? Как сейчас с поступлением на английские суда?

И казалось, не будет конца беседе, перекрестным вопросам и ответам. В радужном свете воскресали веселые дни молодости бесшабашных парней. Приятели и сейчас еще не считали себя стариками, и представься им случай, любой из них не прочь был бы повторить прежние проказы. Вино располагало к откровенности. С раскрасневшимися лицами, сжимая в руках бокалы, они говорили о таких делах, о которых в трезвом виде принято умалчивать. Капитан Зитар продвинулся в жизни дальше всех, и теперь никто из этих людей не был ровней ему. И все же приятно иногда, забыв разницу положений, почувствовать заискивающую зависть в словах приятелей и оглянуться на те времена, когда все были равны, молоды, полны надежд и веры в себя. Взять хоть бы того же Аргалиса: нечего и думать, что он станет когда-нибудь капитаном. Не найдется такого судовладельца, который доверил бы ему свое судно. Горький пьяница, картежник, в азарте спускающий все до последнего цента, он и собой-то не умеет управлять, не то что судном. А капитан Берзинь? Кто не знает его алчную натуру? Команду он кормит гнилым мясом и салакой, сам во всех портах ходит пешком, а в контору судовладельца подает такие счета на разъезды и расходы по представительству, каких не бывает ни у одного капитана. О скупости Берзиня ходили анекдоты. Для угощения таможенных и портовых Чиновников он держал у себя специально приготовленный напиток: разбавленный спирт, смешанный с перцем и другими специями. У выпившего стакан этой смеси сразу захватывало дух, и он уже не отваживался просить второй. Однажды Берзинь взял пассажиров, они питались вместе с капитаном. За завтраком Берзинь зорко следил, кто сколько мажет на хлеб масла. Среди пассажиров был один друг самого судовладельца, любивший намазать масла побольше. Берзинь глядел, глядел, как барин транжирит драгоценный продукт, и наконец не выдержал. Вырвав у него из рук ломоть хлеба, он соскоблил ножом масло, оставив тонкий, прозрачный слой, и вернул хлеб пассажиру со словами:

— Вот как нужно намазывать масло на судах…

Но уволить его за эту грубость не пришлось — он был владельцем четвертой части судна. После каждой поездки команда его судна брала расчет.

Екабсон! Ну, это мелкая птица. Двухмачтовая посудина, построенная еще отцом, старая, отслужившая свой век гнилушка, державшаяся с помощью вара, честного слова и молитв. Сам он напоминал скорее крестьянина, чем капитана: одевался в серую домотканую одежду и грубый кафтан, сморкался в хлопчатобумажный носовой платок, который менял раз в месяц.

Невольно взгляд Зитара скользнул по собственному синему английскому костюму. Золотые часы в жилетном кармане, по животу толстая цепь с брелоками, свежая модная сорочка и шелковый галстук, шляпа с твердыми полями и бамбуковая трость — все изящно, прилично, соответствует положению. В официальных случаях — капитанский мундир с нашивками или визитка: он мог явиться в любое место, встретиться с консулом или торговым агентом, а если потребуется, даже с губернатором чужеземного острова. Он везде может достойно представить свою страну. Ведь недаром он, Андрей Зитар, — владелец «Дзинтарса» и еще двух судов. У него были друзья в Кардиффе и в Порт-оф-Спейне. Склонная к полноте фигура, воротничок сорок второго размера и русая бородка клинышком — все соответствовало его положению. Андрей Зитар во всем любил выдерживать стиль: сильный человек — и прочное судно, румяное лицо — и смелое сердце. Если сегодня вечером его и видели вместе с мелкими людишками, это простая вежливость: капитан Зитар не хочет, чтобы его считали гордецом. Но есть граница и всякой вежливости. Нельзя требовать, чтобы человек расточал ее безрассудно. В одиннадцать Зитар вынул часы и напомнил, что пора по домам.

— И куда тебе спешить? — прошепелявил Екабсон, захмелевший больше других. — Сейчас самый настоящий момент приходит.

— Момент моментом, — проворчал Зитар, — но я хочу завтра ехать домой.

— Ах ты, господи, и что за спешка! — смеялся Екабсон. — Еще успеешь. Нагостишься за целую-то зиму. И самому надоест, и им станешь в тягость. Будут думать: «Скорей бы этот черт уезжал!» Или считаешь, что они по тебе так уж сильно соскучились?

Шутка Екабсона не вызвала ни у кого смеха.

— Я, думаю, еще не надоел своим, — ответил Зитар. — Если годами находишься в плавании, особенно не надоешь. Не увижу, как и дети вырастут.

— Не воображай, что они много думают о тебе, — не унимался Екабсон. — Если мы ни в чем себе не отказываем, почему ради нас кто-то станет отказывать себе? Жены капитанов не отстают от мужей.

— Твоя тоже так поступает? — пробовал отшутиться Зитар.

— А твоя, думаешь, нет? Женщина — что спелая слива, станет она по тебе сохнуть! Смотри, в самый раз угодишь на крестины.

— В крестные отцы придется идти, — Берзинь затрясся от смеха, гордясь собственным остроумием.

Зитар из приличия тоже посмеялся.

— Почему бы нет. Можно и так.

Но на душе стало сумрачно. Грубоватый юмор друзей осквернил недавние мечты о встрече, словно облили грязью дорогое и милое сердцу, что он хранил чистым и нетронутым. Подумать такое об Альвине? Нет, они просто подразнили его, надо отшучиваться и смеяться вместе с ними.

— Да, такова участь моряка, — вздохнул с комической грустью Екабсон. — И такова участь женщин. Каким ты родился, таким тебе и век жить. Старинная пословица гласит: яблочко от яблони недалеко падает. Если мать может проводить время с лесником, почему бы дочери не подружиться с сыном лесника? Ха-ха-ха!

Зитар нахмурился. Шутки заходили слишком далеко. Будь они только вдвоем, а ведь здесь еще Берзинь и Аргалис — болтуны и пустомели. И он угрюмо остановил Екабсона:

— Оставим! Это меня не интересует.

Зитар подозвал официанта, расплатился и протянул друзьям руку.

— Вы еще остаетесь? Ну, дело ваше, а я ухожу.

— Куда ты? Пойдем ко мне, переночуешь, — предложил Аргалис.

— Нет. У меня в городе родные. Утром заеду за вещами.

Взяв трость, Зитар вышел на улицу. Темная, беззвездная ночь, небо покрыто тучами. У газового фонаря дремал на облучке извозчик.

— В гостиницу «Метрополь»! — крикнул Зитар, опускаясь на мягкое сиденье. «Брехун, болтун… — с досадой думал он, вспоминая Екабсона. — Альвина и сын лесника… Нет, это просто смешно».

И все же Зитар не смеялся. Его все больше охватывала досада, им овладела тревога попавшего в беду человека. Альвине тридцать семь… Сын лесника еще совсем молокосос. «Дзинтарс» находился в плавании два с половиной года. А если допустить, что там действительно что-то произошло? Барабаня пальцами в крылья фаэтона, Зитар нервно затягивался дымом сигары. Его охватила злоба. В то время как он в дальних морях, эта женщина… Он скитается по свету, борется с непогодой, добывает деньги, чтобы обеспечить семью, а в это время… Каждый раз, когда он доходил до этого, мысль его обрывалась, он боялся отчетливо представить себе главную причину своей досады и, наперекор желанию, мысленно переносился в далекие заграничные порты. Маленькая Долли в Кардиффе, жгучая испанка в Барселоне, метиска с волосами орехового цвета в Порто-Рико — много разных прекрасных созданий живет во всех частях света. Они улыбаются, они танцуют, они кидаются ему на шею, целуют его — и он, сам не замечая того, улыбнулся образам, вызванным памятью. А здесь какой-то сын лесника. Следовало рассердиться, почувствовать себя оскорбленным и по-мужски возненавидеть, но Зитару это казалось совсем ненужным.

Ему хотелось верить, что это была шутка, но такова уж природа человека: подозрение и неверие быстро овладевают им.

Капитану Зитару в эту ночь не удалось уснуть. Утром он нашел на постоялом дворе попутную подводу и договорился с ее хозяином. После полудня они отправились в путь.

3

Зитар немного знал Галдыня. Луга его граничили с лугами Зитара, и, помнится, несколько лет назад у них чуть ли не произошел спор из-за межи. Это часто бывает даже между самыми лучшими соседями, но, если люди не сварливы, они скоро забывают о распре и живут в ладу.

Резвая лошадка Галдыня, выехав на шоссе, пустилась рысью.

— К вечеру доберемся домой? — поинтересовался Зитар, когда они свернули на дорогу к взморью.

— Как не добраться, барин, засветло доедем, — Галдынь хлестнул лошадь кнутом. — У меня лошадь горячая, подгони немножко — вихрем помчится.

Возчику, видимо, льстило, что у него такой важный седок, и он время от времени пытался втянуть его в разговор. За капитаном на побережье установилась репутация веселого, беззаботного человека, но сегодня он выглядел хмурым и, хотя из вежливости поддерживал разговор и даже изредка задавал какие-то вопросы, но больше молчал. Казалось, он спешит. Не иначе, у него какое-то важное дело.

Когда у дороги показалось серовато-красное здание корчмы, перед которым стояло несколько подвод, Галдынь попридержал лошадь. Неужели Зитар не заедет выпить чаю или глотнуть чего-нибудь погорячее? И возчику, глядишь, перепала бы малая толика.

— Вы, наверно, в Риге пообедали? — спросил Галдынь, выразительно поглядывая на двери корчмы, у которых стояли два возчика с кренделями в руках.

— Да, я плотно пообедал, — рассеянно отозвался Зитар. Затем, словно очнувшись и поняв намек Галдыня, предложил остановиться. Вынув кошелек, он достал серебряный рубль и протянул возчику: — Полуштоф, я думаю, не повредит, — сказал он. — На остальные возьмите закуски.

— Кренделей и миног! — отозвался Галдынь. — Здесь хватит на все.

Несколько минут спустя они двинулись дальше. Зитар правил лошадью, Галдынь откупоривал бутылку и готовил закуску.

— Здесь, правда, не так удобно, как за столом, — улыбнулся он, придерживая бумагу с миногами, поминутно сползавшую с колен. — Стаканов тоже нет, придется пить прямо из горлышка.

— Экая важность! — рассмеялся Зитар. — Всяко приходилось.

Способ пить прямо из горлышка имеет и свои неудобства, и свои преимущества: неприятно прикасаться ртом к посуде, которую только что слюнявили чужие губы, зато твой собутыльник не в состоянии учесть, сколько ты выпил. Зитару не хотелось пить. Он прикладывал бутылку ко рту, долго булькал, делая вид, что пьет, на самом деле только губы мочил. Когда наступала очередь Галдыня, содержимое в бутылке убывало весьма заметно. Ясно, что и результаты воздействия водки не замедлили сказаться примерно в том же соотношении. Когда опустевшую бутылку выбросили в канаву, Зитар был совершенно трезв, а Галдынь расслабленно покачивался в телеге и что-то бессвязно бормотал. Теперь лошади доставалось как следует.

— Она у меня горячая как огонь, — повторял Галдынь, стараясь это доказать на деле. Безостановочно свистел кнут, слышались окрики возницы, и рессорная повозка, подпрыгивая на корнях, выступавших на лесной дороге, неслась вперед.

— Увидите, барин, еще засветло будем дома. Ну, шевелись у меня!

Когда возчик чересчур надоел скучными рассказами о своих далеко не героических «подвигах», капитан угостил его сигарой. Она торчит во рту, как пробка: ее полагается курить со знанием дела, смакуя, подняв голову и сохраняя торжественность на лице. Ничтожный мужичонка почувствовал себя барином.

С каждой верстой ближе дом, тени в лесу длиннее, и глаза капитана Зитара мрачнеют. Через несколько часов, когда сгустятся сумерки, поздний гость постучится у дверей дома Зитаров. Нет, лучше не стучать, — тихо, словно грозовая туча, вернется он домой, могущественный и суровый в своем гневе. Берегитесь!

Уже в сумерках миновали они знакомую мельницу. Еще час езды — и конец пути. Не слишком ли рано он явится? Сейчас половина шестого. Раньше восьми никто не ляжет спать. Зитар предложил Галдыню вторую сигару и заговорил с ним. Как уродился картофель? Хорошо ли ловилась камбала? Что слышно о прокладке шоссе, скоро ли начнут работы?

Казалось, Галдынь только того и ждал и тут же пустился в пространные и бессвязные рассуждения. Лошадь тем временем шла шагом. Зитар, не слушая Галдыня, время от времени машинально произносил какое-нибудь слово, которое должно было свидетельствовать, что он внимает речам возчика:

— Вот как? Ах, так?.. Да… Конечно…

«Горячая» лошадка еле плелась. Но вот колеса прогремели по настилу последнего моста. На горе уже виднелась корчма Силакрогс. Там хозяйничал брат Зитара Мартын.

— Остановитесь, — сказал капитан. — Надо навестить брата. Вещи можно оставить здесь, вам ведь дальше не по пути.

— Мне ничего, что ж… могу и довезти.

— Не нужно. Утром приедет работник, заберет. Не стоит вам в ночное время давать такой крюк.

Расплатившись с Галдынем и не слушая его добрых пожеланий, капитан забрал чемоданы, обогнул дом и направился во двор. Он не пошел через корчму — там могли оказаться знакомые, и тогда от них не отделаешься.

Жена брата жарила на кухне рыбу. Увидев неожиданного гостя, она даже руками всплеснула. Улыбка озарила ее круглое лицо.

— Скажите, пожалуйста! Андрей! Миците, Миците, иди сюда, твой крестный пришел! Да ты, кажется, со всем багажом? Прямо из плавания? Миците, доченька, почему ты не идешь? У меня руки в масле, боюсь, запачкаю тебя…

Рыба пригорела и кухня наполнилась чадом, пока взволнованная жена корчмаря здоровалась с деверем. Наконец появилась и Миците, девочка лет четырех. Смущенно взглянув на незнакомого дядю, она хотела убежать в комнату. Мать удержала ее.

— Глупышка маленькая, разве ты забыла дядю Андрея? Того самого, который плавает на кораблях и обещал привезти попугая… Дай дяде ручку, это твой крестный. Посмотри, Андрей, как крестница выросла. Заходи в комнату, раздевайся, я позову Мартына. Миците, иди с дядей в комнату.

Зитар сообразил, что крестнице следует сделать подарок. Звание крестного отца обязывает. Поначалу пришлось ограничиться конфетами, хотя ребенок привык к сладостям, — в корчме многие дяди угощали маленькую барышню.

Пока невестка разыскивала мужа, Зитар вошел в комнату и, сняв пальто, сел на старую кушетку. Миците недоверчиво разглядывала незнакомого гостя. Когда тот вынул из чемодана пеструю коробочку, из которой послышалась музыка, а два гнома на ее крышке стали весело кланяться друг другу, девочка осмелела. Скоро она сидела у крестного на руках. Взорам вошедших родителей представилась трогательная картина, и мать даже зарумянилась от удовольствия: хорошо, когда у ребенка такой богатый крестный — всегда можно на что-то рассчитывать.

— Как же это так? — поздоровавшись, Мартын уселся напротив брата. — Мы ожидали тебя только к концу месяца.

— Попутный ветер. Добрались раньше. Дома все здоровы?

— Да, слава богу. Только мать все хворает:

— Ничего удивительного, возраст сказывается. Я, видишь ли, приехал с попутчиком. Нельзя ли оставить у тебя вещи до утра?

— Пожалуйста. Если хочешь, можно запрячь лошадь и отвезти сегодня.

Нет, это не входило в намерения Андрея. Но разве Мартын должен знать об этом?

— Пусть остаются здесь, я сам за ними приеду. Тогда и поговорим обо всем как следует.

Мартын был шестью годами моложе брата. Но если сравнить его коренастую фигуру с набухшим от хорошего пива и неподвижного образа жизни брюшком с пропорционально сложенной фигурой капитана, можно было подумать, что корчмарь старше. Он, правда, не носил бороды, но пышные пшеничные усы придавали его лицу выражение зрелой мужественности. Голос звучал глухо, в движениях чувствовались солидность и самоуверенность.

Дебелая жена, ровесница Альвины, желтый буфет в углу комнаты, большой фикус в бочонке — все выглядело солидно и говорило о прочности семьи.

— Анна, приготовь нам что-нибудь поесть, — сказал Мартын, подходя к буфету.

— Да, Андрей, ты ведь поужинаешь с нами? — засуетилась невестка.

— Спасибо, я собираюсь уходить. Приду завтра, тогда побуду подольше. Вы меня понимаете…

— Да, правда, так давно не был дома, — согласилась Анна. — Ну хоть чуточку-то можешь перекусить?

— Не трудись, невестка, не стоит.

Андрей еще немного поболтал с братом, рассказал о своем плавании, о предполагаемом зимой ремонте такелажа, потом вдруг до его сознания дошло, что эти люди чего-то ждут от него. Да, конечно, моряк, вернувшийся из заграничного плавания, всегда что-нибудь привозит. Андрей не забыл никого. Подарки лежали в чемодане поменьше. Капитан вынул два небольших пакетика. В одном лежал изящный бинокль — Мартыну; в другом — бахромчатая испанская шаль для Анны. Не каждый моряк привозил родным такие дорогие подарки. Анна тут же примерила шаль перед зеркалом и с улыбкой, зардевшись от удовольствия, пожала Андрею руку:

— Ты сумасшедший! Столько потратить!..

Улыбался и Андрей. И неизвестно было, кто из них больше радуется: он, доставив ей удовольствие своим подарком, или она, получив подарок. Какие у нее красивые плечи и высокая грудь… Пожалуй, немного полновата, но еще очень свежа. Он как-нибудь завернет сюда в гости: зима предстоит длинная, и Мартын иногда уезжает в Ригу.

Вскоре Андрей ушел, прихватив с собой чемодан с подарками.

4

Усадьба Зитаров находилась примерно в двух верстах от корчмы. Андрей шел не спеша. По дороге он еще раз обдумал все и наметил план действий. А вдруг все это плод воображения, шутка пьяного? Каким смешным может показаться тогда его внезапное появление! Словно какой-нибудь разведчик или охотник, гонящийся за ускользающей дичью, возвращается он домой после двухлетнего отсутствия. Все основано на предположениях. Надо обставить дело так, чтобы никто не догадался о его подозрении: действовать без резких выпадов и шума. Он сразу заметит, если что-нибудь не так. Смотреть глазами, слушать ушами, а язык держать на привязи. И во всех случаях кроткая улыбка на лице, даже если захочется ударить.

Он шел, словно прогуливаясь, потратив на две версты целый час. Стояла теплая туманная ночь, приглушенный шум моря, доносившийся из-за дюн, успокаивал встревоженный мозг Андрея. Дойдя до реки, он свернул по берегу налево. В темноте уже вырисовывались знакомые очертания родного дома. Из хлева изредка доносилось мычание коров, позвякивали цепи, которыми их привязывали. Негромко заблеял ягненок. За домом слышался лай собаки, перекликавшейся с соседскими псами. В окнах не было огня, видимо, все уже спали. Зитар вошел в ворота и шагнул в палисадник. Вокруг дома шла усыпанная гравием дорожка, двор выходил к морю. У веранды Андрей остановился, тихо нажал ручку двери, пытаясь открыть ее, но дверь оказалась на замке. Рядом с верандой было несколько закрытых ставнями окон. Спальня с окном в палисадник находилась в самой середине дома.

Подойдя на цыпочках к этому окну, Андрей прислушался. Внутри царила тишина, ничего подозрительного не было заметно. Дорожку вокруг дома для чего-то посыпали слоем черной перегнойной земли, и вся она была расчеркана вдоль и поперек: там след игрушечной лопатки, тут колеса — вероятно, дети возили игрушечную тачку. Ставни спальни почему-то не были закрыты на крючок, как остальные, обе половинки были только плотно прикрыты.

«Так, значит… — мрачно подумал Зитар. — Путь всегда открыт, чтобы уйти без помехи. Ничего не скажешь, сделано предусмотрительно».

Что, если он закроет ставни на крючок, а сам направится в дом? Тот окажется в ловушке, и все сразу выяснится.

А вдруг того человека совсем нет? Разве не могло быть, что ставни случайно не закрыли?

Обогнув дом, Зитар медленно направился во двор. Громко и настойчиво залаяла собака. Зитар назвал пса по имени, пытался приласкать его, но Амис не узнавал хозяина. В кухонном окне мелькнуло чье-то лицо. Зитар, обороняясь тростью от наступающей собаки, подошел к двери и постучал.

— Кто там? — раздался ворчливый голос батрачки Ильзы.

— Кто? — рассмеялся Зитар. — Разве ты, Ильза, перестала хозяина признавать? Открывай скорей, иначе этот зверь живьем съест меня.

— Хозяин приехал! Ах ты, господи! Как же не узнать! Сейчас, барин! Сейчас!

Щелкнул ключ в замке, и, стыдливо прячась за дверьми, Ильза впустила Андрея в переднюю.

— Мы уже все спать легли. Входите в комнату. Я сейчас что-нибудь накину и зажгу огонь.

— Ничего, обойдусь и так. Иди спать, Ильза, и никого не буди. Поздороваться можно и утром.

— Но ведь вы ничего не увидите.

— У меня есть карманный фонарик.

Зитар входит в комнаты. Он умышленно шагает шумно, ступая всей ступней, кашляет, кряхтит, бросает на пол чемодан и зажигает в столовой лампу. Ждет несколько мгновений, потом стучит в дверь спальни.

— Альвина, ты спишь?

В спальне что-то скрипит, слышится шуршание. Торопливые, шаркающие шаги. Открывается дверь, и перед глазами своего повелителя и господина появляется Альвина в небесно-голубом кимоно. В тот же миг она виснет у него на шее и, словно большой ребенок, что-то радостно и бессвязно лепечет о неожиданном сюрпризе, о внезапном возвращении, об ужине и неизвестно еще о чем. Когда немного улеглась бурная радость свидания, она начинает суетиться. Зажигает лампу в спальне, взбивает постель и спрашивает, удовольствуется ли Андрей молоком или ему что-нибудь подогреть.

— Все равно что… — отвечает он. — Я не очень голоден.

— Я сейчас…

Она спешит на кухню. Андрею душно. Он открывает окно. Всматривается в темноту. И ему начинает казаться, что он видит под окном следы двух больших ступней босых ног на темном слое перегноя. Были ли они там прежде или появились только сейчас? А может, их там и вовсе нет… Он не знает. Капитан закрывает окно и грузно опускается в мягкое кресло. Левая рука его бессильно свисает вдоль тела, пальцы правой перебирают брелоки на цепочке. Он не думает ни о чем. Губы его подергиваются в нервной усмешке.

— Ты пойдешь в столовую, Андрей, или закусишь здесь?

— Все равно… Можно и здесь.

Стакан молока и белый хлеб с медом и вареньем… Сладко в тот вечер встречали капитана Зитара. Так бывает всегда, когда моряк возвращается домой из дальнего плавания.