Онлайн чтение книги Семья Зитаров. Том 1
Глава восьмая

1

Оба воза Зитаров были так перегружены, что на неровных участках дороги лошади еле тянули их. По обочинам валялось разное добро: солдатская одежда, пустые вещевые мешки, котелки, штыки, патроны — то по одному, то целыми обоймами — и даже винтовки. Двигаясь медленно, Эрнест подбирал все, что мог. Два карабина он спрятал на возу. Затем повесил на плечо солдатский вещевой мешок и стал собирать в него патроны. Заметив, что и другие парни подбирают отбросы отступающей армии, он поручил женщинам управлять подводами, а сам постарался намного опередить своих конкурентов. Он ничего не хотел оставлять — был ли это блестящий штык, брезентовый патронташ или ватные солдатские брюки. Увешанный всяким хламом, он возвратился к подводам и спрятал там свою добычу. Наконец Альвина возмутилась:

— Совсем одурел! Весь мусор хочет с собой забрать. Увидит офицер, еще под суд отдаст.

Эрнест не беспокоился об оставленном в Зитарах имуществе, но, когда случалось проходить мимо чужой пары сапог или ящика с пулеметными лентами, его охватывала жадность. Он долго оглядывался, и, если кто-нибудь из едущих сзади подбирал понравившуюся ему вещь, у него сердце обливалось кровью. А что если выбросить из подводы какую-нибудь рухлядь, например, подойник или старый мучной ларь? Тогда можно бы еще кое-что подобрать. Он осторожно заикнулся об этом матери, но та принялась бранить его. Может быть, Валтеры возьмут к себе на воз что-нибудь? У них вещей меньше, а лошадь за лето отъелась, как линь. Грешно упустить такую возможность.

— Сармите, ты не положишь к себе на воз этот пояс с патронами? Он не очень тяжелый…

Валтериене, услышав разговор, сразу запротестовала:

— Патроны? Ты с ума сошел! Еще взорвутся. Долго ли до беды.

«Гусыни!..» — Эрнест надулся и с горя хлестнул кнутом лошадь. Лучше бы он поехал на лодке, по крайней мере, не пришлось бы расстраиваться. Да разве с бабами сговоришься? Им не понять, чего стоят эти вещи.

Проехав несколько часов, они добрались до места, где от главной магистрали ответвлялась дорога, ведущая вдоль берега моря, на север. По ней они должны были доехать до рыбачьего поселка, где сговорились встретиться с капитаном и остальными. Свиньи еле тащились, и из-за них приходилось очень медленно двигаться. Отделившись от большого потока беженцев, которые направились по большаку дальше, в Лимбажи, они остались без попутчиков. Отступающие войска здесь не проходили, поэтому на обочинах дороги не валялось ничего, и Эрнест понемногу успокоился. Но вместо этого возникла другая неприятность. У каждого дома их встречали крестьяне и засыпали вопросами: далеко ли немцы? Они-то сами откуда едут и куда направляются?

Иные оказывались настолько любопытными, что долго провожали, продолжая расспросы. И все они задавали одни и те же вопросы. Каждый хотел слышать грустное повествование беженцев с начала до конца, и это уже становилось утомительным. Когда они замечали возле следующего хутора толпу ожидающих, это раздражало. Их ответы становились более односложными, порою даже резкими, на некоторые вопросы они совсем не отвечали или отвечали так желчно, что любопытствующие недоумевали.

Наивные, они не понимали, что у беженцев достаточно своего горя, чтобы вникать еще в их заботы, и потому им казалось, что беженцы горды и заносчивы.

Вечером остановились ночевать на опушке леса. Развели костер и сварили ужин. Свиньи были настолько загнаны, что о дальнейшем их пути не могло быть и речи.

— Надо зарезать, — решил Эрнест. — Иначе мы не дойдем и ко второму пришествию.

Не встретив возражения, он насадил на винтовку штык и заколол обеих свиней. Громадный боров долго боролся со смертью и визжал. Тогда Эрнест прикончил его выстрелом. Внутренности выпотрошили, туши прополоскали теплой водой и неопаленными сложили на воз.

Утром двинулись дальше и под вечер добрались до рыбачьего поселка. Капитан и все остальные приехали туда еще к полудню. Путешествие морем прошло хорошо. Янка, правда, утверждал, что ночью видел в море огни военного корабля, но Зитар не поверил: вероятно, Янка принял за огни корабля звезды. Так часто случается даже и с бывалыми моряками.

В поселке они никого не знали. Домишки рыбаков были заполнены солдатами одной из частей Туркестанской дивизии. Первую ночь беженцам пришлось провести в прибрежном лесу под открытым небом. Погода была тихая и ясная. Мужчины прежде всего устроили из парусов палатки. Когда с этим было покончено, капитан велел вскипятить воду и ошпарить свиней.

— Мы теперь настоящие цыгане, бродяги, — сказал он, разрубая окорока, и от такого сравнения всем стало немного веселее.

В самом деле, если поразмыслить, не так уж все мрачно: еды хватало, жизнь под открытым небом для рыбаков привычное дело, а морякам — кругосветным путешественникам — под чужим небом спалось так же сладко, как на родине. О том, что будет завтра и послезавтра, сейчас не хотелось думать. Только поздно вечером, когда со всеми делами было покончено и беженцы сидели у догорающего костра, тишина и темнота, царившие кругом, пробудили грустные мысли: все вдруг почувствовали себя изгнанниками, раздался чей-то подавленный вздох. Робкий вопрос раскаленным углем упал в их души и вызвал щемящую боль:

— Как-то теперь там, дома?..

2

Толки о появлении немецких военных кораблей в Рижском заливе не были лишены оснований. То здесь, то там показывались минные тральщики или подводные лодки, и в прибрежных селениях жизнь становилась небезопасной. Это и послужило главной причиной того, что Зитары, а вместе с ними и Валтеры, прожив несколько дней в селении, отправились дальше. Да и квартиры они здесь не нашли. Все крестьянские и рыбацкие дома заполнили солдаты; для скотины не хватало пастбища. А приближение осени заставляло подумать о жилье более основательном, чем палатка.

Беженцы разобрали палатки и направились вглубь страны. Зитарам пришлось часть вещей оставить на побережье, у чужих людей, разрешивших сложить их в клеть. На следующий день около полудня они доехали до имения, где управляющему нужны были рабочие для уборки урожая, — многих батраков призвали в армию. Хозяину, привыкшему всю жизнь работать на собственных полях, положение батрака вряд ли могло показаться привлекательным. Однако, стиснув зубы, Зитар принял предложение управляющего и поселился в старом доме для батраков. Вместо привычного родного гнезда всей семье пришлось удовлетвориться большой комнатой в полуразвалившемся доме и темной, кишащей тараканами кухней, которой, кроме них, пользовались еще две семьи. Валтериене с Сармите получили комнату в другом конце дома, и так как Зитарам было тесно, то в эту комнату временно перебрались и Эльза с Эльгой.

Каждой семье разрешили оставить себе по одной корове и пасти их в помещичьем стаде. Остальных коров Зитар продал армии. Криш нанялся пастухом в имение. Сармите и Эрнест с понедельника отправились в поле и вместе с батраками, под присмотром старосты косили хлеб. В конце концов, переломила себя и гордая Эльза: повязав по-крестьянски платок, она стала ходить на работу. Казалось, последние события смягчили характер девушки. Она перестала насмехаться над окружающими, не сторонилась людей и наконец подружилась с Сармите, чего не случилось за время двухлетней совместной жизни в Зитарах. Да, ей начинала нравиться эта маленькая девушка из Курземе, несмотря на ее простоту и неразговорчивость. Карл любил ее, следовательно, она наполовину свой человек, к которому надо привыкать. Возможно, впрочем, что симпатия эта была вызвана другими, более понятными причинами: одиночество, отсутствие подруги и сходство судеб. Чужбина сближает людей, имеющих общую родину и связанных воспоминаниями. Говорит же пословица: голодный черт и мухе рад…

Устроив семейство, капитан Зитар с Янкой привезли оставленные на побережье вещи и после этого стали работать в имении на обеих лошадях: возили хлеб в амбары, выполняли гужевую повинность, пахали картофельное поле. Находясь целыми днями среди людей, они забывали свое горе — не было времени печалиться.

Зитары уже примирились было с новым положением, когда судьба нанесла им новый удар. Как-то в газете появилось следующее сообщение:

«Штормы, бушевавшие последние дни в северной части Атлантического океана, причинили судоходству большие убытки. У берегов Ирландии потерпели аварию несколько судов. Большой английский торговый пароход „Канадиэн Импортер“, находившийся в пути из Манчестера в Монреаль, затонул в 1200 морских милях к востоку от Ньюфаундленда. На подаваемые „Канадиэн Импортер“ сигналы к нему поспешил американский танкер „Джон Хардинг“, но спасти людей с потерпевшего аварию парохода не представилось возможным из-за высоких волн — они все погибли…»

«Канадиэн Импортер»… Ведь это же тот самый пароход, о котором Ингус писал в своем последнем письме. Он был на нем. Следовательно, Зитары потеряли старшего сына.

3

Через имение пролегал большак, ведущий из Лимбажи на Валмиеру. Почти ежедневно здесь проходила какая-нибудь воинская часть. За это время жители Видземе повидали и сибирских стрелков, и киргизские рабочие дружины, уральских и забайкальских казаков, а изредка здесь брел и летчик, оставшийся без аэроплана. Куда они направлялись, с какой целью их перебрасывали и какой в этом смысл, не знал никто. Казалось, что перед окончательным распадом разгромленная армия в последний раз шествовала перед народом во всем своем многообразии, демонстрируя свою подлинную численность, чтобы затем исчезнуть навсегда в бескрайних просторах России.

Однажды кучер управляющего имением принес весть о том, что в соседнем имении остановился женский «батальон смерти» [58]Женский «батальон смерти». — «Батальоны смерти», или ударные батальоны, были организованы в мае-июне 1917 года из контрреволюционных элементов реакционными генералами русской армии, стремившимися создать вооруженную силу для подавления революционных солдатских организаций и удержания армии в повиновении. В числе «батальонов смерти» были и женские, укомплектованные в значительной степени женщинами из аристократической и крупнобуржуазной среды, а также и из мелкобуржуазных слоев населения.. И действительно, эти амазонки не заставили себя ждать. В мужских мундирах, стриженые, в брюках, оттопыривающихся по-женски на заду, и в поднимающихся на груди френчах они разъезжали верхом по дорогам до ближайшей станции и обратно. Каждый их шаг сопровождали насмешливыми улыбками и ядовитыми словечками:

— Спасительницы родины!.. Последний оплот Керенского!..

Эрнест Зитар дразнил сестру «смертницами».

— Тебе, верно, тоже хочется надеть галифе? Тебя ведь всегда прельщали военные мундиры. Теперь представляется возможность.

— Я с тобой и говорить не хочу, — отрезала Эльза. — Покури лучше шелк.

Это напоминание теперь уже не волновало Эрнеста.

— Шелк вещь неплохая. А как все-таки насчет батальона? Ты только посмотри, какие у них кони. Скачут как бешеные. Верхом легче бежать, чем пешком. Мне один унтер рассказывал, что у них в батальоне у каждой имеется по кавалеру. Как раз наполовину — сколько дам, столько кавалеров. Интересная служба, не правда ли?

— Ты, вероятно, сожалеешь, что тебя там нет?

— Я бы не прочь к ним попасть.

— Вот пойди и скажи об этом, может, примут. Будет и у тебя дама.

— Ты думаешь, у меня их здесь мало? Э-э… в имении девчонок сколько хочешь.

— Только на тебя ни одна не смотрит. Странно, не правда ли? Такой изящный молодой человек, курит шелк, но почему-то не пользуется успехом. Интересно знать почему?

Так они беззлобно поддразнивали друг друга, и похоже было, что эта словесная перепалка обоим нравилась.

Вскоре после появления «смертниц» в имении остановился один из полков Туркестанской дивизии. Солдаты не ходили ни в какие наряды. Днем они слонялись, обшаривали окрестные крестьянские усадьбы, высматривали картофельные ямы и хлева, а по ночам часть из них играла в карты на деньги, в то время как другие занимались набегами на хутора. Все солдаты были при деньгах. Откуда они их брали, оставалось загадкой. Но по утрам, обсуждая выигрыши и потери минувшей ночи, называли крупные суммы. Кое-кто хвастливо показывал полный кошелек бумажных денег. Редкая карточная игра не кончалась дракой. Иногда по ночам слышалась даже стрельба.

Самые заядлые игроки не участвовали в набегах, так как за деньги могли приобрести то, что другие добывали в ночных походах. Вооруженные винтовками, налетчики смело входили в дом, выдавая себя за лиц, которым поручена реквизиция, и брали все, что хотели. Менее требовательные довольствовались содержимым картофельных ям или курицей, а те, кто был бесцеремонней, вламывались в хлева и клети. Каждое утро в имение к командирам приходили с жалобами крестьяне: у одного украли свинью, у другого унесли ведерко масла, третий жаловался на пропажу теленка. Для отвода глаз изредка производили обыски в помещениях над помещичьей конюшней и большим хлебным амбаром, где размещались «туркестанцы», но ничего не находили. А в парке имения пылали костры и в котлах варилось мясо.

Почувствовав в «туркестанцах» родственных по духу людей, Эрнест Зитар сдружился с ними. Один из взводов расположился в доме садовника, и туда часто наведывался Эрнест. Как-то раз, войдя в комнату, где на полу была разбросана солома и валялись разные солдатские вещи, он заметил в углу большой таз, наполненный медом.

— Попробуй, — предложили солдаты, и Эрнест не заставил себя упрашивать.

На следующий день к командиру полка пришел крестьянин с жалобой: воры ограбили пасеку. Опять обыскали помещение над конюшней и амбар, и по-прежнему безрезультатно. Как бы подчеркивая беспомощность начальства, «туркестанцы» на следующее утро открыто продемонстрировали свои способности: средь бела дня, на глазах начальства, батраков и управляющего имением, они взломали погреб помещика и унесли весь урожай яблок этого года. Офицеры сочли благоразумным скрыться, управляющий видел все, но не сказал ни слова, а появление садовника вызвало веселый смех мародеров.

— Нечего беречь баронское имущество! — говорили они, растаскивая полные мешки сочных плодов. Они не скупились и щедрой рукой угощали батраков, у которых не хватало смелости пойти в погреб. Только Эрнест не отставал от них и притащил домой изрядный мешок яблок. Мать с отцом принялись бранить его, но он отнесся к этому спокойно: баронское имущество нечего жалеть.

4

За месяц, прожитый в чужом имении, старый Зитар пришел к убеждению, что дальше так жить невозможно. Он, привыкший не только выполнять все тяжелые крестьянские работы, но и быть хозяином в доме, водить суда и распоряжаться всем по своему усмотрению, в роли батрака-поденщика чувствовал себя, как птица, у которой связаны крылья. Молодым было легче привыкать к новой обстановке — хребет капитана слишком затвердел для того, чтобы гнуться по чужой указке. Но больше всего ему не хватало моря. Прежняя тоска, как неизлечимая болезнь, все больше охватывала душу старого моряка, ему недоставало соленого дыхания морских просторов, рокота волн и далекого горизонта — открытой двери в мир.

Зитар заговорил о дальней поездке — в Архангельск, Одессу, Владивосток… Это очень далеко. Но разве не бывал он в самых отдаленных уголках света и разве не находил каждый раз дорогу домой? Ведь это же не навсегда, только до окончания войны. Потом можно будет опять возвратиться на родину. Каждый день следовало ожидать нового наступления немцев, а жизнь под их игом Зитары рассматривали как величайшее унижение.

Важным обстоятельством, натолкнувшим их на мысль об отъезде, была весть, принесенная Зитарам одним из их дальних соседей — Ремесисом, уехавшим из дому в тот момент, когда немцы уже вступили на прибрежную полосу. Он будто бы своими глазами видел, как кавалеристы подожгли строения усадьбы Зитаров, и она сгорела дотла. Если это действительно так, значит, Зитары остались без родного крова и им незачем торопиться назад.

Почти каждый день какая-нибудь семья беженцев уезжала в Россию. Оставшихся пугал призрак голода, который с каждым днем становился все ощутимее. Надвигающаяся зима представлялась всем грозной и безрадостной. А солдаты-сибиряки рассказывали о своей богатой родине заманчивые вещи: там хлеба столько, что некуда девать. Плодородная степь ждет не дождется новых пахарей, земли можно получить по пятнадцать десятин на каждого мужчину, и за это ничего не надо платить. Рыбы в реках столько, что летом крестьяне собак не кормят, они сами могут наловить рыбы. А для охотников в сибирских лесах настоящий рай: лисы, куницы, белки, рыси, медведи кишмя кишат, не говоря уже о зайцах и всякой дичи. Дешевизна там такая, что можно хозяйствовать с самыми пустячными деньгами.

Каждый вечер в комнате Зитаров подолгу судили и рядили. Сначала вся семья ополчилась на капитана, но его это не смутило. Терпеливо, приводя все новые доводы, он не только убедил свою семью, но даже и соблазнил ее ожидаемыми на чужбине благами. Романтическая даль — Владивосток на берегу Тихого океана, — возможность легко добыть пищу, богатая и красивая природа — о чем еще может мечтать изгнанник?

Янку окрыляли мечты о Владивостокском мореходном училище, куда он непременно поступит, как только приедет. Летом можно проходить практику на судах, ходить на Камчатку, в Японию, Китай. Эрнеста привлекали богатые золотом сибирские горы и реки: он обязательно уйдет на золотые прииски и через несколько лет вернется на родину богачом.

Всем этим рассуждениям и фантазиям положил конец Карл Зитар: однажды вечером он совершенно неожиданно появился в имении и разыскал родных. Серая офицерская шинель его была без погон, левая рука на перевязи.

— Сынок, милый, да ты никак опять ранен! — запричитала мать. — Совсем себя не бережешь.

— Пуля не спрашивает, сколько у тебя ранений, — ответил, улыбаясь, Карл.

— Ты уже не носишь погоны, — отметил отец. — Разве и тебя… забаллотировали?

— Пока нет.

Когда улеглось первое волнение, вызванное встречей, Карл объяснил, как он здесь очутился.

— Ничего не было бы удивительного, если бы стрелки и меня забаллотировали и выгнали из полка… вместе с кучей бесчестных офицеров. При отступлении из-под Риги с нашим полком случилась загадочная история, которая довела и без того озлобленных стрелков до состояния безумной ярости. Командир полка был ранен и в тот момент находился в полевом госпитале, его замещал некий капитан. То ли умышленно, то ли из-за неумелого командования — вероятнее всего последнее — наш полк заблудился в видземских лесах и едва не попал в плен к немцам. Когда стрелки стали намекать на предательство командования, капитан вдруг точно в воду канул, оставив полк на произвол судьбы. А тем временем немецкие войска окружили полк с трех сторон. Весть об этом дошла до старого полковника. Покинув госпиталь, он вместе с каким-то крестьянином на мужицкой подводе примчался в полк. Крестьянин был хорошо знаком с местностью и по лесным тропинкам вывел полк в безопасное место. Ничего плохого не случилось, но с того момента пропасть между стрелками и офицерами стала еще глубже. Кандидатуру каждого офицера ставили на голосование. Тех, кого сочли враждебными революции, немедленно арестовали. Половину забаллотировали и отставили от командных должностей. Меня это не коснулось, я еще две недели после этого командовал своим батальоном на участке фронта между берегом Рижского залива и Цесисом. Там меня и ранило в третий раз. Ранение оказалось не тяжелым и не опасным, но я потерял много крови. Врачебная комиссия предоставила мне трехмесячный отпуск. Когда этот срок пройдет, мне надо явиться на комиссию. А сейчас я могу делать, что хочу, и ехать хоть на Камчатку.

— А погоны? — не удержалась Эльза.

— Я сам их снял. Многие это теперь делают.

— А как ты нас нашел? — поинтересовался Янка.

— У одного командира отделения из моего батальона в этом имении живут родители. Отец приехал навестить сына — тут ведь не бог весть какое расстояние, всего тридцать километров. Он упомянул о каких-то Зитарах с побережья, приехавших сюда в начале сентября. Я сразу решил, что это вы.

Вечером вся семья долго совещалась. Все хотели знать мнение Карла: оставаться ли здесь на зимовку или эвакуироваться в глубь России? Карл высказался за отъезд.

— Конечная цель немецкой армии ни в коем случае не Лимбажи или Рауна. Она попытается промаршировать до Петрограда. Надо думать, что Керенский облегчит нашим противникам достижение этой цели так же, как помог… занять Ригу.

— Керенский? Ты думаешь, что он… — у капитана Зитара не хватило мужества произнести страшное слово «предатель».

— Чего там думать?.. — Карл пожал здоровым плечом. — Это и слепому видно. А мы не слепые. Если сопоставить события в Петрограде и у нас в Риге, до ее падения, становится ясно: Керенский своей армии — если вообще русскую армию можно назвать его армией — боится больше, чем войск Вильгельма. Нечего раздумывать, надо уезжать, пока еще не началась зима.

На следующее утро он встретился с Сармите. Днем позже капитан Зитар вместе с Карлом и Сармите сели в поезд и поехали в Валмиеру зарегистрироваться в эвакуационном отделе. Они записались в эшелон беженцев, который через неделю отправлялся на восток. Конечной целью путешествия они избрали Владивосток.

Капитан и Сармите на следующий день возвратились в имение, и обе семьи принялись собираться в дальнюю дорогу, а Карл остался в Валмиере, чтобы привести в порядок свои дела в военных органах и получить необходимые документы.

Неделю спустя, продав вещи, которые нельзя было взять с собой, Зитары и Валтеры уехали в Валмиеру, где их ожидал Карл.

Они садились в вагон дождливым, хмурым осенним днем. Город был наводнен солдатами и беженцами. Всюду чувствовалась настороженность и тревога, на всех лицах ясно можно было прочесть один вопрос: что же теперь будет? Армия распадалась. На станции и по улицам скитались кучки дезертиров, с юга грозили немецкие войска. И растерянный народ не находил ответа на свои сомнения.

Поздно вечером поезд тронулся. Несколько сот латышей направлялось на восток, навстречу чужбине. Они ехали в богатый край, где в горах лежат драгоценные золотые крупинки, где в густых зарослях тайги шумят кедры и со снежных горных вершин сбегают великие северные реки. В богатые степи и девственные леса двинулся изгнанный народ. Но не слышалось песен, не звучал здесь смех. Мрачен был взгляд обездоленных людей в этот дождливый осенний вечер.