Онлайн чтение книги Тайна желтой комнаты The Mystery of the Yellow Room
XII. Трость Фредерика Ларсана

Я собирался покинуть замок только в шесть часов вечера, увозя статью, которую мой друг поспешно написал в маленьком салоне, предоставленном в наше распоряжение Робером Дарзаком. Репортер должен был переночевать в замке, воспользовавшись необъяснимым гостеприимством, оказанным ему господином Дарзаком, на которого профессор Станжерсон переложил в эти печальные дни все домашние заботы.

Когда Рультабиль отправился провожать меня на вокзал в Эпиней, он говорил мне по дороге:

— Ларсан действительно очень сообразителен, и репутация его заслужена. Знаете, как он нашел башмаки дядюшки Жака? Свежая прямоугольная впадина в земле недалеко от того места, где мы заметили следы модных туфель и исчезновение отпечатков грубых башмаков, подсказала ему, что здесь недавно лежал камень. Ларсан поискал его, не нашел и решил, что этот камень удерживает на дне пруда башмаки, от которых преступник постарался избавиться. Фред рассчитал верно, что и подтверждается успехом его поисков. Это от меня ускользнуло. Просто я уже составил себе определенное мнение об этом деле. Большое количество ложных следов, оставленных преступником, доказывали, что он старался направить подозрения на этого старого слугу. До этого места Ларсан и я мы рассуждали одинаково, но дальше выводы наши расходятся, и это ужасно, так как добросовестно он идет к ошибке, с которой мне предстоит бороться, будучи практически безоружным.

Я был удивлен мрачностью его тона, а мой друг повторил вновь:

— Да, ужасно! Но неужели бороться, будучи вооруженным идеей, значит быть безоружным?

В этот момент мы проходили мимо замка. Одно из окон второго этажа было полуоткрыто, из него падал слабый свет и доносился шум, привлекший наше внимание. Мы приблизились к двери под окном, и Рультабиль шепотом объяснил мне, что это окно комнаты мадемуазель Станжерсон. Шум, услышанный нами, смолк, затем возобновился. Это были приглушенные рыдания, сквозь которые мы смогли разобрать только два слова: «Бедный Робер!»

— Ах, если бы знать, о чем говорят в этой комнате, — прошептал Рультабиль, — мое расследование закончилось бы гораздо быстрее.

Он огляделся. Вечерняя мгла уже опустилась на парк, и мы могли различить только окруженную деревьями лужайку у замка. Рыдания вновь прекратились.

— Так как ничего нельзя услышать, следует, по крайней мере, увидеть, — сказал Рультабиль.

Сделав знак ступать потише, он увлек меня с лужайки к большой березе, белевшей во тьме. Это дерево возвышалось как раз напротив интересовавшего нас окна, а его нижние ветви росли примерно на высоте второго этажа замка. С этих ветвей можно было увидеть происходящее в комнате мадемуазель Станжерсон. Такова была идея Рультабиля, и, вновь призвав меня к тишине, он обхватил ствол своими молодыми сильными руками и полез вверх. Скоро он исчез в ветвях, и вокруг воцарилась глубокая тишина.

Полуоткрытое окно было по-прежнему освещено, и ни одна тень не мелькнула на его светлом фоне. Дерево надо мной оставалось неподвижным. Я ждал.

— После вас, — неожиданно донеслось сверху.

— Нет, нет, только после вас, пожалуйста.

Там, вверху, над моей головой упражнялись в вежливости, оказывая друг другу знаки внимания. Каково же было мое изумление, когда на землю, одна за другой, спустились две человеческие фигуры. Рультабиль взобрался на дерево один, а спускался вдвоем!

— Добрый вечер, господин Сэнклер.

Великий боже! Это был Ларсан. Полицейский уже занимал тот экзотический наблюдательный пост, на который претендовал мой друг. Ни один из них не обратил внимания на мое удивление. Из их разговора я понял, что они наблюдали сцену, полную нежности и отчаяния, между мадемуазель Станжерсон и Робером Дарзаком, который опустился на колени у ее изголовья. Было ясно, что увиденное произвело на Рультабиля большое впечатление в пользу Дарзака, тогда как сыщик полагал, что все это просто лицемерие жениха мадемуазель Станжерсон, доведенное до высшей степени.

Когда мы подошли к решетке парка, Ларсан остановился.

— Моя трость, — воскликнул он. — Я оставил ее там, внизу, у дерева.

— Вы заметили трость Фредерика Ларсана? — спросил меня репортер, когда мы остались одни. — Она совсем новая. Я никогда такой у него не видел. И он очень дорожит ею! Можно сказать, из рук не выпускает, как будто боится, что ее возьмет кто-нибудь другой. До этого я вообще никогда трости у Ларсана не видел. Странно. Человек, никогда не прикасавшийся к трости, и шагу без нее не может ступить на следующий день после драмы в Гландье. Когда мы прибыли в замок, он, увидев нас, спрятал часы в карман и поднял с земли эту трость. Может быть, я и напрасно не придал значения этому жесту.

Мы уже вышли из парка, а мысли Рультабиля все еще были заняты тростью Ларсана. Спускаясь с холма в Эпиней, он заговорил вновь:

— Фредерик Ларсан прибыл в Гландье до меня, и расследование он начал раньше. У Ларсана было время узнать многое, чего я все еще не знал. Где же он взял эту трость? Возможно, что его подозрения, направленные против Дарзака, построены на чем-то очевидном для него и непонятном для меня. Неужели эта трость? Черт побери, где он мог ее взять?

В Эпиней нам пришлось ждать поезда минут двадцать, и мы зашли в ресторан. Почти тотчас же за нами открылась дверь и появился Ларсан, размахивая своей замечательной тростью.

— Все в порядке, пропажа нашлась, — объявил он, улыбаясь.

Мы сели за столик втроем. Рультабиль не сводил глаз с трости и был так погружен в свои наблюдения, что не заметил несколько жестов, которыми Ларсан обменялся с каким-то молодым железнодорожным служащим с маленькой белокурой бородкой. Железнодорожник заплатил по счету, раскланялся и вышел. Я не придал бы этому эпизоду никакого значения, однако мне пришлось вспомнить о нем уже через несколько дней при вторичном появлении железнодорожника, причем в наиболее трагичный момент этой истории. Тогда я узнал, что блондин был одним из агентов Ларсана, который имел поручение наблюдать за всеми приезжающими и отъезжающими на вокзале в Эпиней-сюр-Орж, так как знаменитый сыщик не упускал ничего, что могло бы ему пригодиться.

— Господин Фред, — не выдержал наконец Рультабиль, — давно ли вы приобрели эту трость? Я привык видеть вас разгуливающим с руками в карманах.

— Это подарок, — ответил сыщик.

— И давно вам его сделали? — продолжал настаивать Рультабиль.

— Мне ее подарили в Лондоне.

— Ах да, вы ведь вернулись из Лондона. Позвольте взглянуть на вашу трость?

— Разумеется, — сказал Фред, передавая ее репортеру.

Это была толстая бамбуковая трость темного цвета, украшенная золотым кольцом. Рультабиль тщательно осмотрел ее.

— Итак, — сказал он насмешливо, — вам подарили в Лондоне французскую трость?

— Почему бы и нет? — невозмутимо ответил Ларсан.

— Посмотрите на фирменную марку: «Кассет, 6 бис, Опера».

— Многие белят свое белье в Лондоне, — сказал Фред, — а англичанам никто не запрещал покупать себе трости в Париже.

Рультабиль вернул трость, и мы распрощались.

Поднявшись вместе со мной в купе, он спросил:

— Вы запомнили адрес?

— Разумеется. «Кассет, 6 бис, Опера». Рассчитывайте на меня, завтра же утром вы получите мое сообщение.

Вернувшись в Париж и повидав господина Кассета, продавца тростей и зонтов, я написал своему другу:

«Человек, поразительно похожий на Робера Дарзака (тот же рост, слегка сгорбленный, те же бородка, прорезиненное пальто и котелок), купил подобную трость в день покушения, около 8 часов вечера. За последние два года господин Кассет ни одной аналогичной трости не продал.

Трость господина Фреда абсолютно новая. Значит, продана была именно та, которая находится у Ларсана. Однако купить он ее не мог, так как находился в Лондоне. Как и вы, я полагаю, что он нашел ее где-то возле Робера Дарзака. Но если по вашим расчетам убийца находился в Желтой комнате с пяти или шести часов вечера, а драма произошла около полуночи, то покупка этой трости дает Роберу Дарзаку почти неопровержимое алиби».