Онлайн чтение книги Закон и женщина
Глава XXIX. В СВЕТЕ

Несколько минут уединения были для меня таким же облегчением, как и для Мизериуса Декстера.

Мучительные сомнения преследовали меня, пока я ходила взад и вперед то по круглой комнате, то по коридору. Было ясно, что я совершенно неумышленно растревожила в душе Мизериуса Декстера воспоминания о каких-то ужасных тайнах. Что это были за тайны? Как я ни ломала голову над этим, все мои предположения, как оказалось впоследствии, были далеки от истины. Я была проницательнее, когда пришла к заключению, что, каковы бы ни были тайны Декстера, он никогда не поверял их ни одному живому существу. Мое объяснение не привело бы его в такое волнение, какое я заметила, если бы он рассказал в суде или кому-нибудь их своих друзей все, что ему было известно о драме, совершившейся в спальне гленингского дома. Какая могущественная причина заставила его молчать? Хранил ли он тайну из сожаления к другим или из опасения неприятных последствий для себя? Могу ли я надеяться, что он сообщит мне то, что скрыл и от правосудия, и от друзей? Снабдит ли он меня из своего запаса сведений оружием, которое доставит мне победу в предстоящей мне борьбе? Я сознавала, что все шансы были против меня. Однако цель стоила попытки. С таким странным существом, как Мизериус Декстер, можно было рассчитывать на минутный каприз. Мои планы и намерения были так далеки от обычного круга женских мыслей и действий, что могли возбудить в нем симпатию. «Кто знает, — думала я, — не удастся ли мне захватить его врасплох и вызвать его на откровенность простым объявлением истины?»

По прошествии некоторого времени дверь отворилась настежь и голос моего хозяина пригласил меня вернуться к нему.

— Прошу вас войти, — сказал он. — Я теперь совершенно спокоен. Как чувствуете себя вы, милая миссис Валерия?

Он смотрел и говорил со свободной приветливостью старого друга. За время моего отсутствия, как ни было оно кратковременно, в этом изменчивом человеке произошла новая перемена. Глаза его сияли добродушием, щеки горели под влиянием какого-то нового возбуждения. Даже в костюме его была перемена. На голове его был надет импровизированный колпак из белой бумаги, манжеты были засучены, зеленое покрывало покрыто чистым фартуком. Он встретил меня, кланяясь и улыбаясь, и показал мне на стул с грацией танцевального учителя, принимающего лорда.

— Я собрался стряпать, — объявил он с обворожительным простодушием. — Нам обоим необходимо подкрепиться, прежде чем мы возвратимся к серьезной цели нашего свидания. Вы видите меня в моем поваренном костюме. Я большой формалист. Я без вас выпил немного вина. Выпейте и вы.

С этими словами он наполнил стакан старого венецианского стекла ярко-красным вином.

— Бургундское, — сказал он, — король вин. А этот сорт — король бургундского, кло-вужо. Пью за ваше здоровье и счастье.

Он налил себе другой стакан и выпил его до дна. Я поняла теперь, отчего сверкали его глаза и горели щеки. Ради собственных интересов я не должна была сердить его. Я выпила немного вина и вполне согласилась с ним: вино было восхитительное.

— Чего бы нам поесть? — спросил он. — Чего-нибудь достойного нашего кло-вужо. Ариэль мастерица жарить и варить говядину, но я не оскорблю ваш вкус стряпней Ариэли. Простая говядина! — воскликнул он с выражением деликатного отвращения. — Человек, который ест простую говядину, отличается немногим от людоеда или от мясника. Позвольте мне поискать чего-нибудь более достойного нас. Отправимтесь в кухню.

Он поворотил свое кресло и учтивым движением руки пригласил меня сопровождать его.

Я последовала за ним в конец комнаты к какому-то задернутому занавесу, которого прежде не замечала. За занавесом оказался альков, где стояла чистая маленькая газовая печь для стряпни. На полках и в шкафах, окружавших стены алькова, стояли тарелки, блюда, соусники и разные кухонные принадлежности, все миниатюрное, все безупречно чистое и блестящее.

— Добро пожаловать в кухню, — сказал Мизериус Декстер. Он выдвинул из стены мраморную доску, заменявшую стол, и задумался, опустив голову на руку. — Нашел! — воскликнул он и, отворив один из шкафов, вынул из него бутылку.

Вооружившись затем вилкой, он достал из бутылки несколько мелких черных предметов неправильной формы. Женщина, привыкшая к роскошному столу, конечно, узнала бы их с первого взгляда, но для меня, воспитанной в неприхотливом доме сельского священника, они были совершенной новостью. Видя, как мой хозяин вынимает из бутылки загадочные, непривлекательные предметы и кладет их на чистую салфетку, я не могла сдержать своего любопытства.

— Что это такое, мистер Декстер? — решилась я спросить. — Неужели мы будем это есть?

Он вздрогнул при этом неожиданном вопросе и взглянул на меня в сильнейшем изумлении.

— Где же наш хваленый прогресс? — воскликнул он. — Где наша цивилизация? Вот образованная особа, не узнающая трюфелей!

— Я слышала о трюфелях, но, признаюсь, до сих пор никогда не видела их, — ответила я скромно. — В доме моего дяди такая иностранная роскошь не употребляется.

Мизериус Декстер бережно взял вилкой один из трюфелей и показал его мне.

— Постарайтесь насладиться вполне одним из немногих первых ощущений, не влекущих за собой разочарования, — сказал он. — Посмотрите на этот трюфель, подумайте о нем. Вы съедите его, миссис Валерия, когда он будет сварен в бургундском.

И он зажег газ с таким видом, как будто готовился осчастливить меня на всю жизнь.

— Простите меня, если я буду безмолвен как рыба с той минуты как вооружусь вот этим, — сказал он, доставая из своей коллекции кухонных принадлежностей блестящую маленькую кастрюлю. — Кулинарное искусство требует сосредоточенного внимания. Вследствие этого женщины никогда не достигали и не достигнут в нем совершенства. Женщина вообще не способна сосредоточить внимание на известное время на одном каком-нибудь занятии. Ум ее неизбежно перейдет на что-нибудь другое, скажем для примера, на ее возлюбленного или на ее новую шляпку. Единственное препятствие, мешающее женщинам соперничать с мужчинами в различных общественных профессиях, заключается не в законах нашего века, как они полагают, а в них самих. Издайте какой угодно закон в их пользу, он не будет в состоянии пересилить влияние возлюбленного и новой шляпки. Некоторое время назад, например, я помог женщинам поступить на службу в здешнюю почтовую контору. На днях я взял на себя труд, тяжелый для меня труд, спуститься вниз и отправиться в контору, чтобы посмотреть, как они действуют там. Я захватил с собой письмо для отправки. Адрес был необычайно длинный. Одна из служащих женщин начала списывать его на квитанцию с таким деловым видом, что утешительно было смотреть на нее. Но не успела она дописать до половины, как в контору вошла маленькая девочка, сестра другой служащей женщины, и прошла за прилавок, чтобы повидаться с сестрой. Женщина, писавшая мне квитанцию, не выдержала. Карандаш ее опустился, глаза обратились на девочку с трогательной нежностью. «Вот и Люси, — сказала она. — Как поживаешь, Люси?» Затем она вспомнила о деле и принялась за списывание адреса, но, когда отдала мне квитанцию, я увидел, что важная строчка в адресе была пропущена в копии, пропущена благодаря Люси. Будь на месте этой женщины мужчина, он не заметил бы Люси, все его внимание было бы поглощено его занятием. Вот разница между умственной организацией мужчин и женщин, и этой разницы не уничтожит никакое законодательство до скончания мира. Но что за беда? Женщины несравненно выше мужчин в нравственных качествах, в качествах, составляющих украшение рода человеческого. Удовольствуйтесь этим, мои заблуждающиеся сестры, удовольствуйтесь этим.

Бесполезно было бы оспаривать его мнение, если бы я и была расположена к этому. Он придвинул свое кресло к печке и сосредоточил все свое внимание на кастрюле.

Я начала осматривать комнату.

Та же ненасытная страсть к ужасам, которую я заметила в картинах внизу, проявлялась на каждом шагу и здесь. На одной стене висели фотографические снимки с различных проявлений сумасшествия. На противоположной стене стояли на полке гипсовые слепки с голов знаменитых убийц. В шкафу со стеклянной дверью висел женский скелет со следующей цинической надписью над черепом: «Вы видите основание, на котором строится красота». У противоположной стены в таком же шкафу с настежь отворенной дверью висело нечто, что я приняла сначала за сорочку из замши. Ощупав ее пальцами и заметив, что она гораздо мягче замши, я расправила складки и нашла приколотую к коже бумажку со следующими ужасными словами: «Кожа французского маркиза, содранная во время революции девяносто третьего года. Как можно говорить, что аристократия не годна ни на что? Она доставляет хорошую кожу».

После этого последнего образчика редкостей моего хозяина я не продолжала моих исследований и села на стул в ожидании трюфелей.

Несколько минут спустя голос поэта-живописца-композитора и повара пригласил меня вернуться в альков.

Газ был погашен. Кастрюля исчезла. На мраморной доске появились две тарелки, две салфетки, два ломтя хлеба и блюдо, покрытое салфеткой, с двумя черными шариками на нем. Мизериус Декстер положил один из шариков на мою тарелку с улыбкой благосклонного интереса, а другой взял себе.

— Соберитесь с духом, миссис Валерия, — сказал он. — Этот час составляет эпоху в вашей жизни. Ваш первый трюфель. Не притрагивайтесь к нему ножом. Действуйте одной вилкой. И — извините меня, пожалуйста, это очень важное условие — кушайте медленно.

Я последовала его инструкциям и выразила восторг, которого, по правде сказать, вовсе не чувствовала. Новое для меня кушанье показалось мне далеко не стоящим чести, которую ему воздавали. Пока Мизериус Декстер наслаждался своими трюфелями, прихлебывая свое удивительное бургундское и воспевал хвалы себе как повару, я сходила с ума от нетерпения вернуться к цели моего посещения. В этом тревожном состоянии духа я наконец решилась возобновить прерванный разговор и начала самым неосторожным вопросом, какой только мог прийти мне в голову.

— Мистер Декстер, не видали ли вы в последнее время миссис Болл?

Довольство, выражавшееся на его лице, исчезло, как внезапно потушенный огонь. В его манерах и голосе появилось опять затаенное недоверие ко мне.

— Разве вы знаете миссис Болл?

— Я знаю ее только по отчету о процессе.

Он не удовольствовался этим ответом.

— Но вы, вероятно, имеете причину интересоваться ею, если спрашиваете о ней. Дружеский это интерес или враждебный?

Как ни была я неосторожна, но я не решилась дать прямой ответ на этот прямой вопрос. Лицо его предостерегало меня.

— Чтобы ответить вам, я должна вернуться к тяжелому для вас разговору о процессе, — сказала я.

— Говорите, — отвечал он с одной из своих мрачных вспышек юмора. — Я предаю себя в ваши руки, я мученик на костре. Зажигайте огонь.

— Я несведущая женщина и могу ошибаться, — начала я, — но в судопроизводстве по делу моего мужа есть часть, которая кажется мне весьма неудовлетворительной. Защита, по моему мнению, была основана на несомненной ошибке.

— На несомненной ошибке! — повторил он. — Странное мнение, миссис Валерия, по меньшей мере странное.

Он старался говорить шутливо, он взял стакан с вином, но я заметила, что слова мои произвели на него сильное впечатление и что рука его дрожала, когда он подносил стакан к губам.

— Я не сомневаюсь, что первая жена Юстаса действительно просила его купить для нее мышьяк, — продолжала я. — Я не сомневаюсь, что она употребляла тайно мышьяк для улучшения цвета лица. Но что она умерла от излишней дозы мышьяка, принятой ею самой, этому я не верю.

Он опустил стакан на стол такой нетвердой рукой, что пролил часть вина. Глаза его встретились с моими и тотчас же опустились.

— Отчего же умерла она, по вашему мнению? — спросил он так тихо, что я едва расслышала.

— От руки убийцы, — ответила я.

Он сделал движение, как будто хотел соскочить с кресла, но, пораженный, по-видимому, внезапной слабостью, остался на своем месте и откинулся на спинку кресла.

— Но, конечно, не от руки моего мужа, — поспешила я прибавить. — Вы знаете, что я вполне уверена в его невиновности.

Я заметила, что он содрогнулся и что руки его сжали конвульсивно ручки кресла.

— Кто же отравил ее? — спросил он.

В эту критическую минуту мое мужество поколебалось.

Я не решилась высказать ему прямо мое подозрение.

— Разве вы не можете угадать?

Он не ответил. Он, по-видимому, размышлял. Спустя минуту он внезапно приподнялся. Его слабость, очевидно, прошла. В глазах его появился прежний дикий блеск, на лице вспыхнул яркий румянец. Угадал ли он, почему меня интересовала миссис Болл? Да.

— Отвечайте мне правду, — воскликнул он. — Не пытайтесь обмануть меня. Вы подозреваете женщину?

— Женщину.

— С какой буквы начинается ее имя? С одной из трех первых букв азбуки?

— Да.

— С Б.?

— Да.

— Болл?

— Болл.

Он всплеснул руками и разразился громким хохотом.

— Наконец-то я дожил до того, что встретил существо, разделяющее мое мнение, — воскликнул он дико. — Жестокая миссис Валерия! Для чего вы мучили меня? Почему не сказали вы мне этого раньше?

— Как! — воскликнула я, заразившись его волнением. — Разве вы согласны со мной? Разве вы тоже подозреваете миссис Болл?

Он дал мне следующий достопамятный ответ.

— Я не подозреваю, я вполне уверен, что миссис Макаллан умерла от рук миссис Болл.