Онлайн чтение книги Двенадцать королевств The Twelve Kingdoms
5 - 32

Рокута блуждал под дворцом в таких местах, где приходилось ползать на четвереньках. В ответ на многократные призывы наконец-то появился Рикаку. Но он всё ещё был не в состоянии везти Рокуту на спине. Поэтому он хватался за тёмно-серую шерсть сирея и опирался на него, когда они пробирались по слабо освещённым туннелям.

Туннели извивались из стороны в сторону, разветвляясь на множество ходов. Они запросто могли сбиться с пути. Рокута потерял счёт, на сколько этажей вниз они ушли, и не мог найти дорогу, ведущую к выходу. В замешательстве, он решил спешно вернуться назад.

– Где мы? – громко спросил он, глядя на свои следы.

Но там было слишком много мест, где капающая вода размывала грязь… где выступающие камни торчали из земли… где освещение было столь тусклым, что он едва мог что-то разглядеть… так что идти по следам не представлялось возможным.

– Йокухи. Ты можешь понять, куда идти?

В полумраке задрожали тени, затем прозвучал безрадостный ответ:

– Здесь – нет. Мы почему-то оказались… в совершенно разных подземных туннелях.

– Мы где-то под дворцом. Ты можешь сказать, где именно?

– Прости. Я не могу проходить сквозь пол и стены.

Обычно сиреи обладали способностью тонкоу. С помощью тонкоу, они могли проходить незамеченными сквозь жилы земли, потоки вод и всё, что лежало на стыке духа и материи. Беря за ориентир местонахождение кирина как своего рода маяк, они могли появляться и исчезать по собственному желанию, даже когда их разделяли тысячи миль.

Однако при нынешних обстоятельствах это было невозможно. Некоторые кирины, рождённые на горе Хо, могли делать то же самое. Но, увы, Рокута был не из их числа.

Грунтовые воды заливали проходы, высеченные в скале. Свет исходил только от росшего тут и там светящегося мха.

Рикаку предложил слабым голосом:

– Может, нам немного передохнуть.

Рокута прислонился к стене и сполз на землю. Он не мог справиться с головокружением. Идти, опираясь рукой о стену, было всё равно, что цепляться за борт корабля в бурлящем море. Его сознание то возвращалось, то пропадало. Рокуте потребовалась вся его выдержка, чтобы оставаться на ногах. Платок на голове стал влажным от пота. Он давно избавился от всего, что нёс с собой.

Молодой кирин огляделся по сторонам и не обнаружил ничего, что могло оказаться хоть немного полезным. Вода, струившаяся по проходу, превратила скопившуюся пыль в грязь и не оставила следов.

Рокута прислонился к спине Рикаку и глубоко вздохнул. Звук, раздавшийся неподалёку, заставил его удивлённо оглянуться. Он навострил уши, пока не услышал шорох собственного дыхания.

– Там кто-то есть?

Вопрос прорезал воздух как барабанный бой. И вновь воцарилось молчание. Но затем откуда-то неподалёку прозвучал вопрос:

– Ты кто?

Рокута осмотрел обращённую к нему стену. Звук исходил из небольшой расщелины.

– Хм, заблудившийся ребёнок.

Глядя на ущелье, виднелась лишь темнота. Хотя сама расщелина казалась неглубокой.

– Заблудившийся ребёнок? И как же ты оказался в таком месте?

– Я, хм, вышел прогуляться… А что это за место?

Неизвестный усмехнулся. След безумия прослеживался в его голосе:

– Добро пожаловать в ад.

– Кто ты?

– Не груби. Ты разве не знаешь имя своего господина?

Рокута задрожал. Число людей, которые могли назваться хозяевами замка, было невелико. Образ старика, закованного в цепи, промелькнул у него в голове.

– Не могу поверить, вы… Генкай?

– Для тебя господин. Я всё ещё жив и заслуживаю уважения, – его ироничный смех донёсся через расщелину.

– Я слышал, что Генкай… простите, что господин плох здоровьем.

Значит, другой старик не Генкай. Тогда кто же он?

– Плох здоровьем. Я бы не удивился. Я не ел и не пил уже много лет.

– Вам не приносят еду? Вас держат в заточении?

– В заточении? Ты называешь это тюрьмой? Точнее было бы сказать, что от меня избавились. Изгнали в ад и забыли. Никто даже не приходит, чтобы справиться обо мне.

Рокута сглотнул. Провинциальные лорды были жрецами, что делало их бессмертными. Пока их имена оставались в регистре бессмертных, они могли умереть только от обезглавливания или четвертования. Менее серьезные травмы со временем зажили бы самостоятельно. Одного голодания было недостаточно. Император и кирин в этом смысле ничем не отличались.

– Я не слышал человеческого голоса уже много лет.

– Невероятно, – пробормотал про себя Рокута.

Генкай перестал смеяться:

– Так сколько же я здесь пробыл? Что ему нужно от меня? Он мечтал о должности провинциального лорда. Провинциальных лордов назначает император. Но я – не император, и это не та должность, которую можно передать по доброте душевной. Ты, конечно, это понимаешь.

Рокута поднёс дрожащие пальцы к застывшему лицу:

– Вы… вы имеете в виду Ацую?

Казалось, это невозможно. Наместника высоко ценили за его человечную натуру и за сострадание к ближним. Коя об этом только и говорил. Он считал Ацую своим благодетелем, Ацую, который спас его, в то время как Рокута этого не сделал. И тот же Ацую, провозгласивший, что действует во имя общего блага и в соответствии с божественным предписанием, мог безжалостно заточить здесь Генкая.

– Разумеется, я говорю об этой ничтожной сволочи, – без колебаний ответил Генкай, не пытаясь скрыть своего отвращения. – Не то, чтобы я однажды решил сложить с себя полномочия провинциального лорда. Как только я ему отказал, он потребовал, чтобы я стал императором. Да, такая мысль приходила мне в голову, но всё зависело от воли небес. Так что этого бы никогда не случилось. Он сказал, что я трус и глупец безо всяких притязаний на трон. Мне было достаточно снискать расположение императора, задобрить лестью вышестоящих чиновников, чтобы в течение многих лет сохранять свою работу и жизнь.

Он, должно быть, говорил об императоре Кёо. Рокута слышал, что Генкай не появлялся на людях со времён его правления.

– Разумеется, я пытался снискать расположение всеми возможными способами. Мне было приказано арестовывать двуличных служащих и пресекать восстания на корню, и я делал то, что мне велели. Если бы я не казнил людей, то на плахе оказалась бы моя голова. Когда я не выполнял установленную квоту, то меня обвиняли в лени. Меня даже подозревали в сокрытии измены. Единственным способом доказать свою лояльность было убивать невиновных. Ах да, разве он ещё не умер?

– Император Кёо? Конечно. Говорят, что ему воздалось по заслугам в соответствии с числом так называемых предателей, которых он погубил.

– Уверяю тебя, дело не только в этом. Поверь мне, – слова Генкая были окрашены горечью. – Ацую сказал, что я не заслуживаю быть провинциальным лордом, и упрятал меня сюда. Как, по-твоему, он стал наместником? Потому что я избрал премьер-министра. В конце концов, я – провинциальный лорд. Я дорожил провинцией Ген больше, чем император.

– При деспотичном правлении императора Кёо вы подставляли людей и, прежде всего, гордились своим статусом.

– А что ещё мне оставалось делать?

– Так не поэтому ли вас презирает Ацую? Сколько бы он вас ни предостерегал, вы лишь разводили руками и говорили, что другого выхода нет. Вы не хотели притеснять людей, вы просто выполняли приказы.

– Именно так.

– Вы никогда не настаивали на своём и не перечили императору. Когда Ацую попросил вас передать бразды правления, вы возразили, что назначены императором. И поэтому оказались в подобном месте.

«Вот до чего дошло», – подумал Рокута. Ацую пришёл к выводу, что Генкай не подходит для управления и не руководствуется интересами людей, поэтому упрятал его в тюрьму.

Когда император Кёо сошёл с пути, единственно верным решением для добросовестных подданных было дать ему отпор. Однако Генкай заискивал перед императором Кёо и притеснял людей, чтобы спасти собственную шкуру. Им пришлось посадить его под замок ради общего блага. В период царствования императора Кёо Ацую сочинил историю о том, что провинциальный лорд занемог, и взял на себя временное управление. Это всё, что понял Рокута.

«Тогда как насчёт другого узника?»

Когда Генкай закончил свой монолог, Рокута сказал:

– Если мне улыбнётся удача, то я вернусь и помогу вам.

Это означало, если восстание будет подавлено, и правящий император победит.

Рокута вздохнул, побранил свои непослушные ноги и поднялся. Когда он отдалился, его настиг саркастичный голос Генкая:

– Я знаю. Всё, чего на самом деле хотел Ацую, так это стать провинциальным лордом.

Рокута остановился, но не стал оборачиваться.

– Ему нужен был лишь предлог. Что угодно, чтобы оправдать моё заточение, – Рокута смог расслышать скрежет его зубов, – Ацую никогда не рассказывал тебе о своём искусстве стрельбы из лука?

– Нет.

– Он всегда попадал в цель, даже на фестивале Цуина. Но однажды он промахнулся.

Генкай хмыкнул каким-то безумным голосом. Не понимая смысла этой истории, Рокута стоял и продолжал слушать.

– В тот раз Ацую обвинил слугу, готовившего мишени. Он, видите ли, призвал злых духов, поэтому мишень отклонилась в сторону. Он настаивал на том, что колдовство стало причиной его промаха, и беднягу пришлось казнить.

Рокута нахмурил брови.

– Ацую был не по годам развитым ребёнком, способным сделать всё, что задумает. Он был проницательным, отзывчивым и умным. Но в его характере имелся один изъян. Он не мог признать того, что не прав, допустить, что совершил ошибку.

Генкай снова усмехнулся.

– Почему после смерти императора Кёо он не отправился в Шоузан и не предстал перед Энки в соответствии с волей небес? Он не мог этого сделать. Что, если он потерпит неудачу? Даже вероятность провала была для него нестерпимым позором.

– Но…

– Как насчёт его смелости? Его величайших способностей и достижений? Легко добиться успеха, когда твои грехи принадлежат кому-то ещё, когда вина всё время падает на чью-либо голову. Он никогда не признавал, что был хоть в чём-либо не прав. Нет предела для подобного рода храбрости.

Рокута опустил голову, на его глаза навернулись слёзы. От слов Генкая в его душе зародились сомнения.

«Тот заключённый».

– Видишь ли, он считает себя безупречным. Он хочет в это верить, поэтому пренебрегает всеми, кого незаслуженно оскорбил. Чтобы скрыть нанесённые им шрамы, он заставляет их исчезнуть. Вот что он за человек.

У Рокуты дрожали ноги, когда он уходил. На сей раз он не останавливался.

Ацую утверждал, что поднял восстание ради блага людей. В его словах был здравый смысл, поэтому Рокута не противился тому, чтобы стать заложником. Но неужели он забыл, что тот, кто громче всех выступает в защиту справедливости, скорее всего, сам несправедлив?

Бороться за справедливость было в порядке вещей. Императоры, правители и цари никогда не отправляли на войну солдат, не провозгласив, что правосудие на их стороне. Но это было пустой добродетелью, поскольку люди страдали во имя этой справедливости.

«Гражданская война только усилит их страдания», – снова и снова твердил Рокута Ацую. Так почему же он говорил, что это всё ради людей и настаивал на формировании войск любой ценой. Если бы он и впрямь заботился об интересах подданных, то разве ставил бы наращивание военных сил во главу угла?

Вероятно, тщетность этой добродетели вызывала в нём странное чувство беспомощности, которое он ощущал каждый раз, когда пытался указать на это Ацую.

– Ацую… – сказал вслух Рокута. – Тот заключённый… он, должно быть, двойник Генкая?

Генкая упрятали в тюрьму прямо под внутренним дворцом и поставили на его место двойника.

«Хватит», – то и дело вопил старик.

Или, по крайней мере, Рокуте казалось, что он так говорил. Ацую нанял старика сидеть в этой мрачной камере и притворяться Генкаем. Но актёру надоело играть свою роль.

«Я хочу это прекратить, – вот, что он имел в виду. – Выпустите меня отсюда».

Вместо этого его заковали в цепи и взяли под арест, а чтобы он не наговорил лишнего, ему вырезали язык.

– Проклятье, Ацую…

Рокута почувствовал, будто голос Генкая следует за ним по пятам.