Онлайн чтение книги Крылатые семена
Глава XVII

Вернувшись к себе, Пэт и Пэм растерянно посмотрели друг на друга.

— Пэдди воображает, что может распоряжаться нами, как захочет! — вскричала Пэт. — Так нужно показать ему, что он ошибается!

Перед глазами Пэм все еще стояло искаженное животной злобой лицо Пэдди; бешенство, овладевшее им при упоминании об убийстве Маританы, потрясло девушку сильнее, чем мысль о том, что они с Пэт должны покинуть прииски. Это страшное, обезображенное яростью лицо с отчетливостью фотографии запечатлелось в мозгу Пэм, повергнув ее в какой-то столбняк.

— Как бы я хотела никогда не видеть его больше, никогда не слышать его голоса, — прошептала она, задыхаясь; ей стоило большого труда стряхнуть сковавшее ее оцепенение и понять, что Пэт гораздо больше озабочена их предстоящим отъездом из Калгурли. — Но ты помнишь, что пишет мистер Брейзуэйт? Нам так или иначе пришлось бы поехать в Мельбурн.

— Ну и что ж? — фыркнула Пэт. — Это не значит, что мы должны мчаться туда сломя голову.

— А сколько у тебя осталось денег?

Пэм решила подойти к вопросу с практической стороны. Ей не хотелось спорить с Пэт. Но ведь нужно было как-то убедить ее, что им следует вести себя осторожно, для того чтобы сэр Патрик Кеван не поставил их в дурацкое положение.

Пэт схватила свою красную сумочку, которую она, войдя в комнату, швырнула на постель, и высыпала на одеяло все содержимое.

— И трех фунтов не наберется! — воскликнула она с досадой.

— А у меня пять фунтов два шиллинга семь пенсов, — грустно сообщила Пэм, обследовав свой кошелек. — И в банке на счету тоже не больше пяти фунтов. У тебя, вероятно, дело обстоит не лучше. Конечно, если бы мы не послали Шону денег, чтобы он мог добраться до Австралии…

— Это мы должны были сделать… — перебила ее Пэт.

— Словом, вопрос решается сам собой, верно? — сказала Пэм.

— Но ведь на будущем неделе мы опять получим наши карманные деньги, — возразила Пэт.

— Нет, не получим, если не поедем с Пэдди, — напомнила ей Пэм. — И тогда у нас уже не будет денег на поездку и здесь за стол платить будет нечем. А нам нужно повидаться с мистером Брейзуэйтом, и как можно скорее.

Так еще никогда не было, чтобы Пэм овладела положением и решала какие-то вопросы за них двоих, но она видела, что все мысли Пэт заняты Биллом Гаугом и тем, как этот отъезд может повлиять на ее отношения с ним; Пэт сейчас была неспособна думать ни о чем другом.

— Это невозможно! — Пэт схватила пачку сигарет, лежавшую на туалетном столике, вынула сигарету и протянула пачку Пэм. Они закурили, и Пэт с жаром продолжала: — Почему, скажи на милость, должны мы подчиняться его дурацким требованиям?

— Скоро все это кончится, — успокаивала ее Пэм. — Как только мы переедем в Мельбурн, мистер Брейзуэйт раздобудет нам денег и мы сможем поселиться отдельно от Пэдди.

— Но я вовсе не хочу уезжать сейчас из Калгурли! — вне себя крикнула Пэт. — Не хочу я никуда уезжать, пока Билл… пока мы с Биллом…

— Я знаю. — Взгляд Пэм был нежен и полон сочувствия, которым сестры всегда так щедро дарили друг друга. — Но что же нам делать? Пэдди, как видно, струсил, узнав, что мы получили письмо от мистера Брейзуэйта… Догадывается, верно, что ему не удержать нас, после того как мы получим наследство. Знаешь, что мне пришло в голову: ему, верно, нелегко будет отчитаться в деньгах, которыми он распоряжался как опекун и которые вкладывал — в наших якобы интересах — в какие-то предприятия. Он, конечно, будет скандалить из-за каждого шиллинга.

— Можешь не сомневаться, — буркнула Пэт.

— Ну, а мы не дадим себя в обиду, — настаивала Пэм. — И чем скорее с этим будет покончено, тем лучше. После того, что Пэдди сказал сегодня… эта его ужасная, бессмысленная ярость… Знаешь, Пэт, мне кажется, тут что-то не чисто; я теперь просто не могу дышать одним воздухом с этим человеком. Ты заметила, как он подлизывался к нам, чтобы мы от него не удрали…

— Да, пожалуй, ты права, Пэм, — согласилась Пэт. — Но черт же его побери! Черт его побери, будь он проклят!

— Ты уже по уши влюблена в Билла, дорогая, признайся!

— Первый раз в жизни так втрескалась, — сумрачно призналась Пэт. — И самое ужасное то, что иной раз мне кажется… мне кажется, что Биллу совсем нет дела до меня. Сначала он был предубежден против нас. А теперь я вижу по его глазам, что он не в силах противиться тому, что возникло между нами.

— Ну еще бы! — усмехнулась Пэм.

— Ах, не знаю, не знаю! — Пэт совсем приуныла. — Если мы сейчас уедем и между нами так ничего и не будет сказано, он опять с головой уйдет в свою работу и позабудет о моем существовании.

— Ну нет, не думаю. — Пэм подошла и села рядом с сестрой; их пальцы сплелись. — Но в конце концов Билл здесь, пожалуй, единственный мужчина, в которого можно влюбиться. Я думаю, что когда мы уедем…

— Памела Энн! — Пэт негодующе выпрямилась. — Ты, кажется, хочешь сказать, что я просто флиртую с Биллом? Что это несерьезно?

— Ты ведь уже много раз была влюблена, дорогая!

— Но не так, как сейчас! — воскликнула Пэт. — Тогда ухаживали за мной, а я еще никогда ни за кем не бегала. Теперь же я просто извелась — так мне хочется, чтобы Билл сказал, что любит меня, а он молчит. Он даже ни разу не поцеловал меня.

— Ну, это уж просто свинство! — нежно поддразнила ее Пэм.

— Разумеется, — рассмеялась Пэт. — Конечно, в наши дни поцелуй еще ничего не значит. Я даже рада, что Билл никогда не целовал меня просто так, от нечего делать. Но я с ума сойду, если при прощании он ограничится тем, что пожмет мне руку. — Помолчав, Пэт спросила уже более бодрым тоном: — Ну, что ты предлагаешь? Укладывать пожитки, так, что ли?

— Да, пожалуй, пора начинать, — согласилась Пэм.

— Утром мы пойдем попрощаться с Динни и с миссис Гауг, — сказала Пэт, вытаскивая из-под кровати чемодан. — Попросим их передать Биллу, чтобы он вечером пришел к нам в студию. А до вечера покончим со сборами.

Они быстро повесили платья и пальто в высокие дорожные сундуки, уложили белье и туфли в элегантные синие кожаные чемоданы, а шляпы — в шляпные картонки, разобрали бумаги и книги. Когда они спустились в ресторан обедать, официант сообщил им, что сэр Патрик приказал подать себе обед в номер.

Они увидели Пэдди только на следующее утро. Он приковылял к завтраку и приветствовал девушек в своей обычной игриво-фамильярной манере, так, словно между ними ничего не произошло. Подагра перестала наконец его мучить, совсем перестала, объявил он.

«Доброе утро», которое он услышал в ответ, прозвучало так холодно и надменно, что сэр Патрик поспешил принести извинения — вчера он был просто не в своей тарелке.

— Я очень сожалею, малютки, что был немного резок с вами, — заискивающе сказал Пэдди. — Но эта проклятая подагра даже ангела может превратить в черта.

Ответа не последовало, и Пэдди продолжал:

— Надеюсь, я не очень расстроил ваши планы, не предупредив вас заранее об отъезде? Но в воскресенье утром я получил телеграмму о том, что в Мельбурне подвернулось одно важное для меня дельце, и ответил, что выеду следующим поездом. Нельзя же вам оставаться в гостинице без вашего опекуна. А ехать одним в Мельбурн тоже не годится.

По губам Пэт скользнула усмешка — ее забавляло, что Пэдди так лебезит перед ними.

— Мы вполне готовы к отъезду, — сказала она.

— По правде говоря, мы теперь сами не прочь поскорее попасть в Мельбурн, — присовокупила Пэм.

Пэдди метнул исполненный подозрения взгляд на ее спокойное улыбающееся лицо, но сказал только:

— Вы там неплохо проведете время. Будете принимать гостей и заткнете за пояс всю тамошнюю знать. — Он лукаво подмигнул им, давая понять, что уже простил по доброте своей все их неблаговидные поступки. Эта богом забытая дыра совсем не место для прелестных мисс Гэджин. Здесь немудрено и спиться с тоски или вляпаться в какую-нибудь дурацкую историю.

Утром девушки на минутку забежали к миссис Гауг. Они рассказали ей и Динни о том, как взбесился Пэдди, узнав об их воскресной прогулке, и о его внезапном решении отбыть в Мельбурн. Пэт не пыталась скрыть, как она раздосадована тем, что ее так бесцеремонно выпроваживают отсюда. И почему ей так не хочется покидать Калгурли, она тоже не стала таить.

— Что бы там Пэдди ни говорил, а все-таки он задумал увезти нас в Мельбурн просто потому, что не хочет, чтобы мы дружили с вами… и с Биллом, — горячо сказала она.

— А разве вы не могли отказаться? — спросила Салли. — Заявили бы, что не готовы к отъезду, и все.

— У нас очень мало денег, — жалобно протянула Пэт.

— Пэдди перестал бы давать нам на расходы, — пояснила Пэм. — И потом, так или иначе, месяца через два нам все равно пришлось бы поехать в Мельбурн.

— Я передам Биллу, что вы ждете его вечером в студии, — пообещала Салли. — Хотя, по правде сказать, я бы не хотела, чтобы он слишком страдал из-за вашего отъезда.

— Вы не верите, что я люблю Билла? Никто не верит, даже Пэм! А я, кажется, готова остаться здесь, чтобы хоть изредка видеть его. Я так боюсь уехать и потерять его навсегда.

— Ну, если вы его действительно так любите, вам нечего этого бояться, — улыбнулась Салли.

— На это только я и надеюсь, — горестно вздохнула Пэт. — Не могу же я бросить Пэм, предоставив ей одной расхлебывать все неприятности, какие, несомненно, будут у нас с Пэдди из-за маминого наследства!

— Нет, конечно, не можете, — подтвердила Салли.

Весь день девушки провели в студии, упаковывая книги и картины. Для этой цели они купили в магазине два больших ящика. Пришел Динни и заколотил ящики, а для прочности даже обил толстые нетесаные доски полосами жести. Пэм подарила ему свой автопортрет и просила передать Биллу на память написанный пастелью портрет сестры. Динни сказал, что после их отъезда зайдет в студию и возьмет старый диван и стулья, которые, по его мнению, могут пригодиться миссис Салли.

Пообедав в гостинице, сестры к вечеру вернулись в студию. Оставалось запаковать кое-какие мелочи. Несколько книг было решено подарить Биллу; спиртовку, кофейник и три чашки с блюдцами тоже не стали укладывать, так как они могли понадобиться для прощального ужина с ним.

Студия имела унылый вид и навевала тоску. Большие заколоченные ящики стояли посреди комнаты, ожидая носильщиков; стены казались голыми, после того как с них сняли живые, забавные рисунки — творения Пэм; с кресел исчезли пестрые чехлы и подушки, с опустевших стенных полок — бронзовые кубки, старинный испанский кувшин для вина и красочные фаянсовые вазы. Прежде здесь был уютный уголок, где сестры все эти месяцы чувствовали себя как дома. Но теперь на крашеном, еще недавно натертом до блеска полу валялся мусор, все было покрыто пылью, и Пэм подумала, что сейчас ее мастерскую никак не назовешь подходящим местом для любовного свидания.

— Похоже на разоренное птичье гнездо, — удрученно сказала она. — На опустевшее птичье гнездо, где валяются только сухие ветки да перышки.

Пэт так устала от всех этих треволнений, что ей уж было все равно, в какой обстановке они встретятся с Биллом.

Однако, схватив щетку, она с преувеличенной энергией и озлоблением принялась мести пол, а Пэм села надписывать на ящиках свое имя и станцию назначения. Пэт собрала мусор и вынесла во двор. Вернувшись в мастерскую, она опустилась на стул и взглянула на свои ручные часики.

— Билл запаздывает! — с беспокойством воскликнула она. — Ты не думаешь, Пэм, что миссис Салли позабыла передать ему нашу просьбу?

Брови Пэм приподнялись; она бросила на сестру испытующий взгляд, и та пробормотала:

— Ах, я знаю, знаю, что это низость — так думать. Однако она ведь не хочет, чтобы между Биллом и мной что-нибудь было. Она против нежных любовных прощаний. Верно, по-прежнему считает нас с тобой просто легкомысленными девчонками, у которых одни развлечения на уме.

— Ну нет, миссис Салли теперь изменила свое мнение, — с кротостью голубки возразила Пэм, стараясь успокоить сестру. — Она, конечно, сказала Биллу, что мы его ждем. Не выдумывай чепухи, Пэтси.

Пэт закрыла глаза и устало потянулась.

— Я все думаю: за что мы его так любим? — продолжала Пэм. Откинувшись назад, она критически разглядывала свою работу: мисс Памела Гэджин, Мельбурн — смелыми черными мазками было выведено на шероховатой желтой поверхности доски. Пэм так и подмывало прибавить к надписи рисунок — несколько летящих птиц и символическую фигуру, дающую представление о том, какой гнев обрушится на чью-то голову, если содержимое ящиков будет повреждено. И Пэм поставила рядом с собой свой этюдник, вынула несколько тюбиков с красками и весело принялась за работу.

— Конечно, красавцем его не назовешь, он не похож на душку-актера, — воскликнула Пэт. — Его обаяние в чем-то другом, более ценном. Он — как чистый, тонкий шелк, приятен для глаз и на ощупь — в иносказательном смысле, конечно. Мне нравится его ум, его непреклонность, его честность. Нравится его усмешка и эти искорки в глазах… Он умеет проникнуть тебе прямо в душу и даже сам этого не замечает. И он такой порядочный, такой надежный. Вот на кого можно положиться!

— Да, конечно, — рассеянно произнесла Пэм, с увлечением разрисовывая ящик. — Но тебе не кажется, что его лучше иметь другом, чем мужем или любовником?

— Нет, не кажется! — вспыхнула Пэт. — Билл и как любовник и как муж даст сто очков вперед твоему Шону, который совсем заморочил тебя своим искусством и политикой.

— Странно, не правда ли, как это могло случиться! — безмятежно пробормотала Пэм, тщательно выписывая на крышке ящика карикатурное изображение разъяренной особы женского пола и стараясь придать ей сходство с собой. — Но меня это нисколько не тревожит. Я, видишь ли, совершенно уверена в себе и в Шоне.

— Черт возьми, уже бьет десять! — Пэт вскочила, охваченная беспокойством и нетерпением, и подошла к окну. На ратуше пробили часы. — Что могло задержать Билла?

— Нет, все же он мог бы поторопиться, — сказала она, помолчав. — Может, он вообще не придет? Может, он боится выдать себя? Хочет, чтобы мы уехали, не попрощавшись, и так и ушли из его жизни навсегда?

Пэм тихонько рассмеялась.

— Это звучит, как трагический монолог из последнего акта мелодрамы. Ради всего святого, возьми себя в руки, Пэт, и постарайся привести в порядок свою прическу. Посмотри, какой у тебя жалкий и несчастный вид!

— Именно так я себя и чувствую! — воскликнула Пэт. — Я знаю, тебя нисколько не трогает то, что нас вдруг ни с того ни с сего выпроваживают отсюда. Я была так счастлива здесь последнее время, а теперь… все рушится. Ах, черт побери, черт побери, черт побери!

Она отошла от окна.

— Мне наплевать, как я выгляжу. Мне вообще на все наплевать! Почему он не идет? Что, что, наконец, могло его задержать?

— Ах, детка, — вздохнула Пэм. Она занялась вторым ящиком, внутренне хохоча над своим рисунком. — Хоть бы уж мы не теряли рассудка всякий раз, как нам вздумается влюбиться.

— Ужасно, правда? Так безнадежно втрескаться… — Пэт принялась ожесточенно расчесывать волосы, быстрыми нетерпеливыми движениями откидывая их со лба. — Это даже и не романтично и не весело нисколько.

— Я, кажется, готова удавить Билла. Почему он не хочет признаться, что по уши в тебя влюблен? — пробормотала Пэм.

— Он не влюблен, — мрачно произнесла Пэт. — В этом-то и весь ужас. Ах, если бы он был влюблен!

Раздался знакомый стук в дверь. Пэт бессильно упала в кресло. Пэм подошла к двери и впустила запоздавшего гостя.

— Простите, что я так поздно, — слегка запыхавшись, сказал Билл. — У нас было собрание, и я никак не мог освободиться раньше.

Он присел на ящик и огляделся вокруг с растерянной и несколько принужденной улыбкой.

— Черт возьми, вот так сюрприз! Бабушка говорит, что сэр Патрик задал вам взбучку за то, что вы водитесь с ней и с Динни.

— И за то, что мы слишком дружим с этим негодяем Биллом Гаугом! — воскликнула Пэм, чтобы дать Пэт время собраться с мыслями.

— Как! Он и меня сюда припутал? — Билл, по-видимому, никак не предполагал, что имеет какое-то отношение к их отъезду.

— Да, припутал, — сухо отозвалась Пэт. — Полицейский Смэттери донес ему, что мы водим компанию с одним из самых отъявленных красных смутьянов в городе.

— Я страшно огорчен, Пэт. — Билл нахмурился. — Мне очень неприятно, что из-за меня у вас произошли какие-то нелады с сэром Патриком.

— Об этом можете не беспокоиться, — нетерпеливо перебила его Пэт. Она забралась в кресло с ногами и, трагически сдвинув брови, смотрела на Билла. — Единственное, что нас огорчает, — это то, что мы должны сматываться отсюда в такой спешке… и расстаться с вами, Билл.

— Да. Это ужасно обидно, — сказал Билл, делая вид, что не понимает намека, и поспешно добавил: — Ну, чем я могу вам помочь? Быть может, нужно что-нибудь упаковать, прибрать?

— Вы могли хотя бы изобразить сожаление по поводу нашего отъезда… если даже вам все равно, — возмущенно заявила Пэт.

Ей очень хотелось знать, что именно рассказала ему миссис Салли об их сегодняшнем разговоре. Впрочем, она догадывалась, что миссис Салли не злоупотребила ее доверием. Билл держался просто; его трудно было заподозрить в том, что он жалеет ее и чувствует себя неловко.

— Мне не все равно, Пэт, — сдержанно сказал он. — И вы это знаете. Я только не люблю вешать нос.

Пэт с вызовом взглянула на него.

— Я не хочу уезжать, Билл, — сказала она. — Не хочу расставаться с вами.

Билл не стал делать вид, что он и тут ее не понял. Но его поведение не изменилось; по-видимому, он твердо решил быть настороже.

— Да, мы стали добрыми друзьями, верно, Пэт? — смущенно сказал он, стараясь придать разговору шутливый характер. — Мне остается только благодарить Пэдди Кевана за то, что он привез вас сюда.

Усмешка, скользнувшая по его губам, вывела Пэт из себя. Вот как! Она для него друг, приятель — и только! Добрый друг! Он даже не сказал «товарищ», что значило бы куда больше для них обоих. И все же она была уверена, что и он чувствует этот неуловимый магический ток, всегда возникающий между ними, чувствует, как все ее существо тянется к нему и беспричинное ликование овладевает ею, когда он входит в комнату и их глаза встречаются. Сегодня впервые он так отгородился от нее, так упрямо замкнулся в себе.

Чтобы выиграть время и побороть его отчужденность, она заявила возмущенно:

— Пэдди — отвратительный, злой старик. После разговора, который был у нас с ним вчера, я поняла, что у него есть что-то такое на совести, о чем мы и не подозревали.

— Скажите, кто такая Маритана? — спросила Пэм.

— Это старая история, — отвечал Билл. — Маритана — туземка. Когда моя бабушка впервые приехала сюда на прииски, Маритана была молоденькой девушкой. Потом она вышла замуж за белого. Во всяком случае — поселилась с ним вместе и народила кучу ребят. Говорят, что у ее мужа была обогатительная установка где-то в зарослях и Маритана собирала для него краденое золото. Дедушку и дядю Тома однажды судили за то, что они якобы прятали у себя золото. Бабушка клянется, что все это Пэдди Кеван подстроил. А Маритана, говорят, пригрозила, что она выведет его на чистую воду — ведь всем и каждому было известно, что Пэдди связан с Большой Четверкой, занимавшейся скупкой и сбытом краденого золота. И вот Маритана исчезла. А несколько месяцев спустя в одной из заброшенных шахт был найден ее труп. Почти одновременно с этим исчез и ее муж… все думают, что это он убил Маритану. Однако Пэдди имел какое-то отношение к ссоре Маританы с мужем, которая произошла за несколько дней до ее смерти. Динни слышал от друзей Фреда Кэрнса, что Пэдди велел ему отослать Маритану в заросли и заставить ее держать язык за зубами. Ну, а Фред, как видно, знал только один способ, как этого добиться.

Пэм испуганно поежилась.

— Я видела, что имя этой женщины пробуждает у Пэдди какие-то ужасные воспоминания. Он прямо-таки взбесился, когда я показала ему свой рисунок — портрет Ральфа, гуртовщика с Рилл-Стейшн, сына Маританы.

— И подумать только, что этого человека мы называли отцом! — воскликнула Пэт. — Понимаете, Билл, он испугался, что нам здесь кое-что о нем порассказали. А на самом-то деле никто нам ничего не говорил. Мы не знали даже, почему Динни и миссис Гауг так его ненавидят. Думали, что из-за Эми. Но теперь-то нам ясно…

— Ну, у нас здесь на приисках могут предъявить сэру Патрику Кевану не один только этот счет, — сказал Билл. — Я буду очень рад, когда вы совсем от него уйдете.

— Мы сами будем рады, — заверила его Пэт.

— Вы не знаете, Билл, какими одинокими, заброшенными чувствовали мы себя, когда нас в Англии сунули в этот пансион, — сказала Пэм. — А когда Пэдди и Эми взяли нас к себе, мы были бесконечно благодарны им. И как-то так всегда выходило, что мы старались приноровиться к людям, с которыми сталкивала нас жизнь… К светским друзьям Эми, к приятелям Шона… Только здесь, на приисках, познакомившись с вами и с миссис Гауг, с Дафной и с ее матерью, мы увидели, что можно быть самим собой и дружить с теми, кто тебе приятен. С простыми, искренними и добросердечными людьми, которых мы не могли не полюбить и которые, быть может, полюбят нас, если узнают ближе.

— Конечно, я в этом уверен, — сказал Билл. Ему было значительно легче выразить свои чувства Пэм, чем ее сестре.

Взгляды, которыми они обменивались, не таили в себе опасности. Существовавшая между ними взаимная симпатия была тиха и безмятежна. А взгляд Пэт — этой зеленоокой сирены — тревожил его и дразнил, звал погрузиться в его коварную глубь. Билл считал, что ему удалось спастись, когда он уже был на краю гибели. Вместе с тем он не мог не признаться себе в том, что все в Пэт — мягкая линия ее шеи и затылка, плавный взмах ресниц, каждый изгиб ее тела — невыразимо пленителен и бесконечно дорог ему.

«Мужчина живет не одной любовью!» — проповедовал Билл. Он не хотел, чтобы всякий сентиментально-чувственный вздор мешал его работе. И Пэт знала это. Они не раз обсуждали этот вопрос и посмеивались над романтической иллюзией, которую шутя называли «любов»; они знали из книг, что все порождаемые ею восхитительные ощущения коренятся в физиологии, хотя большое значение может иметь и духовное родство. Но самим стать жертвой этого хитрого обмана и подобно другим доверчивым юношам и девушкам попасться в ловушку — нет уж, извините!

Не против физиологии и не против духовной близости восставали они, а против лживых обетов, иллюзий и фантастических домыслов, будто двое людей могут заменить друг другу весь мир да при том еще на веки веков, аминь. Почему юноши и девушки смеются над слезливо-сентиментальными фильмами и пьесами? Почему высмеивают они так называемые счастливые финалы, где говорится, что молодая пара соединилась и была счастлива до гробовой доски? Пэт и Билл, как истинные дети своего времени, твердо знали, что любовь, возносящая человека на вершины райского блаженства, — миф. Это состояние восторга, нежность, страсть — бесспорно, восхитительные ощущения, но допустить, чтобы они стали на пути тех или иных серьезных целей и задач, которые вам дороги, — это уж, извините, бессмыслица! Но вот вопреки всему они оказались во власти страстного влечения друг к другу, и оба невольно радовались этим узам, и оба были глубоко несчастны от сознания предстоящей разлуки.

Пэм оставила их вдвоем.

Притворяя за собой дверь, она услышала, как Билл сказал:

— Я не прощаюсь с вами, Пэт.

— Вы хотите, чтобы я вернулась? Вы правда этого хотите, Билл? — взволнованно спросила Пэт.

Пэм присела на крылечке, выходившем в заброшенный, выжженный солнцем садик. Голоса Пэт и Билла долетали и сюда.

— А почему бы и нет? — добродушно сказал Билл.

— Послушайте, Билл! — с обидой и горечью сказала Пэт. — Вам незачем что-то такое разыгрывать передо мной. Если вы мечтаете о мученическом венце, то я вовсе к этому не стремлюсь. Как только вы вошли, я сразу поняла, что вы решили дать мне уехать, так и не сказав, как вы ко мне относитесь, и, по-видимому, намерены делать вид, будто не знаете, как я отношусь к вам.

— Ну, не совсем так. — В голосе Билла прозвучали знакомые задушевные нотки. — Я просто не верю этому, не верю, что я действительно что-то для вас значу.

— Но это же правда! Это правда, Билл! — воскликнула Пэт. — У меня сердце рвется на части при мысли, что мы расстаемся… так ничего и не сказав друг другу! И вас тоже это мучит, я знаю. Зачем же быть таким жестоким и ко мне и к себе? Я готова на все для вас, Билл, только не отталкивайте меня.

После этих слов за дверью на некоторое время воцарилась тишина. Пэм закурила сигарету, задумчиво глядя в темный сад, освещенный только слабым светом звезд. Она надеялась, что Билл сбросил с себя эту странную отчужденность и что Пэт, пустив в ход свои чары, сумеет растопить лед. Пэт, конечно, обовьет шею Билла руками, и он забудет в ее объятиях свое решение изгнать ее из сердца во имя своей работы.

Вдруг Пэм услышала хрипловатый, приглушенный голос Билла.

— Не надо, Пэт… Поймите, у вас одна жизнь, а у меня совсем другая; вы не можете принять моей, а я не могу жить так, как живете вы. Лучше признаться себе в этом сейчас, чем пережить потом горечь и разочарование.

— Вы не доверяете мне, Билл! Вы в меня не верите! — жалобно воскликнула Пэт.

— Нет, не верю, — признался Билл.

— Ах, так? Ну и к черту, к черту, к черту! — вскричала Пэт. — Я ненавижу вас. И себя ненавижу за то, что могла быть такой дурой. Вы считаете, что у меня это просто каприз, который скоро пройдет. Что ж, быть может, вы и правы. Быть может, так оно и есть. Вы победили, Билл. А теперь вам лучше уйти. Весьма сожалею, что поставила вас в такое нелепое положение, — вы, вероятно, чувствовали себя очень неловко, когда вам пришлось отвергнуть меня. Прощайте, Билл!

— Пэт! Не говорите так… — голос Билла дрогнул, в нем прозвучала мольба. — Не говорите, что я…

— Уходите! Ради бога, уходите! — истерически вскричала Пэт. Ее душили слезы.

Пэм услышала, как отворилась и снова захлопнулась дверь, и поднялась со ступенек навстречу Биллу. Юноша шел, спотыкаясь, как слепой. Лицо его было искажено страданием, которого он не в силах был скрыть. Пэм прочла в его глазах все, в чем ей хотелось убедиться.

— Сейчас же ступайте назад и скажите Пэт, что вы ее любите, или я вам этого никогда не прощу! — сказала она так решительно, что Билл почти машинально повиновался ей.

В мастерской Пэт судорожно рыдала, забившись в кресло; после ухода Билла она не двинулась с места. Полный нежности и раскаяния, он присел около нее на корточки и осторожно коснулся рукой ее волос.

— Пэт, дорогая, — неуверенно сказал он. — Ведь я люблю вас. Разве я могу уйти, когда вы так плачете!

Рыдания прекратились. Пэт быстро выпрямилась, сморкнулась в платочек и взглянула на Билла еще мокрыми от слез глазами.

— Ну не мерзкое ли вы создание! — сказала она, пытаясь улыбнуться. — Ведь это все, что мне было нужно от вас. Вот уж никогда не думала, что я такая размазня и способна реветь из-за мужчины. Мы никогда не плачем, верно, Пэм? Разве уж когда действительно стрясется беда.

Пэм вернулась в мастерскую и зажигала спиртовку, чтобы сварить кофе.

— Мы плакали, когда провожали Шона, — сказала она, как всегда прямо отвечая на поставленный вопрос, — и когда узнали, что он ранен.

— Я думал только о себе… все силы прилагал к тому, чтобы устоять против вас, — признался Билл, желая вознаградить Пэт за причиненную ей боль. — И не понимал, насколько я…

— Груб и жесток, — перебила его Пэм.

— Да, вы заставили меня почувствовать, что значит быть отвергнутой и осмеянной, — дрожащим голосом промолвила Пэт, стараясь скрыть слезы и обратить все в шутку. — Мне бы нужно изобразить, что «нет фурии в аду столь злой», или еще что-нибудь в этом роде, вместо того чтобы сидеть и ронять слезы, верно, Пэм?

— О господи, меня бы следовало четвертовать! — сказал Билл. У него был несчастный, покаянный вид. — Мы почему-то никак не могли понять друг друга, и каждый ладил свое, другому наперекор. Я в самом деле думал то, что говорил, Пэт, но только я не все говорил, что думал. Конечно, я люблю вас и хочу, чтобы мы всегда были вместе. Но ведь это невозможно, потому что…

— Ах, не начинайте все сначала! — взмолилась Пэт. — Если вы любите меня, Билл, то больше я ничего знать не хочу. Остальное предоставьте мне.

Она обвила его шею руками, и губы их сомкнулись в поцелуе, который, по расчетам Пэм, должен был наилучшим образом разрешить все сомнения. Таинственная сила, толкавшая их друг к другу, брала верх. Пэм была уверена в этом. Стараясь не мешать им, она тихонько занималась своим делом в глубине комнаты.

— Любимая!

— Счастье мое!

— О Пэт!

— О Билл!

Можно было подумать, что на языке любви существуют лишь нежный лепет да ласковые, но бессвязные восклицания.

— Как только мы все уладим и получим возможность делать то, что хотим, я вернусь на прииски, Билл, — помолчав, сказала Пэт. — Конечно, если ты этого хочешь.

Билл улыбнулся, испытующе вглядываясь в ее глаза.

— Вернешься? — пробормотал он. — Как знать!

— Ну вот, опять за свое! — Пэт выскользнула из его объятий. — Ты не веришь, что я люблю тебя. Но я вернусь, хочешь ты этого или нет.

— Знаешь, дорогая, — сказал Билл, — любовь — это очень большое слово. Я долго не решался назвать этим словом мое чувство к тебе. Но любовь — это не всегда то, чего мы ждем. Сейчас нам хорошо и радостно от того, что мы нашли друг друга. У нас теперь есть то, чего ни ты, ни я никогда не забудем, но…

— Все это философия, гнилая философия! — возмущенно воскликнула Пэт. — Я вовсе не хочу быть светлым лучом, на мгновение озарившим твою жизнь. Я хочу жить и работать рука об руку с тобой, Билл. Я хочу быть с тобой всегда, делить твою судьбу, что бы ни случилось. Ты не можешь развестись со мной, пока мы еще не поженились!

— Самое ужасное то, что теперь мне следует проявить твердость, — усмехнулся Билл. — Я должен заявить, что ты ударилась в романтизм.

— Ты думаешь, что я пустоголовая вертушка, как говорили о нас приятели в Лондоне! — с укором воскликнула Пэт. — Но я докажу тебе, Билл. Я докажу тебе, что могу быть такой же преданной и верной, как Пэм, а она ни разу не взглянула ни на кого с тех пор, как познакомилась с Шоном. Правда, он дал ей возможность доказать ему свою любовь. А ведь ты только посмотришь сверху вниз и скажешь: «Только не сейчас, благодарю вас. Как-нибудь потом, если я не буду чем-нибудь занят».

— Или если не будешь занята ты!..

Пэм пронзительно свистнула, словно судья на ринге, приближаясь к ним с двумя чашками кофе в руках.

— Пейте кофе и перестаньте ссориться по пустякам!

Билл встал, передал одну чашку Пэт, другую взял себе; руки у него дрожали.

Пэм приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

— Я всю жизнь мечтала иметь такого брата, как вы, Билл, — тихонько проговорила она. — Смотрите, милый, чтобы мне не пришлось в вас разочароваться. Идет?