Онлайн чтение книги Крылатые семена
Глава ХХХ

— Миссис Салли? Вот это здорово! А я всю дорогу мечтала вырваться на минутку к вам, но наш эшелон опаздывает, и нас сразу отправляют в Перт.

Салли подняла голову; она терла мочалкой стол — доски, положенные на козлы, — в войсковом буфете на вокзале. Девушка в форме женского вспомогательного корпуса военно-воздушных сил, проходившая мимо в сопровождении американского летчика, неожиданно остановилась возле ее стола.

В первую секунду Салли не узнала Пэт. На ней был красивый темно-синий мундир и военная пилотка. Все мысли Салли еще были заняты солдатами, которые прибыли с эшелоном час назад и сразу заполнили всю платформу — голодные, грязные, в грубых куртках защитного цвета. Их вместе с тяжелыми орудиями переправляли на побережье на открытых платформах, служивших ранее для перевозки скота. Почти все еще юноши, они заботливо и горделиво, словно молодая мать — ребенка, укрывали брезентом свои пушки. Когда эти шумливые парни с широкими улыбками на загорелых лицах ввалились под навес и каждый стал протискиваться поближе к Саллиному столу, смеясь, толкаясь и отпуская шутки, они показались Салли похожими на Билла. Ей представилось, что она раздает кружки с чаем и увесистые бутерброды с солониной бесчисленному множеству Биллов, хотя головы этих солдат украшали небрежно сдвинутые на затылок потрепанные береты артиллеристов, а не мягкие фетровые шляпы с загнутыми с одного боку полями — столь же неотъемлемая принадлежность австралийского пехотинца, как и нашивка на его рукаве. Такую шляпу щегольски носил когда-то Лал, потом надел Дик, а теперь Билл. Когда солдаты ушли, Салли стала убирать со стола; мысли ее были заняты Биллом. Где он? Что с ним? Так давно не было от него писем, не было никаких вестей. Она была погружена в эти невеселые мысли, когда подошел трансконтинентальный поезд и пассажиры в штатском, офицеры в форме пехотинцев или летчиков и моряки, как видно, возвращавшиеся на свои корабли во Фримантл, высыпали из вагонов и устремились на другую платформу, где стоял западный экспресс.

Пэт поставила чемоданчик на землю и обернулась к своему спутнику.

— Это миссис Гауг! — радостно пояснила она. — Познакомьтесь, пожалуйста: миссис Гауг, мистер Антони Джефферсон Дэккер, майор американского авиационного корпуса. Я получила назначение в Джералдтон, миссис Гауг, а майор едет дальше на север. Мы познакомились в поезде. Какие у вас вести от Билла? Я уже несколько месяцев не имею от него ни строчки.

— И у нас нет от него писем, — сказала Салли, машинально кивая и улыбаясь майору в ответ на его приветствие.

— Ни за что не поверю, чтобы с Биллом могло что-нибудь случиться! — воскликнула Пэт. — Не поверю, и все. В наши дни, — добавила она, и тревога словно тень пробежала по ее лицу, — нужно делать то, что положено, и не думать ни о чем. Я получила очень ответственное назначение. Поглядите на мои нашивки. — Она повернулась к Салли боком, чтобы показать у себя на рукаве полоски и крылышки — эмблему воздушного флота. — Под моим началом триста девушек, и мы тренируемся до потери сознания. Первые дни мне казалось, что я этого не вынесу. Но теперь я уже так закалилась, что, не присев, могу отмахать не одну милю, ем, как лошадь, и поддерживаю дисциплину в своей части не хуже любого кадрового офицера.

— Если вы еще не раздумали выпить бокал вина, лейтенант, — заметил майор Дэккер, взглянув на ручные часы, — то нам надо торопиться.

Пэт шутливо отдала ему честь и подняла с земли свой чемоданчик.

— Приказ о выступлении, — улыбнулась она Салли. — Через десять минут отправляется наш экспресс, а мне до смерти хочется пропустить бокал «приискового». Кланяйтесь от меня Динни и Дафне! Как она поживает? — Последние слова Пэт бросила уже через плечо, удаляясь под руку с майором. — Дайте мне знать, если… когда придет весточка от Билла, — крикнула она. — Я напишу вам из Джералдтона. А как получу отпуск, навещу вас.

Она затерялась в толпе пассажиров, спешивших в сторону бара и ресторана, расположенных дальше по платформе. Большинство мужчин изнывали от жажды после двухдневного переезда через выжженную солнцем Нулларборскую степь, а впереди их ждала еще одна душная ночь в тряском экспрессе. Салли стояла, глядя вслед девушке, уходившей под руку с янки, и в душе ее, невзирая на сковывавшую ее тягостную усталость, росли грусть и боль.

Итак, вот чем кончилась любовь Пэт к Биллу! Помянула его вскользь и тут же выбросила из головы! Он, как видно, не занимает уже больше места в ее жизни. Салли заметила, что Пэт весьма довольна собой и своим положением в женских летных вспомогательных частях. Она подстригла свои рыжеватые волосы и подбирает их под элегантную пилотку с вышитой золотой эмблемой впереди; военная форма очень ловко сидит на ней и весьма ей к лицу. Пэт даже поздоровела — жизнь в военном лагере, должно быть, пошла ей на пользу. Забавно, что она старалась произвести впечатление на майора Дэккера и даже на бабушку Билла не столько своими женскими чарами, сколько военной выправкой. Впрочем, нельзя сказать, чтобы она совсем уж ими пренебрегала, и это тоже не укрылось от Салли. Пэт красила губы и раза два-три так улыбнулась майору Дэккеру и так поглядела на него своими зеленовато-серыми русалочьими глазами, что майор, конечно, не мог остаться нечувствителен к этому взгляду. Неужто Пэт тоже «помешалась на янки», подобно многим девушкам, которые беззастенчиво флиртуют с американцами? — думала Салли.

Стыд и позор, как они себя ведут! Конечно, австралийским солдатам в их грубых мешковатых куртках защитного цвета далеко до щеголеватых американцев. И они не могут так сорить деньгами. И не зовут своих подружек «красотка» и не внушают им, что они обольстительны, как Дороти Ламур. И все же легко ли австралийским солдатам видеть, как девушки вешаются на Шею этим янки! Каждый американец являлся в кино непременно под руку с девчонкой, и австралийцы, приехавшие домой на побывку из далеких военных лагерей, с ненавистью и злобой провожали их взглядом. Вероломство женщин и наглое бахвальство американцев нередко бывали причиной публичных скандалов и драк.

Чему тут удивляться, говорили некоторые. Тысячи молодых, здоровых мужчин, оторванных от своих жен и невест, хотят, пока их не бросили в бой, взять от жизни свое, повеселиться вовсю. А что им в сущности нужно? Женщина и виски — вот предел стремлений почти каждого. И пивные были полны, а перед публичными домами выстраивались очереди. Но слишком много австралийских женщин и девушек, разлученных на годы со своими мужьями, женихами или возлюбленными, забыли их ради пришельцев, и это порождало жгучую ненависть к американским солдатам и офицерам в сердцах австралийцев, призванных в действующую армию.

Американцы — приятные кавалеры, у них много денег, они щедры, умеют развлекать, говорили женщины. Молодые девушки льнули к этим веселым, беспечным янки, которые были похожи на героев из фильмов и так непринужденно заводили знакомства с женщинами в магазинах и кафе, дарили им орхидеи, катали их в такси и устраивали грандиозные кутежи всякий раз, как получали отпуск. Газеты печатали негодующие письма. Совсем молоденьких девушек, подростков даже, видели в городе пьяными, под руку с американскими солдатами; их тошнило на улице, они лежали с янки на скверах под деревьями. Возмущенное население требовало, чтобы был издан закон, запрещающий подавать в ресторанах спиртные напитки девушкам моложе двадцати лет или приводить их с безнравственными целями в номера гостиниц.

Однако разгул грубого распутства продолжался, а с ним — скандалы, драки, семейные трагедии, разводы, а порой и преступления; одни из них совершались на почве половых извращений, другие — на почве мести. На это смотрели как на неизбежное зло, как на дань войне. И тут же возникали и романтические любовные интрижки, происходили обручения, свадьбы. Но и в том и в другом случае австралийские солдаты не могли простить янки, что те отнимают у них любимых женщин, и сердца их были полны ненависти и горечи. Когда мужчины, возвратясь из действующей армии или приехав на побывку из военных лагерей, видели себя в положении обманутых любовников или покинутых мужей, о печальной участи которых судачат все соседи, убеждались в том, что их семейный очаг разрушен и дети заброшены они не могли не испытывать лютой злобы к американцам.

И вот прошел слух, что остатки разбитых шестой и седьмой дивизий, сражавшихся в Греции и в Ливии, возвращаются на родину. Они грозили свести счеты с янки!

Салли понимала, что эта вражда между австралийскими и американскими солдатами не сулит добра.

— Что делают разные там вертихвостки или женщины, которые добывают себе этим пропитание, мне наплевать, — заявил Динни. — Но как тут не взбеситься, когда видишь, что жена парня, который только что вернулся из Ливии или из Греции, сбежала с янки!

— Американцев тоже иной раз нельзя не пожалеть, — задумчиво сказала Салли. — Особенно их жен и возлюбленных. Есть ведь вполне порядочные юноши, которые попали в лапы к форменным девкам.

— Попали — значит, дураки, — проворчал Динни.

У Салли теплилась надежда, что Билл вернется домой с шестой дивизией. И она думала о Пэт и о майоре Джефферсоне Дэккере и спрашивала себя: неужели Биллу тоже придется сводить счеты с янки?

Как-то под вечер, производя сбор в пользу Красного Креста, Салли забрела в конец Брукмен-стрит, по обеим сторонам которой тянулись дома терпимости, обнесенные колючей проволокой. В тот день через город снова проходили войска, и из всех окон этих унылых, обветшалых зданий рвался на улицу визг патефонов и радиоприемников, хриплый пьяный смех, нестройное пение. Медно-красное солнце бросало вдоль широкой пыльной улицы ослепительный сноп косых лучей, и Салли торопливо шагала по тротуару, испытывая, как всегда, стыд и боль при виде этих высоких заборов и оград из колючей проволоки. Вдруг до ее слуха долетел знакомый печальный напев:

На покривившемся крыльце одного из самых ветхих домишек полулежала старая пьяная женщина в розовом капоте. Ее дряблые руки были обнажены, увядшее лицо ярко нарумянено, седые, крашеные пергидролем волосы висели грязно-желтыми патлами. Это было жалкое и трагическое зрелище. Салли поспешила прочь.

— Бедняжка Лили, — сказал Динни, когда Салли спросила его, почему эта женщина так опустилась. — Круто ей пришлось последнее время. Она и Бэлл жили сначала в довольстве, прямо как настоящие леди. Но когда Балл умерла, какой-то тип, по имени Гуарес, забрал себе дом, который содержала Бэлл, и заставил Лили работать на него. Говорят, первое время она скандалила, не подчинялась ему. А теперь она больна. Никто из местных не хочет с ней знаться. Но женщины-то ведь сейчас нарасхват. И вот эта скотина Гуарес — хозяин дома — подбирает на улице пьяных солдат и матросов и тащит их к Лили, уверяя, что она — шикарная французская кокотка. Тэсси говорит, что этот негодяй заработал на ней кучу денег.

— Какая гадость! — воскликнула Салли, содрогаясь от ужаса и возмущения. — Это же чудовищно! Мы должна что-то предпринять, Динни, чтобы положить этому конец. И ради солдат и ради Лили.

— Верно, верно, — согласился Динни. Но ему все же не хотелось, чтобы миссис Салли приютила Лили у себя. — Военный комендант должен прекратить это безобразие. Я поговорю с Тэсси и еще кое с кем из стариков. Может, нам удастся собрать деньжат и устроить Лили — подыскать ей какую-нибудь комнатенку.

Динни взялся за дело. Владельцу публичного дома пригрозили судом, если он будет держать у себя Лили, и Динни с товарищами взяли ее под свое покровительство. Они поместили Лили вместе с ее старыми приятельницами миссис Рози Энн Плэш и миссис Эмили Грин. Рози Энн и миссис Эмили очень гордились тем, что они «порядочные»; впрочем, когда им случалось хватить лишнего, у них бывали стычки с полицией.

— Это славные бабы, — заметил Динни, — и не такие уж они порядочные, чтобы задирать нос перед бедной Лили.

Словом, Лили плакала навзрыд и целовала Динни и всех его друзей-приятелей, когда они, водворив ее к Рози Энн и миссис Эмили, стали прощаться.

— Он был скверный, злой человек, ce cochon de Guarez,[13]эта свинья Гуарес (фр.). — говорила она сквозь слезы. — И очень жестоко обращался с бедной Лили.

Вскоре после этого Салли отправилась навестить ее. Здоровье Лили было подорвано, но она все еще сохранила остатки прежней жизнерадостности и была, как видно, очень довольна тем, что живет с миссис Плэш и миссис Грин. Рози Энн в тот день как раз повезло на скачках, и она пригласила их в бар на Призе отпраздновать это событие. Последний раз Салли была здесь с Мари. «Дамский зал», в котором они с Мари после своих походов по магазинам выпивали по заведенному обычаю вместе с другими старожилами кружку пива, выглядел еще более грязным и обшарпанным, чем прежде. Сара-Господи Помилуй уже не сидела, как всегда, в темном углу. А Лили, наверно, сразу почувствовала здесь отсутствие Бэлл, подумала Салли.

Рози Энн и миссис Грин весело болтали, рассказывая официантке, разливавшей пиво, как им повезло, когда они поставили на «темную лошадку», а Лили, подняв над столом тяжелую кружку, прошептала:

— Aux amies parties.[14]За покинувших нас друзей (фр.).

Салли не поняла слов Лили, но чокнулась с ней, зная, что обе они думают о Бэлл и Мари.