Онлайн чтение книги Лорна Дун Lorna Doone
Глава 12. Королевское приглашение

Как-то после полудня, когда я заканчивал работу (это случилось за пять дней до истечения месячного срока, в течение которого я не должен был приходить в долину), я увидел всадника, направлявшегося к нашим воротам. Вначале я подумал, уж не Том ли Фаггус пожаловал в наши края, но когда всадник приблизился, я увидел, что это не Том, и решил, что это, должно быть, какой-то проезжающий сбился с пути и хочет спросить дорогу.

Доскакав до ворот, всадник остановился и, размахивая каким-то белым предметом, громко закричал:

– Я – гонец его величества! Эй ты, верзила, подойди-ка сюда, да поживее! Именем короля!

Такое обращение мне не понравилось, и я подошел к воротам вразвалку, не торопясь, потому что еще не родился человек, который мог бы чего-то добиться от меня криком.

– Это ферма Плаверз-Барроуз? – спросил гонец. – Господи, как я устал! Последние двадцать миль всякий встречный-поперечный твердил мне, что до места осталось каких-нибудь полмили. С ума они посходили, что ли? Если и ты начнешь мне рассказывать ту же сказочку, клянусь, я намну тебе шею, даже если ты будешь трижды здоровее меня!

– Сэр, ваши мытарства кончились, – промолвил я. – Это и есть ферма Плаверз-Барроуз, добро пожаловать! На ужин у нас овечьи почки и свежий эль, только что из бочонка.

– Овечьи почки – хорошая штука, – обрадовался королевский гонец. – За последние десять дней я и паршивого кусочка мяса на зуб не попробовал. Народ тут у вас – не приведи господь: только скажешь «Именем короля!», как каждый трактирщик норовит подбросить тебе самый худший кусок. Всю дорогу передо мной скакал какой-то парень по имени Том Фаггус, и уж его-то потчевали лучшим, да еще и до земли ему кланялись. А ведь он явно разбойник, – вези я с собой что-нибудь ценное, он в любой момент ограбил бы меня за милую душу. Ну ничего: я еще доживу до того времени, когда этот молодчик запляшет в пеньковом галстуке!

С этими словами королевский гонец заехал во двор, вынул ноги из стремян и спрыгнул на землю. У него были резкие, мужественные черты лица; роста он был среднего, на вид – лет сорок или около того. Темно-коричневый костюм для верховой езды, хоть и весь покрытый нашей эксмурской грязью, сидел на нем весьма ловко, не то что изделия наших деревенских портных на местной простецкой братии, и плечи его покрывал плащ из красной кожи. Я взглянул на гонца сверху вниз, и мне показалось, что он видит во мне деревенщину и сущего тупицу и потому презирает от всей души.

– Анни, принеси ветчины! – крикнул я сестре, когда она, привлеченная стуком копыт, появилась на пороге дома. – Нарежь также оленины: джентльмен отужинает у нас.

– А ты, я вижу, парень что надо, – смягчился посланец короля. – Когда я буду докладывать наверх, тебе это зачтется. При условии, конечно, что меня действительно ждет ужин, а не звук пустой. Пусть приготовят так, чтобы даже Том Фаггус позеленел от зависти. Однако погоди: я, кажется, совсем забыл о деле. Хоть я голоден и вымотался как сто чертей, я не имею права ни есть, ни пить, ни располагаться на отдых до тех пор, пока не увижусь и не поговорю с неким Джоном Риддом.

– Не беспокойтесь, сэр, вы уже встретились и поговорили с ним. Джон Ридд – это я.

– Джон Ридд, именем короля Карла Второго, получи данные тебе предписания! – торжественно провозгласил гонец.

Он протянул мне тот самый белый предмет, которым размахивал у ворот, и я увидел перед собой сложенный пергаментный лист, перевязанный шелковой нитью и скрепленный восковыми печатями на каждом углу.

– А позвольте узнать, как вас зовут, сэр? – вдруг ни с того ни с сего спросил я, словно сейчас это имело какое-то значение.

– Джереми Стиклз меня зовут, парень. Я всего лишь бедный чиновник королевского суда. Сейчас я голоден как волк, но я не возьму в рот ни крошки, пока ты не прочтешь документ.

Совестливость одержала верх над моей нерешительностью, и я начал читать, что было написано в пергаменте. Там содержалось обращение к «нашему доброму подданному Джону Ридду», каковому вменялось в обязанность отложить в сторону свои дела, самолично явиться в Вестминстер и, представ перед мировыми судьями, дать показания по делу, угрожающему покою и благоденствию нашего всемилостивейшего короля Карла. В конце документа чьим-то торопливым почерком было приписано: «Расходы будут оплачены», ниже стояла подпись «Дж…», а дальше я не разобрал.

Пока я читал, мастер Стиклз с явным удовольствием разглядывал мою смущенную физиономию, потому что иного он от меня не ожидал, а я, со своей стороны, блестяще оправдал его расчеты. Не зная, что делать дальше, я еще раз взглянул на королевское предписание, повертел его так и этак и беспомощно развел руками. Голова шла кругом… Я подумал, что письмо, возможно, связано с моим походом в Долину Дунов. Моя бестолковость проняла мастера Стиклза до такой степени, что его удовольствие быстро перешло в огорчение.

– Не бойся, сынок, – с укором сказал он, – никто тебя у нас не съест. Главное – говори правду. Как вести себя с судейскими, я тебе потом расскажу, если, конечно, ужин придется мне по душе.

– Мы делаем все, что в наших силах, сэр, – отозвался я, – чтобы наши гости оставались довольными.

Когда матушка увидела пергамент, ей сделалось дурно, она уже не могла заниматься никакими делами и лишь горестно причитала, что король, прослышав, какой у нее рассудительный, спокойный и трудолюбивый сын (первый силач Англии, шутка сказать!), ныне решил отнять у нее самое дорогое ее сокровище.

Мастер Стиклз усмехнулся и высказался в том духе, что, дескать, королю для полного счастья не хватает при дворе только Джона Ридда. Тут матушка поняла, что все ее страхи пустые, улыбнулась и заявила:

– Так и быть, я отпущу моего Джона, но его величество встретится с моим сыночком не ранее чем через две недели.

С того дня у матушки только и было на уме что моя поездка в Лондон. Втайне она уже возмечтала, как в Лондоне у меня заведутся могущественные покровители и я сделаю блестящую карьеру, а я тем временем погрузился в самые черные думы. Что скажет обо мне Лорна? Месяц со дня нашей последней встречи был уже на исходе. Наверняка она ожидает, что я приду к ней через несколько дней, потому что верит, что я не нарушу своего слова. Как она будет разочарована! Мысль об этом сверлила мозг и не давала покоя, и, не имея возможности незаметно ускользнуть из дома, я проворочался с боку на бок всю ночь до утра, меж тем как Джереми Стиклз, лежа на соседней кровати, храпел за нас двоих. Ломая голову над этой неразрешимой задачей, я уснул в тот час, когда нормальным людям положено вставать. Я не явился к завтраку, и матушку это встревожило не на шутку, но мастер Стиклз заверил ее, что так бывает со всеми, кто получает королевские предписания, так что волноваться ей нет никакого смысла.

– Итак, мастер Стиклз, когда же мы тронемся в путь? – спросил я в тот же день после полудня, когда мы вышли во двор. – Вашей лошади нужно как следует отдохнуть, сэр, да и мой Смайлер изрядно потрудился сегодня, а другая лошадь меня не выдержит.

– Через несколько лет, – заметил королевский гонец, окинув меня с головы до ног одобрительным взглядом, – тебя вообще не выдержит никакая лошадь.

– А это уж как Богу будет угодно, – ответил я довольно резко. – Если же какая лошадь и пострадает от моего веса, так это будет моя лошадь, а не ваша. До Лондона путь неблизкий, и я хочу знать, когда мы отправимся в дорогу. Дело, как и понимаю, не терпит отлагательств.

– Так оно и есть, сынок. Однако матушке твоей нужно время, чтобы снарядить тебя как полагается. Распорядись, чтобы нынче вечером закололи жирного индюка – это нам с тобой к завтрашнему обеду, – а на ужин пусть приготовят оленье мясо. В пятницу утром, обратив взоры к дороге, мы отправимся в Лондон, покорные воле его величества.

– Но послушайте, сэр, – заметил я с некоторой тревогой, – если дело его величества можно отложить до пятницы, то почему бы не отложить его до понедельника? У нас есть шесть молодых свиней, в пятницу им как раз исполнится шесть недель. Шесть для нас чересчур много, а одну мы вполне можем зажарить. И вам не жаль будет перепоручить эту работу женщинам?

– Сынок, – ответил мастер Стиклз, – сроду я не видел такого гостеприимного дома, как ваш, так что покинуть вас слишком поспешно было бы с моей стороны величайшей неблагодарностью. И потому я тебе вот что скажу: христианам негоже отправляться в дальнюю дорогу в пятницу. Молодую свинью мы с тобой выберем завтра в полдень, а отведаем ее на обед в пятницу. После этого мы соберем все необходимое и выступим в субботу утром.

Вот это уже было немного лучше: суббота была первым днем, когда мне – после месячной разлуки – было удобнее всего появиться в Долине Дунов. Однако, как я ни пытался уговорить мастера Джереми Стиклза, он ни в какую не соглашался выехать в Лондон позднее субботы. Прийти на тот заветный утес, откуда Долина Дунов была видна как на ладони, – это было для меня единственной возможностью если не повидаться с Лорной, то хотя бы посмотреть на нее издалека.

Но напрасно ходил я на знакомое место. Я вглядывался в долину до рези в глазах, я сидел тихо, почти затаив дыхание, так что кролики и белки безбоязненно резвились вокруг меня, но белый камень по-прежнему белел, не покрытый черной шалью, и венок на девичьей головке так и не оживил нелюдимую разбойничью долину.