Онлайн чтение книги Лорна Дун Lorna Doone
Глава 7. Том Фаггус

Случилось это в ноябре месяце (мне, замечу в скобках, шел тогда пятнадцатый год, я быстро прибавлял в силе, и еще помню, в наших краях прошли тогда сильные дожди и вода в Линн поднялась на несколько футов). Однажды вечером наши утки подняли ужасный шум, и мы с Анни выбежали во двор посмотреть, что там происходит. Утки кругами носились по двору и тревожно крякали. Я сообразил, что в их утином царстве случилось что-то неладное. Анни догадалась об этом быстрее меня и тут же пересчитала наших питомцев. Их оказалось тринадцать, а раньше было четырнадцать. В поисках пропажи мы перешли на другую сторону обширного двора, где у реки возвышались два могучих ясеня. В этом месте прямо через реку была поставлена изгородь, чтобы наши коровы не забредали на луга соседа мастера Сноу. Здесь мы увидели, что наш старый белый селезень, родоначальник многочисленного пернатого семейства, умудрился застрять между прутьями изгороди и сейчас крякал не переставая, умолкая лишь в тот момент, когда шальная волна накрывала его с головой.

Я уже было хотел броситься за ним в воду, хотя, признаться, предстоявшее купание в мутном потоке восторга у меня не вызывало, как вдруг из-за угла изгороди по другую сторону реки показался незнакомый всадник.

– Эй! – крикнул он издалека. – Марш отсюда, паренек! Течение смоет тебя, как соломинку. Селезня вытащу я, мне это большого труда не составит.

С этими словами он наклонился вперед и что-то сказал своей лошади, стройной молодой кобыле чалой масти. Та опустила голову, словно бы говоря ему, что просьба его ей не нравится и если она это сделает, то только из уважения к нему, своему хозяину. После этого кобыла стала осторожно сходить в воду, словно бы ожидая, что хозяин вот-вот передумает и вернет ее на берег, но вместо этого он чуть сжал коленями ее бока, посылая вперед, прямо в речной поток. Напор воды становился все сильнее, и кобыла повернула голову назад, призывая человека подумать еще раз, но тот снова настоял на своем. Тогда кобыла, отбросив последние сомнения, отважно двинулась вперед. Она вошла в воду по самые плечи, но внезапная волна ударила ее так, что она не устояла на месте, однако тут же, не растерявшись, забила передними копытами по воде, меж тем как всадник, быстрый, как молния, перегнулся в седле и ловко подхватил селезня левой рукой. В следующее мгновение всех троих понесло вниз по течению, причем всадник, откинувшись назад, лег плашмя на спину лошади.

Проплыв ярдов тридцать-сорок, они выбрались на берег прямо на огороде, где у нас росла зимняя капуста. Мы с Анни бросились со всех ног к незнакомцу, не зная, как его и благодарить, но он не обратил на нас никакого внимания до тех пор, пока не объяснил четвероногой подруге, с какой стати он послал ее в бурные хляби.

– Пришлось тебе малость побарахтаться, милая, – сказал он, ласково похлопав кобылу по щеке (к этому времени он уже слез на землю, все еще держа под мышкой нашего селезня). – Но на то была особая причина, а иначе, поверь, Винни, я не стал бы гнать тебя в воду.

Лошадь взглянула на человека любящими глазами, тихонько фыркнула, и нам стало ясно, что эти двое прекрасно поняли друг друга. Затем незнакомец опустил селезня на землю и тот, помахав крыльями и стряхнув воду с перьев, отправился на встречу с обеспокоенными родственниками. И только после того, как страсти на птичьем дворе улеглись окончательно, незнакомец повернулся к нам и, одарив широкой улыбкой, обратил наконец на нас свое внимание.

Он был невысокого роста, примерно с Джона Фрая или чуть выше, но весьма крепкого телосложения, и ноги у него были слегка кривоваты от постоянной верховой езды. У него был короткий нос, пронзительные голубые глаза и борода, которая меня, мальчишку, ввела в большое заблуждение: незнакомец показался мне стариком, а ему, как выяснилось, исполнилось всего двадцать четыре года. У него был веселый, беззаботный характер, и со стороны казалось, что ничто в этом мире он не воспринимает всерьез.

– Ну, мальчики-девочки, что уставились? – спросил он, беря за подбородок мою хорошенькую сестренку и окидывая меня сверху донизу оценивающим взглядом.

– Какая у вас прекрасная лошадь, сэр! – воскликнул я и затем, расхрабрившись – ведь я уже считал себя почти взрослым, – спросил незнакомца: – Не разрешите ли мне прокатиться на ней?

– Прокатиться? И ты думаешь, она тебе подчинится? Да она никого, кроме меня, к себе не подпускает! Нет, об этом и думать не смей: Винни попросту свернет тебе шею.

– Свернет шею? Мне? – воскликнул я с возмущением: Винни стояла около хозяина такая смирная и кроткая, что мне показалось, будто незнакомец решил посмеяться надо мной. – В Эксмуре не было и нет такой лошади, которую бы я не объездил за полчаса. Вот только снимите с вашей Винни седло и увидите, что будет!

– Да это еще как сказать, малыш. Скорее уж она объездит тебя, – ответил незнакомец. – Впрочем, если тебе нужен этот спектакль, почему бы ему не состояться? Только отойдем подальше от огорода, а то передавим всю капусту твоей матушки. Двор около дома – лучшее место: там на земле полно соломы, так что гордыня твоя будет наказана сравнительно мягко. Я, видишь ли, родственник твоей матушки и приехал навестить ее. Меня зовут Том Фаггус, меня в этих краях все знают, а это моя кобыла Винни, особа тоже небезызвестная.

Какого же дурака я свалял, не узнав его с самого начала! Том Фаггус, знаменитый разбойник, и его удивительная кобыла чалой масти! Она была не менее знаменита, чем ее хозяин, и оттого желание мое прокатиться на ней удесятерилось, хотя при этом, конечно, стало немножко страшновато – не из-за того, что она могла со мною сделать, а из-за того, что сесть на такую кобылу было для меня слишком большой честью, тем более что ходили слухи, будто она была вовсе не кобылой, а самой что ни на есть настоящей ведьмой.

Мастер Фаггус подмигнул кобыле, и она, полная жизни и грации, подошла к нему, поражая безупречной статью, гордая и покорная лишь тому, кого, полюбив, вознесла высоко над собой.

– Ты еще не отказался от своей затеи? – спросил Том Фаггус. Оба – хозяин и лошадь – насмешливо взглянули на меня.

– Пустите меня к ней! – потребовал я, разозлясь так, что и словами не передать. – Снимите седло! Если эта тварь будет вести себя как полагается, я не стану испытывать на прочность ее ребра!

На этот раз настал черед разозлиться мастеру Фаггусу. Пока мы спорили, к нам подошел Джон Фрай и еще шестеро работников с нашей фермы. Присутствие свидетелей докрасна раскалило Тома Фаггуса, и от его недавней симпатии ко мне не осталось и следа. Какая уж тут симпатия, когда на карту поставлена репутация его кобылы! Да и я был хорош, нечего сказать: руки-ноги куда как жидковаты, а бычьего упрямства хоть отбавляй!

Видимо, та же мысль пришла в голову и Тому Фаггусу. Как ни возмутило его мое нахальство, но он подозвал к себе Винни и сказал ей неожиданно спокойным голосом:

– Полегче с ним, дорогая. Сбрось поаккуратнее на солому этого свиненка, и будет с него. Даст Бог, еще поумнеет.

С этими словами он снял седло, и я в мгновение ока взлетел на Винни.

Вначале кобыла вела себя спокойно, словно ей понравилась такая легкая ноша, меж тем как я, дурачок, вообразил, будто она не куролесит потому, что чувствует: наездник кое-что смыслит в выездке и справиться с ним будет непросто.

– Н-но! – закричал я на Винни, заметив, что публика, собравшаяся во дворе, малость заскучала. – Н-но! Покажи, на что ты способна!

Я сжал пятками лошадиные бока. Кто-то из работников подбросил в воздух свою шляпу. Ожидая команды хозяина, Винни упруго вздыбила передние ноги, а затем Том Фаггус издал громкий свист, и лошадь, подобрав ноги, изогнула спину дугой. Я почувствовал, что сейчас-то она и задаст мне жару, но отступать было поздно, оставалось лишь мужественно выдержать предстоящее испытание.

Вначале коварная красавица вскинула голову и разбила мне нос так, что сразу дала сто очков вперед самому Робину Снеллу из Бланделл-Скул (читатель, вероятно, помнит историю моей последней драки в этом заведении?). Затем она глубоко опустилась на передние копыта, а круп задрала чуть ли не в поднебесье, рассчитывая, что я кувырнусь через ее голову, как с горки. Обнаружив, однако, что хитрость не удалась, она понесла меня с места в карьер, и, честное слово, ни до, ни после этого не довелось мне более нестись над землей с такой скоростью. Проклятое животное, она несла меня прямо к каменной стене, ограждавшей ферму.

– Прыгай, Джек, прыгай! – услышал я пронзительный крик Анни.

Я подумал, что сейчас мы оба – и я, и лошадь – расшибемся в лепешку, однако в последний момент Винни отвернула от стены, но так, что левым коленом я проехался по гранитной кладке, как по грубому напильнику.

– Ах ты черт! – взвыл я от боли и досады, увидев, что шерстяные штаны порваны безнадежно. – Ну гляди у меня: если нынче я отправлюсь на тот свет, то только вместе с тобой!

А Винни между тем, перемахнув через ворота, поскакала прямо на луга, и я, прильнув к ее шее, проклял день и час, когда появился на свет. Все быстрее и быстрее уходила земля из-под лошадиных копыт, и все чаще и чаще билось мое сердце, и я уже начал задыхаться, не в силах вынести эту ужасную гонку.

И все же, несмотря ни на что – даже на то, что развязка этого поединка была не за горами и результат нетрудно было предугадать, – я уже знал, что я молодец, потому что продержаться на спине чалой красавицы так долго – уже победа. Ветви деревьев нещадно хлестали меня по лицу, и спина моя разламывалась от боли, и я уже мечтал только об одном – лечь и умереть на месте, как вдруг со стороны, где стоял наш дом, раздался знакомый свист, и кобыла остановилась как вкопанная. Затем, развернувшись на месте, она полетела на зов хозяина – плавно, бесшумно и стремительно, как ласточка. Сколько изящества и грации было в ее движении! Винни была воистину королевой в своем роде, и я выпрямился, попытавшись изобразить горделивую осанку, но силы мои были уже на исходе, и когда Винни, порхнув через ворота, снова очутилась на нашем дворе, я тут же ослабил хватку и стрелой полетел на солому.

– Неплохая работа, малыш, – стоя надо мной, добродушно заметил Том Фаггус. – Дай срок, мы с Винни еще сделаем из тебя хорошего наездника. Я и не думал, что тебя на столько хватит…

– Я бы продержался куда дольше, сэр, если бы она не вспотела. Бока были такие скользкие…

– Твоя взяла, – признал Том. – Кобылка моя многим спеси поубавила, но ты не сплоховал. Не сердись, Джек, за то, что я смеялся над тобой. Винни мне все равно что любимая девушка, хоть, может быть, сравнение не совсем точно, потому что и дюжина этих кривляк не стоит одного ее копыта. Ты разбил бы мое сердце, если бы победил. Никто, кроме меня, не сладит с моей Винни.

– Тогда вам тем более должно быть стыдно, Том Фаггус! – воскликнула моя матушка, внезапно появившись на пороге дома и удивив всех окружающих, потому что никто и никогда не видел ее такой рассерженной. – Вы оценили жизнь моего сыночка во столько же, во сколько оценили собственную, а она-то для вас не стоит ломаного гроша! Джон – единственный сын своего отца, честного и добропорядочного человека, не вам, пьянице и разбойнику, чета!

Ругая своего знаменитого родственника, матушка вытирала кровь и грязь с моей физиономии, а Том Фаггус, зная, что женщине в такую минуту лучше не перечить, напустил на себя скорбный вид, силясь показать, будто его и вправду мучают угрызения совести.

– Ты только посмотри на его куртку, матушка! – ужаснулась Анни. – Посмотри на его штаны…

– Да при чем тут штаны и куртка, глупая девчонка! – пуще прежнего рассердилась матушка. – Нашла о чем горевать! Вот тебе за это!

И тут случилось неожиданное – пощечина для Анни на лету превратилась в затрещину для Тома. Давешний спаситель старого селезня проявил завидную ловкость во второй раз: он не только успел загородить Анни от матушки, он еще и поцеловал Анни, да так, что ее нежные голубые глаза, где только что сверкнули крупные слезы, внезапно засияли от счастья.

Тут уж матушка и вовсе пришла в неистовство:

– Грех вам, грех, Том Фаггус, после всего, что наша семья сделала для вас! Ведь это мы в свое время вынули вашу шею из петли, а теперь вы – хороша благодарность! – удумали за это сжить со свету моего мальчика! Никогда больше ваша кобыла не переступит порога нашей конюшни!

– Винни переночует в нашей конюшне, – твердо сказал я, меж тем как Том Фаггус, не проронив за все время ни слова, начал надевать на Винни седло. – Матушка, ты слышишь, что я говорю: Винни переночует в нашей конюшне, а если нет, то я не отойду от нее ни на шаг, и где будет в эту ночь она, там буду и я. Только благодаря ей я узнал нынче, что значат настоящая лошадь и настоящие скачки.

– Молодой человек, – сказал Том Фаггус, по-прежнему собираясь в дорогу, – ты смыслишь в лошадях больше, чем кто-либо в Эксмуре. Я с первого взгляда почувствовал, что ты не спасуешь перед моей Винни, и, как видишь, я не ошибся. Но разве женщинам можно что-то втолковать? До свидания, Джон, не поминай лихом. Помни, я горжусь тобой и приехал сюда, чтобы рассказать тебе кучу всяких историй, от которых у тебя бы волосы на голове дыбом встали, да, уж видно, не судьба… У меня со вчерашнего дня и маковой росинки во рту не было, потому что все, что у меня нашлось в котомке, я отдал одной несчастной вдове, но я лучше умру от голода на вересковой пустоши, чем останусь ужинать там, где от меня отреклись.

Тяжело вздохнув, он уселся на Винни, и лошадка снова подошла ко мне – попрощаться. Затем Том снял шляпу, молча кивнул матушке, а мне сказал:

– Отвори ворота, кузен Джон. Ты так усердно колотил Винни, что ей, бедняжке, уже не перемахнуть через забор.

Он уже выезжал со двора, как матушка вдруг всплеснула руками и опрометью бросилась за ним. Том сделал вид, что не видит ее, но я заметил, что он чуть придержал Винни в поводу.

– Погодите, кузен Том, – запыхавшись, сказала матушка. – Одно словечко перед тем, как вы уедете от нас.

– О чем говорить! – воскликнул Том Фаггус, и лицо его исказилось такой болью, что от прежнего весельчака и жизнелюба не осталось и следа. – Разве это вы – вы, моя добрая кузина Сейра? Нет, мне иной раз кажется, что все беды мира ополчились против меня с той поры, как я потерял любимого кузена Джона Ридда. «Том, – говорил он мне, – будет нужда, приходи на нашу ферму, и моя жена позаботится о тебе». «Да, – отвечал я ему, – я знаю, она и моей матери это обещала, но люди часто думают обо мне дурно, и, боюсь, кузина Сейра одного с ними мнения». Господи, какой это был человек, какой человек! Вот уж кто понимал меня с полуслова и знал мне настоящую цену! С тех пор, как я потерял кузена Ридда, мне кажется, я потерял самого себя.

Он тронул поводья, но матушка остановила его:

– Ах, Том, так и во мне душа на живую нитку держится с тех пор, как не стало Джона!

И матушка разразилась горькими слезами.

– Понимаю, кузина Сейра, как не понять! – воскликнул Том. Он спрыгнул с Винни, подошел к матушке и взволнованно проговорил: – Может, я в чем-то и дурной человек, но я знаю, что такое добро, и умею ценить его. Скажите мне только слово, и… – Он гневно потряс кулаком в сторону Долины Дунов.

– Да полно вам, Томас, уймитесь вы, ради бога! – испуганно прервала его матушка, но не из страха перед Дунами, а из страха за меня, потому что страстно не желала, чтобы после гибели отца жажда мести возобладала в моей душе над всеми остальными чувствами. «Лучший судья – Господь», – любила повторять она.

Том Фаггус снова направился к кобыле и сказал на прощанье:

– Доброй ночи, кузина Сейра; доброй ночи, кузен Джек. Мне еще ехать и ехать, а в котомке – ни крошки. Нет мне ни пищи, ни крова в этой части Эксмура, а ночь обещает быть темной. Каждому свое: мальчику – забава, а мне – наказание, чтобы впредь неповадно было…

Но матушка, задержав Тома во второй раз, все-таки пригласила его отужинать с нами чем бог послал.