Онлайн чтение книги Накануне
Глава 54. Росчерк пера

Гучков, взволнованный, обратился к Рузскому: генерал — худой, бледный, два Георгия на походном генерал-адъютантском, с вензелями и акселыбантом, френче — только что вошел в салон.

— В чем дело, Николай Владимирович? Почему отречение и за цесаревича?

Он подхватил Рузского под руку, отвел в дальний угол салона.

— Тут… какой-то ход. Мы ж условились с генералом Алексеевым, что он и командующие фронтами дадут телеграммы царю о необходимости отречения в пользу Алексея, при регентстве Михаила. А вместо этого… извольте видеть! Я чувствую подвох, но в чем он и… с чьей стороны — понять не могу.

Рузский сказал успокоительно:

— Зачем «подвох»? Телеграммы своевременно были получены, Михаил Васильевич точнейшим образом выполнил обещание насчет "голоса фронта". И государь первоначально согласился. Но потом передумал.

— Почему? В этом вся суть!

Рузский пожал плечами.

— В чужую душу не заглянешь. Мне лично он сказал: "Зачем рисковать бэби в такую смутную эпоху. Пусть эту кашу расхлебывает Михаил один".

Шульгин, подойдя, слушал.

— Император так и сказал, насчет каши?

Рузский наклонил утвердительно голову. Шульгин отвернулся, скрывая улыбку.

Государственная, богом вдохновленная мудрость! Конечно, так: в девятьсот пятом царь спас монархию, бросив бумажку о свободах «конституция». Сейчас он выбрасывает в горланящие пасти бумажку об отречении. Цена обоим манифестам одна. Михаил "расхлебает кашу" — не для Алексея даже, для самого Николая, Они будут еще припадать к священным стопам величества — гучковские потомки. Потомки, потому что самого Гучкова повесит же царь, наконец! Не Гучковым и Коноваловым сломать вековой престол! Но если не им, то кому же?

Только бы сейчас, когда чернь бушует еще, суметь охранить августейших… На заводах выносили уже резолюции о суде над царем. Но суд — это казнь. Если б можно было куда-нибудь прочь из России подальше, пока здесь все войдет в колею. В Англию? Английский король — близкий родственник… Если в Англию, в самом деле? Негласно и, быстро. Надо сказать Родзянко…

Дверь открылась опять. Николай переступил порог, держа отпечатанный на машинке листок.

— Вот.

Шульгин и Гучков наклонились над документом. Буквы рябили в глазах, путаясь, — читать приходилось сбоку, так как Николай, садясь, положил бумагу прямо перед собой. Он обмакнул перо и подписал всегдашним крупным росчерком. Затем встал, пожал едва ощутимым пожатием руку Шульгину, кивнул Небрежно Гучкову и пошел к выходу. Явно его не интересовало мнение думцев.

Обида сняла волнение Гучкова. Он сказал очень громко:

— Виноват…

Николай обернулся. На лбу легла складка. Гучков запнулся. Глаза заметались растерянно. Голос опять стал почтительным.

— В целях скорейшего восстановления спокойствия необходимо немедленное вступление в должность нового кабинета министров. Мы просили бы вас поэтому подписать рескрипт о назначении князя Львова председателем совета министров и великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим.

На секунду что-то неуловимое мелькнуло в глазах Николая. Неуловимое. Потому что тотчас же, с прежним равнодушием, Он приподнял плечо.

— Я не понимаю вас. Отречение состоялось. Какую силу может иметь указ, подписанный… бывшим. Пусть Михаил подпишет.

В самом деле. Надо было раньше. Но раньше — память пропала. С Михаилом будет еще волокита. Провозглашение, манифест о вступлении. А время не ждет. Ни лишнего часа.

Выручил Рузский.

Он сказал вкрадчиво:

— Но ведь рескрипт можно пометить… более ранней датой. Скажем: дан в два часа дня.

Гучков закивал обрадованно.

— Конечно ж. Какое значение может иметь эта формальность. А для нового правительства чрезвычайно важно сохранить преемственность — быть назначенным именно вами. Тогда признание державами не замедлит. Это переведет Россию на новый путь без толчка.

Усы Николая чуть шевельнулись улыбкой. В первый раз в этот вечер.

— Дайте.

Он подписал поданные ему Гучковым документы стоя. И, не повторяя поклона, вышел.