Онлайн чтение книги Накануне
Глава 6. Однофамильцы

В кабинете директора с порога еще увидел Ефимов серебряные жандармские, с красной просветиной, погоны и знакомого толстого пристава. Пристав кивнул ласково и сказал, наклоняясь к сидевшему рядом усатому ротмистру:

— Вот-с, он самый: мастер Ефимов.

Жандарм подщелкнул шпорой, по-прежнему сидя вразвалку, протянул руку. Ефимов с почтением пожал мягкую ротмистрскую ладонь: в эдакое смутное время нет человеку полезней протекции, как жандармская.

Жандарм спросил, поигрывая серебяным пузатеньким наконечником аксельбанта:

— Разрешите осведомиться, уважаемый… как имя-отчество? Петр Семенович? Ваш цех на заводе — самый беспокойный по сообщению господина директора…

Он наклонился в сторону письменного стола, за которым сидел директор-распорядитель, и директор, поспешно наклонясь навстречу жандармскому кивку, подтвердил тенорком:

— Так точно. Можно сказать без преувеличения: руководящий цех.

— Так вот, уважаемый Петр Семенович, будьте добры указать, кто у вас там… главный заводчик смуты, — заглавный, так сказать, оратор-организатор.

Сосипатр? Так теперь надо сказать! Но язык не повернулся. У мастера даже в виски стукнуло. С чего это… не сказалось. Потому что лучший работник в цехе? Или потому что первый раз? Сказалось сразу другое, уже привычное имя:

— Покшишевский.

Жандарм кивнул равнодушно:

— Имеем сведения. Проходит у нас по списку социалистов-революционеров. Звание вроде как динамитное, однако сейчас, как изволите знать, динамитчики эти за войну до победного конца. Со всеми здравомыслящими верноподданными. Черт с ним, пусть пока бродит… Нет, вы мне такого назовите, что против войны: это признак вернейший.

На этот раз имя сказалось легко:

— Сосипатр Беклемишев.

— Как? — расхохотался ротмистр. — Беклемишев? Вот анекдот! Знаменитому адмиралу однофамилец?

— Знаменитому? — спросил любопытно директор. — Простите… Не приходилось слышать. Чем именно знаменит?

— Помилуйте, — пояснил с готовностью ротмистр. — Любимец его величества: чин за чином, орден за орденом так и хватает! Умнейшая голова — нашел ход. Он, знаете, когда на доклад к государю приезжает, испросит разрешения пройти в апартаменты августейших детей, залезет под стол во всей парадной форме — представляете себе: мундир, шитье, эполеты, сабля, ордена во всю грудь — и лает оттуда по-собачьи, арти-ети-чески лает! Ну, натурально, все от смеху — в лоск! А известно, кто умеет насмешить, тех больше всяких других любят. На этом его карьера пошла… Так Беклемишев, вы говорите… Он какой масти?

— Волос черный, а лицо кругом бреет.

Ротмистр рассмеялся опять:

— Да я не о том: не все ли мне равно, какое у него мурло: мне с ним не целоваться. Какой партии, я спрашиваю.

И снова у Ефимова сжало виски. Непонятно. Словно боится чего. Молчать нельзя: неисполнительно. Мастер вильнул.

— Виноват, не вполне разбираюсь… Раньше было безусловно просто: против царя говорит, стало быть, социал. А нынче…

На этот раз рассмеялись все, кто был в комнате.

И Ефимову самому стало весело.

— А нынче все против царя говорят? — сказал сквозь смех ротмистр. Правильно: разберись тут… в партиях! Однако же все-таки надо разбираться, почтеннейший Семен Петрович: время сугубое…

— Так они ж, ораторы, когда говорят, не называются, — пробормотал мастер.

Ротмистр скривил рот.

— А определять надо, — как птицу по полету. К примеру, можете вы доложить что-нибудь из высказываний означенного Сосипатра?

— Могу, — бодрясь и вытягиваясь, сказал Ефимов. Речь, только что слышанная, была у него в памяти до слова свежа. Он так и стал повторять, слово за словом, и сразу же не только ротмистр, но и пристав, до той поры благодушно посапывавший, и директор в величественном кресле своем, и старший инженер, и начальник цеха настороженно вытянули из высоких, стоячих крахмальных воротников подбритые шеи.

На улицу? С солдатней брататься?

Ротмистр встал. Усы встопорщились, совсем другое стало лицо — не узнать.

— Большевик, не иначе… Только большевики могут такие лозунги… Да еще во время войны… Это надо пресечь немедля… Немедля изъять. До начала митинга, чтоб он не успел свою ересь…

Ефимов дрогнул.

— Какого митинга?

— Вас разве не предупредили? — Ротмистр оглянулся на директора. Сегодня, по постановлению, изволите видеть, комитета преступного сообщества, присвоившего себе наименование Российской социал-демократической партии большевиков, по всем заводам имеют быть организованы митинги с призывом бастовать 9-го января. Министерством предписано изъять главнейших ораторов до митингов, дабы сорвать. В ночь сегодня мы поработали. А сейчас добираем: у меня с собой люди.

— Виноват… — пробормотал, не смея поднять глаз, мастер. — Митинг… идет уже… Сосипатр на митинге, именно…

— Как! — гаркнул ротмистр. — Так чего ж вы тут муру разводите… Я же вам сказал — приказано митингов этих не допускать… Придется теперь из-за вас в открытую: наряд вызывать для разгона и ареста…

— Бога ради! — умоляюще воскликнул директор. — Это же невозможно! На заводе, знаете, что будет. Забастуют сегодня же… А если станет Айваз, сейчас же перекинется на другие… Район здешний до последней степени буйный.

— Правильно, — подтвердил пристав. — Хуже Выборгского во всем городе района нет. Где-где, а тут обязательно подхватят. Только предлог дай…

Ротмистр покусал губы.

— Я из командировки с пустыми руками никогда не возвращался, за всю службу. Митинг… черт с ним: случилось — назад не вернуть; да он и отошел уж, пожалуй. Но Сосипатра вашего я возьму.

— Ваше высокородие! — Ефимов в волнении забылся настолько, что дотронулся даже до ротмистрской руки. — Христом богом свидетельствуюсь: ежели Сосипатра тронуть — не то что цех, весь завод на дыбы станет: очень его рабочие уважают. А в цеху у меня такие есть… Никиту, хотя б, взять. Мальчишка, и фамилия ему будто безразличная — Сизов, но яростный в действиях: прямо зверь из бездны, как в Апокалипсисе определено. Слова не скажи — он уж и кулаки сжал. И другие есть, ему в масть. Действо получится, я говорю… Все одно, что разгон.

Ротмистр подумал.

— Ликвидировать все же необходимо… И немедленно. Но, пожалуй, действительно, лучше… без шума: чтобы, так сказать, без вести пропал… Присядьте, господин Ефимов. Сейчас мы стратегию эту сообразим.

И обернулся к директору:

— Н-да! Со всей откровенностью скажу: паршивые пошли времена! Из-за какого-то там слесаришки… В прежнее время сгреб бы его за шиворот посреди мастерской, стукнул мордой о станок и отправил куда следует. А сейчас, изволь радоваться, целый аппарат воздвигай. Роман с похищением. Дабы не обеспокоить, изволите видеть, пролетариат!