Онлайн чтение книги Право выбора
15

Пожелание Кати, хоть и высказанное в шутливой форме, заставило меня призадуматься: почему бы, в самом деле, не сдать экзамен на машиниста? Кое-какая практика у меня уже была, да и устройство экскаватора я успел изучить. Посоветовался с Бакаевым, он одобрил:

— Жалко отпускать, но не век же тебе ходить в помощниках.

В экзаменационную комиссию входили Катя и Дементьев. И хоть я не рвался на новую должность — было неплохо и в бригаде, — все же решил подготовиться основательно. Это будет экзамен не только на машиниста. Я должен показать глубокие знания, блеснуть умом, получить высшую оценку, так сказать, получить право безоговорочно. Я завоевывал место под солнцем, а потому сразу же засел за учебники.

Наш поход на Кондуй-озеро не остался незамеченным.

— А ты ловкий мужичок! — сказал как-то Бакаев и одобрительно гмыкнул. — И чего только в тебе, черте рыжем, девки находят!

Его отношение ко мне заметно изменилось, даже появилась некоторая предупредительность. Стал он откровенен и в суждениях, вечерами подолгу рассказывал о своей жизни. Я-то понимал, в чем дело: Бакаев пытался вызвать меня на такую же откровенность. Но я молчал. Пусть думают, что хотят! Во всяком случае, теперь даже незнакомые парни приветливо со мной здоровались, а в глазах девушек я улавливал любопытство. Однажды совершенно случайно повстречал Кочергина Ивана Матвеевича. Он пожал руку, спросил:

— Отчего не проведаешь стариков? Ульяна Никифоровна и то уж спрашивала. Заходи как-нибудь по-простецки, чайку попьем…

(То-то удивится Бакаев, когда узнает, что сам начальник рудника пригласил меня на чай!)

— Екатерина говорила, что опять машинистом стать хочешь. А я вначале думал, что ты, как та залетная птаха, покружишься и упорхнешь. Теперь вижу, что всерьез решил здесь обосноваться. Что ж, рад. Вместе ведь начинали дело… Смысл в конечном итоге не в должности, а в стремлении человека. Должность — дело наживное.

По-видимому, прознав, что я собираюсь остаться на руднике навсегда, добрейший Иван Матвеевич решил поддержать меня «морально». Инженера, как он того хотел, из меня не получилось, но все же я был своим человеком, которым он когда-то дорожил.

— Приду, приду на экзамены, — пообещал он, — замолвлю словечко.

Я поблагодарил и подумал, что теперь уж хочешь не хочешь, а придется день и ночь зубрить инструкции, дабы не осрамиться навеки. Да, я преуспевал, и будущее рисовалось в самых радужных красках. Машинист экскаватора — это лишь первая ступенька. С моей энергией и умом я смогу добиться многого. И все лишь для того, чтобы заслужить ее похвалу, ласковое слово. Она сможет убедиться, что не ошиблась во мне.

После нашей прогулки к озеру я все дни находился в каком-то угаре. Верилось в невозможное. Я был влюблен в весь мир, сделался даже глупо сентиментальным, брал в библиотеке стихи и твердил их наизусть: надеялся, что «разговор о звездах» еще будет продолжен.

Катя… Она безраздельно завладела моими мыслями. Что бы там ни было после, мы с ней целый день провели один на один, говорили о сокровенных вещах, она прикасалась рукой к моей щеке. Ночами я долго лежал с открытыми глазами и рисовал картину за картиной. То представлялась сверкающая водяная гладь, обрывистые берега, утлая лодчонка и раскрасневшаяся женщина на корме, такая близкая, доступная; то я видел широкое звездное небо, заново ощущал жар ладони Кати, — а в ушах звенели слова, проникновенные, волнующие:

Язык поэзии понятен только влюбленным. Поэзия живет рядом с нами: она бредет с экспедицией, пробирающейся по краю планеты, она живет в реве шторма в океане, она притаилась в безмолвном царстве нашей необъятной замшелой тайги.

Кончилось дело тем, что в день получки я купил в рудничном магазине костюм, белую рубашку и галстук. На туфли денег не хватило, но Бакаев, скрепя сердце и поверив в мое блистательное будущее, развязал заветный узелок и выложил пятьсот рублей.

— Возьми. Теперь ходить вахлаком вроде как бы и неудобно. Камчадал тобой интересовался…

И когда я примерил покупки, он сказал:

— А ты в самом деле, черт тебя дери, ничего. Вот что значит одежа!

По утрам я возобновил свои прогулки по окрестностям. Все надеялся: авось встречу Катю! Это будет как бы случайная встреча, и Катя поймет, что у меня есть свои благородные привычки. Для элегантности я даже обзавелся тростью, или, попросту говоря, суковатой палкой с набалдашником. Палка служила еще и для другой цели: за последнее время рудничные собаки стала проявлять интерес к окружающей жизни, и однажды два здоровенных пса загнали меня в ручей. В тот раз удалось отбиться камнями.

Было свежее росистое утро, когда я вышел из барака и углубился в чащу. Шел и радовался всему. Над сосновым бором разгоралось малиновое пламя. Оно захватывало все большие и большие пространства. И вот вспыхнула, засветилась каждая сосенка, каждая лиственница. Синевато-серая гладкая кора пихт порозовела. Мягкая мгла заволокла деревья и верхушки сопок. Перебежал дорогу полосатый черно-желтый бурундучок, и уже через секунду его пушистый хвост замелькал среди ветвей. Вымахнула из-за морщинистого обомшелого камня огромная молчаливая птица, растаяла в сизом сумраке таежной глубины.

Я невольно вздрогнул, услышав хруст сухих веток. Обернулся: на тропе стояла Настя, жена Киприяна.

— С добрым утром, кавалер! — сказала она негромко.

Настя прерывисто дышала, высоко вздымались ее груди, выпирающие из-под желтого сарафана. Озорные глаза блестели.

— Ты чего здесь? — удивился я.

— Прогуливаемся. Кипря спит, а молодой жене не спится. Решила подышать свежим воздухом. А тут, вижу, знакомый; дай, думаю, подойду — погуляем вместе. Не все тебе с Катькой по лесу шляться; сегодня мой черед!

— Иди, бес, своей дорогой. А то еще кто увидит — скандалу не оберешься…

— С Ярцевой-то не побоялся давесь у всех на виду пройтись, а она тоже не разведенная. Если хочешь знать, я тебя ведь третье утро подкарауливаю. Да все как-то не удавалось напасть на след. А вот сегодня подвезло.

Я видел ее вздрагивающие розовые ноздри, расширенные зрачки, оголенные круглые руки и понимал, что Настя говорит правду. Слова она произносила вкрадчиво, почти шепотом, все наступала и наступала на меня. Нет, она не шутила и пришла сюда с определенной целью. Красивая, бесстыдная, она, по-видимому, даже не допускала мысли, что я могу отвергнуть ее. И когда она прикоснулась к моей руке, меня обдало жаром. Она сжала горячими ладонями мое лицо и впилась губами в мои губы.

Не знаю, что произошло бы дальше, случись все это до нашей вылазки с Катей на Кондуй-озеро, но сейчас я мигом отрезвел, оттолкнул Настю.

— Ты что, сдурела? Уходи сейчас же!

Голос мой дрожал.

— Ах, ты так?!

— Что так?

— Только с Катькой можешь?..

— Ты с ума сошла…

Она бросила на меня взгляд, полный ненависти, прошипела с брызнувшей злобой:

— Запомни мое слово: все равно не быть вам с Катькой вместе. Тогда я тебя уступила, а теперь не уступлю. Еще придешь ко мне, в ножках валяться будешь, да только…

Где-то совсем близко послышалась песенка: я узнал голос Юрки. Нас разделяли, может быть, высокие заросли жимолости. Настя прошептала что-то и метнулась в кусты. Я стоял на тропе взбудораженный до крайности и все не мог опомниться.

Юрка вышел на тропу, заметил меня:

— А, это вы!

Его глаза расширились от удивления:

— Вы один?

— Как видишь.

— Чертовщина какая-то! Послышалось, будто разговаривают.

— Это я читал стихи.

— Стихи? Вы читали стихи? Вот никогда не поверил бы!..

— Чего же здесь особенного? Всякий мало-мальски культурный человек любит поэзию. Когда был еще в Москве, часто выступал на самодеятельных вечерах. Возможно, и здесь подвернется случай выступить. Послушай:

— Здорово! Прочтите еще…

Юрка, кажется, поверил. Я провел рукой по его вихрастым волосам:

— Идем в барак. Скоро заступать. Нужно успеть позавтракать.

— Прочтите, прочтите!

— Лучше прочти ты что-нибудь. В вашей семье, наверное, тоже любили стихи?

— В нашей семье? — он рассмеялся. — Ну нет. Батя больше матюкался. Придет, бывало, с работы сердитый, весь в машинном масле, взглянет на меня и скажет: до каких пор я тебя, лоботряса, кормить буду? Семья-то у нас семь человек, мать болеет, сестренки маленькие. Ну, когда я засыпался на экзаменах, батя взял меня за шиворот и вышвырнул на улицу. Хватит, говорит, на моей шее сидеть, паразит несчастный! Я, говорит, в порту кишки надрываю, чтобы тебя, мерзавца, в люди вывести, а ты двойки получаешь. Вот какими стихами он разговаривает.

— А я думал…

— Что вы думали?

— Да так, ничего… Вот я решил на машиниста экзамен сдавать. Если хочешь, будем готовиться вместе.

— Еще бы! Мне бы только в машинисты выбиться, тогда бы я чихал на нужду: половину зарплаты можно было бы домой высылать.

— Значит, договорились?

— Да хоть сейчас!

Я совсем успокоился и уже с улыбкой вспоминал недавнее приключение на этой дорожке. Дьявол, а не баба! Теперь жди какого-нибудь подвоха: может такое натворить, что и за год не расхлебаешь!..