Онлайн чтение книги Сон в красном тереме
Глава сто пятнадцатая

Преисполнившись непреклонной решимостью, Сичунь клянется исполнить свое заветное желание;

встретившись со своим двойником, Цзя Баоюй испытывает чувство разочарования

Итак, Баоюй допустил оплошность и хотел объяснить, в чем дело, но тут появилась Цювэнь и сказала:

– Второго господина Баоюя зовет отец!

Баоюй так удивился, что едва не вскрикнул: зачем он снова понадобился отцу? Но делать нечего, пришлось пойти.

– Я позвал тебя по важному делу, – промолвил Цзя Чжэн. – Во время траура ходить в школу не полагается, но дома повторять пройденное необходимо. Пока я свободен, будешь каждые два-три дня писать сочинения и отдавать мне на просмотр. Хочу проверить, каковы твои успехи.

Баоюй лишь поддакивал.

– Цзя Хуаню и Цзя Ланю я тоже велел повторять пройденное, – продолжал Цзя Чжэн. – И если твои сочинения окажутся хуже, я окончательно в тебе разуверюсь.

– Я буду стараться! – произнес Баоюй.

– А теперь иди!

Баоюй вышел и столкнулся с Лай Да, которого сопровождали несколько человек. С книгами в руках они направлялись к Цзя Чжэну.

Едва Баоюй прибежал домой, как Баочай бросилась к нему с расспросами и очень обрадовалась, узнав, что отец велел ему писать сочинения, чего нельзя было сказать о Баоюе. Однако нарушить повеление отца он не решался. Только он сел, чтобы собраться с мыслями, как пришли две монахини из монастыря Дицзан-вана.

– Как поживаете, вторая госпожа? – спросили они Баочай.

– А вы как? – не отвечая на вопрос, осведомилась Баочай и приказала служанкам угостить монахинь чаем.

Баоюю очень хотелось поговорить с монахинями, но он знал, что Баочай это не понравится. А монахини, встретив холодный прием со стороны Баочай, вскоре стали прощаться.

– Посидели бы еще, – из вежливости предложила Баочай.

– Простите нас, – ответила одна из монахинь. – В последние дни нам все время приходилось молиться и устраивать жертвоприношения в кумирне Железного порога, поэтому мы и не приходили справиться о здоровье госпожи и ее невесток. Но сегодня нам наконец удалось навестить госпожу, а сейчас мы торопимся к четвертой барышне Сичунь.

Баочай кивнула, предоставив монашкам поступать как им угодно.

Направляясь к Сичунь, монахини повстречали Цайпин.

– Твоя барышня дома? – спросили они.

– Ох, лучше не говорите о ней! – воскликнула Цайпин. – Вот уже несколько дней, как она не притрагивается к еде.

– А что случилось? – удивились монахини.

– Это длинная история. Пойдете к ней, и она сама вам все охотно расскажет.

Сичунь вышла монашкам навстречу.

– Здравствуйте! – сказала она. – А я-то думала, вы совсем нас забыли, потому что дела наши плохи!

– Амитаба! – вскричали монахини. – Можете нам ничего не давать, мы все равно будем вас считать нашими благодетелями – ведь монастырь наш все время находился на содержании у вашей семьи, сколько мы от старой госпожи получали милостей! Но старая госпожа, увы, умерла, и мы пришли повидаться с госпожами и их невестками. Всех обошли, а теперь вот к вам решили зайти.

Сичунь спросила, что случилось с монахинями из монастыря Шуйюэ.

– Там какая-то неприятность, – отвечали монахини, – их настоятельница никого в монастырь не пускает. А известно вам, что настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки сбежала с мужчиной?

– Откуда пошли эти сплетни? – возмутилась Сичунь. – Язык надо отрезать тому, кто их распускает! Ее похитили разбойники, а на нее же еще и клевещут.

– Настоятельница Мяоюй всегда вела себя очень странно. Только напускала на себя вид праведницы, – заметила одна из монахинь. – Мы не хотели вам говорить, барышня. Но разве была она похожа на нас? Ведь мы всецело посвятили себя молитвам, самоусовершенствованию и поискам путей к спасению!

– А в чем можно найти спасение? – спросила Сичунь.

– О таких, как мы, говорить не приходится, – отвечали монахини, – а вот знатные барышни вроде вас вряд ли всегда будут жить в роскоши. Но когда обрушится несчастье, думать о спасении будет поздно! Одна лишь добрая и скорбящая бодхисаттва Гуаньинь может посочувствовать вам в ваших страданиях и указать путь к спасению. Вот почему и говорят: «Добрая, милосердная, спасающая от мук и несчастий бодхисаттва Гуаньинь». Мы отреклись от мира, и хотя страданий нам приходится претерпевать больше, чем госпожам и барышням из знатных семей, зато не подстерегают нас на каждом шагу опасности. Мы никогда не станем бодхисаттвами, но благодаря самоусовершенствованию можем когда-нибудь возродиться в мужской оболочке, а это для нас великое счастье. Мы не похожи на нынешних женщин, которым некому пожаловаться на свои горести и обиды.

– Ах, барышня! Если вы выйдете замуж, вам придется всю жизнь следовать за мужем и выполнять свой супружеский долг, где уж тут предаваться самоусовершенствованию? Ведь этому надо посвятить всю жизнь. Настоятельница Мяоюй ставила себя выше нас, простых монахинь, относилась к нам с неприязнью, считая невеждами. Ей неведомо было, что судьба иногда посылает счастье простым людям, а таких, как она, обрекает на страдания!

Слова монахинь затронули самые сокровенные чувства Сичунь, и, не стесняясь служанки, она рассказала им, как к ней относится госпожа Ю, как тяжело ей пришлось, когда она присматривала за домом, а затем показала монахиням остриженные волосы.

– Неужели вы думаете, что у меня не хватит решимости порвать с этим погрязшим в скверне миром? – сказала она. – Мысль стать монахиней у меня созрела давно, я только не знаю, как это сделать!

– Замолчите, барышня! – вскричала монашка, притворяясь встревоженной. – Услышит супруга господина Цзя Чжэня, подумает, будто это мы вас подбиваем стать монахиней, отругает, да еще, чего доброго, из монастыря выгонит. Вы, барышня, с вашим нравом, можете выйти замуж за человека достойного и всю жизнь наслаждаться довольством и счастьем.

– Думаете, только супруга Цзя Чжэня может вас выгнать, – оборвала ее Сичунь. – А я не могу?

Видя, что Сичунь не на шутку рассердилась, монахиня стала оправдываться:

– Не судите нас, барышня, строго за то, что мы о вас так подумали. Но все равно вам не позволят уйти в монастырь. Ведь мы говорим так для вашей же пользы!

– Ладно, что будет, то будет! – отвечала Сичунь.

Видя, что разговор принял нежелательный оборот, служанки стали делать монашкам знаки поскорее убраться. Монашки и сами поняли, что пора уходить, к тому же еще испугались, и, не сказав больше ни слова, попрощались с Сичунь. Девушка не стала их удерживать и холодно сказала:

– Не думайте, что в Поднебесной больше нет монастырей, кроме вашего!

Монахини не посмели возразить и вышли. Цайпин чувствовала себя виноватой. Ведь это она подослала монашек к Сичунь, и, чтобы оправдаться, Цайпин поспешила к госпоже Ю.

– Наша барышня, – сказала она, – не оставила мысли уйти в монахини, потому и остригла волосы. Она не больна, но все время ропщет на судьбу, так что не спускайте с нее глаз, госпожа, а то случится что-нибудь, нас же и обвинят!

– Неужели она и в самом деле собралась в монастырь? Что-то не верится, – промолвила госпожа Ю. – Просто ей захотелось меня позлить, вот она и отрезала волосы. После отъезда Цзя Чжэня все делает мне назло. Ладно, пусть поступает как ей угодно!

Как ни уговаривала Цайпин девушку отказаться от своего намерения, Сичунь слышать ничего не хотела, по-прежнему не прикасалась к еде и твердила, что уйдет в монастырь. Тогда Цайпин пожаловалась госпожам Син и Ван, но и они не смогли переубедить Сичунь и отправились за советом к Цзя Чжэну. Однако в это время вошел слуга и доложил:

– Прибыли госпожа Чжэнь с сыном Баоюем!

Госпожу Чжэнь проводили в покои госпожи Ван, а та распорядилась пригласить и Чжэнь Баоюя.

Ей было интересно посмотреть на юношу, как две капли воды похожего на ее сына. Однако служанка вернулась и сказала:

– Господин Чжэнь Баоюй не может прийти. Он у господина Цзя Чжэна. А сейчас туда придут наш Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань.

Цзя Чжэну, надо сказать, очень понравился Чжэнь Баоюй, он без запинки и очень складно отвечал на вопросы, и Цзя Чжэн решил позвать своего Баоюя, а также Цзя Хуаня и Цзя Ланя, чтобы поставить Чжэнь Баоюя им в пример. Он предложил гостю стул, но тот, будучи младшим, не посмел занять место выше хозяина, положил на пол подушку и сел рядом с ним.

Баоюй между тем облачился в траурную одежду и вместе с Цзя Хуанем и Цзя Ланем пошел к отцу. С Чжэнь Баоюем он повел себя как со старым знакомым, да и Чжэнь Баоюй держался так, словно они встречаются не впервые.

После того как молодые люди обменялись приветствиями, Чжэнь Баоюй не мог снова сесть рядом с Цзя Чжэном, в то время как Цзя Баоюй, который был старше, оставался стоять.

Цзя Чжэн догадался, в чем дело, поднялся с циновки, приказал накрывать на стол и сказал:

– Я вас покину. Мой сын вам составит компанию. Побеседуйте, пусть младшие слушают вас да ума набираются.

– Извините, уважаемый дядюшка, – почтительно возразил Чжэнь Баоюй. – Я сам жажду выслушать наставления старшего брата Баоюя.

Цзя Чжэн произнес в ответ несколько вежливых фраз и направился во внутренний кабинет. Чжэнь Баоюй хотел его проводить, но Цзя Чжэн жестом остановил его.

Между тем Цзя Баоюй побежал к кабинету и там дожидался отца. Как только Цзя Чжэн скрылся за дверью, Цзя Баоюй вернулся, предложил Чжэнь Баоюю сесть, и они завели разговор о том, что давно слышали друг о друге и мечтали встретиться.

Но это неинтересно, лучше расскажем о том, как Баоюй, встретившись со своим двойником, вспомнил, что за сон ему снился. О Чжэнь Баоюе он много слышал, знал, что тот придерживается одних с ним взглядов, и был уверен, что они подружатся. Но с первой же встречи пускаться в пространные рассуждения Цзя Баоюй счел неудобным, особенно при Цзя Хуане и Цзя Лане, поэтому ему лишь оставалось превозносить своего двойника и восхищаться им.

– Мне давно знакомо ваше благоуханное имя, – говорил он. – Как жаль, что мы до сих пор не могли подружиться с вами! Вы поистине небожитель, сошедший на землю!

Чжэнь Баоюй тоже немало слышал о Цзя Баоюе и нынче понял, что не ошибся в своих предположениях. Вместе учиться они могли бы, но пути у них в жизни разные.

«И имя, и внешность у нас одинаковые, – думал Чжэнь Баоюй. – Души наши связаны в прежних рождениях. Я кое-что смыслю в жизни и мог бы высказать ему свои суждения! Но вряд ли это удобно при первой встрече. К тому же его взгляды мне неизвестны. Пожалуй, с откровенной беседой лучше повременить». И он сказал:

– Я давно наслышан о ваших талантах, брат мой. Вряд ли на десять тысяч найдется еще один такой безупречный и одаренный, как вы. Я же неотесан и глуп, а потому недостоин носить имя «Драгоценная яшма».

«А он и в самом деле точная моя копия, – размышлял Цзя Баоюй, – и мыслим мы одинаково. Не понимаю только, почему он относится ко мне с таким восхищением, будто я девушка. Ведь не бывает мужчин чистых, как девушки».

– Дорогой брат, – промолвил Цзя Баоюй, – я не заслуживаю ваших похвал. Я грязен и туп, мне не яшмой надо бы называться, а булыжником! Разве посмею я с вами сравниться?

– В детстве я был очень самонадеян, – ответил Чжэнь Баоюй, – и считал себя достойным драгоценного камня. Но когда семью нашу постигли несчастья и долгое время я был обречен на лишения, понял, что я ничуть не лучше обломка черепицы. Не берусь утверждать, что до конца испытал счастье и горе, но разбираться в жизни немного научился. Вы же, старший брат, живете в роскоши и довольстве, любое ваше желание исполняется, и уж конечно в искусстве писать сочинения вы превосходите многих, недаром мой уважаемый дядя Цзя Чжэн дорожит вами, словно жемчужиной. Так что вы вполне достойны своего драгоценного имени.

Баоюй решил, что Чжэнь Баоюй намекает на чиновничью карьеру, и искал подходящий ответ.

Цзя Хуань в разговоре не принимал участия и чувствовал себя неловко. Зато Цзя Лань, услышав последние слова Чжэнь Баоюя, созвучные его мыслям, не вытерпел и вмешался:

– Вы скромничаете, дядя! Только талант и упорный труд помогают писать сочинения. Это я понял с годами. И еще понял, какое наслаждение их писать! Во сто раз дороже богатства и роскоши слава и доброе имя.

Не успел Чжэнь Баоюй ответить, как Баоюй подумал: «С какой стати этот мальчишка суется со своими рассуждениями?»

– Я слышал, вы, как и я, не признаете общепринятых правил и придерживаетесь собственных взглядов, – обратился Баоюй к гостю. – Ныне мне посчастливилось встретиться с вами, и я хотел бы услышать ваши суждения о вещах возвышенных, дабы избавиться от собственной слепоты и просветиться в своем невежестве! Не ожидал я, что вы, сочтя меня тупицей, заведете разговор всего-навсего о чиновничьей карьере!

«Он не знает, что я сейчас совсем не такой, каким был в детстве, – подумал Чжэнь Баоюй, – и полагает, я с ним хитрю. Так лучше уж быть до конца откровенным! Может быть, тогда мы подружимся!»

– Вы мудро рассуждаете, брат мой, – сказал Чжэнь Баоюй. – В детстве я тоже терпеть не мог разговоры на эту банальную тему. Но к тому времени, как я вырос, батюшка мой оставил службу, жил на покое дома и не имел желания принимать гостей и делать ответные визиты. Это дело он поручил мне. Я получил возможность встречаться с высокопоставленными сановниками и понял, что своими личными заслугами они приумножают славу предков. К тому же через многие книги проходит мысль, что во времена правления мудрого государя достоин жить лишь тот, кто славится своими добродетелями и может написать что-либо полезное, никогда не позволит себе отплатить черной неблагодарностью ни родителям, его взрастившим, ни учителям, которые его наставляли. Так я постепенно избавился от ложных представлений и глупых увлечений детства. Ныне мое единственное желание – найти достойных учителей и друзей, которые просвещали бы меня. Я счастлив, брат мой, что встретился с вами. Надеюсь, вы не оставите меня своими наставлениями. И то, что я вам сказал о сочинениях, не пустые слова.

Баоюй слушал его, и на душе становилось все тяжелее. Вместе с тем он понимал всю справедливость слов Чжэнь Баоюя, и лихорадочно думал, что ответить.

К счастью, пришла служанка и сказала, что господина Чжэнь Баоюя просят пожаловать во внутренние покои.

Баоюй обрадовался и стал торопить Чжэнь Баоюя. Вместе они прошли в комнату госпожи Ван. Цзя Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань поздоровались с госпожой Чжэнь, а Чжэнь Баоюй справился о здоровье госпожи Ван. Госпожа Чжэнь не удержалась, чтобы не приласкать Баоюя, так похожего на ее сына, хотя он был уже совсем взрослый, даже женатый.

Госпоже Ван очень понравился молодой Чжэнь, она привлекла его к себе, завела с ним разговор и сразу поняла, что он умнее и опытнее ее сына. Цзя Ланя тоже нельзя было назвать заурядным, хотя внешностью он уступал обоим Баоюям. И только Цзя Хуань выглядел неотесанным и грубым.

Посмотреть на Чжэнь Баоюя сбежались все слуги. Стали между собой переговариваться:

– Что имена одинаковые, это ладно. Но рост и внешность! Ведь если бы наш Баоюй не носил траур, их не отличить.

Цзыцзюань, глядя на них, думала: «Как жаль, что барышня Линь Дайюй умерла! Она охотно пошла бы замуж за Чжэнь Баоюя!»

Тут как раз госпожа Чжэнь сказала:

– Наш Баоюй стал уже совсем взрослым, и отец просил господина Цзя Чжэна подыскать ему невесту.

Госпоже Ван, как вы уже знаете, Чжэнь Баоюй пришелся по душе, и она сказала:

– Мне так хочется позаботиться о вашем сыне! У нас в доме были четыре девушки, но две умерли, а третья замужем. Есть, правда, младшая сестра Цзя Чжэня, но она совсем юная и не подойдет вашему сыну. У моей старшей невестки Ли Вань две сестры. Одна уже просватана, а вторая, Ли Ци, как раз хорошая пара вашему сыну. Вот я не мешкая их и сосватаю. Одно плохо: семья у нее не очень состоятельная.

– Стоит ли об этом говорить! – отвечала госпожа Чжэнь. – Ведь мы сами бедны. Как бы нам не отказали!

– Но вашего супруга восстановили в должности, – заметила госпожа Ван, – и теперь дела у вас поправятся.

– Хорошо бы ваше предсказание сбылось! – воскликнула госпожа Чжэнь. – Значит, будете свахой?

Как только зашла речь о сватовстве, Чжэнь Баоюй пошел в кабинет Цзя Чжэна, чтобы продолжить разговор с Баоюем. Но там был Цзя Чжэн, и между гостем и хозяином снова завязалась беседа.

Вскоре из-за дверей донесся голос слуги:

– Господин, матушка собирается уезжать!

Чжэнь Баоюй попрощался и вышел.

Баоюй так долго мечтал о встрече с Чжэнь Баоюем, надеялся обрести друга, но на деле после короткого разговора выяснилось, что они не сходятся во взглядах.

После отъезда гостя Баоюй вернулся к себе угрюмый и молчаливый. Все сразу заметили, что он не в духе.

– Чжэнь Баоюй в самом деле похож на тебя? – спросила Баочай.

– Только внешностью, – отвечал Баоюй. – А вообще-то он чересчур ограничен.

– Зачем порочить людей! – возмутилась Баочай. – Ведь ты видел его всего раз!

– Мы с ним беседовали, – отвечал Баоюй, – и он ушел от прямого и откровенного разговора. Только и знает, что рассуждать о «служебных делах» да о «преданности и почтении». Как же его после этого не назвать ограниченным?! И надо же было ему уродиться похожим на меня! Я думал найти в нем свой идеал, а теперь готов отказаться от собственной внешности!

– Смешно тебя слушать! – промолвила Баочай. – Ну как можно отказаться от внешности? К тому же рассуждает господин Чжэнь вполне здраво, каждый мужчина должен стремиться возвыситься и прославить свое имя. Разве подобает мужчине думать только об удовольствиях?! Мало того что сам не обладаешь достоинствами настоящего мужчины, так еще обвиняешь других в ограниченности!

Баоюй и так был расстроен, а слова Баочай подлили масла в огонь. Он помрачнел еще больше, но промолчал, лишь усмехнулся. Баочай не придала этому никакого значения. Видно, сказала что-то не так, и муж над ней насмехается. Ей и в голову не могло прийти, что у него начинается приступ безумия.

Напрасно старались служанки вывести его из этого состояния.

Утром все признаки безумия были налицо.

Между тем госпожа Ван решила поговорить с Цзя Чжэном о Сичунь. Ведь если не отпустить ее в монастырь, она покончит с собой, хоть день и ночь за ней следи.

Очень недовольный, Цзя Чжэн сказал:

– Как могла наша семья дойти до такого позора!

Он позвал Цзя Жуна, сделал ему выговор и велел передать матери:

– Пусть поговорит с Сичунь. Если та будет настаивать на своем, мы перестанем считать ее членом нашей семьи!

Цзя Чжэн и не подозревал, что если бы не госпожа Ю, все, может быть, и обошлось бы, но она донимала девушку, и та решила покончить с собой.

– Девушка не может вечно жить дома, – говорила Сичунь госпоже Ю. – Если со мной случится то же, что со второй старшей сестрой Инчунь, я все равно умру, только доставлю огорчение старшему господину и госпожам. Отпустите меня и считайте, что я умерла. Тогда я всю жизнь проживу праведно, а вы докажете мне свою любовь! К тому же я не собираюсь выходить замуж. Буду жить в кумирне Бирюзовой решетки. Все мои вещи возьмите себе! Давайте это решим, пока монахини еще здесь. Вы сохраните мне жизнь. А не отпустите – останется лишь покончить с собой. Старшему брату, когда он вернется, я скажу, что это моя добрая воля. Если же я умру, он сразу поймет, что в этом повинны вы.

Госпожа Ю давно не ладила с Сичунь. Она не стала спорить с девушкой и отправилась к госпоже Ван.

Но госпожа Ван в это время была у сына и, очень расстроенная, отчитывала служанок:

– Почему сразу не доложили, что второй господин заболел?!

– Трудно понять, что происходит со вторым господином, – сказала Сижэнь. – Ведь еще утром приходил к вам справляться о здоровье, а потом началось. Вторая госпожа Баочай не хотела расстраивать вас, потому и не доложила.

Баоюй слышал, как мать ругает служанок, и пришел им на помощь:

– Матушка, успокойтесь, я совершенно здоров! Только на душе немного тоскливо!

– Надо было раньше сказать, – промолвила госпожа Ван, – пришел бы доктор, прописал лекарство, ты выпил бы раза два и поправился! Помнишь, как ты болел, когда пропала яшма? А что будет, если такое опять повторится?

– Раз вы, матушка, так беспокоитесь, пригласите врача, пусть пропишет лекарство.

И госпожа Ван распорядилась пригласить врача. Ей было сейчас не до Сичунь, она думала только о Баоюе. Дождалась, пока пришел врач, прописал лекарство, и лишь после этого вернулась к себе.

После того Баоюю день ото дня становилось все хуже. Он совсем перестал есть.

А тут еще пришло время снятия траура, все уехали и обязанность приглашать врачей возложили на Цзя Юня. Дома у Цзя Ляня никого не было, поэтому пришлось пригласить Ван Жэня, тем более что Цяоцзе, которая дни и ночи оплакивала мать, тоже заболела. Вновь наступили для обитателей дворца Жунго тяжелые дни.

Окончилась церемония снятия траура, все возвратились домой, и госпожа Ван первым делом пошла навестить Баоюя. Он лежал без сознания. Госпожа Ван заплакала и, не зная, что делать, поспешила к Цзя Чжэну.

– Врач говорит, что Баоюю уже не помогут никакие лекарства, – сказала она. – Надо готовиться к похоронам!

Цзя Чжэн тяжело вздохнул, пошел поглядеть на сына и, убедившись, что госпожа Ван ничуть не преувеличивает, приказал Цзя Ляню сделать соответствующие распоряжения.

И Цзя Лянь снова стал думать о том, где раздобыть денег.

В это время в комнату с криком вбежал мальчик-слуга:

– Второй господин! Беда!

– В чем дело? – тараща глаза на слугу, спросил перепуганный Цзя Лянь.

– У ворот стоит какой-то монах, – стал рассказывать мальчик, – в руках у него яшма, которую когда-то потерял второй господин Баоюй, он требует за нее десять тысяч лянов серебра!

Цзя Лянь плюнул в лицо слуге.

– Я думал, важное дело, а ты лезешь со всякими пустяками! Неужто не помнишь, как нам однажды пытались подсунуть какую-то яшму?! А сейчас никакая не нужна. Ведь Баоюй умирает!

– И я так сказал монаху, – возразил мальчик. – Но он уверяет, что если ему заплатят, второй господин Баоюй тотчас выздоровеет!

Во дворе послышался шум, прибежали слуги.

– Монах ворвался в дом! Мы не могли его задержать!

– Да что же это творится? – вскричал Цзя Лянь. – И вы не вышвырнули его вон?

Вышел Цзя Чжэн.

В это время из внутренних покоев донеслись вопли:

– Второй господин умирает!

И тут убитый горем Цзя Чжэн услышал голос монаха:

– Если хотите, чтобы он жил, платите деньги!

«Когда-то Баоюя вылечил точно такой же монах, – вспомнил Цзя Чжэн, – может быть, и этот его спасет? Надо заплатить! А вдруг это не та яшма?»

И Цзя Чжэн решил прежде убедиться, что монах и в самом деле может сотворить чудо. Он велел пропустить монаха, и тот, даже без приветственных церемоний, со всех ног бросился во внутренние покои.

– Ты куда? – пытался удержать монаха Цзя Лянь, схватив его за руку. – Ведь там женщины!

– Но я могу не успеть, – отвечал монах на ходу. Цзя Лянь едва поспевал за ним, крича:

– Все прячьтесь! Монах идет! Потом будете плакать!

Но госпожа Ван и остальные женщины так рыдали, что ничего не слышали. И лишь когда Цзя Лянь, продолжая кричать, вбежал в комнату, они обернулись, увидели рослого монаха, заволновались, но спрятаться не успели.

Монах между тем устремился прямо к Баоюю. Баочай поспешила скрыться, а Сижэнь, глядя на госпожу Ван, продолжала стоять.

– Благодетель мой, я принес твою яшму! – объявил монах, перекинув яшму с ладони на ладонь. – Скорее несите деньги, и я спасу его!

От испуга все словно приросли к месту. Никому и в голову не приходило, что монах может их обмануть.

– Спасите его, тогда получите деньги, – промолвила госпожа Ван.

– Нет, давайте деньги сейчас! – настаивал монах.

– Не беспокойтесь, мы вам заплатим, только обменяем серебро, – заверила госпожа Ван.

Монах раскатисто захохотал, повертел в руке яшму и, наклонившись к уху Баоюя, тихо произнес:

– Баоюй! Баоюй! Твоя яшма вернулась!

Баоюй приоткрыл глаза.

– Он приходит в себя! – радостно закричала Сижэнь.

– Где моя яшма? – спросил Баоюй.

Монах положил яшму на ладонь Баоюю. Тот крепко сжал ее, поднес к глазам, полюбовался и сказал:

– Как долго я тебя не видел!

Все вне себя от счастья стали поминать Будду, особенно Баочай, совершенно забывшая о монахе. Цзя Лянь, убедившись, что Баоюй и в самом деле пришел в себя, заспешил по делам, но монах схватил его за руку и вышел вместе с ним. Цзя Ляню ничего не оставалось, как отвести монаха к Цзя Чжэну и рассказать все как есть.

Цзя Чжэн бросился к монаху, стал низко ему кланяться, благодарить. Монах в свою очередь совершил приветственную церемонию и сел на стул.

Цзя Лянь с беспокойством подумал: «Он, конечно, не уйдет, пока не получит денег…»

Приглядевшись к монаху, Цзя Чжэн понял, что никогда его не видел, и стал задавать вопрос за вопросом:

– Как очутилась у вас эта яшма? Как ваше драгоценное имя? Почему сын мой ожил, как только вы к нему приблизились?

– Не знаю, – с легкой улыбкой отвечал монах. – Дайте мне десять тысяч лянов серебра, и покончим с этим делом!

– Деньги сейчас принесут, – коротко ответил Цзя Чжэн, возмущенный бесцеремонностью монаха.

– Скорее! – требовал монах. – Мне пора уходить!

– Прошу вас, почтеннейший, погодите немного, – попросил Цзя Чжэн, – позвольте мне сперва взглянуть на сына!

– Хорошо, идите! Только не задерживайтесь! – согласился монах.

Цзя Чжэн прошел во внутренние покои и молча приблизился к кану. При появлении отца Баоюй хотел встать, но мешала слабость.

– Лежи! – бросившись к сыну, приказала госпожа Ван.

– Яшма ко мне вернулась, – с улыбкой произнес Баоюй, протягивая яшму отцу.

Цзя Чжэн с первого взгляда понял, что это пропавшая яшма, не стал ее разглядывать, только сказал госпоже Ван:

– Баоюй спасен. Но как мы будем расплачиваться?

– Я отдам все, что у меня есть, лишь бы отблагодарить монаха! – заявила госпожа Ван.

– Боюсь, деньги ему не нужны! – заметил Баоюй.

– Этот монах какой-то странный, – согласился Цзя Чжэн. – Он нарочно сказал про деньги.

– А вы попросили бы его остаться, – посоветовала госпожа Ван. – Возможно, удалось бы узнать, что ему на самом деле нужно.

После ухода Цзя Чжэна Баоюй попросил есть, выпил чашку рисового отвара, а затем потребовал каши. Однако каши госпожа Ван не решилась ему дать.

– Так ведь я совсем здоров! – уверял Баоюй.

Он приподнялся на постели, съел кашу. Затем потребовал, чтобы ему помогли сесть.

Шэюэ приподняла его и негромко сказала:

– Поистине эта яшма – сокровище! При одном взгляде на нее Баоюй выздоровел! Какое счастье, что она уцелела!

При этих словах Баоюй побледнел, отшвырнул яшму и упал на подушки…

Если хотите знать о дальнейшей судьбе Баоюя, прочтите следующую главу.