Онлайн чтение книги Вайолет Эвергарден Violet Evergarden
5 - 11

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Если бы Дитфрид Бугенвиллея…

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀I

Находясь на пределе своего одиночества, один зверь нашёл надежду. Невероятно сильная, но самая хрупко выглядящая надежда, которую зверь когда-либо видел.

Его надежда – Дитфрид Бугенвиллея – была таким человеком.

Он был резок на язык и высокомерен по отношению к незнакомцам. Его дух был подобен лезвию обнажённого меча. В нём были привлекательные части, но у него была некая неловкость, которая заставляла его всё разрушать.

Зверь нашёл этого человека. Эти две ужасно неумелые души не ладили, но сумели сблизиться друг с другом.

Поскольку зверь мог только сражаться, он забрал жизни множества врагов этого человека. Мужчина же, в свою очередь, подарил зверю жизнь личности и стал за ним присматривать. И хотя они не заключали между собой никакой сделки, так они и работали.

Параллельно в безжалостном человеке начало просыпаться нечто, что можно назвать «чувствами». Опасное нечто, ослабляющее тех, кто его испытывает.

Эмоции были лишними. Он должен был отказаться от них. Ему лучше было держаться подальше от зверя.

Или так думал человек, но зверь отказался. Мог ли он расстаться с ним?

Тогда между зверем и мужчиной произошло серьёзное столкновение, но в конце концов человек сдался. Он не смог отпустить зверя, который умолял не покидать его. Смирившись с тем, что он не отказался от неё, когда должен был, мужчина решил превратить зверя в человека.

Но что нужно для того, чтобы стать человеком?

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀II

Корабль был в огне.

Искры разлетались по океану, рассекая тьму. Гневный рёв военных, охранявших моря, эхом разносился, заглушаемый волнами.

В отличие от сухопутных сражений, повреждения в морских были практически не видны невооружённым глазом.

- ПРИГОТОВЬТЕСЬ СТРЕЛЯТЬ!

В конце концов, волны уносили всё: панику, печаль, людей, бывших там. И даже само время было пустяком для великой бездны.

Море забирало всё. Забирало на своё дно.

Вот каким бездонным и холодным может быть существо, именуемое океаном, - оно поглощало все и вся.

- НЕ КОЛЕБАТЬСЯ! СТРЕЛЯЙ, СТРЕЛЯЙ!

Континентальная Война разгоралась. Солдаты были вынуждены сражаться не только на суше, но и на море.

- СТОЛКНОВЕНИЕ, ПРИГОТОВИТЬСЯ!

- НЕ СТОЙ СТОЛБОМ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ УМЕРЕТЬ!

- НАЧИНАЙТЕ СТРЕЛЯТЬ!!

Военные корабли Лейденшафтлиха – гордость военной нации – были под обстрелом врага.

- ВРАГ СТРЕЛЯЕТ!

Можно легко предположить, что в итоге в этом сражении Лейденшафтлих одержит горькую победу, а горящий корабль благополучно прибудет в столицу Лейден, но это не та часть истории, о которой стоит рассказывать.

- ПРИГОТОВЬТЕСЬ К УДАРУ!

А рассказать стоит о том, что один мужчина не смог назвать имя девочки, загнанной в угол в такой критической ситуации.

Посреди невероятно напряжённого морского сражения, капитан флота Дитфрид Бугенвиллея отчаянно искал глазами свою собственность – девочку-солдата. Краем глаза он видел неизбежную атаку вражеского корабля.

«Из-за своей лёгкости она упадёт с палубы от удара!»

И действительно, Дитфрид заметил её тело, слегка парящее в воздухе в центре горящего корабля.

И тогда из него вырвался неслышный крик. Это и неудивительно. То, что он хотел выкрикнуть – её «имя» – просто не существовало. В конце концов, он всегда называл её просто «ты».

- Однажды я дам ей имя. Может, выбрать сейчас? Не, смогу и потом.

Думая об этом, он так и никак её не назвал.

«Ты для меня… Что? Для меня ты…».

Его инструмент? Его монстр?

«Для меня ты»…

Он не мог выразить свои мысли словами, и только страх потерять её продолжал нарастать. В итоге девочка, выброшенная в море, увидела изумрудные глаза Дитфрида. Эти двое не были профи в общении, но Дитфрид определённо чувствовал, что в тот момент девочка что-то сказала.

Что-то вроде: «Я не против, если вы меня покинете».

И тогда Дитфрид побежал. «Не неси чушь», - хотел он ей сказать.

- Хватайся!

Когда она уже почти упала, девочка рефлекторно схватила протянутую руку, отчего Дитфрид едва не упал в пучину заодно с ней, но тогда один из его подчинённых схватил его за бёдра, и он как-то смог устоять.

Хоть эта девочка и могла демонически расправиться с несколькими врагами, её тело было слишком тонким и лёгким. Обняв её, на несколько секунд Дитфрид застыл от страха.

- Ха… ха…

Страх потерять это «орудие» заставлял его дрожать.

Он должен был подняться. Война ещё не закончилась. Чтобы не потерять ни девочку, ни себя, командир Дитфрид должен был взять командование. Однако его тело было не в состоянии этого сделать.

- Капитан.

Они вдвоём ещё раз взглянули друг на друга. В этот раз её глаза говорили: «Не бросайте меня», хоть раньше она легко и просто выбрала смерть.

Её чрезмерный эгоизм вызывал у Дитфрида сильное желание убить её, но, вопреки этому желанию, он крепко её обнял. Биения их сердец слились.

Для них это стало поворотным моментом.

Тем не менее, Дитфриду потребовались годы, чтобы воспользоваться этим поворотным моментом. В то же время Великая Война, также называемая Континентальной, быстро развивалась и подходила к концу.

Специфичное существование этой девочки-солдата также стало размытым после войны, но, как всегда, Дитфрид продолжал давать ей задания в качестве своего инструмента. Дитфрид объяснял это тем, что он просто не успел принять решение после войны, но на деле же выбор отпустить её даже не приходил ему в голову. Уже было само собой разумеющимся, что эти двое действовали вместе, независимо от того, куда шли и что делали.

Освободившись от войны, девочка усовершенствовала владение языком, получила общее образование и начала изучать военную тактику, быстро став компетентным секретарём.

- Капитан, особняк, о котором вы говорили, уже продан. У нас есть ещё два-три варианта, но в них вечерний свет, который вам так нужен, скуден, поэтому я считаю, что они не подходят. Бюджет достаточный, так что возможно просто построить этот особняк.

- Эй, тебя кто на это надоумил?

Как и ожидалось, у неё, уже больше не будучи просто солдатом, всё ещё не было имени.

В данный момент они разговаривали, сидя на кровати в общежитии военно-морского флота. Было утро, и девочка усердно расчёсывала ему волосы.

- Господин Гилберт сказал, что хочет предоставить вам землю, принадлежащую Бугенвиллеям. А господин Ходжинс сказал, что может познакомить вас с прекрасным архитектором из Лейдена.

- Говоришь, мне взять землю своего младшего брата?

Её специальностью было завязывать косы, быстро заплетённые её гладкими бледными пальцами, с лентой в качестве завершающего штриха. Как только причёска была определена, закончить её было легко. Девочка неуклонно готовила Дитфрида ко дню.

- По словам господина Гилберта, Капитан, вы полностью отказались от семейного наследства, поэтому он хотел, чтобы у вас было хотя бы это.

- Твой «Господин Гилберт»?

- Ваш «Господин Гилберт».

- И что ты ему ответила?

- Что это, скорее всего, разозлит вас.

Тишина.

- Но господин Гилберт настоял, поэтому я и докладываю вам.

Дитфрид уставился на девочку. Они были рядом уже приличное количество лет, поэтому то, что уже то, что она сказала ему о таком предложении, было ошибкой. И она это знала. И тем не менее подняла этот вопрос. Глаза Дитфрида спрашивали её: «Зачем?».

- И что ты теперь будешь делать, раз уж я разозлился, прямо как ты и предсказывала?

- Сегодня я уже заказала вино, которое будет в наличии в магазине в городе. Позже я пойду и заберу его. Это то самое, во время войны о котором вы говорили, что «хотели выпить, но не могли найти».

Тишина.

- Видимо, они наконец начали работать. Более того, я узнала, кто был автором картины, которую вы рассматривали на днях. Он уже ушёл из жизни, но, похоже, его работы хранятся в семье покойного, так что они смогут показать вам их в следующий выходной.

Надев куртку, Дитфрид обернулся и посмотрел на девочку. Он говорил не столько раздражённо, сколько угрюмо: «Эй, не бери разрешений на выходной, если я могу сказать, что не пойду».

- Но, Капитан, вы сказали, что были подавлены потерей стольких произведений искусства во время войны. Вы никогда не приобретали работы понравившегося художника, верно? Семья погибшего, похоже, живёт в нищете. Они сказали, что ради будущих поколений будет лучше, если их купит кто-то с неоспоримым чувством эстетики, чем простой проходимец…

В этот момент девочка замолчала, ведь Дитфрид прижал концы своей косы к её губам, ничего не сказав. Он уже давно забыл, откуда это пошло, но Дитфрид делал это всякий раз, когда говорил ей «замолчать». Это даже в каком-то смысле их небольшая игра.

Глаза девочки, более голубые, чем само море, медленно моргали, глядя на Дитфрида.

- Ладно, хватит. Помолчи.

Тишина.

- Мне не нужны земли Бугенвиллеи. Ты ведь в любом случае пойдёшь ещё раз проведать Гила, так? Тогда скажи ему в лицо, чтобы он больше не заикался об этом. Дальше, по возможности я бы покупал это вино каждый раз, как оно будет в наличии, так что переговори с владельцем магазина о регулярных покупках на имя Дитфрида Бугенвиллеи… Что касается нашего следующего выходного…

Тишина.

- Где живёт эта семья погибшего?

Тишина.

- Эй, скажи уже.

Девочка молча указала на косу, всё ещё прижатую к её губам.

- В Лонтано, это внутри страны, так что мы можем отправиться туда и вернуться в один день. Что же до транспорта…

- Я поеду на своей новой машине. И да, не забудь спросить в Портном Канарии, не готовы ли куртка и брюки, что я заказал. Если готовы, то завтра я подойду внести финальные коррективы. Я надену их на следующий выходной, и ты, очевидно, идёшь. Так что не планируй ничего с Гилбертом.

- Поняла. Я всё запомнила.

Если эта девочка так говорила, это значило, что она запомнила всё, что сказал Дитфрид, слово в слово. А потому единственное, с чем Дитфрид с ней не спорил, это то, что он говорил, а что нет.

«Правда, она такая идеальная, аж жуть».

Это из-за того, что однажды у него был чрезвычайно неприятный опыт, когда его собственные высказывания повторялись ему с необычайной точностью. Он смутно это осознавал, но этот подобранный Дитфридом попугай, вернее, эта девочка, обдал высоким интеллектом. Сначала она не могла нормально говорить и, по-видимому, не могла научиться читать и писать, но из-за того, что она не хотела быть выброшенной им, она не жалела ни себя, ни усилий, а потому развитие было налицо, и теперь она была важным предметом для Дитфрида.

- Расскажи мне потом об их семейном древе. Подарки ты выбирать не умеешь, так что этим займусь я.

Дитфрид мог победить эту девочку в ограниченном количестве областей. Если дело касается боевых способностей, он, с возрастом лишь слабеющий, в лучшем случае был ровня ей, находившейся, можно сказать, в расцвете сил, но в зависимости от ситуации он мог бы быть и полностью разгромлен.

- Да, у меня нет знаний в этой области, - она тут же кивнула, вовсе не стремясь победить Дитфрида.

- Потому что у тебя нулевое чувство прекрасного.

- Именно, Капитан.

Несмотря на то, что она была для него очень важна, он так до сих пор и не дал ей имени. По предположению Дитфрида, девочке скоро должно было исполниться четырнадцать.

Выдав девочке разные поручения, он покинул общежитие и отправился на работу в Военно-морское министерство.

Дитфрид направился в свой кабинет, достав из ящика стола блокнот. Вероятно, из-за многократного использования углы блокнота ободрались. Скорее всего, это была вещь, которую он носил с собой в рабочее время. На нём была написана дата его службы.

Почувствовав по тишине коридоров, что никто не войдёт внутрь, Дитфрид открыл блокнот. В нём первые несколько десятков страниц были исписаны вариантами имён. От только женских до нейтральных.

Было видно, что он называл её «ты» не от беспочвенного упрямства, а из-за того, что усердно думал над именем, и так до сих пор его не выбрал.

«Без понятия, какое ей понравилось бы».

Дитфрид был не очень хорошим перфекционистом.

Некоторые варианты были обведены, а над ними были подписи, по типу причин, по которым эти имена были хороши, и даже фольклор, связанный с ними. Пожалуй, даже среди отцов, ждущих рождения ребёнка, было крайне мало людей, способных на что-то столь дотошное.

«Такое чувство, что ни одно из них ей не подходит».

И результатом этой дотошности стало их текущее положение. Он не мог сообщать о чём-то другим, если не добьётся хороших результатов. Таким он был человеком, и потому, как только он покинул семейный дом, то исчез, не оставив и следа, как будто его местоположение было давно потеряно, но к тому моменту, как он стал прекрасным морским офицером, разрыв между им и его семьёй расширился до необратимости и его отец скончался.

Проблемный перфекционист. Таким был Дитфрид Бугенвиллея.

«Может, просто дать ей выбрать?».

Когда дело касалось работы, Дитфрид был решим.

«Нет, только не после того, как я столько об этом раздумывал. Я должен быть тем, кто даст ей имя».

Однако когда дело касалось чувств, он ни за что не мог действовать вполсердца.

«Я должен сделать для неё хотя бы это».

Он ещё ни с кем не был особо внимательным, даже со своим младшим братом, которого ценил больше всего на свете. Не потому, что был застенчив или как-то так, а потому, что был изворощён.

Его семейное окружение было основным фактором, почему он превратился в такого человека, но причина, по которой он до сих пор, даже спустя годы, не дал имя девочке, находящейся под его опекой, крылась, вероятно, в яде, что он нёс внутри. Да и у неё в её текущем состоянии не было ни вопросов, ни проблем с тем, чтобы её называли просто «ты».

Люди называли её «Ундиной», так как среди военнослужащих разошлась печальная молва об «Ундине Лейденшафтлиха», заработанная тем, что она крушила вражеские корабли. По правде говоря, они думали, что это её имя.

Несмотря на то, что при каждой их встрече они говорили ему поторопиться с выбором имени, младший брат Дитфрида, Гилберт, а также его друг, Ходжинс, тоже обращались к ней «Ундина» и «Малышка Ундина».

Раньше в армии её считали просто оружием без зарегистрированного названия, но потом она стала «Кулаком Бугенвиллеи».

Вне армии ей тоже не дали имя. Например, когда она обращается к магазину, чтобы заказать вино, или к неизвестной семьи художника, она представляется как «секретарь Дитфрида Бугенвиллеи».

Это была ложь, которую Дитфрид научил её говорить людям, с которым он не хотел общаться. Также он научил её придумывать оправдания, чтобы отделываться от них. Овладевая этими навыками, она, не умевшая врать, достигла пределов своих способностей.

К тому моменту, как люди, слышавшие её голос, напоминавший музыку ветра, задумывались: «Кстати, а как там её имя?», - разговор уже завершался. А другой же заканчивался мыслью: «это девочка-секретарь». У неё не было ни друзей, ни возлюбленного, так как Дитфрид относился к ней как к предмету первой необходимости.

Но её ничего из этого не стесняло. Единственным, кого гложело отсутствие у неё имени, был Дитфрид.

В тот день и час на том корабле Дитфрид не смог выкрикнуть её имя. Если бы она тогда умерла, что бы написали на её могиле?

«Ты». «Дрянная малявка». «Её». «Монстр». Или, может, «Безымянная».

Ничего из этого не подходило жизни, которую он взял под своё крыло и решил не отпускать.

Дитфрид распластался на столе и выдохнул. Ему уже давно пора было принять это решение.

Даже если бы это плохо для него кончилось.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀III

Примерно через десять дней он, наконец, смог выкроить себе выходной. Дитфрид и девочка проснулись рано утром и поехали на машине в лейденшафтлихский город Лонтано.

Лонтано – город культуры. В нём полно музеев, театров, оркестров и старых книжных магазинов. Он был построен таким образом, чтобы люди, увлекающиеся подобным, наслаждались, прогуливаясь в округе.

В центре города стоял замок, а в его окрестностях находились дома. Дом художника, за которым Дитфрид и пришёл, находился на окраине города. Это был всего один главный дом, в котором могло жить максимум два-три человека. Эта резиденция производила такое впечатление, будто она не имеет никакого отношения к художественному городу.

- Раньше мы обслуживали замок в центре города. Но его владельца уже нет, так что… с момента, как он стал туристическим аттракционом, город стал странным, понимаете.

Эти слова произнесла мать художника, приветствуя их. Дитфрид хотел что-то ответить на слова женщины, охарактеризовавшей нынешнее буйное состояние города «странным», но промолчал. Развитие Лонтано началось в современности, поэтому с точки зрения семьи, жившей в городе с незапамятных времён, его нынешняя форма, вероятно, была ересью.

Когда дама, встретившая их, проводила их в подвал, они, наконец, смогли увидеть работы. Подвал, который в основном служил складом, был скудно освещён и имел сильный запашок. Судя по всему, дама убрала все работы покойного художника сюда, так как ей было тяжело на них смотреть.

Дитфрид машинально сказал: «Я хочу забрать с собой столько, сколько можно».

Он не мог позволить картинам, произведшим на него столь сильное впечатление, затеряться в этом подвале, и просто сама мысль этого вызывала в нём это чувство. Чувство, будто ты спас кого-то на грани смерти.

Сперва он выбрал работы, которые хотел спасти, и пока он заставлял девочку, которую привёл с собой, держать их и использовал её в качестве носилок, дама слабым голосом сказала: «Капитан Бугенвиллея…».

Дитфрид как мог ответил ей мягким голосом: «Не нужно обращаться ко мне по моему званию, мадам».

Он не был молод, но и стар он тоже не был. Дама же опустила глаза в пол, выглядя немного смущённой тем, что кто-то вроде Дитфрида, источившего сексапильность взрослого мужчины, назвал её «мадам».

- Мистер Бугенвиллея, я не могу понять… что в работах моего сына так сильно привлекло вас?

Дитфрид ответил точно так же, как ответил бы и самому художнику, если бы он был здесь:

- Помимо его техники и цветовой палитры, его великая и уникальная индивидуальность.

- Он настолько хорош?

- Невероятно хорош.

Тишина.

Дама всё ещё не выглядела убеждённой. Всё же, люди судят о качестве работы только по своим собственным впечатлениям, предпочтениям и неприязням, и потому те, кто говорит, что не очень понимает, вовсе не являются плохими людьми.

Может, после большого количества объяснений она бы и начала понимать, но у Дитфрида не было на это ни готовности, ни желания. Его же желанием было время, чтобы восхищаться вещами, которые ему нравились, а не моменты взаимодействия с кем-то, чья идеология отличалась от его.

- У меня есть знакомая в Лейдене, владеющая местом, где мы можем организовать сольную выставку этих работ. Я могу представить вас ей, так что давайте попробуем с ней об этом поговорить. Конечно, определённые картины я заберу себе, но я одолжу их ей, когда выставка будет организована. Если всё пройдёт хорошо, работы вашего сына запомнятся навсегда, –  сказал Дитфрид, на что лицо дамы исказилось. – Вам не нравится идея? – спросил Дитфрид, не в состоянии проигнорировать её негативно отреагировавшее лицо, раз он был полностью убеждён, что идея ей придётся по душе.

Дама неоднократно открывала и закрывала рот, вероятно, не в состоянии подобрать нужных слов, и молчала. Дитфрид терпеливо смотрел на неё, как бы убеждая её произнести их, и поэтому она наконец произнесла следующее: «Вы не думаете, что для этого уже слишком поздно?».

Слова, которые она отрывисто пробормотала, эхом разнеслись по подвалу пустым звуком.

Они ведь говорили о вещах умершего. Дитфрид решил, что это могло сделать её немного эмоциональной, и легко это принял.

- Не думаю. Делать правильные вещи никогда не поздно, – сказал Дитфрид и запомнил эти «правильные вещи», которые сам до сих пор не сделал, но затем он оставил их и продолжил разговор. – Оставить труды вашего ушедшего сына потомкам – правильно. Чтобы сделать это, не поздно даже сейчас.

- Но у меня никогда не было интереса к тому, чем там занимается мой сын…

Из уст матери такое заявление было шокирующим.

- Неужели кому-то вроде меня теперь позволительно оставить его работы потомкам..?

Видимо, её сын не был тем, кем она хотела его видеть.

Она желала беззаботного ребёнка, который бы занимался спортом и усердно трудился, но вместо этого она получила интроверта, помешанного на письме и рисовании. С точки зрения его матери, он не был лучшим ребёнком.

Похоже, сперва она надеялась, что, повзрослев, он оправдает её ожидания. Но чем больше она надеялась, тем больше её сын замыкался в себе, что увеличивало расстояние между ними. Дама не понимала хода мыслей своего сына, и хоть её сын получал удовольствие от «самовыражения», то вот про родителей того же сказать нельзя.

В итоге на полпути она потеряла надежду на сына. «Не такого сына я хотела», - на этом всё и кончилось.

К счастью, у неё были и другие дети, так что она вложила свои надежды уже в них.

Скорее всего, даже если она не говорила того, эти чувства достигли её сына. Когда её сын, бывший разочарованием в её глазах, покинул дом, то очень редко возвращался.

Она понятия не имела, на какую работу он устроился. Он гордо заявлял, что творил искусство в свободное от работы время и что недавно начал продавать его, но мать, незаинтересованная в этом, давала ему холодный ответ. Дама поведала, что таким было содержание их последнего разговора, и ещё вспомнила взгляд её сына, словно жаждущий похвалы.

В то время разгоралась Континентальная Война и город, в котором жил её сын, оказался под бомбардировкой. Она искала его в его разрушенном доме и ждала днями, но он не вернулся. Во время Континентальной Войны появилось множество таких семей, это не было чем-то необычным.

Дама как-то пыталась совладать с чувствами, говоря, что это ведь была война. Сквозь слёзы она перенесла его сохранившиеся работы домой, поскольку они служили напоминанием о нём. Они могли хотя бы служить украшением. Однако один взгляд на них словно заставлял её чувствовать удушье, будто её шею сжимали. Картины как будто жаловались ей: «Только посмотрите на них».

«У нас есть ценность».

«Бы не бесполезны».

«Почему вы не посмотрите на нас?».

Будто её печальное прошлое с сыном ясно о себе заявляло. Дама сказала, что это пугало её. Вот почему она убрала их в подвал, особо о них не заботясь, хоть и сама же принесла их в дом.

Дитфрид, бывший не знакомым с этой семьёй, не находил эту историю особо печальной.

- Если бы только я… усерднее пыталась понять его…

«Семейные проблемы – вещь обыденная, а».

Только одно сильное чувство пришло к нему. Если бы он перенёс её на своего отца и представил, что это его отец говорил ему такое, он бы стал очень зол и сказал: «И о чём ты вообще? Для этого уже слишком поздно».

«Что я могу сказать женщине, прикованной к своему дому?».

Дитфрид видел, что его собственная мать была скована их домом, и что с ней обращались как с аксессуаром даже сильнее, чем с ним. Дама перед ним была немного младше его матери, но раз уж она всё ещё была «матерью», он не мог позволить себе обращаться с ней холодно.

- Даже членам семьи сложно понять друг друга, если у них разные стили жизни. Мадам, вам следует гордиться собой, что вы вообще смогли вырастить сына так, чтобы во время войны он достиг независимости.

Дитфрид мог так говорить, поскольку у него не было плохих отношений со своей матерью. Тем не менее они не особо много общались, с тех пор как он ушёл из дома.

- Но его картины ценны, верно? У него был талант, верно?

- Да.

- И тем не менее я… не хвалила его, когда он был ещё жив… Сейчас уже поздно… Слишком поздно. Получать от вас деньги… и слышать, как кто-то говорит, что мой сын был великим, а я его совсем не понимала… это просто слишком…

Она прервалась, но Дитфрид предугадал её следующее слово: «“Бесчестно”?».

Дама была немного поражена точностью его высказывания. И всё же, она заговорила об этом из-за того, что часть её очень хотела, чтобы Дитфрид сказал это.

- Да, бесчестно… Слишком бесчестно по отношению к моему сыну… - слёзы начали стекать по её щекам.

Дитфрид слегка поколебался, но затем мягко прошептал: «Если можно, я и сам был отстранён от родителей».

- Значит, в вашей семье было так же?

- Да, наши отношения были именно что проблемными.

Тишина.

- Моя семья не была для меня не нужна… вернее, для моей жизни, поэтому я убежал из неё. Это моя жизнь, так что я хотел прожить её так, как сам того хотел. И пока я жил своей жизнью, мой отец скончался, - он улыбался, но улыбка была только на губах. – Во всём доме он понимал меня меньше всех.

Однако знающие Дитфрида люди могли запросто сказать.

- Я не жалею, что ушёл из дома.

Что его лицо на самом деле сейчас выражало одиночество.

- Но я всё же пришёл к мысли о том, что даже после того, как я это сделал… даже после того, как наши пути разделились, может, нам стоило хотя бы пойти на уступки.

Девочка, всё это время стоявшая рядом и ждавшая, тихо смотрела на то, как Дитфрид говорит о мягком мире внутри себя кому-то ещё, что было очень редким явлением.

- Если бы я мог вернуться назад во времени, я бы, вероятнее всего, пошёл бы на компромисс. Даже если бы мы не достигли полного примирения… И если бы это не помогло, то тут уж ничего не поделаешь. Ведь семьи – по сути тоже просто собрание незнакомцев. Им лучше держать небольшую дистанцию друг от друга. Но… что я, что вы сожалеем, так что… - по части подбора нужных слов Дитфрид был таким же, как и она. Он поднёс руку ко лбу и сделал болезненное лицо перед тем, как произнести: «Даже если для вас это сентиментально, лучше так, чем никак. Возможно, через десять лет вы снова будете сожалеть о том, что не сделали этого сейчас».

Тишина.

- Всё, что мы можем, - это продолжать делать бесконечные выборы, которые или принесут, или не принесут нам сожаления.

- “Продолжать делать выборы?”.

- Да, мы можем лишь делать важные решения, пока не встретимся с ушедшими. Только так. Только это мы можем сделать.

Похоже, его последние слова задели даму за живое, так как она подняла плечи, и по ней скатилась очередная слеза. Девочка, всё это время державшая множество картин, стояла и смотрела на даму, не в состоянии предложить ей платок. Однако это не был безответственный или бесчувственный взгляд.

- Ты, выйди отсюда.

Она просто знала, что в такие моменты действовал её господин, следовательно, она не делала безрассудных действий.

- Есть, сэр.

Девочка полностью подчинилась и покинула подвал, как ей и сказали, но прежде чем она ушла, Дитфрид увидел, как она провела даме по спине, будто собственной матери. Лёгкое изменение появилось в этом вечно безэмоциональном лице.

Закрыв глаза, словно что-то на неё давило, она поднялась по лестнице и ступила обратно в мир света.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀IV

Картины, полученные Дитфридом, были выставлены на постоянное всеобщее обозрение в Лейденшафтлихской картинной галерее, став популярными и привлекающими много людей.

Континентальная Война оставила всем печальные воспоминания. В её время данный художник ушёл из жизни. К тому же, он был одним из молодых писателей Лейденшафтлиха, поэтому что-то в нём отзывалось в сердцах людей во времена послевоенного восстановления.

Для дамы эта общественность была сложной, но в итоге она её приняла, поскольку это было лучше, чем держать эти картины взаперти ото всех. В конце концов она сказала, что есть предел тому, что живые могут сделать для усопших.

Дитфрид думал, что его общение с дамой прекратится на том, но, что удивительно, оно продолжилось и после. Всякий раз, как они виделись на выставках, дама задавала ему вопросы, настойчиво пытаясь получить знания в области искусства, и он выделял время, чтобы отвечать на них – таков был уровень их отношений, но для него, человека, не желавшего иметь ни с кем связей, это было редкостью. Возможно, Дитфрид хотел сделать что-то подобное вместе со своей собственной матерью.

Год за годом этот свирепый человек, который раньше был так строг к другим, становился всё мягче и мягче. Кто же на него так влиял? В основном, это была безымянная девочка.

- У тебя ведь на завтра нет планов?

Одним днём Дитфрид спросил девочку о её расписании выходных.

- Раз уж вы спросили, Капитан, то, даже будь они у меня, их бы уже не было.

- Научилась дерзить, а?

Она ставила его превыше всего, так что её ответ был верен.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀V

Когда настал их выходной, Дитфрид и девочка отправились посетить один участок земли в Лейдене.

Глядя на особняк, стоявший в конце усаженной пышной зеленью дорожки, Дитфрид довольно улыбнулся: «Отличный дом, да?».

Поиски дома, которые не то чтобы домашний человек начал после войны, подошли к концу довольно скоро после их похода за картинами. Во время его частых визитов в галерею, нацеленных на помощь с выставкой, его знакомый поставщик картин познакомил его с богатым человеком, у которого оказалась ненужная вилла, хоть та и нуждалась в капитальном ремонте.

Дом идеально подходил под требования Дитфрида. Он был старым, но после ремонта в нём можно было жить. Внешний вид тоже был на уровне, чего и следовало ожидать от виллы богатого человека. Да и место было отличным – окружено зеленью и находилось не слишком далеко от столицы. Казалось, это был именно тот дом, о котором он мечтал, когда всякий раз возвращался со сражения.

В саду, где можно было без проблем сделать огород и клумбы, стояли деревянные качели, на которых некому было качаться. Раньше в доме наверняка жили дети.

Дитфрид приказал девочке сесть на них. Полагая, что это для проверки прочности верёвок, она послушно села, но почему-то сел и Дитфрид. Вид, который открылся ему, когда он сел, был ужасно спокоен и слишком умиротворён для двух военных офицеров, которые убивали, чтобы не быть убитыми. Однако это тоже было чем-то необходимым.

- Особняк, а, - отрывисто сказал Дитфрид, не глядя на девочку, а лишь смотря на пейзаж. – Он создан так, чтобы ты, я и ещё несколько человек могли спокойно в нём жить, хотя я и не собираюсь приглашать сюда никого, кроме Гила. Позже выбери себе любую приглянувшуюся комнату. Если у тебя есть предпочтения в мебели или декорациях, скажи мне заранее, иначе я выберу сам.

- Таковых нет.

- Хорошо. Я так и думал, так что уже всё заказал.

Тишина.

- Может, следовало хотя бы спросить, какой твой любимый цвет. Ну, если не понравится, замени по своему желанию на свою зарплату.

- Капитан, теперь мы будем приходить сюда?

- Ага, это наш финальный выбор.

Когда он это сказал, девочка удивлённо моргнула: «“Наш”?».

Дитфрид уклончиво ответил: «Однажды я сделаю из тебя достойного человека».

С каждым его предложением в девочке виднелись изменения.

- Всё же, как ни посмотри, я умру раньше тебя.

Теперь у неё перехватило дыхание.

- И я вот думал, что тебе оставить.

А теперь её глаза умоляли: «Не говорите так».

- После моей смерти продолжай жить здесь.

А сейчас же она схватила Дитфрида за рукав и сжала его.

- Я не хочу.

Девочка, скорее всего, получила бы удовольствие от посещения особняка, если бы он не поднял эту тему. Он не мог знать наверняка, о чём думает это девочка, но она по-своему выражала эмоции.

В данный момент она отрицательно махала головой, прямо как маленький ребёнок.

- Капитан, я не дам вам умереть, - сказала она, словно выплескивая боль.

Никто не мог сказать, когда это случится. Когда ей предсказали не такое далёкое будущее, до которого, тем не менее, было ещё множество шагов, девочка перед ним впала в отчаяние. Хотя до этого ни на одном из своих заданий она не говорила, что ей «страшно», сегодня, в день, когда её господин даровал ей последний дом, она дрожала.

Имущество стоило приличную сумму денег. Это была награда, дарованная ей под конец эпохи конфликтов.

Она должна была быть счастлива, но не была.

Вещи и деньги - всё это для неё значило ничтожно мало. Всё же, они не могли заполнить её одиночество. Она не могла использовать их как доказательство своего существования. Они не отдадут ей приказ.

А потому им она предпочла его. Таким вот она была диким зверем.

В конце концов, в качестве человека она была неполноценна, и, можно сказать, она была больше похожа на машину. А ещё на монстра, не знающего любви.

- Я уничтожу всех ваших врагов.

Она не понимала, что то, что Дитфрид пытался ей сейчас передать, было любовью.

В ответ на это господин зверя засмеялся: «Мы ведь говорим о продолжительности жизни».

Его рука поднялась. Он вполне естественно потрепал девочку по голове, прямо как будто успокаивал напуганное животное. В прошлом он бы даже и не подумал о таком. Мысль приласкать это чудовище даже и не пришла бы ему в голову.

- С ней я тоже буду бороться.

- Когда ты так говоришь, кажется, что ты и правда можешь это сделать. Это ужасает.

- Но я могу.

- Не говори глупостей. Просто подумай о том, что такое продолжительность жизни. Есть такие вещи, с которыми нельзя ничего поделать, даже если приложить множество усилий, - дурачась с ней, Дитфрид сморщил глаза, выглядя очень счастливым. – Но, знаешь, когда я думаю, что ты позаботишься обо мне, это кажется мне довольно забавным, так что я с нетерпением буду этого ждать.

- Это не будет забавно, - в голосе девочки звучала дрожь.

Он опечалил её. И, хоть он это и знал, Дитфрид продолжил: «Я очень рад».

От этих слов девочка разрушилась.

- Потому что ты всегда одерживала надо мной верх.

А сделать это могло лишь очень ограниченное число людей и обстоятельств.

- В свои последние минуты я хочу заставить тебя лить слёзы, а затем умереть.

Вкратце, то, что он был способен на такое, было доказательством того, что он был важен для неё.

Дитфрид был беспомощно сложным и искажённым человеком, но его чувства были глубоки.

Рука, трепавшая её по голове, сместилась к глазам, из которых начинали капать слёзы. Он хотел вытереть их своими пальцами, но не успел – они оказались быстрее.

- Если не хочешь, чтобы я победил, то хотя бы улыбайся, когда будешь заботиться обо мне.

Дитфрид некоторое время продолжал вытирать ей слёзы, но, когда увидел, что они не останавливались, он медленно достал блокнот из своего чемодана. Чтобы показать ей старый блокнот, он открыл его на её и своих коленях.

- Что это?

- Варианты для твоего имени.

- Моего?

- Забыла, потому что идиотка, а? У тебя ведь нет имени.

- Есть – «Ундина»…

- Это всего лишь прозвище, данное тебе за твои военные действия.

Дитфрид переворачивал страницы. На них было написано множество продуманных имён.

Слёзы девочки остановились. С редкой заворожённостью она начала сама листать страницы.

На последнем листе было написано имя, обведённое огромным кругом. Это было название цветка.

- Капитан, - девочка взглянула на Дитфрида.

В ответ на это он указал на сад, который в настоящее время превратился в заброшенные клумбы.

- Похоже, это он. Твой цветок.

- Мой цветок…

- Я ещё посажу бугенвиллеи, потому что это мои цветы. В конце концов, после множества раздумий, я выбрал это. А когда посетил этот дом, то представил, как ты стоишь среди этих цветов. И тогда наконец решил, что оно подойдёт. Даже с добавлением нашей фамилии звучит хорошо. А что, неплохо, а? – красивое лицо Дитфрида приблизилось к лицу девочки. И тогда, словно забавляясь над ней, вблизи он прошептал: «Линария Бугенвиллея».

Имя, произнесённое с такой красивой ноткой, быстро растворилось внутри девочки.

Линария*. Прекрасный цветок. Совмещённое с цветами древнего и уважаемого рода Бугенвиллеи, имя звучало как букет.

Немыслимая ранее связь родилась между ними. Её имя, казалось, воплощало эту связь.

- «Линария»…

- Ужасное произношение, повтори ещё раз.

- «Линария»… Линария Бугенвиллея – моё имя.

Тяжёлые слёзы вновь заполонили её глаза. Видя это, Дитфрид засмеялся, вновь выглядя довольным.

- Я даже не знаю, чем отплатить вам за дарованные дом и имя.

- Не пойми неправильно. Я ставлю тебя перед фактом пожизненного трудоустройства, не спрашивая твоего желания.

- Есть, сэр.

- И ты не сможешь уйти по своей воле.

- Есть, сэр.

- Это предупреждение на всю жизнь, что я твой господин. Поняла? Это не из доброты душевной.

- Я счастлива этому предупреждению.

- Ну даёшь. Ох уж эти женские заморочки.

- Беру пример со своего господина.

- А ты и правда научилась дерзить, я смотрю.

 - Господин Дитфрид, вы сделали меня такой. Я дикий зверь и меняюсь в соответствии с действиями своего господина.

- Хочешь сказать, у меня сильное влияние?

- Огромное влияние. Поэтому, пожалуйста, проживите долгую жизнь и продолжайте быть моим господином, - вырвалось у зверя.

- Я постараюсь.

Глядя, как девочка поглаживает имя, написанное в блокноте, Дитфрид задумался. Задумался о том, сколько лет он сможет присматривать за ней. Ему нужно было найти людей, которым он может доверить её после своей смерти. Её оковы спадут, если он не подарит ей друга или двух. Вероятно, ему следует заставить её уйти из армии, но что ещё она может делать? Всевозможные мысли приходили ему в голову и тут же исчезали.

«Ещё нет».

Он был не в состоянии упорядочить свои мысли. Пока что он хотел оставить всё как есть, утешая плачущего зверя. Чтобы насладиться моментами, когда он был кому-то нужен.

У Дитфрида Бугенвиллеи были ужасно неумелые способы выражения любви.

- Линария, если ты каким-то образом умрёшь в одиночестве, с этим мы будем вместе даже в могиле.

⠀

Это история о любви, которая, возможно, могла бы произойти.

⠀

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Послесловие от переводчика

Айоу, народ! Да, давненько я этого не писал. Чаво говорите, прошло 8 месяцев с момента, как я перевёл основную историю, и только сейчас взялся за буклеты? Ну… Что есть, то есть, не серчайте. Там остался ещё один буклетик, но он пока что не переведён на английский, а с японского я ни охаё, ни сайонара, так что придётся вам подождать, пока глава появится на английском. Сперва пару слов про буклетик.

Ходжинс тут как всегда в своём репертуаре. «Малышка Ундина», во додумался, чудак. И да, вы уж простите за «сексапильность взрослого мужчины», но так было написано, что я уж поделаю. Постарайтесь главное не навоображать себе лишнего. Брр, аж мурашки пробежали от такого.

Ну что, пару слов сказал. Пока что не буду писать финальное послесловие – напишу его, когда выйдет заключительный буклет «Звёздная Ночь и Одинокая Двоица», но когда он объявится – не имею ни малейшего понятия. Так что вот вам звёздочка:

Линария* - в простонародье Льнянка. По одиночке цветок не самый красивый, но в скоплении глаз не оторвать.

И усё, на данный момент я перевёл всё, что есть по Вайолет Эвергарден. Обожаю эту историю:3 Ну что ж, нормально со всеми распрощаюсь после 12 буклета, а пока что

Увидимся когда-нибудь!=)