Онлайн чтение книги Звездный меч
16

Без лишних формальностей Президент объявил заседание открытым и обратился к Элвину.

— Элвин, — сказал он довольно мягко, — мы хотим, чтобы ты рассказал, что произошло с тобой с тех пор, как ты исчез 10 дней назад.

Очень важно, что он употребил слово “исчез”, подумал Элвин. Даже сейчас Совет не хотел признавать, что он на самом деле уходил из Диаспара, и подумал, знают ли они, что в городе есть чужие. Нет, вряд ли. Они бы тогда гораздо больше волновались.

Элвин рассказал свою историю четко, без особых драматических подробностей. Она и так была достаточно странной и невероятной для слушателей и не нуждалась ни в каких приукрашиваниях. Только в одном месте он отклонился от истины, ничего не сказав о том, как ему удалось сбежать из Лиса. Было похоже на то, что ему еще раз придется этим методом воспользоваться.

Было любопытно наблюдать, как в процессе рассказа менялось отношение к нему членов Совета. Сперва они были скептичны, им не хотелось расставаться со своими глубочайшими убеждениями и предрассудками. Когда Элвин рассказывал о своем страстном желании исследовать мир за пределами города и безрассудном убеждении, что внешний мир действительно существует, они смотрели на него, как на странное, непонятное животное. Таким он, по их мнению, и был. Однако в конце они вынуждены были признать: прав Элвин, а они ошибались. Элвин говорил, а их сомнения постепенно рассеивались. Нравилось им это или нет, но отрицать очевидное нельзя. Стоило только посмотреть на безмолвного спутника Элвина, чтобы положить конец сомнениям.

Единственное, что вызывало возмущение в рассказе Элвина, относилось не к нему. Гул недовольства прокатился по залу, когда Элвин сообщил о желании Лиса избежать общения с Диаспаром и шагах, предпринятых Серанис, чтобы предотвратить эту катастрофу. Город с полным на то основанием гордился своей культурой. И то, что кто-то считает их низшей расой, члены Совета вынести не могли.

Элвин старался осторожно подбирать слова, чтобы не оскорбить Совет: он хотел, насколько это будет возможно, завоевать его поддержку. Вообще-то он пытался создать впечатление, что ничего плохого не сделал и ожидает за свой открытия не осуждения, а похвалы. Это была самая удачная тактика, поскольку заранее обезоруживала большинство возможных критиков. В результате часть вины переносилась на исчезнувшего Хедрона, хотя Элвин этого и не хотел. Слушателям было ясно, что сам Элвин слишком молод, чтобы видеть в своих действиях какую-либо опасность. Шут же, наверняка, понимал все гораздо лучше и действовал совершенно безответственно. Они еще не знали, что Хедрон был с ними полностью согласен.

Джесерак, как наставник Элвина, также заслуживал осуждения, и время от времени некоторые советники задумчиво поглядывали на него. Хотя тот прекрасно понимал, о чем они думают, он делал вид, что ничего не замечает. Он ощущал особое чувство гордости за то, что был наставником самого необычного ума в Диаспаре со времен Веков Рассвета, и этого у него никому не отнять.

Элвин закончил рассказ, и только после этого решился приступить к убеждению присутствующих. Ему предстояло убедить их, что все увиденное им в Лисе — правда. Но как объяснить им то, что они никогда не видели и вряд ли могут представить?

— Мне кажется трагичным, — сказал он, — что две сохранившиеся ветви человеческой расы были разделены так долго. Когда-то мы, возможно, узнаем, как это случилось, но сейчас важнее заделать эту трещину, чтобы подобного больше не было. В Лисе я протестовал против того, что они считают себя выше нас. Да, они могут многому нас научить, но у нас тоже есть чему поучиться. Если и мы, и они будем думать, что нам нечего взять друг у друга, разве это не свидетельствует, что обе стороны неправы?

Он внимательно вгляделся в лица советников и с воодушевлением продолжал:

— Наши предки построили Империю, которая достигла звезд. Человек свободно путешествовал по этим мирам — а сейчас его потомки боятся выглянуть за стены города. Сказать вам, почему?  — Он умолк; в огромной пустой комнате все замерло.

— Мы боимся — да, боимся того, что случилось на заре истории. Мне рассказывали историю Лиса, хотя я и раньше о ней догадывался. Должны ли мы вечно прятаться в Диаспаре, как трусы, и делать вид, что, кроме нас, никого нет — и только потому, что миллиард лет назад Завоеватели сбросили нас обратно на Землю?

Он прикоснулся к их тайному страху, который сам не разделял и поэтому не мог полностью понять. Пусть теперь делают, что хотят; он рассказал всю правду, как понимал ее.

Президент мрачно посмотрел на него.

— Хочешь ли ты еще что-нибудь сказать, — спросил он, — прежде чем мы решим, что делать?

— Только одно. Я хотел бы взять с собой робота, когда пойду к Компьютеру.

— Но зачем? Ты же знаешь, что Компьютеру уже известно все, что происходило в этой комнате.

— И все же я хочу пойти, — вежливо, но упрямо ответил Элвин. — Прошу разрешения у Совета и Компьютера.

Прежде, чем Президент успел ответить, в комнате раздался ясный, спокойный голос. Элвин догадался, кто это говорит, хотя никогда раньше не слышал его. Информационные машины, которые были ни чем иным, как наружными придатками этого могучего интеллекта, могли разговаривать с человеком, но в их голосах не было такого явного оттенка мудрости и авторитета.

— Пусть он идет ко мне, — сказал Центральный Компьютер.

Элвин посмотрел на Президента. К его чести, он не воспользовался победой.

— Будет ли мне позволено уйти? — спросил он.

Президент окинул взглядом Зал Совета, не заметил возражений и несколько растерянно произнес:

— Очень хорошо. Прокторы пойдут с тобой и приведут тебя обратно, когда мы закончим обсуждение.

Элвин кивнул в знак благодарности, огромные двери открылись перед ним, и он медленно покинул комнату. Джесерак последовал за ним, и когда двери закрылись позади, Элвин повернулся к наставнику.

— Как ты думаешь, что сделает Совет? — с жаром спросил он.

Джесерак улыбнулся.

— Как всегда торопишься, не так ли? — сказал он. — Не знаю, чего стоят мои соображения, но думаю, они решат замуровать Гробницу Ярлана Зея, чтобы никто больше не повторил твое путешествие. Тогда Диаспар сможет жить по-прежнему, не боясь влияния внешнего мира.

— Этого я боялся больше всего, — с горечью проговорил Элвин.

— И ты все еще хочешь это предотвратить?

Элвин ответил не сразу. Он знал, что Джесераку известны его намерения, но его планы он предвидеть не мог, никаких планов попросту не было. В своем теперешнем состоянии он мог только импровизировать и действовать по обстоятельствам.

— Ты порицаешь меня? — вдруг спросил Элвин.

Джесерак с удивлением отметил новую интонацию в его голосе. То была нотка смирения — явно свидетельствовавшая, что Элвин впервые нуждался в чьем-то одобрении. Хотя это и тронуло Джесерака, но он был слишком умен и не воспринял это всерьез. Элвин находится в состоянии сильного напряжения, поэтому не стоит считать, что его характер изменился к лучшему.

— На этот вопрос трудно ответить, — медленно проговорил Джесерак. — Мне бы не хотелось сказать, что всякое знание ценно, и нельзя отрицать, что ты значительно пополнил наши знания. Но ты также навлек на нас новые беды. А что важнее, в конечном счете? Как часто ты задумывался над этим?

Какое-то мгновение учитель и ученик задумчиво глядели друг на друга — и понимали точку зрения друг друга как никогда раньше. Затем они одновременно повернулись и пошли по проходу прочь от Зала Совета, а эскорт скромно и терпеливо следовал сзади.

* * *

Элвин знал, что этот мир был создан не для человека. Под ослепительно голубыми светильниками, такими яркими, что болели глаза, уходили в бесконечность длинные и широкие коридоры. По этим широким проходам до сих пор двигались только роботы Диаспара, но никогда за долгие века не раздавалось эхо шагов человека.

Здесь находился подземный город, город машин, без которого Диаспар не мог бы существовать. Если подняться по коридору на несколько сотен метров выше, то можно было попасть в круглый зал, шириной в милю, крышу которого подпирали огромные колонны, выдерживавшие невероятную тяжесть Энергоцентра. Согласно картам, именно здесь Центральный Компьютер неустанно предавался размышлениям о судьбе Диаспара.

Они вошли в зал, значительно больший, чем Элвин мог себе представить. Но где же Компьютер? Он почему-то ожидал увидеть единую гигантскую машину, хотя и знал, что это наивно и смешно. Величественная и ирреальная панорама, представшая перед ним, заставила остановиться в удивлении и нерешительности.

Коридор, по которому они шли, заканчивался высоко в стене помещения — вероятно, самой большой из когда-либо построенных человеком пещер. По обе стороны находились пандусы, спускавшиеся к полу далеко внизу. Все ярко освещенное пространство было заполнено сотнями больших белых конструкций. Картина была настолько неожиданной, что Элвину показалось, будто он смотрит на подземный город: это неизгладимо яркое впечатление он навсегда сохранил в памяти. Знакомого блеска металла, который с давних времен человек привык связывать со своими слугами, нигде не было заметно.

Здесь находился конец эволюции, почти такой же древней, как человеческая. Начало ее терялось в тумане Веков Рассвета, когда человечество научилось управлять энергией и отправило бродить по свету шумные лязгающие машины. Энергия пара, воды и ветра сначала использовалась, а потом была забыта. На протяжении веков энергия материи правила миром, пока ее тоже не вытеснили. При каждом изменении старые машины забывались, и их место занимали новые. Прошли тысячелетия, и постепенно был найден идеал машины — идеал, бывший некогда мечтой, потом — далекой перспективой и наконец — реальностью.

Ни одна машина не должна иметь движущихся частей.

Такова была окончательная формула этого идеала. Чтобы достичь его, человеку понадобились сотни миллионов лет, и в мгновение своего триумфа он навсегда отвернулся от этой машины — она достигла совершенства и поэтому должна вечно поддерживать себя сама на службе у человека.

Элвин больше не задавался вопросом, которая из безмолвных конструкций — Центральный Компьютер. Он понимал, все они входят в его состав и простираются далеко за пределы этого зала, включая в себя все бесчисленные машины Диаспара, подвижные и неподвижные. Подобно тому как его мозг представлял собой сумму миллиардов отдельных клеток, расположенных в определенном порядке в объеме, ограниченном несколькими сантиметрами, так и физические элементы Центрального Компьютера были рассредоточены вдоль и поперек Диаспара. В этой комнате могла находиться всего лишь система переключения, соединявшая эти рассеянные структуры друг с другом.

Не зная, куда направиться, Элвин посмотрел на спускающиеся вниз пандусы и еще раз оглядел эту громадную молчаливую арену. Центральный Компьютер должен знать, что он здесь, как знает обо всем, происходящем в Диаспаре. Нужно только дождаться указаний.

Знакомый уже, но по-прежнему навевающий благоговейный страх голос заговорил так тихо и близко, что Элвин сомневался, слышал ли его эскорт.

— Спускайся вниз по левому пандусу, — сказал он, — оттуда я направлю тебя дальше.

Элвин медленно шел по наклонному полу, а робот парил над ним. Ни Джесерак, ни прокторы за ним не последовали: может быть, они получили указание оставаться, где были, или просто решили, что смогут наблюдать за ним сверху, не утруждая себя долгим спуском. А возможно, они не решалась подойти ближе к главной святыне Диаспара.

У подножия пандуса тихий голос снова указал направление, и Элвин пошел дальше по широкому проходу мимо застывших гигантских форм. Голос еще трижды говорил с ним, и наконец он понял, что достиг цели.

Машина, перед которой он стоял, была меньше многих других, но он чувствовал себя перед ней карликом. Пять широких горизонтальных ярусов создавали впечатление припавшего к земле животного. Взглянув на своего робота, Элвин с трудом мог поверить, что обе эти машины являются продуктами одной и той же эволюции и называются одним и тем же словом.

В метре над землей по всей длине конструкции располагалась прозрачная панель. Элвин прижался лбом к гладкому, на удивление теплому материалу и заглянул внутрь машины. Сперва он ничего не увидел. Затем, прикрыв глаза рукой, смог разглядеть тысячи слабых светящихся точек, висящих в пустоте. Они располагались в трехмерной решетке, казавшейся ему такой же странной и невероятной, как звезды для древнего человека. Забыв о времени, он долго смотрел на цветные огни, но они оставались неподвижны и яркость их не менялась.

Элвин не сомневался, что если бы он заглянул в собственный мозг, то понял бы не больше. Машина казалась инертной и неподвижной, потому что ее мысли были ему не видны.

Только теперь он впервые начал догадываться об энергии и силах, которые поддерживали город. Он всю жизнь воспринимал как должное чудо синтеза, который на протяжении веков бесконечным потоком снабжал Диаспар всем необходимым. Тысячи раз он наблюдал акт творения, но редко вспоминал о том, что где-то должен быть прототип того, что возникало.

Подобно тому, как человеческий мозг мог какое-то время сосредоточиться на одной мысли, так и невероятно большой мозг, являющийся частью Центрального Компьютера, мог осознать и сохранить навечно самые сложные идеи. Модели всех созданных предметов были заморожены в этом вечном мозгу, и нужно было только прикоснуться к нему усилием воли, чтобы вызвать их к жизни.

Мир действительно далеко шагнул вперед с тех пор, как час за часом древние жители пещер выдалбливали наконечники для стрел и ножи из твердого камня.

Элвин ждал, не решаясь заговорить, пока не получит свидетельство того, что его присутствие замечено. Он думал о том, как Центральный Компьютер узнал о его присутствии, видел и слышал его голос. Нигде не было ничего похожего на органы чувств — никаких решеток или экранов, ни невыразительных кристаллических глаз, при помощи которых роботы обычно узнают, что происходит вокруг.

— Изложи свое дело, — прозвучал в ушах тихий голос.

Казалось странным, что такая громадная по размерам машина говорила так негромко. Но Элвин понял, что, наверное, льстил себе: возможно, лишь миллионная часть машины имела с ним дело. Он был только одним из бесчисленных случаев, которые привлекали ее внимание во время наблюдения за Диаспаром.

Трудно было говорить с ЧЕМ-ТО, наполнявшим пространство вокруг него. Слова, произнесенные Элвином, казалось, сразу же исчезали в пустоте.

— Кто я такой? — спросил он.

Задай он этот вопрос любой из информационных машин города, ответ был бы известен заранее, и они всегда отвечали: “Ты Человек”. Но теперь он имел дело с интеллектом другого порядка, и не было необходимости в семантической точности. Центральный Компьютер поймет, что он имеет в виду, но это не значит, что он захочет ответить.

И действительно, ответ подтвердил опасения Элвина.

— Я не могу ответить на этот вопрос. Если бы я ответил, то раскрыл бы намерения моих создателей и, следовательно, свел их к нулю.

— Значит, моя роль была запланирована при основании города?

— Это можно сказать о каждом человеке.

Ответ заставил Элвина задуматься. Это было похоже на правду: жителей Диаспара создавали так же тщательно, как и машины. То, что он был Уникальным , выделяло его, но тут нечем было особенно кичиться.

Он понял, что ничего нового не узнает относительно тайны своего происхождения. Бессмысленно пытаться перехитрить такой громадный интеллект или надеяться, что он сообщит информацию, которую обязан скрывать. Элвин не был полностью разочарован, ему казалось, что он уловил проблеск истины и, кроме того, не это было главной целью его прихода.

Он посмотрел на робота, которого привел из Лиса, и подумал, как сделать следующий шаг. Если бы тот знал, что Элвин задумал, реакция могла быть резко отрицательной, поэтому нужно было сделать так, чтобы он не слышал того, что Элвин хотел сказать Центральному Компьютеру.

— Можешь ли ты создать зону тишины? — спросил он.

И в тот же момент испытал странное ощущение: полную звукоизоляцию, возникающую, когда находишься в такой зоне. Снова прозвучал голос Компьютера, на этот раз глухой и зловещий.

— Нас никто не слышит. Говори, что хочешь.

Элвин посмотрел на робота: тот не сдвинулся с места. Возможно, он ничего не подозревал, и Элвин ошибался, когда вообразил, что у него есть какие-то свои намерения. Он мог последовать за ним в Диаспар, как верный, доверчивый слуга. В таком случае, то, что Элвин сейчас затевал, оказалось бы простой неблагодарностью.

— Ты знаешь, как я встретил робота, — начал Элвин. — Он должен обладать бесценным знанием о прошлом нашего города, которого мы не знаем. Возможно, он в состоянии рассказать и о других мирах, так как сопутствовал Мастеру в его путешествиях. К сожалению, его речевые каналы заблокированы. Не знаю, насколько эффективна блокировка, но я прошу тебя убрать ее.

Его голос звучал тихо и гулко, поскольку зона тишины поглощала слова, прежде чем они успевали образовать эхо. Он ждал в этой невидимой и неслышимой пустоте, выполнят ли его просьбу или откажут.

— Твое распоряжение содержит две проблемы, — ответил Компьютер. — Одна моральная, другая техническая. Этот робот был создан, чтобы подчиняться определенному человеку. Какое право я имею превышать свои полномочия, даже если бы смог это сделать?

Элвин предвидел такой вопрос и приготовил несколько ответов.

— Мы не знаем, как именно сформулирован запрет Мастера, — ответил он. — Если ты можешь говорить с роботом, можешь попытаться убедить его, что обстоятельства, при которых был установлен блок, изменились.

Конечно, это был очевидный подход. Элвин сам безуспешно пытался его применить, но надеялся, что Центральный Компьютер, благодаря своим значительно превосходящим умственным возможностям, достигнет успеха там, где ему не удалось.

— Это зависит полностью от природы блока, — прозвучало в ответ. — Существует возможность, что установленный блок при попытке разблокировки может вызвать уничтожение содержимого ячеек памяти. Однако я сомневаюсь, что Мастер обладал достаточной квалификацией для этого: тут нужна особая методика. Я спрошу твою машину, существует ли в ее ячейках памяти программа стирания содержимого.

— А вдруг, — спросил Элвин, неожиданно испугавшись, — это произойдет, если мы просто спросим об этом?

— Я буду следовать стандартной процедуре, существующей для таких случаев: введу вторичные инструкции, приказав машине не игнорировать вопрос, если такая возможность существует. Легко сделать так, чтобы она пришла к логическому парадоксу. В любом случае, ответит она или промолчит, она вынуждена будет не подчиниться инструкциям. В подобных ситуациях все роботы действуют одинаково в целях самозащиты: они очищают каналы ввода и поступают так, как будто вопрос задан не был.

Элвин пожалел, что заговорил об этом, и после минутной борьбы с самим собой решил, что ему тоже следовало бы применить подобную тактику и сделать вид, будто он никакого вопроса не задавал. По крайней мере он убедился в одном: Центральный Компьютер может справиться с любыми ловушками, существующими в структурах памяти робота. Элвину не хотелось видеть, как машина превратится в кучу металлолома, лучше уж вернуть ее со всеми нераскрытыми тайнами в Шалмиран.

Он мобилизовал все свое терпение и ждал, пока происходила молчаливая неощутимая встреча двух интеллектов: столкновение двух разумов, созданных человеческим гением в давно забытом золотом веке его величайших достижений. Теперь же они оба находились за пределами понимания любого человека.

Через несколько минут глухой, не создающий эхо голос Центрального Компьютера раздался снова.

— Я установил частичный контакт, — сказал он. — По крайней мере теперь я знаю природу блока и понимаю, почему он был установлен. Разрушен он может быть только одним путем. Этот робот не заговорит, пока Великие не придут на Землю снова.

— Но это же абсурд! — запротестовал Элвин. — Другой ученик Мастера тоже верил в них и пытался нам объяснить, каковы они. Почти все время он нес какую-то чепуху. Великие никогда не существовали и никогда не будут существовать!

Это был полный тупик, чувство беспомощности и горького разочарования охватило Элвина. Желание безумца, умершего миллиард лет назад, отгораживали его от истины.

— Возможно, ты и прав, — сказал Центральный Компьютер, — когда говоришь, что Великие никогда не существовали. Но это не означает, что они никогда не будут существовать.

Опять надолго наступила тишина. Элвин обдумывал смысл последнего замечания, а мозг двух роботов снова вступил в контакт. И вдруг, без всякого предупреждения, он снова оказался в Шалмиране.