Онлайн чтение книги Звездный меч
2

В комнате было темно. Только на одной мерцающей стене струились и угасали похожие на прибой цветовые волны: Элвин грезил наяву. Только часть созданного пришлась ему по душе. Он влюбился во вздымающиеся очертания гор, встающих из моря. В устремленных вверх изгибах ему чудилась сила и гордость. Он долго изучал их, потом ввел в ячейку памяти видеолайзера — там они будут храниться до тех пор, пока он не кончит экспериментировать с остальными частями картины. Но что-то все время ускользало, хотя он и не мог определить, что именно. Снова и снова пытался Элвин заполнить пустые места: видеолайзер считывал с мозга Элвина изменчивые образы и материализовывал их на стене, однако ничего не выходило. Линии были размытыми и неуверенными, цвет — скучным и тусклым. Если художник не знает, к чему стремится, не представляет конечной цели, никакие самые совершенные аппараты не сделают это за него.

Элвин стер свои убогие наброски и мрачно уставился на заполненный только на одну треть прямоугольник, где он пытался создать нечто прекрасное. Вдруг, неожиданно для себя, он вдвое увеличил изображение, оставшееся на стене, и переместил его в центр. Нет — это выход для лентяя, к тому же нарушилось равновесие. Но что еще хуже — изменение масштаба выпятило несовершенство в самом построении, неуверенность линий, таких четких на первый взгляд. Придется начинать сначала.

— Все стереть, — приказал Элвин машине. Исчезла голубизна моря и, как дым, растворились горы. Осталась пустая стена. Как будто ничего и не было. Они исчезли точно так же, как все моря и горы Земли растворились в небытии за сотни тысяч веков до рождения Элвина.

Снова комната заполнилась светом. Светящийся прямоугольник, на который Элвин проектировал образы, растворился и уже ничем не отличался от других стен. Но стены ли это были? Для того, кто никогда не видел ничего подобного, комната показалась бы действительно странной, абсолютно безликой и без намека на мебель. Создавалось впечатление, что Элвин стоит посреди сферы. Между полом, потолком и стенами не существовало никаких видимо разделяющих их линий. Не было ничего, на чем можно было бы остановить взгляд. Пространство, окружающее Элвина, могло быть и в 3 метра и в 10 миль — насколько хватало воображения. Наверное, трудно было бы сопротивляться искушению: пойти с вытянутыми вперед руками, чтобы выяснить физические границы этого странного помещения.

Однако подобные комнаты были “домом” для большинства представителей человеческой расы в течение громадного периода ее истории. Элвину стоило только представить, чтобы стены стали окнами в ту часть города, куда он хотел. Следующее желание — и машины, которых он никогда не видел, наполнят помещение проекциями образов любой мебели, какой он только пожелает. А настоящая ли она — вопрос вряд ли интересовавший кого-либо в течение вот уже миллионов лет. И действительно, образы были не менее реальны, чем любые другие материальные предметы. Когда необходимость в них проходила, они становились частью призрачного мира Берегов Памяти города. Как и все в городе, они не могут постареть и измениться, если только их запрограммированные образы не будут преднамеренно стерты по чьему-то желанию.

Элвин уже частично восстановил комнату, когда настойчивый, похожий на звонок звон зазвучал у него в ушах. Мысленно он дал разрешение войти, и стена, на которой он только что рисовал, растаяла. Как он и ожидал, перед ним появились его родители. Чуть позади стоял Джесерак. Его присутствие означало, что это не обычная семейная встреча, о чем Элвин уже догадался.

Иллюзия их присутствия была полной. Она не исчезла и тогда, когда Эристон заговорил. В действительности Элвин хорошо понимал, что Эристон, Этания и Джесерак находятся в разных местах и достаточно далеко друг от друга. Строители города не только подчинили себе время, но так же полностью покорили и пространство. Элвин даже точно не знал, в какой из многочисленных спиралей или где в запутанных лабиринтах Диаспара живут его родители, так как они переехали с тех пор, как он в последний раз был с ними в непосредственном контакте.

— Элвин, — начал Эристон, — прошло ровно двадцать лет с тех пор, как твоя мать и я впервые встретили тебя. Ты знаешь, что Это значит. Наше опекунство закончено, и ты волен поступать, как тебе заблагорассудится.

В голосе Эристона прозвучал намек — но только намек — на грусть. Гораздо явственнее в его голосе слышалось облегчение: существовавшее к тому времени положение дел стало узаконенным фактом — Элвин давно уже пользовался свободой.

— Понимаю, — ответил Элвин, — и благодарю вас за то, что вы заботились обо мне. Я буду помнить вас во всех моих жизнях.

Это был формальный ответ. Он так часто его слышал, что произнес слова автоматически — просто набор ничего не значащих звуков. Он очень смутно представлял, что означает эта фраза. Теперь пришло время узнать это точно.

Многого в Диаспаре Элвин не понимал, но ему предстояло узнать это за века, которые ему предназначено было прожить.

На мгновение Элвину показалось, что Этания хочет что-то сказать. Она подняла руку, чем потревожила переливающуюся легчайшую ткань своего одеяния. Но рука безвольно опустилась, и Этания беспомощно повернулась к Джесераку. Тут Элвин впервые осознал, что его родители обеспокоены. В памяти быстро возникли события последних недель. Нет, в его жизни за это время не было ничего, что могло бы вызвать ту странную неуверенность и скрытую тревогу, которую излучали Эристон и Этания.

Оказалось, только Джесерак сохранил присутствие духа в этой ситуации. Внимательно посмотрев на родителей Элвина и убедившись, что им нечего больше сказать, он начал свою давно подготовленную речь.

— Элвин, двадцать лет ты был моим учеником. Я прилагал все усилия, чтобы научить тебя, как жить в городе и что принадлежит тебе по праву. Ты задавал мне много вопросов, но не на все я мог ответить. На некоторые из них тебе просто рано было знать ответы, на другие я и сам был ответить не в состоянии. Пора твоего несовершеннолетия закончилась, хотя детство только началось. И если тебе нужна моя помощь, я буду твоим наставником и впредь, ведь это мой долг. Только лет через двадцать ты сможешь узнать кое-что о городе и немного из его истории. Даже я, приближаясь к концу этой жизни, знаю меньше четверти Диаспара и, очевидно, меньше тысячной доли всех его богатств.

В словах Джесерака не было ничего, о чем Элвин не знал бы, но торопить его не следовало. Пожилой человек пристально смотрел на Элвина через бездну столетий, разделявших их; в его словах отражался могучий ум и знания, приобретенные за время общения с людьми и машинами.

— Скажи мне, Элвин, задавался ли ты вопросом, ГДЕ ты был до рождения, — прежде, чем предстал перед Эристоном и Этанией в Пещере Творения?

— Полагаю — нигде. Я был просто образом в мозгу Города и ожидал, когда меня материализуют… что-то в этом роде.

Рядом с Элвином материализовалась низкая кушетка. Он сел и стал ждать продолжения.

— Конечно, ты прав, — последовал ответ, — но это только часть ответа — и очень незначительная.

До сих пор ты встречал только детей — твоих ровесников. А они не знают правды. Но скоро они вспомнят — а ты нет. Поэтому мы должны подготовить тебя.

Более миллиарда лет живет человечество в этом городе. С тех пор, как пала Галактическая Империя, а Завоеватели возвратились назад к Звездам, — это наш мир, наша вселенная. За стенами Диаспара нет ничего — так повествуют легенды.

Мы мало знаем о наших предках, за исключением того, что у них была очень короткая жизнь и что, хотя это и кажется невероятно странным, они могли воспроизводить себя без помощи ячеек памяти или синтезаторов материи. В сложном и практически неуправляемом процессе матрицы каждого человека хранились в микроскопической структуре клеток, которые вырабатывались в человеческом организме. Если тебя это заинтересует, биологи смогут рассказать значительно больше, однако этот метод не представляет никакого интереса, так как на заре нашей истории от него отказались.

Человек, как и любой другой объект, определяется по его структуре — матрице. Матрица человека, а в особенности его мозга, невероятно сложна. Однако природа смогла уместить ее в такую крошечную клетку, что ее нельзя увидеть невооруженным глазом.

Что может Природа — может и Человек. Мы не знаем, сколько времени на это потребовалось… может, миллион лет, — ну и что? В результате наши предки научились анализировать и хранить информацию, дававшую возможность идентифицировать любое человеческое существо, и использовать эту информацию для воспроизведения оригинала так же, как ты только что сделал эту кушетку.

Я знаю, тебя это интересует, но не могу точно ответить, как это делается. То, как хранится информация, — неважно. Только она сама имеет значение. Она может иметь форму слов, написанных на бумаге, изменяющихся магнитных полей или разновидностей электрического разряда… Человек использует не только эти методы хранения, но и многие другие. Достаточно сказать, что давным-давно люди научились сохранять самих себя или, чтобы быть более точным, бесплотные матрицы, по которым они могли быть снова возвращены к жизни.

Тебе это известно. Именно таким образом наши предки дали нам бессмертие и избежали тех трудностей, которые возникают при исчезновении смерти. Тысячу лет в одном теле — достаточно долгий срок для любого человека. К концу срока ум переполнен воспоминаниями, и человек ищет только одного — отдыха или нового начала.

Скоро я буду готов покинуть эту жизнь. Я буду перебирать свои воспоминания, выбрасывая все то, что не хочу оставлять. Потом я войду в Пещеру Творения, но через дверь, которой ты никогда не видел. Это старое тело и дух перестанут существовать, и ничего не останется от Джесерака, кроме мириад электронов, застывших в кристаллическом ядре.

Я буду спать, Элвин, и спать без сновидений. А потом, возможно, через сотни тысяч лет, я окажусь в новом теле и встречу назначенных мне опекунов. Они будут заботиться обо мне так же, как Эристон и Этания о тебе, потому что на первых порах я не буду ничего знать о Диаспаре, и у меня не будет никаких воспоминаний о том, кем я был раньше. К концу моего несовершеннолетия память медленно возвратится ко мне, она заполнит мой мозг, и я буду готов к новому циклу существования.

Так развиваются наши жизни, Элвин. Мы много раз были здесь прежде, хотя интервалы небытия изменяются в зависимости от довольно случайных законов. Теперешнее население города никогда не повторится. У нового Джесерака будут новые друзья, новые интересы; но старый Джесерак — в той степени, в какой я захочу его сохранить, — тоже будет существовать. Но это не все. В любой момент только сотая часть населения Диаспара живет и ходит по улицам. Огромное же большинство дремлет на Берегах Памяти и ожидает сигнала, по которому они вновь возникнут из небытия. Поэтому существует непрерывность и изменчивость — бессмертие, а не застой.

Я знаю, что тебя интересует, Элвин. Ты хочешь знать, когда ты вспомнишь то, что осталось от твоих прежних жизней — ведь именно этот процесс происходит теперь с твоими товарищами. У тебя этих воспоминаний нет. Ты — Уникальный . Мы пытались это держать в секрете, сколько могли, чтобы ничто не омрачало твое детство. Хотя мне кажется, ты кое о чем уже догадался. Мы и сами не могли предположить ничего подобного. Только пять лет назад начали мы понимать то, что теперь абсолютно ясно.

Таких, как ты, Элвин, со времен основания Диаспара была всего горстка. Может быть, ты спал на Берегах Памяти все это время, а может быть, ты был создан только двадцать лет тому назад, благодаря какой-то редкой мутации. Возможно, тебя запланировали создатели города с самого начала с какой-то неизвестной целью или ты возник случайно и без всякого предназначения — мы не знаем. Но одно мы знаем точно: ты, Элвин, единственный из всей человеческой расы, никогда не жил прежде. Другими словами, ты единственный ребенок, который родился на Земле за последний миллион лет.